Три черничных полосы

— Пойдём уже, Шома. Я же посмотреть хочу. Я медленно плёлся за слишком энергичным Ростиком. Он как узнал, что за спор позавчера был между Илюхой и Славкой, так не мог сдержать смеха, а как услышал про второе задание, что досталось нашему другу, так и вовсе захотел поглядеть на результат. Змей прыгал впереди меня, попутно обмахиваясь шапкой. «А хорошо бритым в такую погоду ходить, не жарко. Зато зимой, наоборот, поддувает чуть-чуть». Август подкрался очень быстро, хотя ещё недавно я не мог и предположить, что смогу на выпускном собственном побывать. А теперь, наконец, спала немного жара, только немного, постепенно уходили белые ночи, уступая время полуночи темноте. Хороший конец лета. Хорошего лета. Пока что, я видел его таким. Да, нервозным было времечко, слегка странным и непривычным, зато каким запоминающимся. А главное, последним в Скуграх, то есть меня как жителя Скугр. В деревню бы ещё с удовольствием приезжал, но не без радости бы покидал. Так, глядя на счастливого Ростика, слушая его бормотание, перебиваемое шутками из журналов, его смех, рассуждал, как же будет не хватать их. Моих друзей, моей опоры. Мы поклялись, что будем рядом всегда, до сих пор я верил в это. Знать бы только одно — как частно нам удастся видеться? Илья заканчивал мыть машину. Он с особым усилием оттирал заднюю дверцу, на которой ещё несколько месяцев назад появилась ржавчина. Драндулет, который он называл автомобилем, каждое лето подвергался тщательной очистке, а после, как проезжал по первым лужам и колдобинам местных дорог, так требовал ремонта и новой мойки. За то, что Картавый мыл машину семьи, ему позволялось учится на ней водить. Научился, только прав до сих пор официально не было. Стоило нам подойти к другу, как он, бросив приветствие, стал усердно выжимать тряпку, едва покачиваясь. Не удержав равновесие, Илюха сделал шаг вперёд, пнув ведро и вылив всю грязную воду. Мы ловко отпрыгнули, а друг плюнул и кинул тряпку. — Вот и полил. Что-то случилось, пахрни? — Покажи ожог, — сказал Змей. — Шома, если есть язык, не значит, что обо всём тхрещать надо. — Да брось, братан. И вообще, я молчал про третье задание. — Извехрг, блин. Я только отошёл от той пхробежки. — Потом расскажете, пацаны. Картавый, где ожог? Сопротивляться долго друг не стал, только вывернул руку, демонстрируя тёмный круг, что остался после вчерашнего. Славка рассказал, как они с друзьями придумали собственный ритуал, основанный на крови и огне. Услышав это, Илья едва не сбежал, однако ждал своей участи, нервно шутя и сильно вспотев. Вместо полноценного костра была спичка, и ранка — лёгкий порез. Славе и такое сошло, зато от такого напряжения Картавому смертельно понадобилось перекурить. Где он и выронил случайно сигарету на ещё побаливавшую ранку. Двойной идиотизм. — Так, значит, в тебя запихнули их дьявола? Или кого? Или ты один из них? — Змей, заткнись. Это пхросто огонёк, ничего такого. Хотя, такое чувство, будто хреально стоит изгнать из себя всякое. На всякий. — Это же было по приколу, Картавый, — вставил я. — По пхриколу я задания давал. А это уже какое-то кхровное хродство, блин. Змей, ты же не слепой, хватит в хруку пялить. Илья выдернул ладонь, вернувшись к ведру с тряпкой. Друг поставил их у багажника, а сам принялся обходить машину, рассматривая, изучая, словно новую, проверяя, нет ли пятнышка, вмятины, царапинки. Стоило Илюхе открыть дверцу, как в нос ударил застоявшийся запах от перегретой кожи в салоне. Что было не удивительно, поскольку автомобиль стоял под самыми лучами, а чёрные сиденья с удовольствием притягивали себе всё тепло. — Странно воняет, — тихо сказал Ростик, принюхиваясь к пальцам. — Надо было окна хотя бы откхрыть. И ёлку купить что-ли. Точнее, чтоб они купили. — Да я не про тачку. Шом, нюхни его. — А? — вскрикнули мы с Ильей. — Нюхни, чего стоишь. — Тебя тоже на солнце перегрело? Не буду я его… Ты чей одеколон взял в темноте, Картавый? — Почувствовал? Мамин, ха. Пахнешь по бабски. — Ничего я на себя не лил. Пхросто мама из-за беременности часто бхрызгается. — Как будто пришёл в сад с розами и чем-то сладким. — Типо мороженного? — уточнил Змей. — Ваниль, то есть? Навехрное. Невнятно что-то пробурчав, Илья сказал, что ему срочно надо домой, дела были. Так мы и остались вновь вдвоём с Ростиком. Немного подождав и убедившись, что друг так и не выйдет, мы направились в сторону забора. Народу в Скуграх словно стало больше в последний месяц лета. Я замечал множество новых лиц, большее количество детей, вечно снующих под ногами, странных взрослых, что косо смотрели, стоило нашей компании пройти мимо, сплюнуть или случайно ругнуться. Что все эти люди тут забыли — было загадкой для меня. Вряд ли же кто-то приезжал сюда просто так? Не к родителям, не к детям, не по старой памяти. «А вдруг кто-то из них жил здесь ещё лет двадцать назад? Был дворовым, а потом поступил, работать начал да и свалил. Приезжал к родителям раз в год, а после и вовсе забросил, пока не нахлынула ностальгия. Вдруг». — Я, тут, кстати, подумал, брат, — мялся Змей. — Если думал, то расскажи. Всё таки нечастое событие. — Ну да. Так вот, в вышку какую-нибудь подамся. — Куда? — Ну универ. Чтоб где-то в столице, подальше отсюда. — Столицы не сильно далеко от Скугр. Зачем тебе это? — Захотелось. — Он пожал плечами, запнулся, а после продолжил: — Круто, наверное, быть с бумажкой, что ты умный. — И когда подашься? — Да следующим летом. Так что жди пополнение в рядах студентов. — На кого тогда пойдёшь? — Не знаю. Куда возьмут. — Архитектором? — Не, это твой дело, я не художник. — Я тоже. — Что-то клёвое, лёгкое и что бы девчонки липли. Я, вспомнив слова Картавого, шумно выдохнул, стоило в голове поселиться небольшому сомнению и осознанию. Мы не останавливались, болтали на ходу, только Змей изредка садился завязать непослушные шнурки каждые пару метров. — Ты хочешь студентом стать из-за того, что я пошёл? — А ты тут причём? — Змей, ты больше всех, вроде, плевался от высшего — да вообще от образования. — И? — Для понтов хочешь? Или что? Я задолбался слушать про то, как ты за мной всё повторяешь. — Шом, у тебя вообще крыша поехала? — Ты побрился после меня, стал носить белые шмотки, только после меня, а до только в тёмном ходил. — На улице в белом не походишь. — А девчонки? — Совпадение. — А цепи? — Совпадение. — А сейчас? — Нафиг иди. — Змей, я ж не против, даже прикольно, что ты типа моим клоном стать решил. Но живи собой, а не мной. Дерьмовый пример. — Тебе ж везёт всегда. Во всём. Ну, почти. Я просто хочу так же. Делаю всё не так — говно, делаю всё так — говно. Не делаю никак — говно. — А ты попробуй делать не «так» или «не так», а по своему. Змей, просто стань вновь собой, а не чьим-то клоном. Этому миру и одного меня много, а двое — атас. Я хотел было продолжить разговор, поскольку в голове неожиданно возникли мысли, почти умные, излишне надменные, но оттого я ими и гордился. Тема словно стала для меня самой важной, казалось, что я уже изучил все её аспекты, что я — доктор наук. Или доктор разговоров. Столько ответов в миг появилось, столько вариантов уже успел себе представить развития диалога, предполагая, что бы друг ответил. Но Ростик оборвал тему на корню. «Опять про Ольку заладил. Чуть что, так я ему мешать хочу». Становилось смешно от его предположений, от его надменных речей. В любом моем действии Змей видел попытку отбить у него Ольку. А мне было и вовсе всё равно, но сказать я этого просто не успевал, а после просто передумал. Мне нравилось, как Ростик мог болтать бесконечно долго о застрявшей в его голове идее, мечте, где он встречался с Олей и все ему завидовали. Только знал о ней он ещё меньше меня. Особенно о том, что рассказал Картавый недавно: «Спросил у Оли, нхравится ли кто-то из моих дхрузей. Она сказала «нет». Когда болтовня перешла в нытьё о сигаретах, точнее их отсутствии, я решил тихонько и на минуту покинуть друга. Змей докапывался до прохожих, пока те только раздражённо смотрели на него и уходили, в лучшем случае молча. Я заметил в самом низу склона Сокола, что болтал с тремя знакомыми парнями, которые впервые стояли без своего главного, без болтуна, что выскакивал из ниоткуда и норовил наткнуться на мой кулак. — Может, у забора есть заначка? — Ага. — Шома. — Ага. — Шома! — Что? — Ты не помнишь, заначку оставляли у забора? — Нет, не помню. Ты иди, проверь, я за Соколом. — А, так я с тобой могу. — Он вгляделся в кучку, что стояла возле друга. — Эй, а этот столб случаем не… — Он. — Пойдём-ка, узнаем. Вдруг наезд, а он один там. Три на три — честно будет. — Стой неподалёку, я спущусь один. Чтобы не знали, что нас много. Спорить Ростик не стал. Он затормозил и сел на траву, пока я продолжил спускаться. Сокол со стороны выглядел довольно напряжённым: слегка покрасневший, кулаки были сжаты, а, приглядевшись, заметил, как у него на лице заиграли желваки. Троица придурков словно малые дети крутилась возле него, как будто нарочно доставая, проверяя, насколько крепок этот экземпляр, ведь троих они уже запомнили. Тихо приближаясь, незаметно, я стал слышать их разговор. — А чего молчишь, а? — напирал двухметровый. — Сдулся, ха. — Слышь, сам сдуешься, когда пырну, малолетка. — Слабо. — Хочешь проверить, эй? — Не на ту ты территорию позарился, болван. — Слышь, шавка, ты нашему главному подпортил ящик? Подпортил, эй. Я вернул, эй, должок. — Ха, так это ты шавка, получается, — встрял третий в разговор. — Да и кто этот ваш… — Проблемы? Я рефлексивно понизил голос и положил ладонь на плечо Сокола. Тот не дёрнулся, словно знал, что я где-то рядом. Он скрестил руки на груди и ухмыльнулся, буквально на мгновение, после чего вернул себе каменную маску на лицо с проблесками агрессии. Было заметно как все трое дёрнулись из-за моего появления, особенно тот парень, что видел, как я избивал их главного болтуна, когда они пристали к нам с Ильей и Олей. Молчание длилось несколько дольше, чем я рассчитывал, отчего Сокол даже не выдержал и вслух усмехнулся. — Договаривай, эй, слышь. — Что-то случилось? — спросил я. — Да так, мелочи, — ответил высокий. — Эй, слышь, ты же чем-то был не доволен, а? — Забили. Сокол продолжал подкалывать парней, пока те слово за слово не стали отступать. Остановились, когда я подал голос и, казалось, напугал их больше, чем Сокол со своими угрозами. — Где болтун? Ну, Юрец. — Не в городе, — подал голос самый тихий. — Будут проблемы, пусть сам подходит. Один на один порешаем, да? Вы тоже не бойтесь, хе. — Ага, — вырвалось у них. Змей наблюдал за всем этим, не слыша ничего, потому его недоумение было вполне обоснованно. Я заметил, как Сокол гордо смотрит на меня, прокручивая в голове какие-то мысли, которые так и не вырвались наружу. Мы вернулись к Ростику, который словно ребёнок начал докапываться до нас. Ему было настолько интересно, что в течении пяти минут я даже ни разу не услышал и упоминания сигарет. Вдруг, в траве я заметил знакомый складной ножик. Он был наполовину втоптан в землю, пришлось немного покопаться. Сокол и Змей ждать меня не стали — ушли к забору. «Не заметили сейчас, не заметят и если через минут двадцать приду. Заодно Картавого захвачу». Дома друга уже не было. Я успел встретить КУКУ, которые обсуждали какой-то журнал, натирая запястья о странички и давая ещё понюхать мне. После двух уже стало плохо, запахи присосались, а нос молил о пощаде. Как и уши, поскольку самой болтливой стала Танюха. Я ещё никогда так не радовался Ларкиному «заткнись». Девчонки от чего-то посмеивались, когда уходили в противоположную сторону, оглядываясь на меня. — Илюха, ты где прохлаждаешься, блин? — спросил я несколько минут спустя, когда нашёл друга возле церкви. — Да занести помог, по мелочи. Что за кипеш? — Там Змей с Соколом уже у забора ждут, погнали, не тормози. Ах да, — я протянул ему нож. — О, где нашёл? Я дня тхри назад его потехрял. — Да там у… Не успел я договорить, как в меня врезалась Вася, а потом чуть не — Ириска. Они продолжали болтать, даже несмотря на то, что одна из них стояла в обнимку с моими ногами. Илья лишь поднял руки и сделал шаг в сторону. — Так, а ну. Девчонки, мотайтесь где угодно, но смотрите в кого врезаетесь. — Теперь она вода! — крикнула Ириска, трижды ударив Ваську по плечу. — Не честно! Ты только за мной бегала. — За кем хочу, за тем и бегаю. — Вась, отпусти. Тебе бегать-то не больно? — Вроде нет. Всё равно делать нечего. Ску-у-ука. — У тебя целая дехревня детей, чего скучного? Ещё и бхрат… такой. — Слава спит. Он ночью куда-то бегал, я видела, как он домой через окно забирался. «Чёрт». — Где ж он был? — спросил Картавый, усмехнувшись. — Откуда я знаю. — Нам даже Таня не дала с ними журнал почитать. А там натирашки! — Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами, Ихриска. — Ага, только одна и оказалась доброй, — сказала Вася, попутно пытаясь вспомнить имя. — Оля. Она даже брызнула на нас. Они такие сладкие, как будто ванильная булочка. — Нет, оно как цветы. — Как булочка. — Как цветы. Девчонки продолжили спор и без нас, так что получилось смыться, наконец. Я заметил, как Картавый сжал челюсти, молча шагая рядом. Интуиция, которая меня могла довольно часто подводить, подсказала, что стоило бы кое-что рассказать Илье. Что понял не так давно, но был обязан сказать вслух, чтобы самому легче стало. Тем более, что сам ещё несколько детских криков назад стоял напряжённым из-за упоминания Славки и прошедшей ночи. — Картавый. Картавый, ты хоть голову подними, эй. — Да? — Помнишь, я вчера про Ольку заговорил. Про свиданки, про себя того, про неё. — Ага. — Ты прав был, короче. Надо было в себе разобраться, а не девчонке мозги пудрить. Сегодня, блин, посмотрел на Ростика и понял будто всё. — Что «всё»? — Я, ну, не люблю её. И вряд ли любил. Послышался приглушённый выдох. Я внимательнее осмотрел друга, на лице которого не сменилось ни единой эмоции, однако что-то было не так. И я решился спросить: — А ты ничего не хочешь рассказать? — Ты о чём? — Картавый, я, может, и тупой, но не совсем тупой. — Я это… ничего. Ты о чём? То, что я тебе тогда наговохрил? Забей. — Картавый, — сказал я более грозно. — Ну-у-у, есть кое-что. — Так. — Ты только не хругайся. Ты же сам только что сказал это. Не забудь, что ты сказал. — Тебе леща дать, чтобы соображал быстрее? — Я типа встхречаюсь. С Олькой. Удивление. Ничего другого я больше не чувствовал. В голове тут же возникла масса вопросов, непонимание, отрицание. Но они в миг отмелись радостью. Радостью, что кажется, два дорогих мне человека… счастливы. Если это было так, то мне и не требовалось многого. Как же Картавый боялся. Он нервно поглядывал на меня, но уже, хотя бы, взгляд не прятал, перебирал пальцами футболку, кусал губы. — Реально? — Ага. — Без шуток сейчас? — Без. Шом, ты сам только что… — Знаю. Просто поверить не могу. Когда успели? — я чуть нервно усмехнулся. — Ты не подумай, бхрат, мы только вот. Пахру дней назад. — И долго она тебе нравилась? — Да не. Не долго. Ну, то есть, когда ты болтал о ней ещё ничего не было, а потом игхрать начали, а она такая весёлая, умная, столько интехресного храссказывала. Она советовалась со мной, пхросила помочь, а я и храд был, потом сам стал пхредлагать что-то, а потом понял, что что-то не так. Ну типа, то слишком долго обнимает меня, а я её в стохрону не убихрал, то сам заслушаюсь, то замечать стал её духи, то… — Передышку сделай, ты, чувак, дышать забываешь. — Она такая. Забудешь всё, бхрат. Я хотел честно помочь, это случайно, в натухре. — Картавый, я же сказал, что ничего к ней не чувствую. Олька, конечно, классная, но… ты был прав. Я в ней видел только то, как буду в будущем ей хвастаться, как призом. Вряд ли когда-нибудь любил. — Уф, — друг смахнул пот со лба. — Бхратан, я так боялся говохрить. — Хитрец ты, конечно. Так подобрался. — Да случайно это всё. Я же, когда узнал, что ты ей не нхравишься, обхрадовался, а потом хрешил, что ты-то дохроже её. Ну и думал, что она пехредумает, как-то смогу… — Илюх, ты такой тупой иногда. Девчонка на тебя запала, а ты её другому. Как друг, я рад, но как лучший друг за такое бы оплеуху дал. Бабу под другого подкладывать, совсем уже? Пазл в голове начал складываться. Их секреты, их поездки, их разговоры и игра — всё так или иначе вело к тому, что было сейчас. Одно пробудило чувства, другое усилило, а третье вывело. Это нельзя никак контролировать, уж я-то знал. Возможно, способ и был, но не хотелось его искать. Как минимум, в тот момент. — И как это было? — спросил я после недолгой тишины, когда Илья полез обниматься. — Что? — Ну, как ты ей мутить предложил? — Вообще-то, чувак, это она. — А? Да ладно. Кто из вас мужик? — Не, ну там всё иначе было. — То есть? Так, давай не грузи и чётко по делу всё. — Мы после дискача пошли, я её пхроводить хрешил. Тебя же не было, а Змей, обещал, не подбехрётся. Мы шли, болтали, она тогда храссказала, что от положения звёзд, луны и планет всяких у нас меняются чувства и действия, хахрактехры и эмоции. Или как-то так, заумно слишком. И, когда почти дошли, мне так не хотелось уходить, что тхрещали ещё и ещё, пока не всплыло то, что мы уже сделали всё, что было можно и нужно. Игхра заканчивалась, а оба выигхрали. Или оба пхроигхрали. Тхрудно судить. Хрешили по последнему вопхросу задать и хразойтись. Как будто ничего и не было, почти. — И что ты у неё спросил? — Космический кохрабль или пихратский. Какой кхруче. Она сказала, что космический, небо любит. — Звучит так, словно ты сильно затупил. — Картавый пожал плечами и кивнул. — А она молодец, сама сделала пехрвый шаг. Я боялся, не хотел лишнего болтать или опозохриться, вдхруг умное бы спхросила. А она такая: «я тебе нхравлюсь?». Пхрикинь, пхросто так, пхрямо в лоб. Глаза на меня, пока я стоял как дебил, даже не знал, что ответить. Не, знал, конечно, но не понимал как. И пхросто выпалил «да». «Вот они — лучшие друзья. Не могут сделать первый шаг, не могут признаться, не могут нормально любить из-за предрассудков и окружающих. Только, хотя бы один из нас не обречён». Казалось, что об Ольке и той ночи, Илья мог говорить без устали. Она вызвала у него улыбку, он рассказал про каждую мелочь, про то, как избегал меня, дабы я ничего не заподозрил, как просил её никому не говорить и сперва вообще хотел разрушить всё. Насколько же было знакомо. Картавый выложил на меня столько информации, что я уже было едва не запутался в таком множестве слов. — Илюха. — Да? — А кто ещё знает? — Из наших — никто. КУКУ — возможно. — Тогда погнали к забору быстрее, такая новость. — Хочешь всем сейчас храссказать? — Ага. А ещё хочу увидеть лицо Змея. Мы же оба проиграли. *** — Артём, Илья, хватит спешить, будто не ели год, — сказал папа и поставил тарелку с только-только приготовленным шашлыком. — Будет ещё. — Пхростите, дядя батя. — Прости, па. Все пальцы были в жире от жаренного мяса, как и рот. Мы с Ильей первыми набросились на шашлык, оттого оба обожглись. Родители поворчали, Оля посмеялась, а мы лишь усвоили, что надо было холодного кетчупа сверху налить, тогда всё было бы нормально. Запах мангала уже впитался в одежду отца, в нашу, даже, наверное в стол и скатерть, а стоило принюхаться к кучке кусочков мяса, так сразу текли слюни. Удивительно, но как бы мы громко не смеялись, как бы не бормотали, как бы соседи не орали, а всё равно было тихо. Словно в город по факту его существования загружен странный шум, гул. Только в исключительно редкие моменты можно было насладиться тишиной в Питере. На рассвете разве что, когда ещё все спали или были в клубах, то возле набережных зачастую можно было услышать лишь как билась вода о бетонные стены. И то, пока не проехала бы первая машина. Зато в Скуграх был разве что шелест листьев да треск угольков в костре. Сама природа запрещала здесь что-то лишнее. — Так, говоришь, куда ездили? — мама никак не могла отстать от Оли — всё забрасывала ту вопросами, пока мы набили рты. — Ма, — едва смог выдавить я из себя, — дай ей пое… поесть. — Ты либо ешь, либо говори. Когда я ем… — Я глух и нем, — синхронно повторили мы с Ильей. — Олечка, рассказывай, а то от них не дождёшься. — Да ничего особенного. Мы в обсерваторию поехали, а там вокруг один только космос! Звёзды, планеты, спутники — столько картинок, столько описаний. А созвездия! Раньше не знала даже как выглядят-то они. Везде фотографировал Илья, хотя сам нигде не хотел. Едва на одну уговорила. — Фотик же потом всё хравно сел. — И что? Ой, а потом нам показывали видео на таком потолке, — Оля стала показывать руками купол, — видео о том, как сейчас там — в космосе. Как было раньше. Как зарождались и умирали звёзды, как выглядим мы из далёких мест галактики. — Там есть созвездие «Сектант», — прыснул друг, а я следом. — Он как всегда. — Что? Ты пхро своё узнала, а я пхро своё. И вообще, знал бы, что после этого будешь ко мне со своими планетами и пхрочим докапываться — повёл бы куда-нибудь в дхругое место. Чтобы небо смотхрела, а меня не втягивала. Я вытер руки о полотенце и встал, чтобы помочь папе с готовкой. Мама не успокаивалась и всё хотела продолжить разговор с Ильей и Олей. Она уже была готова их поженить, хотя Картавый пока не решался сделать предложение. Смелее стал, однако и ответственность откуда-то появилась. Продумывал, высчитывал, как им жить дальше, как будет по одному пути, как по другому. Теперь у него были цели не только на своё, но и на их будущее, поскольку, даже не припомню, были ли когда-нибудь у него сомнения. Словно полюбил раз и навсегда. Стоило подойти к мангалу, как ветер направил дым мне в глаза. Папа усмехнулся, продолжая размахивать картонкой. Я отходил то на шаг влево, то на шаг вправо, однако лучше не становилось, едва слёзы не потекли. Зато в тот момент я вдруг заприметил куст, которого раньше не видел возле дома. Подойдя, присел на корточки и обнаружил ягоды. Без очков уставшие глаза едва смогли разобрать эти сине-фиолетовые мелкие точки среди кучи листьев. Едва сообразить что-то успел, а в руке уже лежало несколько черничек. Стоило поднести первую ягоду, как до уха донеслось мамино: — Не ешь немытое. «Поздно». — Да ладно ма, от трёх ничего не будет. — И не вытирай руки о футболку, я всё вижу. Оно же не отстирывается, тебе ли не знать. «Мне ещё как знать». Я застыл, рассматривая этот куст. Он казался таким маленьким, таким неуместным на нашем участке. Но в голове всплыли другие кусты — большие, за которыми можно было спрятать мусор, труп или тайну. Хотя, казалось бы, всегда они были ниже колена мне, что в лесу, что в полях, там только лёжа и прятаться было. Какое же было во мне безрассудство, когда решился, рискнул, а потом ещё и навсегда оставил след. *** Родители все чем-то между собой похожи. То говорили одни и те же фразы, то наказывали одинаково, то одновременно им в головы взбредали странные идеи. В такие моменты у меня могли возникнуть вопросы, а нет ли, например, в мире школ для родителей? В каждом городе своя — многое бы объяснило. Однако, это был бы слишком идеальный или кошмарный мир. Сегодня нас отправили в лес. Парни, кроме Ростика, пошли ближе к полю, чтобы оттуда можно было смыться в город. С ними только Танюха была, из-за Сокола. Как ребята будут её терпеть — вопрос, который меня недолго волновал, поскольку радость за себя самого перекрывала остальное. Нам было не так и плохо, несмотря на компанию КУКУ и опять накрасившегося Славку. Многие шагали с родителями или братьями и сёстрами. Я же был один. Как всегда. Мама отказалась, сколько бы я её ни уговаривал, как бы ни пытались со Змеем. Тогда я пообещал набрать больше всех ягод, как будто взял ловкость, зрение и скорость со всех троих Шомовых и поместил в себя. Мне пришлось топать рядом с Шурой и её отцом, который не собирался помогать, однако хотел побольше времени провести с дочерью. Он стал спрашивать меня про жизнь, про родителей, опять про университет, словно точно такого же разговора не было пару дней назад. Зато удивила Шура, не послав ни одного испепеляющего взгляда за первые пятнадцать минут. Ещё не дойдя до леса мы успели каждый съесть по несколько ягодок, что висели на кустах или валялись на земле — то было абсолютно не важно. Земляника, черника, Шура где-то отыскала бруснику — сегодня не было смысла питаться чем-то другим, когда столько вкусного вокруг. А главное, бесплатного. И его было много, оставалось лишь найти. — Так, кто куда? — словно командир спросил папа Шуры. — Мне всё равно. — Славка пожал плечами, повернув ко мне голову. — Главное, чтобы не одному, заблужусь ещё. — Так людей много, не переживай. — Я могу с тобой сходить, — добавила Шура. Внутри меня тут же появилось странное чувство. Какой-то протестующий голосок пытался вырваться наружу, однако я оставил его внутри себя. Словно глухой удар, из-за которого можно было потерять равновесие. Я хотел узнать, что такое позволять себе чувствовать, а для этого мне нужен был он. Нужен был Славка. — Э не, Шур. Я обещал… тёте Даше, что сам от Славки не отойду, слово дал, понимаешь? — Ладно, можем втроём пойти. — Я не против, — добавил Славка. «Тугодум». — Ты один или как? — спросила Шура у задумавшегося Змея. — Что? — В тебя один камень кинуть, чтобы проснулся или несколько? — Зачем? — Змей, блин, проснись. Идёшь один или с нами. «Давайте всей толпой уже». — Конечно с вами, братан. — Замечательно. — Дочка, давай только глаз не закатывать. — Я случайно. — Конечно. Разбрелись так, что половина ушла ближе к воде, а наша пятёрка — вглубь. Задумчивость и мечтательность Ростика заинтересовала папу Шуры, что в свою очередь обрадовало меня, поскольку тот переключился на новую жертву. Их диалог шёл не активнее нашего, однако намного дольше, а также с большим интересом, поскольку Змею не хотелось поскорее смыться, он просто не мог никак сосредоточиться. Белая футболка уже была заляпана, и не только потому, что я об неё грязные ладони вытирал. К подошве прилипли раздавленные ягоды, пыль, даже обрывок берёзового листа. Волосы, стоило до них дотронуться, начинали казаться длинноватыми, особенно по сравнению с тем временем, когда я ходил бритым, хотя до Славки мне, разумеется, было далеко. Мы вновь с ним ходили как две противоположности: чёрное и белое, тихое и громкое, зрячее и слепое. — Тём, а не хотел, может, ведро нормальное взять? — Шур, отстань, я его отдал Змею. — Принести? Кажется, для тёти Нади и дяди Иллариона можно и побольше набрать, чем этот стакан. — Он большой. — Тём, — встрял Слава, — чего ты ворчишь? Хоть бы раз поблагодарил да согласился. — Бери пример. — И куда ты сейчас побежишь? Не хватало ещё мотаться туда-сюда. — Да чего тут мотаться-то? У мамы два ведра ещё, одно поменьше — его тебе отдам. Занесёшь потом. — Лады. Наступила гробовая тишина. Мы смогли в те несколько секунд даже услышать, как сидящие на корточках и собирающие ягоды Ростик и отец Шуры болтали о современном оружии и его дальнейшем развитии. Они удачно сели возле огромного скопления кустов, что скрывалось в тени массивной листвы высоких деревьев, когда мы жарились прямо под лучами солнца. И так могло бы продолжаться вечность, пока я не догадался сказать: — Спасибо. Шура, кивнув, ушла к маме, а мы со Славкой бродили между деревьями, стараясь не уходить далеко и оставаться в поле зрения остальных. Если я глядел под ноги да пинал камни, то он осматривал весь лес, будто впервые здесь был. Слава вертел головой словно на все триста шестьдесят, беззвучно что-то бормоча. Иногда он наклонялся, чтобы сложить несколько ягодок в полуторалитровую бутылку, а я даже забыл на какой-то момент, зачем вообще пришёл. Удивительно, что никто не обернулся, когда я громко выругался, наступив в муравейник. Мелкие красные насекомые мигом расползлись по земле, однако некоторые поползли на меня. Пришлось едва ли не в прыжках отбежать от той злополучной точки, попутно отряхиваясь, хлопая по ногам и оглядываясь, словно можно было увидеть свою спину или толпу муравьёв, сливавшихся с землёй. Уж лучше был бы удар ведром по голове, нежели ещё раз терпеть укусы этих тварей. Славка подбежал ко мне и принялся помогать, отряхивать футболку, успокаивать, что больше никого нет. Я ещё несколько раз оглядел ноги, проверил носки, кроссовки, стал даже параноить первую минуту, стоило листочку коснуться щиколотки. «По шкале от одного до дебила, насколько дерьмово я выглядел сейчас?». — Не знал, что ты боишься муравьёв. — Я их и не боюсь. Просто кусаются больно, твари. — Я их тоже не люблю. Как и многих других насекомых. Поэтому и не ем ягоды только собранные, ну Тёма. Я только что об этом говорил. — И? — я выпрямился и закинул последнюю землянику в рот. — Вкусно же. А её я протёр о футболку, сдул грязь. Пойдёт. — Там могут быть всякие насекомые и бактерии вредные. — А где их нет? А если что-то засело в еде, водой тут не обойдёшься. Будь проще, Славка, и собирай давай, а то не останется ничего. Мы осторожно пробирались через кустики, стараясь не наступить в паутину или на ягоды. Славка пару раз поморщился, когда на него попали редкие капли россы, которые почему-то остались на листьях, зато потом привык. Я клал две черники в чашку, одну — в себя, иногда счёт шёл как три к одному. К середине кружки пальцы уже были фиолетовыми, но не только у меня. «Шура там утонула или как?». — Чего усмехаешься? — спросил я, услышав в очередной раз бормотание Славы и лёгкий хохот. — Вспомнил, как ты пытался Сашу спровадить. Хотя получилось, только, она сама. — Ничего я не пытался. — Почему тогда наплёл про тётю? — Откуда я знаю, не задавай тупых вопросов. Я присел на колено и вытянулся, пытаясь достать довольно большую чернику, наверняка очень сладкую. Слава опустился рядом со мной на корточки, продолжая глупо улыбаться. — Ты хотел побыть только со мной? Ну, получилось. — Ага, размечтался. На, — я протянул ему ягоду, — вкусные, свежие самые. Хоть разок. — Не-не-не. — Уверен? Он никак не ответил, только закатил глаза. Тогда я подкинул чернику и она упала мне точно в рот. Из-за того, что Славка пристально смотрел на меня, становилось неловко, потому пришлось дать ему лёгкий щелбан, едва касаясь. Он ответил мне толчком. И тут проснулся актёр, что сидел вечность в глубинах моей души. Я, не выдержав равновесие, стал падать на дерево. Спина не сильно ударилась о ствол, а голова и вовсе нет, однако я сделал вид, что затылок всё же пострадал. Сел, едва поднимая руку и легонько касаясь задней части опущенной головы. Славка, испугавшись, подскочил ко мне, протянул руки, собирался заговорить, как вдруг я толкнул его на траву. Он не ожидал такой подставы, а я же назвал бы это местью. Причём вполне равноценной. Только Слава поднимался, как я валил его обратно, протягивал руки — пытался вжать их в землю, пинался — так я навис над ним. Так и застрял, опираясь локтями в траву. Застрял непозволительно близко, желанно рядом и на миг даже показалось, что слишком далеко. Пока всё не зашло куда-то дальше, мне пришлось быстро перевернуться и просто лечь рядом. Я не поворачивал головы, смотрел в небо, на быстро летящие облака. Так было, пока Слава не навис надо мной. Он перевернулся на живот и подполз ближе, а его волосы свисали над моей щекой, но не задевали. Вокруг пахло лишь травой, деревом да черникой. Те мгновения отпечатались в голове этими запахами, шумом леса, полным отсутствием людей рядом, полным отсутствием правил. Я уже не видел неба, ведь надо мной было его лицо. Глаза, волосы, губы. Хотелось было приподняться на локтях, странный порыв словно насильно заставлял оторваться от земли, однако собственных сил едва хватило, чтобы приподнять голову, чтобы дышать, а о том, чтобы издать хоть какой-то звук и речи не шло. Мы были безумно близко и телами, и душами. Я прекрасно понимал, что в его голове, пусть и сомневался в чём-то. Однако некоторые мысли можно было спокойно прочесть, он их и не скрывал. Славка так пристально смотрел на меня, словно передавая какую-то информацию, спрашивая что-то или прося. Не один он хотел спросить, но в тот миг я забыл как складывать буквы в слова, а обрывки мыслей в нечто цельное и адекватное. Но, казалось, что-то мне удалось распознать в его взгляде. И я ответил, едва кивнув, так незримо для других, но довольно ясно для него. Славка потянулся ко мне, я — к нему. Мы приближались друг к другу медленно, пусть и расстояния как такового не было. Он нервничал, хотя, казалось бы, что тут для него было особенного? Это я должен был дрожать, переживать, возможно, бежать. Но не было ни сил, ни желания. Были мы. В том поле, что спрятано под куполом леса, среди кустов черники — там был наш первый поцелуй. Неловкий, быстрый, всего несколько секунд, когда его мягкие губы коснулись моих. По телу пробежал ток. Уже не было важно ничего, и ничего не было страшным. Я закрыл глаза, когда вдруг осознал, что он уже начал отстраняться. Славка застыл, улыбчиво глядя на меня, едва не касаясь своим носом моего. Не мог и я сдержаться, не мог сохранять каменную маску. Мне хотелось, чтобы он знал хоть немного, чтобы он знал, что я чувствовал. Я готов был отдать многое тогда, лишь бы все на минутку исчезли из леса, чтобы никто громко не топал где-то между деревьев, чтобы никто не мог ворваться в нашу идиллию. «Не думал, что это… едва отличается от поцелуя с девчонкой. Не так уж и страшно». — Ты такой робкий, Тём, — шепнул Славка. — Даже странно. — А ты с каждым днём всё страннее лыбишься, тоже непривычно. — Это называется счастье. — Да, счастье. Чуть отодвинувшись, Слава слегка изменился в лице и тихо выпалил: — Ой. — Что? Он замялся, сел на траву, стал проводить пальцами по губам, смотрел на ладони, чесал затылок, но никак не отвечал. Я не на шутку испугался, стал оборачиваться, отряхиваться, сбивать всю радость с лица. Славка окликнул меня, показав сперва на свои губы, потом — на мои. До меня не дошло, о чём он говорил, однако лёгкое сомнение поселилось в мозге, оттого я подошёл к кружке и взглянул на своё корявое, едва различимое отражение и заметил нечто странное — тёмного цвета губы. — Славка?.. — Всё не так плохо, чуть-чуть отпечаталась. — На моём лица эта фигня?! — Чуть-чуть. Я разъярённо бросил кружку и принялся оттирать своё лицо от этой гадости. То тёр тыльной стороной ладони, то плевал на пальцы и старался избавиться от помады так, что-то даже отпечаталось на подушечках пальцев, однако, судя по выражению лица Славки, ничего путного из этого не вышло. Если не стало хуже. Становилось даже больно после, наверное, десятой попытки. Казалось в тот момент, что это какой-то сигнал, послание свыше. Я продолжал ругаться, пока Слава сидел и о чём-то думал. Спокойствие, которое на миг скрыло нас от других людей и позволило мне открыться, быстро улетучилось, словно его никогда и не было. Купол растворился в реальности. В реальности полной запретов и предубеждений даже в нас самих. Я плюхнулся на траву, вертя в голове одну единственную мысль: «я попал». Славка не казался к тому моменту таким уж и обеспокоенным, он нагнулся к моей кружке, вывернулся так, словно он — полотенце, которое выжимают. Высыпав на ладонь несколько ягодок, он сжал их, однако до этого мне не было никакого дела. — Так и знал, — повторял я. — Тём, повернись. — Чт..? Не успел я договорить, как Славка провёл рукой по моему рту и подбородку. Чувствовалась каждая стекающая капелька, каждый мельчайший кусочек мякоти. Я настолько опешил, что не мог пошевелиться, не мог сказать что-либо и хоть как-то отреагировать. Слава всматривался в моё лицо, пока я слизывал сладкий сок со рта. — Нужно больше. — Мозгов? — рыкнул я. — Это что было? Сорвав несколько ягод с ветки, я размял их и мигом влепил Славке точно меж глаз. Теперь тот сидел с выпученными глазами и выпалил: — Эй, я же тебе помогаю. — И как? — Черникой можно убрать след. Перекрыть одно пятно другим. — Слава провёл тремя пальцами по моей щеке, оставляя черничный след на лице. — И как я объясню это? — Да как угодно. Всё будет легче, чем помада. — Чёрная помада. — Чёрная помада. Просто так сидеть, выжидая, что кто-то будет лепить мне чернику, точнее её остатки, на лицо, руки и другие части тела, было не совсем в моём стиле. Я не мог остановить себя, потому тянулся к ягодам, лишь бы снова прикоснуться к нему, изрисовать сине-фиолетовыми красками природы, позволить маленькую шалость. Славка толкал меня, я — его, он рисовал будто художник, я же бездумно лепил пятна по всему ему. Мы даже забыли, что губы были основной нашей задачей и можно было обойтись только ими. Мы падали, перекатывались, смеялись, играли и вовсе забыли о том, что должны были что-то там собрать, что ради другого шли в лес изначально. Я сам ненадолго выбросил из головы то, из-за чего злился на Славку и себя. Спустя минуты две мы лежали, повернувшись друг к другу, все в чернике, пропахшие травой, землёй и ягодами, перегретые из-за солнца. Но, главное, счастливые. Я не хотел бы, возможно, повторить тот момент, но хотел бы ещё не раз испытать те чувства, те эмоции. В этот раз я не заметил, как пододвинулся ближе к Славе, как его дыхание стало обжигать мне щёки, как руки потянулись к его волосам. Его улыбка выдавала все ответы, хотя, не то что бы он что-то и скрывал. Я боялся потянуться первым, не из-за страха быть отвергнутым, а из-за страха перед собой будущим. Тогда начал Славка, шепнул мне: — Тём, поцелуй меня, пожалуйста. Всего несколько мгновений, не более секунды колебаний, когда я перебрал в голове сотни отговорок, в которые бы сам не поверил. И просто потянулся к нему. Славка сжал мои плечи, будто не хотел никогда отпускать. Было приятно касаться его, руками и губами. Да, неловко, довольно смазано, очень быстро, словно времени у нас не осталось, но всё равно приятно. Я казался самому себе неумелым мальчишкой, что впервые целовался. — У тебя губы со вкусом черники, — усмехнулся Славка, отстранившись. — И чья это вина? — Пойдём, пока нас не потеряли. А нас и в самом деле потеряли. Шура сперва ругалась, зато потом стояла с выпученными глазами, пытаясь выпытать у нас, что произошло и почему мы такие синие. Я рефлекторно прикрывал губы, закусывал их, старался спрятать, поедая остатки черники. Каждый раз, когда кто-то смотрел в мою сторону, сердце начинало биться быстрее, а по телу поднималась волна жара, что в условиях той погоды не делало картину лучше. Ещё никогда прежде я не рвался домой так рьяно. Повезло, что Шура ходила со Славкой, занимая его своей болтовней. Я не пересекался с ним до конца прогулки в лесу, хоть и изредка поглядывал. Ростик интересовался, когда я успел так себя измазать и испортить столько вкусных ягод, которые он мог съесть. А придумать что-то внятное о том, куда мы пропали на всего несколько минут, тянувшихся час, было наиболее трудным. Домой мы шли все вместе, тем более, что со Славкой жили рядом. Мне удалось собрать чуть больше половины ведёрка, однако мама была довольна и этим. Зато, заприметив наши разукрашенные лица и одежды, она тут же потеряла улыбку. Слава быстро ушёл к себе, а я ещё стоял у двери, слушая нравоучения. — Как так можно было упасть? — Случайно. — Ну конечно! Случайно так не падают, Артём. Вы как будто специально друг друга измазюкали. — Да бывает, ма, чего ты. — Бывает. Ну, чего встал как вкопанный? Снимай всё и быстро в стирку. Это же черника, Тёма, она навечно въедается, нужно сразу замачивать. Мама продолжала ворчать ещё минуты две, пока не пришёл папа. Он не стал устраивать допрос, однако пообещал, что мы это обсудим, когда он будет бодрее. Я был только рад возможности не открывать лишний раз рот. Родители всё загоняли меня в душ, а я боялся, что полупрозрачный чёрный след никак не смоется простой водой, а прятать уже не получилось бы. «Ну почему я опять оказался прав? Не в те моменты, чёрт возьми, не в те». Возможно, дело было в моей нервозности, но даже после двух попыток оттереть с хозяйственным мылом я продолжал видеть тёмные остатки на губах. Проверять — увидят ли родители или нет — не хотелось от слова совсем. Я шёл до комнаты, скрывая лицо за полотенцем, делая вид, что вытирал волосы, хотя там не то что бы много нужно было протирать и сушить. В комнате схватил телефон и позвонил, истеричным шёпотом приказывая спасти меня человеку по ту сторону. — Едва отмылся, — сказал Славка вместо приветствия, залезая в комнату через окно. Он протянул мне небольшую бутылочку с прозрачной жидкостью и ватку. — Давай обмен. — Какой ещё, блин, обмен? Гони сюда эту фигню. — Полотенце хоть дай, я прям чувствую, как мне за шиворот капает с волос. Я закатил глаза, подошёл к кровати и швырнул в него полотенце. На вкус эта жидкость, что ловко избавила меня от Славкиной помады, была не очень. Горькая, почти как спирт, только ещё воняла жутко. Увидев на ватке чёрное пятно, я обрадовался и, убедившись, что больше ничего не осталось, сел на пол между столом и шкафом. Слава стоял напротив, однако позже тоже присел, только на колени. — Обещаю, что буду в следующий раз более… осторожен. — В следующий раз? — спросил я тихо, намекая Славке, чтобы и он не шумел. — А что? — Мы могли в любой момент попасться. Как и сейчас. — Знаю. Но всё же вышло хорошо. — Славка, это очень всё опасно. — Опять? — Дослушай. Опасно днём. — Тогда у нас будут ночи. Я не боюсь темноты. — Славка, — не успел я закончить мысль, как увидел, что мы вновь сидели очень близко. Настолько, что можно было легко поцеловать. Мы прятались едва ли не под столом, как будто хотели слиться с комнатой. — Артём, ты идёшь ужинать? — крикнул отец. Мы отстранились, и не успел я что-то сообразить, как Славка быстро смылся, оставляя после себя лишь запах шампуня да моё мокрое полотенце. Наше время отныне было после заката, пусть, сегодня это правило не подействовало. «Он — черничное пятно на белой футболке, что никогда не отстирается».