Три черничных полосы

Такое чувство, будто надо мной смеялись все предметы, что стояли в комнате: книжки повторяли «идиот, ты ничего не знаешь», альбомы выставляли самые бездарные работы напоказ, одежда от которой словно уже несло соплями, а я никогда не позволял себе распускать нюни, мебель. Ну хуже всего было глядеть на две вещи — календарь и часы. Если со вторым всё было ясно всегда — время летит, время спешит, «ой, моргнём и не заметим, как профукали молодость». Если там всё было понятно и привычно, то теперь каждый вырванный листок календаря приближал меня ко дню П (позора или победы). Оставалось девять жалких суток до первого экзамена, а мои руки тряслись даже от одной мысли об этом. Ладно, он не будет в пятницу тринадцатого. Кто в здравом уме будет ставить что-то важное в такую дату? «Я не суеверный. Но, Иисус, даже у моего отца молитв на всё не хватило бы». — Как успехи, сынок? — папа зашёл в комнату, дожёвывая бутерброд. — Гуляют где-то отдельно. — Надо было заниматься раньше, и в школе в том числе. — Ага. — Сказал бы раньше, что проблемы, репетитора бы наняли какого. — А у нас на него деньги-то были? — Нашли бы. Рисунок закончил для конкурса? — Э нет, — соврал я. — Работаю. — Хорошо. Папа чмокнул меня в макушку, оставляя вокруг запах колбасы и резины. Он ушёл, громко топая и ворча, мол, машину надо будет осмотреть. И вновь его не будет весь день. Они с мамой что-то тихо обсуждали, до меня донеслась лишь пара звуков. Раздражало так, с утра пораньше, сидеть в комнатке, когда солнечное небо так и дразнит, когда свежий ветер так и ласкает, когда яркий мир зовёт в объятья — те редкие случаи чего-то радостного. Не успел папа закрыть дверь дома, как раздалось громкое: «да, проходи. В комнате сидит». Чёрт, кого там принесло? Я закрыл тетрадь и учебник и быстро бросил их под стол, а сам встал возле окна, будто проверяю, насколько рама прочно приделана. Но напрасно бегал. — Ты чего через дверь зашёл? — И тебе привет, кот. Когти точишь? — Не называй так. Договорились же, что незаметно будет. Чтобы не знал никто. — Никто и не видел, что я зашёл. Кроме родителей твоих. А что я как вор должен через окно проникать средь бела дня? — Славка… — Что? Будем болтать или заниматься? Закатив глаза, я полез под стол — доставать всё, что так тщательно прятал. После костра, когда начали расходится, девочки пошли отдельно от нас, потому не получилось побыть ни мне с Олькой, ни ему с Шурой. Так и доболтались до того, что я попросил Славку стать моим помощником. Тайным помощником. Но его условия были, что никаких ночных занятий, чтобы на улице не остаться ненароком. Пришлось, конечно, согласиться, не сразу, но увы. Положив кепку так, чтобы козырёк заканчивался ровно на краю комода, Слава пошёл за стулом. Мы принялись за математику, я сразу пояснил что знаю, поскольку это было проще — меньше говорить. Однако уже через пять минут урок прервался, превратившись в русский язык. А всё из-за того, что я как-то не так задачу записал. По памяти условие начеркал, вот и допустил ошибку. Четыре ошибки. Оказалось, Славка даже не сильно строгий учитель. Объяснять ему приходилось на понятном для меня языке, что было трудно. Но приятно грело душу то, что кто-то так ради тебя напрягался. Хотя, ему даже будто и не было сложно. Да, порой Слава сжимал челюсти, отводил взгляд, даже медленно стучал пальцами по столу, однако оставался относительно спокойным. Мне даже не хотелось доставать его специально, хотя где-то спустя полчаса такое желание и появилось. Но потом понял две вещи: это ради меня же, и мало кто будет так стараться, терпеть. Несмотря на то, что Славка довольно часто был на улице, с нами и без нас, его кожа оставалась по прежнему бледной. Может, в готах есть вампирские гены? Кстати, оказалось, что семнадцать лет прошли для меня хорошо, не без некоторых знаний. Но что-то банальное в голову мне не попало. Как же Слава смеялся, видя мой изумлённый взгляд, когда я услышал слово «плюш». Я никогда не задумывался, что есть такое, плюшевая игрушка была чем-то привычным, но чтобы задуматься о том, почему… «Хоть не высмеял, а так… Мягко, по доброму. Даже по волосам потрепал». — Как ты это запомнил? — спросил я ещё минут двадцать спустя, когда была исписана пятая страница. — Я всё понимаю, правила — хорошо. Но исключения-то. Их же с каждым разом словно всё больше и больше. Зубрить? — Да, ха. Ты английский помнишь? Там же ещё больше, всякие неправильные словечки. — Неправильные слова? — послышался детский голосок за окном. — Это те, которые мне нельзя говорить? — Крис? — спросил Славка, резко встав со стула и подбежав к окну. Я рванул за ним. — Что ты здесь делаешь, Ириска? Она пожала плечами, и вырвала последний лепесток из ромашки. Выбросив остатки цветка, вновь подняла взгляд на нас со Славкой. — Мне скучно. Таня и Боря уехали. А все как будто спят! — Мы не спим, — ответил Славка. — А что вы делали? — А что могут делать двое парней долго утром в комнате? — Не знаю. Рисовали? — Кхм, — я ворвался в разговор. — Играли, в мобиле игры нашли. — У тебя же нет игр, Тёма. — У Славки есть. Было видно, как ему хотелось сказать «нет», но под моим железным взглядом всё же кивнул. Ириске так и хотелось забраться к нам, однако я не давал. К тому же, спустя пару минут мы услышали, как тётя Даша позвала (довольно громко, несколько раз, с маленьким раздражением в конце) Славку, отчего тот быстро выпрыгнул из окна и, не оборачиваясь к нам, помахал рукой на прощание. «И смысл днём заниматься, если ему куда-то всё равно надо бежать?». Сидеть дома я не стал. Ждать его ещё? Конечно. Мы с Ириской решили заняться хоть чем-то полезным и найти Илью. Это было особенно важно спустя десять минут, когда я понял что она не собиралась закрывать рот и на секунду. Откуда у детей столько энергии? Крис рассказала мне про всю прошедшую неделю, про игрушки, про сегодняшний завтрак. Я кивал, иногда поддакивал, но старался ничего лишнего не говорить. Стало интереснее, когда Ириска заговорила о слухах, которые услышала краем уха. Я не сплетник, честно, это было просто любопытство. Однако ничего нового я и не услышал, поскольку основные темы касались либо меня, либо Славки, либо о неизвестных мне людях, что и вовсе отбивало интерес. — Ихриска, пхивет! Дай обниму. — Илюша! «Как рада его видеть». — Картавый, сколько ходили, искали тебя. Ты где пропадал? — В цехркви был с утхра, потом с Хостиком чинили нашу махину. — Это ты про жигули эти разваливающиеся? — Отвали, я хоть водить умею. — А покатаешь на переднем кресле? — спросила Крис. — А что мне за это будет? Илья сел на корточки перед ней, чтобы заглянуть в глаза. Я чуть наклонился и заметил в них долинку хитрости, детской хитрости. Всегда замечал, что есть в нашей Ириске некая искорка, которая, быть может, и погаснет с годами, но пока она была — стоило беречь. И наслаждаться, даже если боком выходила ситуация. Поскольку детский мозг непредсказуем. — Расскажу секрет, — она поманила нас ближе. В самом деле важная тайна? — Саша снова с бывшим. — Чего? — мы оба прошептали это, хотя хотелось крикнуть. — Ихриска, какая Саша? Наша Шухра? Что? — Да, наша. Я услышала сегодня от Тани, что она сошлась с каким-то бывшим. — А ты уверенна? — Я так услышала. Ой, кисун! Крис убежала за котом, а мы так и остались сидеть на корточках, поджимая губы и хмурясь. Полный штиль не давал мыслям бродить по сознанию, словно от отсутствия движения вне, внутри тоже всё замирало. Картавый уже сел на траву, почёсывая подбородок. — С каким ещё бывшим она могла сойтись? — И не смотри так на меня. Откуда знаю? Может, Ириска что-то не так поняла? — С одной стохоны, это не помешает тебе. Шухра занята — всё ништяк. Но с дхругой… я вехил, что у них со Славой и сложится что-то может. — Могло. Нет, погоди. Я поклясться готов, что ещё вчера никого не было. Надо… надо… Ириска! Ириска! — Да? — А ты уверена, что правильно услышала? — О чём? — Тьфу. О новом, то есть стахром, то есть пхосто пахрне Саши? — У меня хорошая память. Если не веришь, Таню спроси. «Придётся. КУКУ всегда готовы распустить слухи. Хорошо, что Танюха уехала. И болтать лишний раз не надо, и думать о какой Тане говорит Ириска». *** Я закрыл коробку, когда услышал шаги и шуршание листвы. Сидел неподвижно полминуты, минуту. Может, просто ветер? Шагает, конечно. Так, на ходу, рассматривать вещи из нашего тайника было тяжеловато, словно не та обстановка уже. А когда она будет та? — Да, бать? — ответил я на звонок. — Ты где? Закат уже, а тебя нет. — Да… я у забора сижу. — Со своими? — Ну типа. — Хорошо, но всё равно возвращайся скорей. Мама запеканку сделала, остынет. — Да, прибегу через минут двадцать. Я положил трубку. Девятка на кнопке стёрлась ещё в прошлом году, остальные цифры хоть как-то виднелись. Корпус тоже не в лучшем виде: потёртости, по бокам «шрамы» от падений. Хотелось бы уже заменить поскорее. Чем он лучше моего первого — наличие игр и блютуза. И памяти побольше, можно музыку скачивать. Неприятно было лгать отцу, однако хотелось для него сделать вид, что всё в порядке. Удивительно, что он не узнал ничего, но, может, это и к лучшему? Это наши последние дни в Скуграх. «И после, даю слово пацана, не вернусь». Я достал из кармана баночку дешёвого пива. Нашёл в ларьке, как и всегда, пока папа не видел. На вкус оно было отвратительным, горьковатым, не опьяняло ни на грамм. Однако с парнями могли таких баночек несколько взять, порой делили одну на двоих. Трудновато было искать даже немного мелочи, особенно лет в четырнадцать. До ещё куда ни шло. «Прошло восемь лет с первого глотка. Боже, ну и мерзость, ничего не изменилось. Или это я себя избаловал, пока в общаге чего только не пробовал?» Так хотелось, чтобы кто-то пришёл. И не хотелось одновременно. Я умел ценить моменты наедине с собой, однако сейчас душа жаждала хоть какого-то разговора, пока мысли вновь не ушли в тот год. Да, здесь не может уже ждать что-то хорошее, наверняка, если бы кто-то появился из парней, избили бы или начали спорить. Но и на это я был готов. — Мяу! — послышалось возле куста. — Мяу. — А? — я поставил недопитую банку на скамейку, а сам пошёл в сторону звука. — Кисун? Жив до сих пор? Я поднял кота, отчего тот зашипел, словно врага увидел. Да, мы конечно четыре года не встречались, но мог бы хоть немного запомнить меня. Кисун был любимчиком Ириски, это я помнил. Судя по тому, что гулял на улице, домой она забрать его до сих пор не смогла. — И чего ты на меня так пялишься, а? Зубки спрячь, я ж тебя погладить просто хочу. Шому не узнаешь? — Мя-яу! — Эй! Эй… — я только сейчас обратил внимание на ошейник. — Всё ещё на тебе? Классно. — Мяу. — Успокоился? Спасибо. Обойдёмся без истерик, пожалуйста. Ты, вот, скажи лучше, почему всё пошло именно так? Почему? Ляг уже спокойно, я же глажу просто. Так вот, слушай, я не понимаю в какой момент оно всё началось. «Почему я болтаю с котом?». *** Когда в поисках Тани я ещё и потерял Илью, то казалось, что сегодня для меня личный день глупости. Казалось бы — маленькая деревня, тут не потеряться, даже при сильном желании, однако так трудно найти того, кто нужен, и срочно, именно сейчас. Я уже забыл, что нужно было спросить, не волновало сильно. Стал искать Олю — не нашёл. Поиски, конечно, продолжил, только сам не знал, где их вообще вести. С чего вдруг все сегодня куда-то запропастились? «И нет, это не значит, Иисус, что надо сидеть и заниматься. Может, я хочу покопаться в себе, пока один? Лады, я бы тоже не поверил. Но тогда и Славку искать придётся, а я вам что попал в детективы «Чёрный котёнок»? Искать всех подряд». Назойливое жужжание мухи начало бесить спустя две минуты. Насекомое никак не хотело улетать, как бы я ни старался махать рукой. Я бы согласился даже, чтобы она села куда-нибудь на меня, только бы прекратился этот раздражающий шум. — Шома! — крикнул Андрей, который словно вынырнул из ниоткуда. — Дуло? Ты что здесь забыл? — Живу? Ты странный какой-то, всё нормально? — Да-да. Чего звал? — А, так это, как его, мама просила передать, твоей вроде бы нужно было… травы какие-то или что, зелёное тут. — Травы? — А я откуда знаю что это? Мне сказали отнести, я отнёс — на. — Забеги к нам и положи сам, у меня дело ещё есть. — Да какие у тебя дела могут быть? — Дуло, не беси, зубы выбью. Мне с этим пакетом болтаться — нафиг надо. Я силой развернул друга за плечи и, легонько пнув, дал понять, что иного пути у него нет. Пришлось убежать сразу, завернул за дом, а там пробежался до другого — с курятником. «Надеюсь, мой пинок его направил куда нужно». Хозяева участка странно посмотрели на меня, словно на сумасшедшего, когда тихонько вставал вдоль забора. Я натянул улыбку, состроил глупое выражение лица и кинув «здрас-сьте» зашагал куда глаза глядели. В ответ они, насколько услышал, не сказали ничего. Ну и ладно, не сильно-то и нужно, чтобы запоминали. Однако за очередным поворот меня ждала находка — Таня. Она разговаривала с Ростиком, который сидел на земле и возился с котом. Кисун даже не пытался вырваться, только лапкой пытался почесать за ухом. Так — Кисуном — прозвала его Ларка, когда только увидела. Точнее, она сказала что-то другое, более мягкое, сопливое и тошнотворное. Тогда подключились и мы со своими вариантами (делать нам было больше нечего, кроме как всем двором думать над именем бродячего котёнка). Змей со скоростью света пожал мне руку, чтобы не упустить из хватки кота. Я поздоровался с Танькой и опустился на корточки, чтобы разглядеть, что же такое Ростик творил. На шее Кисуна красовался ошейник, сделанный, судя по всему, из ремня Змея и какой-то крышечки, которую подпилили в неровный полуквадрат-полукруг и нацарапали на ней букву «К». Остатки материалов валялись рядом. — Ты как до такого додумался? — Давно уже хотел, Шом. А тут Ириска подходит с двумя котами — побольше один, другой поменьше — и давай жаловаться, типа, различить не может. — Чем ей так нравится с бродячими котами возиться? — Своего хочет просто, — тихо ответила Таня. — Так вот. Я нашего-то сразу узнаю, и после такой ситуации решил, что пора бы ему отличительное что-то иметь. А ремень нашёл в шкафу, ещё выбросить не успели. Детский мой. — Это всё клёво, не спорю. Но Змей, ты как не сдох ещё? Носом же в шерсть уткнулся прям. — Ай, не кипешуй. Пока ничего не случилось же. И у Таньки какие-то лекарства вроде есть, да? — Да. — Во! Я вспомнил об изначальной цели своих поисков. Не хотелось при Ростике всё выкладывать, но и отвести не мог — кто знает, что бы он себе насочинял? — Тань, откуда информация, что Шурка с новым, то есть старым, то есть с бывшим теперь? — Что? — Ты слышала. — С каким ещё бывшим? — вмешался Ростик. — Блин, братан, сиди молча. Я ж не для себя, Танька. — А тебе имя надо? — Мне знать надо — правда это или нет? — Правда, наверное. У Шуры самой спрашивать надо. Кстати, она говорила вчера, что-то забыла, пока мы шли обратно. То ли у кого-то дома, пока заглядывали друг к другу, то ли рядом с заборчиком каким валяется. — А что конкретно? — Если бы я помнила. Спрошу. — И про парня можешь спросить? — тем временем Змей выглядел семилетним ребёнком, который выпучил глаза и с искренним любытством слушал разговоры взрослых о личном. — Да не для меня это. Змей, хватит тискаться с ним. — Да как же? Он мурлычет, мне жалко. — Тё… Шома, можно спрошу? — я кивнул. — Вы с Ростей в скины записались? У вас так явно это… хотя не очень… — Танька, Танька, стоп. Мы чем на них похожи? Тем, что по приколу побрились? — Я лишь спросила. — Они отбитые, чес слово. И одеваются странно, ты их джинсу видела? А дырки? — Ага, — поддакивал Ростик. — Но если я с дырой в штанах, то сразу неаккуратный, грязнуля, ноги кривые — ходить не могу, чтобы спортивки целыми остались. А они модные. Ага. — Не злитесь, я же просто спросила. — Думать надо. — Змей, заткнись. Ничего страшного. «А ответа я так и не дождался. Откуда это пошло? И Танька ещё вид делает, будто не при делах». Так тихо. Можно услышать болтовню в соседних домах, как ветер колышет сухую траву, как кто-то бежит, как Ростик мычит странную мелодию себе под нос. Весело в самом деле было наблюдать за тем, как трепетно Змей возился с котом. Кисун даже не сопротивлялся такой судьбе. Из-за аллергии мы и познакомились с Ростиком. В церкви, что иронично. Его тогда привёл отец, а я сидел, разглядывая каждый миллиметр церкви: все иконы, все неровности, потрескавшуюся краску, пытался понять логику постройки, однако эта нессиметричность лишь раздражала. «Зачем только так строить,» — спрашивал я себя. В общем, мелким был, но уже тогда мозги шевелились. Сколько мне было-то? Лет шесть. Да, шесть. Или семь? Чёрт. Но суть не в том. Пока я сидел и ждал папу, Змея привели, дабы помогли избавиться от дьявольского недуга. «Стоит свечку зажечь, как начинается — тоном мученика какого-то говорил отец Ростика, — он то кашляет, то чихает. Думал сперва, что ребёнок решил посмеятся. Однако вчера прихожу — икону сломал, зараза (тут вступил мой папа со своим: «не выражайтесь в церкви»). Простите. Я его, оболтуса этого, разумеется в угол. Заставил молитву читать, а он начинает… жена быстро вернулась, поняла, что не шутит-то сын. В самом деле задыхаться начал. И от чего? От молитвы! Я уж и не знаю, что и думать». Пока родители наши отошли в сторону — мой при том пару раз обернулся, недоверчиво глядя на ковыряющегося в носу Ростика, — я, измученый любопытством, подбежал к нему. — Э? — вскрикнул Ростик. — Не «Э». Это правда, что только что говорили? — Ага. — Ты задохнулся от молитвы? — Ага. — А больно было? — Не. — А раньше было? — Не. — Ты можешь нормально отвечать, кроме этих звуков? — Ага. — А расскажи как это было. Как же мне тогда было интересно. Я подумал, что раз бывают такие случаи, значит молитва — не всегда помощь? Кому-то и вред? Или это в самом деле дьявол какой вселился? Змей не сразу рассказал, он не из болтливых был. Слушал, отвечал, но так, чтобы поскорее прекратить диалог. А правда была в кошке, которая ходила по пятам за ним, как и в тот день. Лежала рядом. Конечно, до меня не дошло, что это она виновата в приступах. Два плюс два сложить не получилось и додуматься, что новый питомец принёс с собой странный кашель и чихание. Это, собственно, не дошло и до моих родителей. Папа насоветовал всяких глупостей, заставил Ростика в церкви простоять почти два часа, ещё и водой святой окропил. Даже представить не мог, насколько, наверняка, это неприятно. Как же взрослые боялись, что у него «аллергия на Бога». Ага. То, что виновата кошка во всех бедах они узнали от нас. Я каждый день видел Ростика в храме, так что подходил, болтал, пока он вкидывал то «ага», то «не». Даже привык. А спустя неделю нам удалось по-тихому свалить, что отцы заметили, и пошли к колонке, попить хоть немного. Там нежились трое котят в траве — мы, разумеется, их взяли потискать, а через пару минут и началось: красные глаза, кашель, даже пятна появились на одной руке. Как же Змей тогда грустил, он не хотел прощаться со своей «Понкой». «Всё было так. Изменилось немногое: он стал больше болтать, больше верить, больше спорить, а я… А я в чём изменился?». Когда я собирался задать Таньке вопрос, не связанный уже с этими чёртовыми слухами, то увидел, как она смотрит в одну точку. Правда, иногда отворачивалась, словно вовсе не наблюдала и не ждала, а случайно повернула голову в ту сторону. К нам бежал Андрей. И в его руках было то, чего я никак не хотел видеть в его руках. — И снова здорова, — на выдохе сказал Дуло, согнувшись, чтобы отдышаться. — Привет. — Отнёс? — Ага. Это, кстати, называется мелисса и чайберц. Шом, кхм, — он поднял руку. — это откуда у тебя? — А у тебя? — попробовал я перевести тему. — Чего по вещам шаришься? — Не кипишуй, я зашёл на секунду в комнату твою, а там это. Не твоя же. Змей даже встал, приблизился вместе с Таней, чтобы лучше видеть и слышать. Дырявая голова у моего тайного учителя, раз кепку забыл. — Это… это забыли у меня. — И кто? — Я вчера видела на ком-то её. — Ага, это Шуры, — выпалил я. — Ты же говорила Тань, что забыла она что-то. Вот. Нашлась. Пропажа. Да, нашлась. — Шурки? — Дуло повертел кепку на пальце. — Не знал, что вы виделись вчера после. — Это не важно. Отдай. Отнесу ей. — На. Забрав кепку, я решил сразу и уйти, поскольку со всех сторон на меня давили. Давили взгляды, их выражения лиц в стиле «идиот совсем?». Наскоро попрощавшись, пошёл первой попавшейся дорожкой. Почти сразу за спиной послышались голоса друзей, однако разбирать из болтовню не хотелось. «Да и вряд ли там что-то важное». И только шагая возле кустарников с почти созревшими ягодами, названия которых мы не знали до сих пор, но родители грозились, что это — волчьи ягоды — и мы умрём, если попробуем, я начал осознавать, что загнал себя сегодня в ловушку скитания в одиночестве. Возвращаться — не вариант, Картавого и без того потерял, как и Славку, КУКУ даже не рассматривались. Сложно, очень сложно. Было. Пока мой взгляд не поймал Ольку. Тут же по душе разлилось тепло, думал, вот, ответ на все вопросы, отказ всему одиночеству. Но следом я заметил и второго человека. Они шли, о чём-то громко говоря, так что, когда я сел у кустов, набрав в рот несколько ягодок, получалось хорошо подслушивать. — Ты смехти моей хочешь? — шутливо наезжал на Олю Картавый, пока та звонко смеялась. — Ты прекрасно справился, не нужно себя недооценивать. — Та собака мне могла всю ногу схгхр… сгхрысть. Но я малый с честью, так что, считать это за задание не буду. — Ещё и добрый. — Ещё и скхомный. Сама сказала, что я добхрый. — Знаешь, Илья, я вдруг поняла, что многого о тебе не знала. И не знаю, по сути, до сих пор. Но то, что ты уже открыл — оно переворачивает о тебе все представления. — Смущаешь. — Нет, правда. Я же думала всегда, что ты только со своими пацанами да с ножом общаться и умеешь. — Ну спасибо. Ты тоже, ну это, ничего такая. Думал, что ничего нет тут (наверное, имел в виду голову, вроде какой-то стук слышал). У меня никогда не получалось с девчонками. Я про дружбу, ты не подумай. Дальше разобрать было сложнее. Сдружились, хорошо, конечно, но пора бы узнать, что там ещё в их игре. Время шло, а я никак не мог удостоиться свидания с Бубновой. После ужина я сидел в комнате, доделывая первую работу для творческого конкурса. Теперь она мне нравилась. Не нравилось только то, что карандаш сломался на последних штрихах и ладонь испачкалась. Оставалось лишь нарисовать интерьерную композицию. Какие-то идейки уже были в голове, однако после первого дерьмового эскиза я выкинул и лист, и все мысли. Отошёл буквально на минуту, чтобы руки вымыть. Однако вернулся и словил сердечный приступ. «Придурок,» — прошептал я, чтобы не слышали родители, но слышал он. Стоял весь такой, как из страшилок про чёрный гробик на колёсиках, руки скрестил за спиной, рисунок изучал. Будто там было, что изучать. — Славка! — я едва ли не шипел. — Не учили, что нельзя так к людям в комнаты врываться? — Сто баллов. Я кинул в него кепку. Слава сперва опешил, оглядел, что попало ему в руки, будто я бомбу какую кинул. И только спустя минуту раздалось протяжное «а-а-а». — Ага-а. Пей таблетки для памяти. Дуло сегодня увидел её, так я даже не знал, что ответить. — Не знал? Не мог сказать, что это моя кепка? — Он бы спросил, откуда она у меня. А что на это отвечать? Ты вообще-то со мной как бы секретно занимаешься. — То есть, я твой тайный друг? — Ну, не совсем. Всё таки они знают, что мы общаемся, но об остальном… — Понял, понял. Ещё в первый раз дошло. Тогда поздравляю. — С чем? — Во первых, сегодня день тайной дружбы. По радио услышал. Во вторых, у нас ещё неоконченные задачки. — Садись. Когда мы засели за учебники, подул лёгкий летний ветер. От Славки опять пахло мятными леденцами. Настроение вдруг стало идеальным для учёбы — никогда такого не чувствовал. А тут, вдруг, самому хотелось всё это сделать, поскорее решить каждый пример, чтобы гордо глядеть на исписанные листы и кричать: «сделал!». Правда, настрой не давал знаний — было обидно. «Откуда в его мозгах столько места, чтобы знать все предметы? Почему в моих нет столько? Мне даже меньше хватит, только на два предмета». Монотонное объяснение сменялось более эмоциональными примерами, которые Славка старался выкроить из жизни. Я, когда путал то или иное понятие, заставлял его усмехаться, и сам немного посмеивался. Небольшая суматоха длиной в минуту сменялась долгой ритмичной мелодией из его голоса, шелеста бумаги, чирканья ручки, ударами пальцем о стол. Вот, как оно бывало в глупых фильмах: камера то на героя, то на тетрадь, он пишет в поте лица, едва успевает поправлять толстые очки в чёрной оправе, а на бумаге формулы, ещё больше формул, умные закорючки и знаки, всякие длинные слова, а также термины по типу «геофилия» (перепутал с одним окончанием и искренне думал, что это — боязнь географии) или же «октаэдр». Когда в воображении я превращался в учёного, прописывающего последние строки формулы для лекарства от любого недуга, будь то страх и неуверенность или паралич и рак, сразу появлялся стимул. Хотелось красиво прописать каждую строчку, сидеть с умным видом и писать так, словно от меня зависела чья-то жизнь. А она зависела. Только это была моя жизнь. — Здесь нужно будет два ответа написать. — Откуда? — Корень это что? — Число в квадрате. Ну то есть, из квадрата начальное число. Я не такой идиот. — А только одно… — Уяснил, — я перебил его. — Минус и плюс. Точно, ага. — А ты молодец. Лучше, чем утром. Занимался ещё? — Делать мне было больше нечего. «Вообще-то нечего, но ему этого знать не надо». — Понимаю, почему ты ночью занимался. Порой мысли умные приходят под луной, а не под солнцем. — Кстати, Змей сказал, вы вчера насчёт какой-то луны спорили и ещё чего-то. Но я не понял ни черта. — Как и я сейчас. Мы ни с кем не спорили. — А после костра? — Ах, то. Он просто сказал, что ему в кайф лежать на траве, особенно, когда роса. Мол, прохладно по-летнему, а если ночью, то ещё и небо красивое. Лежать так, курить, болтать… А я ему — бред. В траве клещи, грязь, а в росе тем более, как в луже. К тому же, у нас летом звёзды трудно нормально увидеть — то светло, то небо затянуто, то всё вместе. Или времени нет. Ну и курить лёжа на спине неудобно. — Ха, какой же ты неженка. — Я не неженка. Просто люблю гигиену соблюдать, не контактировать со всякими букашками, даже, когда с друзьями гуляли, вижу, что смеяться хочешь. — Как ты смог вообще на жертвоприношении быть, ха? — Спокойно. Кровь не пугает. Особенно, когда ты в перчатках. Вдох. Так я почувствовал тогда время. Точнее, не почувствовал совсем. Мы болтали о прошлом, о прогулках. Правда, Славка быстро прервал разговор и заставил вернуться к первоначальной цели. Но он пообещал, что если решу экономический пример, то мы на сегодня закончим. Потому я решал ещё два уравнения и геометрическую задачу. Выдох. Вдох. Он бесился из-за моего беспорядка, пришлось аккуратно складывать тетрадки, книги и ручки с карандашами в один угол, друг на друга. А Славка ещё подправил, чтобы ровнее было. Пальцами прошёлся по книжному шкафу и вытащил оттуда Лукьяненко «Сумеречный дозор». У меня не было последней книжки из этой серии, но папа однажды пообещал привести. Я скрывать не стал, нравилось читать. Судя по восторженному взгляду, Славе тоже нравилось. Он признался, что никак руки не доходят до второй книги, тем более до третей. Пролистав немного, Славка вслух прочёл строчку, на которую ткнул пальцем: «Я уже лет сто только тем и занимаюсь, что дела на полпути бросаю,» — и хмыкнул. Намёк был ясен. Выдох. Вдох. В доме напротив Славкиного замигал свет, мы едва видели что-то из моего окна, но пытались. Развалившись на кровати, стали спорить о том, что присутствие веры в жизни важно. Мои аргументы показали мне сыроватыми, а его, наоборот, как будто готовился, гад такой. Однако он не пытался меня переубедить, только говорил о своём взгляде на мир. Это больше я склонял его. Тогда я и рассказал о своей привычке болтать с Богом как с другом, что делал это с детства. Думал, засмеётся, скажет, что я застрял в развитии в тех годах. Но Славка легонько кивнул, рассказывая, что было у него похожее. Только он заменил Иисуса на Дракулу. У каждого свои приоритеты. Выдох. Вдох. — И тогда он его уложил. Без кастета. Жалко было, что сломался, но тогда Картавый и доказал, что способен на многое и с голыми руками. — Как я понял, — Славка дотронулся до щёки, видимо, где ему Сокол оставил синяк, — вы все на это способны. А чем он интересуется помимо драк и шуток? — Машины, футбол, девчонки. — Ха, у моего дяди такой же набор. Эй, Тёма! Он щёлкнул пальцами перед моим лицом. Я недовольно сжал губы и опустил его руку. — Не сплю, успокойся. Тётя Даша пару раз подходила к окну, видимо, проверяла, что мы ещё сидим тут. Но Славке всё равно нельзя было задерживаться. Домой к полуночи. «Переизбыток знаний в один вечер. Голова реально тяжелее стала». Мне звонил дважды Андрей и ещё разок Ростик, но я поставил телефон на беззвучный. Всё завтра. Как бы ни хотелось с ними тоже встретиться, однако силы покидали. Вот неловко бы было, если бы заснул во время разговора. — Ты тоже немного гот, — сказал неожиданно Славка. — Ты… чего? За базаром то следи, э! — Что? Есть и в вас какая-то тяга к тайнам смерти. Может, даже к ней самой… возможно. — Поздравляю, ты скоро свою найдёшь. — Я указал на себя. — Не болтай ерунды и не сравнивай картошку с малиной. — И то, и то съедобно. — Любишь сболтнуть глупость, Славка. А я потом думаю: «какого чёрта с ним вообще дружу?». — Дружишь? — Заулыбался сразу. Ты же этот, ну, тайный друг. — Тоже верно. Заметив, как я из последних сил держу глаз открытым, Славка вскочил с места и направился домой. Он замер у окна, развернулся и забрал кепку, надев ту козырьком назад. Я улыбнулся, показав палец вверх. Слава уже стоял на улице, отряхиваясь от щепок, прилипших к ладоням. Я застыл у окна, ждал, когда отойдёт, а то неловко захлопывать прямо перед носом. — До скорой встречи, — не выдержал я, намекая, чтобы тот уже топал. — До скорой встречи. Он повернулся ко мне лицом. И надо же было мне опереться локтями о подоконник, встать так, что ещё немного и голова будет на улице. Надо же было оставаться в таком положении. Надо же было начать бегать глазами по его лицу. Только Славка и оставался спокойным. Ни единый мускул не дрогнул, когда меня всего чуть ли не трясло. Он был всё ближе и ближе. «Зачем? Зачем? Зачем ты так близко?». Выдох.