Три черничных полосы

Вечер обещал быть долгим. Мы и готовились к нему дольше обычного: то брёвна казались для КУКУ слишком грязными, то муравейник им убери, то костёр не разжигался, то Дуло не хотел нормально работать — то и дело выпендривался перед девчонками. Правда, на него не обращали внимания от слова совсем, ведь рядом был Славка. КУКУ чуть ли не приклеились к нему, спрашивали то об одном, то о другом. Смешно было наблюдать за его растерянным лицом и за злым Андрея. Ростик сегодня ездил в город, только вернулся и сразу к нам. Он подбросил старых газетных листов к веткам, а также принёс нарезанный хлеб. Ириска помогала — собирала палки, чтобы жарить на них. Правда, она что-то бормотала себе под нос — не могли разобрать с парнями, однако иногда мелькали наши имена, что вызывало неподдельный интерес. Такие посиделки стали нашей традицией, если так можно назвать. Просто раз в месяц собирались у костра (порой только парни или только девчонки, а иногда, как сегодня, все вместе), болтали, рассказывали байки, анекдоты или страшилки, а если Илья не противился и брал гитару — даже можно было петь. Звёзды сошлись — большая компания, гитара, еда. Что может быть лучше? Правда, с нами ещё будет Крис с двумя друзьями-ровесниками, отчего нам даже не пошутить нормально. И детям рановато знать всё, и в огонь не хочется попасть от пинка Танюхи. — Колючий, — Ириска тыкала пальцем в висок Ростика, который пытался натянуть шапку до ушей. — Крис, дай посидеть, — ответил Змей. — У тебя там волосы выпали, эй? Или я слепым становлюсь как Шома? Сними-ка шапку, слышь. — Сокол, иди… к чертям. Ай, Крис, хватит, шапку отпусти! — Тяни-тяни. Змей, лучше сдайся, слышь. Сопротивлявшийся ещё минуты две, Ростик мягко отодвинул Ириску в сторону и показал нам новую стрижку. Он побрился едва ли не как я некогда. Причём, по бокам, казалось вообще чуть ли не под единичку, что выглядело странно. Возможно, то было от непривычки. А на лбу, точнее на самом его верху, оставались жидкие волоски — якобы чёлка, которая была длиной в сантиметра три-четыре — Ну, тепехь точно как Шома. — Ни черта подобного, — взъелся Змей, я даже несколько согласился. У меня выглядело лучше. — Я просто так захотел. — А одеться как он тоже случайно захотелось? — Картавый, отстань. — Ой, кто-то не с той ноги встал. Илюха с поднятыми руками ушёл. К нему подошла Олька, после чего он помчался на холм, в сторону дома, возможно. Бубнова надела белый сарафан с ленточками завязанными на плечах, за ухом лежала ромашка. От Оли приятно пахло лавандой, как и всегда. Ростик в миг поднялся, однако я преградил ему путь, шикнув. — Снова шипишь? — усмехнулся Славка. — А ты снова в кепке. — А я снова должен напомнить, эй, чтобы ты к девчонке моей не подходил? «Десять минут… ты держался десять минут, Сокол» — Я тащил лишь сухую траву, её остатки точнее, а то, что Таня подошла — неподконтрольно мне. Ещё вопросы? — Смело. Ха, Шом, слышь, а чего твой пернатый такой дерзкий? — Сокол, не порть вечер. — Я не собираюсь делать вид, что всё нормально, слышь. Любой косяк… даже Крис не спасёт, а я ради неё тебя не трогаю. — Сокол! Отстань ты от него, вы видитесь раз в неделю максимум. — А слышу о нём раз в день минимум. Славка тихонько сделал один шаг назад, второй. Свалить хотел. Но я схватил его за шиворот и потянул обратно, попутно слушая недовольное кряхтение. Ростик, Шура и Оля наблюдали за нашими разборками, в то время как остальные были заняты делом. Ириска где-то бегала в округе, но, что самое главное, не слышала наших разговоров. Мы старались не устраивать при ней никаких потасовок, да и за языком следили, насколько могли. — Дай слово, что не тронешь его, — отчеканил я. — Без веской причины. — О-о, куда зашёл, эй. Я не буду давать сло… — Не надо слово пацана, обещания простого хватит. Что уж на него тратить. Славка, без обид. — Отпусти меня хотя бы. — Слава стал поправлять футболку, но, хоть не ушёл в этот раз. — Сокол, дай обещание, что не будешь его бить. Как минимум пока не выделывается лишний раз и не творит свои странные ритуалы. — Об одном рассказал… — Шома, Шома, Шома, ты разочаровываешь меня с каждым годом, эй. Ещё и защитником этих становишься. — Сокол, — обратилась Оля. — Ну правда, сложно тебе? — Не лезь, слышь. — Кхм. Сокол закатил глаза, увидев моё недовольное лицо. Но будто оно в последние минут пять вообще было довольным. — Лады! Лады, обещаю, что не трону этого пернатого… пока что. — Вот и отлично. А ещё… — Обойдётся. Я ничего обидного ей не сказал. Змей, слышь, дуй со мной, дело есть. Стоило ему едва ли не силой поднять Ростика и уйти, как послышалось многоголосое «фух». На мой немой вопрос Оля лишь немного натянула уголки губ и кивнула, словно прощая Соколу эту маленькую грубость в свою сторону. Ещё не было и восьми, солнце сядет не совсем скоро. Ириска прыгала вокруг, словно только-только проснулась, хотя её детский «моторчик» действовал круглосуточно. Оля стряхнула с моей спины остатки щепок, которые невесть откуда прилипли. — Я чего-то не знаю, — констатировал Славка. — Однако хочу уточнить. Что за иерархия обещаний? Слово пацана? — Ой, зря ты полез в это, — протянула Олька. — Нормально, нормально. Расскажу, чего уж. У нас есть три типа обещаний: обычное, клятва и слово пацана. По иерархии, понял, надеюсь, от меньшего к самому важному. Слово пацана — нерушимое. Дал его — так навсегда. Клятва важна, но меньше. Они больше для взрослых, которым слово пацана не катит. Клятвы нарушаются редко и часто скрепляются чем-то материальным или как получится. — А с тобой обошлись обычным обещанием. Оно есть и есть, вроде хорошо. Но за нарушение не будет ничего — максимум дадут Соколу оплеуху, и всё. Его держат пока не лень. — А за нарушение клятвы тогда что? — От дела зависит, Славка. Он грустно усмехнулся и отошёл в сторону. Я хотел заговорить с Олей, но и она куда-то испарилась словно за секунду. Не увидев её спустя минуты три, решил подойти к Славе. Он читал смску, грустно улыбаясь. Удивительно, что у него получалось хоть что-то там разобрать, когда упавшая чёлка перекрывала весь обзор. — Знаешь, — начал он, — мы тоже так собирались несколько раз. И зимой, и летом, и во все времена года. С гитарой, у костра, порой без инструментов. Кто-то мог читать стихи, кто-то — рассказывать легенды, я больше любил слушать. И петь. Да, особенно петь. — Не знал, что готы так культурно проводят вечера. — Представь себе, мы не всегда крыс в жертву сатане приносим. Лицо проще сделай, шучу. Общался как-то с одним готом, ему под пятьдесят, жил лет десять в Румынии, представь только. Каждая его история — рай для ушей. Эти замки, культура, фестивали. — Сам хочешь там побывать? — Разумеется. В его глазах вспыхнул маленький огонёк, словно это та тема, на которую он может говорить вечность. Словно я нашёл запускной механизм, а он — того, кому хоть немного интересно то, о чём он болтает. И… я продолжил расспрашивать про всю эту готическую культуру, про замки и других его друзей. Оказалось, не такие уж они фрики и психи. А о замках он, кажется, мог болтать вечность, Славка даже вчерчивал пальцами в воздухе мельчайшие детали: арки, пилястры, колонны, шпили, контрфорсы, даже формы окон. В голове всё точнее и точнее вырисовывались образы. К сожалению, работать по причине «надо» я не умел, только по вдохновению, что, надеялся, сможет исправить университет. Так что, когда Славка закончил рассказ, я сделал вид, что забыл что-то дома и помчался вверх по холму. Все смотрели удивлённо, но я лишь кричал: «скоро-скоро». Нельзя было упустить момент, уже ночью я могу ничего не нарисовать. А экзамены приближались, никогда так быстро время не летело. Хорошо, что несколько листочков были спрятаны под кирпичами на заброшке. Туда если и приходил кто-то, то точно не заглядывали в мой тайник. Только карандаш, увы сломался, осталась лишь ручка, которая и так вот-вот перестанет писать. Я почеркал по ладони, так сильно давил, что едва не исцарапал кожу. «Он говорил про замок. И я хотел нарисовать замок. Чёрт! Потерял всё. Но было бы круто совместить готику с… шато? Совмещение мрачной торжественности с благородством. Тематическое. Библиотека, например. Что за бред! Вернусь к замку. Четыре башенки и арка переходящая в семь колон». Права на ошибку не было — ручку не стереть. Я перевернул пару кирпичей, чтобы лежали нормально, а не углами вверх, сел на них, а листок положил на коленки. Нарисовал первую линию, вторую — едва видны. Разозлившись стал черкать в углу, чтобы расписать и по итогу проткнул бумагу. Плюнув, встал и взял ещё несколько более менее ровных кирпичей, выложил их на земле, чтобы сделать хоть какое-то пространство для работы — там и начал рисовать снова. Неровности, грязь, кончающиеся чернила — словно всё, что должно было пойти не так, пошло не так. Но, всё же, в бело-жёлтой пустоте стали появляться наброски, которые в будущем станут чем-то приличным. Конечно, это всего лишь эскиз… эскиза. У меня не было времени на штриховку, на прорисовку деталей, я лишь резкими движениями набросал нефы, колонны, башенки, одна из которых сильно отличалась — часовней станет. Но для экзамена вновь не подойдёт! Жаль будет превращать это в абстракцию, состоящие лишь из простых объёмных фигур. Или придётся? — Стучаться здесь надо? — спросил Славка, трижды постучав камешком по части кирпича, что торчал из остатков стены. Он летает или ходит? Почему так тихо? — Какого ты тут забыл? — огрызнулся я, выбросив ручку и сев на рисунок. Глупо было предполагать, что Слава ничего не заметил, когда я, скрючившись, стоял над бумажкой. — Несколько подозрительно, когда в середине разговора собеседник убегает. На будущее говорю. — Кто-то ещё… — Нет. Я один пришёл. — Следил? — он замотал головой. — Как тогда нашёл? — Интуиция. Так это — твоё тайное место. Коту нравится прыгать по этому мусору? — Коты с птицами не дружат, учти. Я здесь не делал ничего, просто вспомнилось… — Не художник не рисовал. Уяснил. И зубы выбивать не надо. — А хочется. — Покажешь творение? — Нечего показывать. Вали уже отсюда. Начнут вот-вот, я тоже скоро подойду. — Тём, ну расскажи всё-таки. Кто ты такое? Что ты? Не строителем быть хочешь, догадался уже. Глупо с твоей стороны отрицать, что рисовать любишь, когда все вокруг знают это. — Любить не значит уметь. — Признал. — Тьфу. — Славка хохотнул, прикрыв рот ладонью, и сел возле меня, стараясь не касаться руками кирпичей. — Есть кое-что, о чём знает только Картавый, иначе бы свихнулся молчать. Но если даже не всем друзьям смог рассказать, то не надейся, что ты что-то узнаешь. — Можешь не подтверждать мои догадки. Но ты хочешь в архитекторы, угадал? Эмоций ноль, словно камень ты, но глаза на секунду отвёл, сглотнул — я прав. — А если скажу, что нет? — Соврёшь. Но я докапываться не буду, раз не готов говорить об этом. Только одно интересно: почему никому не говоришь? Что плохого? — Не будет докапываться. Молчи только об этом, не надо трепаться налево-направо о такой ерунде. Но больше ничего не скажу. — Но если ты что-нибудь спросишь — отвечу на любой вопрос. — Даже на… понравился кто-то у нас? — Что за взгляд? Смешной ты. Но да. — Да? — Да, отвечу. Отвечу, что пока нет. — Пока? — У вас есть интересные, но рано ещё что-то говорить будто. Тем более, я не верю особо во всё это «с первого взгляда». — С грустью говоришь. Неудачи раньше были? — Можно и так сказать. Не везло. И тут мы замолчали. Я не знал, что сказать, ему, по всей видимости, было нечего добавить. Но не было неловко — что важно. Славка ковырял ссадину ногтем, голова гордо поднята, хоть и сидел слегка ссутулившись. Если он сосредоточил взгляд в одной точке впереди, то я не мог найти за что зацепиться. Шея крутилась едва ли не на сто восемьдесят. То внимание на деревья, то на обвалы здания, то на небо, то на Славку. Да, переживал я сперва всё-таки. Но после стало комфортнее. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, у меня словно открылись остальные чувства: как минимум слух и обоняние. Тишина стала размытым понятием. Конечно! Когда то ветер, не свистел, скорее шипел, то краешек листка, на котором я сидел, начинал подрагивать, то наше громкое дыхание перебивало всё вокруг. Кажется, в такие моменты спокойствия и можно услышать больше, чем просто слова, которые вылетали, порой бездумно, из нас. Опустив голову между колен, я закрыл глаза. Провёл рукой по волосам, они уже не казались такими колючими — отросли. Только сейчас не было уверенности в том, сбривать ли обратно. Прижав коленки к ушам, я постарался на мгновение уйти от мира, что возможно и получилось. Правда, наедине с собой я ничего не почувствовал — только кровь, что бежала из одного конца организма в другой, да сердце, что билось ровно, но с некой тяжестью. Вокруг витала сотня запахов: грязь и пыль, трава и деревья, навоз и мусор. Сочетание не из приятных, но, по всей видимости, к нему можно привыкнуть. Но были здесь и те ароматы, которые способны были спасать, которые перебивали плохое. От одежды моей ещё немного пахло хозяйственным мылом, пусть тут чуть-чуть совсем вмешивался запах пота, и немного одеколоном, который я вновь позаимствовал у папы. Со Славкой же всё было иначе: шоколад, старые книги, мятные леденцы и… жизнь. Удивительно, но если выбирать, присвоил бы запах жизни ему. Потому что, казалось, что я заслужил лишь запаха выживания. Славка что-то мычал себе под нос, напевал. Только он едва рот раскрывал, даже если бы я приблизился максимально возможно, не услышал бы. Мотив незнакомый, и это естественно, поскольку то, что слушал он — странный кошмар мой. Однако больше бесило — оставаться в неведении, потому намекнул, чтобы тот стал громче петь. Ткнув пальцем в плечо и сказав беззвучно: «громче». И тогда до ушей донеслись строчки: — …на устах, Радость и грусть, смех и печаль — всё в наших руках. Славка топал ногой в такт, покачивал головой, что повторял и я. — Визг тормозов, музыка крыш — выбор смерти на свой риск и страх. Битва за жизнь, или жизнь ради битв — всё в наших руках. — Всё в наших руках. — Неплохая, да? — Ага. И ты, оказывается, нормально так поёшь. Девчонки услышат… — Я не люблю один голосить. Точнее, когда совсем один люблю, но не когда перед кем-то. — Как интересно… — С тобой, во первых, вырвалось. Во вторых, считай у нас один-один по творческим тайнам. — Всё в наших руках. Тебе специально она вспомнилась? — Такой случай. Чтобы оба не забывали. И, наверное, нам уже пора идти, — сказал Славка несколько громче, чем было до. — Ребята ещё потеряют, начнут искать. — Им плевать вообще-то, но как хочешь. Базару ноль. Погнали, Славка. — Кхм. Стоило мне встать, как он кивнул на рисунок, что примялся моей задницей. Куда его деть, понятия не имел: с собой не взять, домой заходить не хотелось, Славе не отдал бы. Потому просто положил под кучку деревяшек, надеясь, что никто не станет их жечь (никогда такого не было, но, кто знает, что могло пойти не так). Я был абсолютно прав — никто нас не искал и даже не задумывался, возможно, о том, где мы пропадали. КУКУ уже в полном составе сидели, Сокол держал Ириску на шее, пока та тянулась к только-только разгорающемуся костру. Ростик сидел на корточках вместе с Андреем, пытаясь развести огонь. Картавый стоял в сторонке, настраивая гитару и только Оли нигде не было видно. Суматоха прошла, оставив только настрой для хорошего, дружеского вечера. На кой я надеялся. Мы подошли к девчонкам и тут же разминулись: я сел к друзьям, помогая с костром, а Славка, под испепеляющим взглядом Сокола, ей богу, направь он его на дрова — быстрее бы разожгли, — подошёл к КУКУ, точнее, конечно же, к Шуре. — Кхм, Шома, — кряхтел Дуло. — А какого чёрта он подкатывает к нашим? — А что не устраивает? Казалось, Ларка тебя сейчас интересует. Или нет уже? И вообще, как же «девушка» твоя? — Ха. Конечно, — усмехнулся Змей, за что получил лёгкий подзатыльник. — Я же не для себя спрашиваю, переживаю. Не хватало ещё таких всяких, чтоб клеились к нормальным девчонкам. Если бы он к Юльке приставать начал я бы… — Теперь Юля? Шом, у неё три имени? — Заткнись, Змей. — Ну правда, кончай уже цирк этот. И я говорю как про «девушку», так и про Славку. Оставь парня в покое. На Ларку у него точно нет планов. — Знаешь, подумал сейчас, кхе-кхе. Андрей ненадолго прекратил говорить, когда пламя, наконец, нормально разгорелось, отчего полетели пылинки и копоть, вызвав у парней кашель. Мы отошли на пару шагов, чтобы отдышаться. И поговорить. — Тебе думать не свойственно, Дуло. Чего выдал твой больной мозг? — В самом, кхе, деле. Кхе-кхе. В самом деле, что я переживаю? Он же, наверняка, как Сокол сказал, из этих… ну, которые не с бабами мутят. И тут я отвесил мощную оплеуху другу. Достал. Змей, который хотел что-то сказать, тут же тяжело сглотнул и распахнул глаза шире. — Он нормальный пацан, хватит такую чушь нести. У тебя гормоны в башку ударили или надышался мхом? Даже Сокол тихо рычит, а ты тут цирк устроил. — Эй, эй, не кипишуй! — Ростик запрыгнул в то короткое пространство, что осталось между нами. — Дуло, чёрт бы тебя побрал, совесть имей. И ты Шом, не устраивай сцен. Особенно из-за того, кто этого не стоит. Он кивнул в сторону Славки. Было неприятно, словно кто-то сжал мою душу как игрушку-антистресс. А от чего? Я не знал. Глянул на Славу, который словно шут развлекал девчонок, а те и рады были с ним поболтать. «Кто этого не стоит». В голове диссонанс: Змей прав, быть вариантов других и не могло, но почему-то влезала шальная мысль, которую никак не получалось поймать и выкинуть. Словно меня в споре выиграли, я не хотел сказать, что Славка стоит этих стычек, но и кем-то чужим или вообще врагом, на которого так бросаться, он тоже не был. А ещё Дуло ухмылялся во все тридцать два минус два корявых зуба. — Лады, лады, — Андрей тяжело выдохнул. — Зря набросился. Шом, я на нервах весь. Вот, ты как такой спокойный, зная, что за твоей бабой гоняется другой? Без обид, Змей, хотя ты тоже мог бы ответить. — Дуло, она не баба, а девушка. И не его, а моя. — За языком следи, Змей. Потому что их привлекает эта холодность. Ну устроили бы бой петушиный, посмеялись бы все и что? Олька ни того, ни другого бы не выбрала тогда. — К тому же, дружбу нельзя портить. — А я не могу так спокойно. Она же вроде сама сначала… а потом молчит, а затем глазками так… и делает вид, что ничего не было. — Дам совет, — начал я, когда услышал кряхтящий крик Картавого: — Шо-ома! Дуй с-сюда! Пришлось сорваться с места, дабы помочь другу. Илья решил, что сможет делать несколько дел сразу, а потому одной рукой держал за головку гитары, другой — листал какой-то потрепанный блокнот, на который раза три минимум проливали чай. Одна нога также была занята — приходилось вытряхивать песок из кроссовка. В такой не самой удобной позе Илюха ещё чуть-чуть бы и потерял равновесие, но обошлось. Потому что прибежал я. Выхватив гитару, как самый тяжёлый предмет, я второй рукой схватил друга за плечо, чтобы тот закончил хотя бы одно дело. Продолжая стоять на одной ноге, Картавый тряс другой, смешно скривив лицо. В это время к нам подошла Оля. — Отпускай, Шом. Спхравлюсь. — Где пропадала? — Смотрела, может, ягоды какие есть. Нашла три землянички. И всё. В её руке лежала последняя ягодка, которую она ловко закинула в рот, не успел я попросить поделиться. — Не терпится начать. Илья ещё и обещал сыграть кое-что. — Помню, помню. Выписал уже, — он помахал блокнотом, не глядя на Ольку. — У тебя есть пожелания, храз я сегодня храб? — Не буду пытать, тем более, знаешь всё, что могу предложить и сам любишь. Оль, а чем тебе эти вечера так нравятся? Ну, ты дискотеки не любишь, а сюда — на крыльях летишь. Еда? Огонь? — Скорее всё и сразу. Мне нравятся такие посиделки: спокойно, под музыку, когда огонь согревает, а ночной ветер попутно охлаждает, когда темно, но светят яркие звёзды и луна, когда много людей, но все словно родные. И хлеб с костра тоже вкусный. — Есть, как её там, романтика в таком вечере, да? — Возможно. В такие моменты ясно всё. Сидишь, значит, поёшь, ни о чём не думаешь, а за тебя подсознание действует. — Это как? — Я верю, что, когда кто-то тебе нравится, ты ищешь его, неосознанно. И души, ты их не контролируешь, хотят на секундочку даже пересечься. И тогда взгляды встречаются. Могут на мгновение, могут надолго. — Как же? А если я хочу, например, сказать что-то Шуре или Таньке, смотрю на них — это тоже? Или бегаю глазами, всех оглядываю? — Не, ты же это сознательно. А выключи разум — не заметишь, как пересечётся взгляд с нужным человеком. — Он его и не включает, — бросил Илья. «Бред. Но, раз она верит, можно попробовать и так. Главное не весь вечер пялиться, не то буду странно выглядеть». *** — Да, Регина Романовна, я слышал себя, но дайте… дайте… да можно договорить? Я вам пришлю эскиз. Хотя то, что я сейчас сделаю на коленке скорее будет эскизом эскиза, но к сентябрю сделаю нормально, обещаю. — Шомов, — голос преподавательницы звучал так, словно я нашкодил опять. — Готика и шато? Даже если… даже если, то где? — Библиотека! Представьте только… — Сам должен представлять. Совмещение стилей рискованно, это тебе не лабораторную сдать, всё серьёзней. — Знаю, но вы же сами хотели, чтобы я взял тему из сердца. Помню, мы о мостах думали, но интерьер тоже отлично. Ваши слова: «есть потенциал». — Если бы тебя не знала, Шомов, отказалась бы. Ладно, делай пока. Но до пятого числа не звони — отпуск у меня. — Думал, вы будете рады услышать лучшего студента. — Ой, важный какой, — она усмехнулась. — Отдохни, Артём, ты об этом дипломе печёшься больше всех. — Он же мне нужен, а не кому-то. Мы ещё несколько минут поболтали с Региной Романовной, пока на заднем фоне не послышались крики девочки: «ба, пошли играть». Но, что самое главное — похоже, я смог найти тему. Как жаль, что, когда эта идея впервые взбрела в голову, я не решился её нарисовать. Было бы проще. Зато сейчас в голове уже были идеи: где поставить шкафы, как будут выглядеть лестницы, как сочетать стили, какую мебель добавить. Каким бы оболтусом меня не называла преподавательница, знал, что она верила в меня. «И это я вспомнил здесь. Пока читал странные записки. В одной вообще нет ничего кроме текста песни». Я достал из коробки очередную вещицу. Чёрный, совсем не использованный, ни капли не подточенный карандаш. Просто палка с надписью «искусство». А он был продуманным, раз положил именно его, а не ручку или фломастер. Я повертел карандаш в руке, понюхал — ничем не пах. «Словно должен был, — ухмыльнувшись, я закатил глаза». Жаль, что так и не получилось (и вряд ли получится) использовать его по назначению. Поможет в другом. До сих пор помню, как удивлялся, когда Славка притащил его. После его ответа на мой вопрос «зачем?», уже можно было заткнуться и молча продолжать класть вещи в коробочку, однако я не остановился и спросил ещё кое-что: — А почему только один? — А тут нужны ещё цвета? «Тогда, может, и не были нужны. А сейчас?». *** Время близилось к одиннадцати ночи. Стало не сильно, но темнее. Мы продолжали сидеть, вдоволь наговорившись, но ещё не напевшись. Ириска зевнула уже раза четыре, однако продолжала твердить, что спать не пойдёт и останется с нами до конца. Как бы Танюха ни старалась, уговорить не удалось. Крис бегала от одного к другому: то просила с ней поболтать, то страшилку рассказать, то бренчала на гитаре Ильи, то выпрашивала сладости. Последним, и самым удачным, пунктом стал Сокол. Ириска напрыгнула на него со спины, однако, не зацепившись крепко, соскользнула и упала, чем вызвала обеспокоенность со стороны Сокола и приглашение посидеть на коленках. Ему было не сложно, и ей в радость. Стены, семафоры, серые заборы - Всё это мелочи, по фигу. Картавый не очень любил эту песню, я же относился нейтрально. Он играл по одной простой причине — Оля попросила. Пока я пел, то старался найти её взгляд, то пару секунд смотрел, то отводил взгляд, чтобы не выглядеть странно. Грозы-хулиганы, Люди-тараканы, Нам это по фигу, по фигу. Она как заворожённая смотрела на гитару. Как и многие. Илюха красиво играл, а на исполнителя всегда много внимания. Сокол почёсывал за ухом Ириске, пока та с полузакрытым глазом хотела подпевать, но не знала слов, и просто сидела с раскрытым ртом. Танюха положила голову ему на плечо. Мои щёки, наверняка, уже красные донельзя, а одежда будет пахнуть костром ещё долго, если мама сразу в стирку не заберёт. Брёвна трещали совсем не в такт, эхо от щебетания птиц тоже не в тему. Но нам это, как говорится, по фигу. «Всё пренепременно сбудется». Дуло сидел чуть насупившись из-за того, что Славку окружили девчонки — Ларка и Шура. Не знал, о чём они там шептались весь вечер, но как-то и не волновало. Слава, казалось, абсолютно равнодушен к такому вниманию, хотя от некоторых фраз Шуры улыбался. «И где это её «встреча взглядов»? Ну-ну» Лишь на секунду Олька оторвалась, взглянула, как будто впервые за несколько минут, на того, кто играет, а после начала оглядывать остальных. И тут я собрался — мой шанс. Но сидел-то рядом с ней, значит, пронеслось в голове, она на меня последнего посмотрит. И я тоже решил пробежаться по всем, снова. Льётся тишина, «Кому-то кажется понравилось?» Мы сошли с ума, «Славка, чего так посмеиваешься?» Может быть мы… Славка подмигнул мне и отвернулся к Шуре, продолжая петь. «Да, «курим сигареты» — точно про него строчка». Стоило закончится песне, как Картавый отложил гитару и дал понять, что ему нужна передышка. После пятнадцати минут непрерывной игры — ещё бы. Он разминал пальцы, пил сок, хотел закурить, но вовремя отдёрнул себя. — И вам всем это нхавится? — Да, — ответили мы хором. — В следующий храз только за деньги сых… кхм-кхм! Сыгхраю. — Посмотрим ещё, — подметила Олька. — Тогда… Илья осёкся. Он не хотел играть напоказ. Сделал ещё глоток. И теперь тишина. Тишина, прерываемая тяжёлым дыханием Ириски да шумом костра. Таня решила начать разговор: — Может, пока перерыв в песнях, сыграем во что-нибудь? — Мы тебе дети что-ли? — отрезал Андрей. — Вот именно, — закатила глаза Ларка. — А я был бы не против, смотря во что. — Славик, ты… — Я тоже тогда за. И Шура. И Таня. Хорошая идея. — Как воодушевилась-то, Лахрка. — Цыц. Слав, а во что сыграть бы хотел? — А я тут причём? Таня же придумала. У неё, наверное, есть идеи? — Я просто предложила. — Ну-ну, не скхромничай. — Правда или действие. — Я застхелюсь, — бросил Картавый, чтоб его не услышали. — Хорошо, — ответил я. — Позволь начну. Таня, правда или действие? — Правда. «Её вечно недооценивают, пора бы это исправить». — Это правда, что ты гоняла на снегоходе этой зимой сама? — Д-да. И тут послышались со всех сторон: «ого», «а научишь?», «даже не испугалась». Таня засмущалась, но ей внимание было приятно. Особенно такое. Увы, всегда приходилось словно напоминать, что она человек способный на чувства, эмоции, на подвиги и обычные сумасшествия, а не просто человек с неидеальной по мнению многих фигурой. Словно её пухловатость определяла всё. — Андрей, правд-да или дей-йствие? — Действие, — Дуло горделиво поднял голову. — Та-ак… — Таня стала размышлять. То ли стеснялась дать задание, которое уже придумала, то ли рассчитывала на правду. То ли в самом деле не знала, что такого дать ему. — Тогда, тогда, тогда поцелуй. В щёку. Шуру. «Не это ты хотела сказать». Дуло недовольно хмыкнул, но всё же выполнил задание. Ему-то было приятнее Лару чмокнуть. Противно не было ни ему, ни Шуре. Просто некая неловкость пришла. — Эй, Славик, правда или действие? — Правда. — Ты целовался хоть раз? — Да. — А с девчонкой? Ай! Я хотел дать ему оплеуху хорошую, однако за меня этот сделал Сокол. Андрей едва не упал с бревна, однако удержался. Потирая ушибленный затылок, друг зажмурился, а в то же время Сокол схватил его за край футболки и притянул ближе, прошипел сквозь зубы: — Чтоб я такого больше здесь не слышал, эй. Понял?! — Сокол, ты не… — Слышь ты, никаких даже намёков на эту тему. Понял? — Да! Да. Отпусти. — Тьфу. При детях ещё такое говоришь, дебил. А ты, пернатый, эй, отвечай. — Да. Доволен? — Хоть тут нормальный, уже лучше, эй. «Ну и цирк устроили. Я же говорил. Нет, всё проверить надо. Правильно, с одной стороны, а с другой… Не похож он на таких, совсем. Чудаковатый, но у каждого свои недостатки». Несмотря на «инцидент» игра продолжилась, недолго. Пока уставший Илья не взял гитару в руки и не начал бренчать. Стоило компании затихнуть, как он облегчённо выдохнул. Сокол поднялся с места, поудобнее взял Ириску, которая мирно сопела, едва не пуская слюни. Танюха пошла вместе с ними. Их силуэты медленно удалялись, однако никто и не смотрел им вслед. Одна за одной — песни совсем незаметно привели нас к тому времени, когда уже пора было собираться по домам. Почти полночь на часах. Нас осталось, удивительно, много. Тем лучше — больше рук, чтобы убраться. Можно было подумать. Вот только Шура с Ларисой стояли в сторонке, обсуждая грядущую поездку по магазинам, только Таня помогала нам — чудо наше. Когда мы закончили все дела и потушили огонь, так Дуло обнаружил, что выронил что-то из кармана. Пришлось нам помогать этому идиоту искать цепочку-браслет где-то в траве. Ползали-ползали и плюнули. Шура, пока мы так мельтешили, умудрилась забрать кепку Славки. Он заметил, да, но против не был, только рассмеялся. — Змей, чего прохлаждаешься здесь? — подошёл я к Ростику и Славе, что стояли в десятке метров от всех, что-то с серьёзным лицом обсуждая. — У меня уже спина болит. — Спор небольшой у нас. По мировоззрению. — Как сказал, ой. Но погоди. Славка, мобила с собой? Фонарик есть? Он кивнул и отошёл, чтобы отдать телефон Андрею. Почему эта мысли пришла мне в голову только сейчас? Дуло, конечно, поворчал, но, поблагодарив, продолжил поиски с маленькой помощью. Хотя даже представить не могу, как этот ничтожный лучик выручит? — О чём базарили? — О небе. — Ха, чего? — Веришь, не веришь, но да. Он совсем не ценит природу, скажу тебе, братан. Вверх не смотрит, трогать ничего не любит, скептик тот ещё и этот… берегливый. — Брезгливый? — А я что сказал? Ценит лишь луну. Такое чувство, что он это для понтов перед девчонками заучил. Про луну, звёзды и прочее. — На Шурку работает. И эти все астро-но-логии. Приходится разбираться, сам понимаешь. Змей хотел согласится, будто кивать начал, однако его прервал крик Андрея над ухом. — Наконец! Эгей! Славик, даже больше вас тут помог. А о чём речь шла?