Три черничных полосы

Наблюдая с холма на город можно увидеть больше. Но не мне. Перед глазами стояла картина, а не фотография. Всё таки, удары по голове дали свои результаты, как я и говорил себе каждый раз, когда путал пакет с котом, песчаный кулич — с хомяком, а куст — с человеком. В этот раз, отдать себе должное, не ошибся. Но это был простой прохожий. Не простой прохожий явился буквально через минуту после того, как я сел. Сперва он шагал синхронно с неизвестным, однако вскоре стало ясно, что на дороге двое. Я не знал кто же приближался ко мне, однако стоило попытать судьбу. Если она занималась тем же самым. Смог ли бы я догадаться без подсказки? Не знал. Однако, Господь послал знак, когда тот самый не простой прохожий споткнулся о колышек, воткнутый в землю давным-давно и не понятно кем. — Ау, — зашипел он. — Ты не умеешь подкрадываться, Славка. Непривычно было произносить его имя. Как будто и забыл вовсе. При Илье боялся, а Ростик с Андреем раза два вспомнили его, и то из-за того, что мимо дома проходили. Мне запретили вспоминать, говорить, подходить, но не могли заставить не думать. Я дал Илье слово, но, если уже что-то сказал, то можно ли считать, что уговор нарушен? Слава всё ждал, когда обернусь, как и я сам. Однако не было сил, сковало невидимыми цепями. Или так привлекал вид ночной деревни. Что ему сказали? Запретили ли также ребята видеться со мной? Мы не писали, не звонили, не пытались. А теперь между нами расстояние меньше, чем между домами. Совершенно абсурдно. «Это глупость». — Я бы опёрся, но тут нет стены, — начал Славка. — Опасно тебе тут быть. Заметит кто. — Я безрассудный. Тоже дал слово, что не будешь приближаться? — Илюха приказал? — Намекнул. Он сел рядом, однако чуть боком, чтобы мы не смогли смотреть друг на друга. Словно таким образом могли кого-то убедить, что не знакомы. — Все на дне рождения Ларисы? — Да. — Значит, у нас есть немного времени? — Мы совершаем глупость. — Совершаем. Прости, забываю, что нужно быть осторожнее. Теперь особенно. — Иди домой. Ситуация не станет лучше. — Я бы хотел. Но не могу. Хочу попрощаться. — Прощайся. — Так всё и закончится? — Нам придётся. Но это не значило, что так было правильно. Или неправильно. Я уже запутался в ошибках, которые совершал и которые оказались нужными решениями. Оттягивать смысла не было, уже распрощались. Пора было сказать последние слова друг другу. Чуда не случилось бы. Наше счастье затянулось. Посиделки тоже. Каждая секунда усугубляла ситуацию, каждый шаг, который никто не делал в сторону тоже. Кто-то должен был прекратить это всё. Когда послышались хлопки, быстрая музыка, я словно наэлектризованный повернулся к Славке. Он — ко мне. Я вскочил, сделал первый шаг. Нужно забыть. Обо всём забыть? Слава медленно поднялся следом. Следующие слова мы сказали почти в унисон, друг за другом, но боясь того, что произнесёт дальше другой. — Мне нужно, — начал я. — Мне… — Сделать… — Нужно… — Глупость. — Сделать глупость. — Славка спустя секунд десять продолжил. — Зачем упускать момент? — Но это наш секрет. Если можно сделать тупой поступок, как удержаться. — Последняя твоя ночь здесь? — Да. — И что будем делать? — Прятаться. — Где? Я не ответил. Лишь протянул раскрытую ладонь. Раз решили совершить глупость, то оба. Вместе. Сообща. И он считал также. Потому вложил свою руку в мою. Я столько всего хотел спросить, однако знал, что ещё рано. И одновременно для чего-то поздно. Я должен был вернуться к рассвету, для приличия. Мы не бежали, но шли быстро. По пустым дорогам, по чёрному коридору, ведущему к чему-то светлому. Папа всегда говорил, что меня будут ждать там, что там примут любого. Я не верил ему. Только разруха казалось безопасной, потому я выбирал и такой же путь. Странный, корявый, но приносящий вдохновение. «Иисус, обращаюсь к тебе не вовремя. Но если ты ещё не понял, что я хочу стать лучше, то, знай, ты абсолютно прав. Ничему жизнь не учит, ведусь на одно и то же. Однако грабли последние. Позволь доказать свою преданность, позволь укрепить веру, но взамен — пусти и спаси». Самое опасное место. Ближе к дому, к дороге, чем любые другие, в которых раньше прятался. Любой, кто прошёл бы мимо, нас заметил. Славке тоже не пришлась идея по душе, однако я не думал, что найдётся ещё хоть одна стена, где будет сидеть также спокойно, хоть один участок голой земли, ещё не совсем остывшей от летней жары, где было бы также комфортно. Тут слышал себя каждый, тут не было секретов, как и ответов. Мы завернули за угол. Специально, чтобы никто не услышал, не увидел. Только тут можно было спрятаться словно под куполом. «Пока не началась служба утренняя, пока все спят. У нас есть эти несколько часов». — Уверен? — подал голос Славка после десятиминутного молчания. — Нет. Но здесь никто не уверен, даже работники, — я усмехнулся. — Садись. Нехотя он последовал моему примеру. Хотя бы не ворчал, видно, привык за эти дни, за эти месяцы. Мы сидели возле стены, белоснежной, почти без изъянов, взгляд устремлён вверх, пока волосы на макушке вбирали в себя частички краски. Раньше, когда я так прятался или просто здесь сидел, было совсем иначе. Стены казались твёрже, серее (однако, мы не зря своими силами красили эту церковь), холоднее, ровно как и земля. Зачастую было слишком сыро, потом ветер начинал дуть, сразу становилось слишком неуютно. Запах ладана и дешёвого воска перекрывал любые другие, в том числе и вкусного хлеба, который пекла одна бабушка и до смерти приносила каждый день для служителей. Папа оставлял мне треть или половину, всегда возле порога, словно знал, где появлюсь, что бы ни случилось. Только когда мы вновь заговорили, я заметил, что руки наши всё ещё вместе. И мы всё ещё вместе, даже спустя время, которое нам приказали провести порознь. И я был абсолютно согласен с тем что мы — плохая идея. Но не так уж и ужасно было в настоящем мне. — А ещё — не говори только Васе, что я всё разболтал — она готовит тебе подарок. Завтра хочет отдать, когда будешь уезжать. — В натуре? А что будет? — Пусть, хоть это останется сюрпризом. — Я плохой актёр, слишком. Но постараюсь удивиться. Славка чуть испугался, когда я немного зашипел от боли. Ничего серьёзного, просто гематома напомнила о себе. Он убрал ладонь. Хотел отдалиться, но я не позволил, когда сам чуть подвинулся и наклонил голову так, чтобы она соприкасалась с его. Жаль, так нельзя было передавать мысли. Мы с Ильей пробовали. — Тебе пришлось явно хуже, — пробормотал Слава. — Забей. Продолжай давай, что ещё было. — Наверное, жил я как и всегда эту неделю. Как планировал жить всё лето, если бы не вы. Теперь меня ненавидят? — Да. Но не волнуйся, мы в одной лодке. И тебя пацаны никогда не любили особо. — А теперь сидим здесь. — он поднял взгляд, словно хотел рассмотреть не небо, а сам купол, добраться до колокола. — Так странно сидеть у церкви нам. Разве это не грех? — То, что люди против многого, не значит, что и Бог тоже. Он не против любви, Славка. — Любовь, говоришь? — Красивое слово пришлось кстати, отвали, блин. — Не выражайся возле священного места. — Кто бы говорил. — Эй, я не сквернослов. Когда зазвонил телефон, я, не глядя, сбросил вызов. Пришла смска, которую я и открывать не стал. Хватило того, что в глаза бросилось время, которое стало ещё ближе к рассвету. «Я пообещал себе. Но не вслух можно. Славка, могу тебя поцеловать?». Деревня уже погрузилась в туман. Мы остались лишь вдвоём. Уши ещё улавливали тихую мелодию, которая, наверняка, неслась из знакомого дома. Нас закутало в вуаль неизвестности. Любое неосторожное движение, и она бы порвалась. Она — завтра. Она — сейчас. Она — мы. Туман стал предвестником лёгкого дождя, который был так кстати. Потому что иногда я любил дождь сильнее солнца. «Они это не серьёзно. Почему эта песня именно сейчас? Вот надо же к старью возвращаться. А он, интересно, слышит?». Доносились строки, что словно были советами. Нам пора было проститься. Но у кого на это были силы? Если мы закрывали глаза в тумане, ожидая невозможного, маловероятного, обыкновенного. «Здесь так долго друг друга искали мы». Здесь, это в мире? Или в деревне. Или в сегодняшнем дне. — Тём, — с лёгким волнением произнёс Славка, как будто боялся разбудить. — М? — Можно тебя… тебя поцеловать? Медленно поднявшись, чтобы видеть глаза этого наглеца, что был дерзок в любые другие моменты, ровно как и я, но начал трусить, задавая этот вопрос. Да что уж там, Славка был настоящим храбрецом. Поскольку сказал то, что не смог я. Конечно же, ответ от меня был положительный. Если бы я знал, что через минуту мне придётся уезжать, то ничего бы не изменил. Теперь всё было как надо. Никто не мешал. Таким бы я с удовольствием его и запомнил. С холодной кожей, мокрой чёлкой, костлявыми пальцами и тёплыми губами. На которых было несколько дождевых капель. Я бы хотел, чтобы и он запомнил меня таким. Разговор за разговором, не затрагивая что-то тяжёлое, болтовня сменялась одна за другой, дважды прерываемая нашими короткими поцелуями, каждый из которых был как последний. Иногда мы находили силы смеяться, иногда даже могли не сдержаться и слишком громко крикнуть что-нибудь, но по большей части был лишь шёпот. Он пустил слезу в один момент. Мне тоже было грустно, но не до такой степени. Конечно, Славка не выставлял эмоции на показ, однако и стесняться их не собирался. Но я был другим. «Пацаны не плачут. Сколько всего пережил без слезинки, так что и тут нет смысла. Да и не хочу». — Сколько у нас осталось? — спросил Слава. — Минут тридцать. Все уже давно по домам, так что сможем спокойно дойти. — Как думаешь, надо будет разделяться? На всякий случай? — Сказал же, спокойно. Так, теперь сорок минут. Каждая твоя сигарета прибавляет нам время, чтобы запаха не оставалось. — Тогда, может, мне ещё одну выкурить? Всего-то третья будет. Ему вновь стало лучше. Вымученная улыбка, небольшие морщинки возле глаз, которых раньше я не видел. Может, просто не всматривался. Или они, как и ямочки на щеках появились от того, что Славка стал больше радоваться? Он выпустил дым, а потом закашлялся, оттого, что неудачно вдохнул воздух, да и капля в глаз упала. Слава так медленно затягивался, так растягивал сигарету, словно забывал, что она вообще тлела в его руке. — В следующем году, — заключил я. — В первый же день. — Именно. — после пары минут пыток (не попыток) договориться, мы пришли к общему мнению. — Этой коробке незачем столько в земле валяться. Под негромкое «кстати» Славка достал из кармана мятый маленький лист бумаги, размером едва ли в пол ладони. — Ты говорил как-то, что здесь есть кирпич, который отходит. На корточках пробравшись к другой стене, я, не с первого раза, вынул кирпич, открывая грязную и пыльную дырку. Слава вложил туда листок и, под моим немым сильным удивлением, закрыл «тайник». — Кое-что я не успел написать в наше послание. Кое-что не успел сказать. Так что, когда приедешь, до того, как увидишь меня, или просто когда будет время, забери эту бумажку. — Скажи сейчас, зачем эти секреты? — Пусть эта тайна будет твоим стимулом вернуться и вспомнить меня. — Ой, не начинай. Такие приключения не забудутся. И всё-таки, что там? Послание? — Возможно. «Оставили свои следы по всей деревне. И никто не догадается». До рассвета ещё было немного времени, солнце прятало свои лучи, словно луна пригрозила им. Туч толком не осталось, да и не видно их было никогда, однако дождь же откуда-то взялся. Светлее, чем ночь, темнее, чем утро — небо было таким же неправильным как и мы. Но ему было всё равно. Ещё пару минут мы стояли у стены, прижавшись боком к ней, слегка касаясь ладонями друг друга, молча. Славка сделал шаг ближе, чтобы поцеловать меня. Три секунды, почему-то запомнилось, что именно столько он и длился — поцелуй. Словно мы оказались в книжке с идеальным концом. Никто не помешал. Ничто. Таким образом бы закончился какой-нибудь роман, где никто не знал, что дальше стало с героями, где им бы приписали скучный хэппи энд, где посчитали бы историю завершённой. Но пока мы со Славкой ещё были рядом, пока могли коснуться друг друга и сказать хоть что-то… До последней строчки нам предстояло ещё дойти и попрощаться. Не так, как сейчас, обычными словами. Точка ставиться после фразы, а не пустых действий. Слава шёл, спрятав руки в карманы, как и я. Боялись случайно коснуться друг друга. Шёпот на полминуты прорезал тишину время от времени, когда мы хотели отвлечься. Когда знали, что больше нам не зачем делать вид, что всё будет по-обычному. — Будешь звонить? — спросил я. — Да. Писать, всё-таки, дороже. Родители не поймут таких трат, ещё и отберут мобилу, этого только не хватало. — Согласен. Но и на звонки не сильно рассчитывай, блин. Так и сотку за день угрохать можно. — А у вас будет стационарный в общаге? С домашнего-то можно говорить хоть часами, сами так с ребятами делаем. — Не знаю. Но если будет, ты об этом сразу узнаешь. Он вдруг остановился, встал напротив меня. Мы уже прошли мимо наших домов. Решил вернуться? Славка резко обнял меня, без всякого предупреждения. А что оставалось мне? Сделать тоже самое. Крепко сжимать его, пока он старался также не уступать в силе, лишь боясь опускаться низко, дабы не затронуть синяки. Я закрыл глаза, опустив подбородок на его плечо, пока он полностью зарылся лицом в моё. Сердце стало биться быстрее, однако быстро успокоилось, как и дыхание. Я словно вновь научился слышать мир, дышать, словно впервые заметил скрытое обычному взгляду. Ничего особенного не было, кроме одного — спокойствия. На пустой песчаной дороге, полной камней, сорняков по бокам, мусора и прибитой влагой пылью. Рядом, знал я, сверкала роса, которую не мог скрыть даже туман. — Я не хочу выпускать тебя, — промычал Славка. «Из объятий или из жизни?». — Мгм, — только и выдавил я. Нас оторвали друг от друга не лучи, не непогода, не птицы, не ветра. Телефонная трель, быстро прекратившаяся, но всё же прозвучавшая слишком близко к нам. Я был и рад, и испуган одновременно. Во-первых, это точно был не телефон Сокола, во-вторых, это был неизвестно кто. В-третьих, теперь уже было не настолько страшно. Мы переглянулись, уже готовясь к возможной драке, к крикам. После нескольких грубых «эй», показалась темноволосая знакомая голова с неопрятной косой. Из-за забора вышла Шура, виновато отводя взгляд (или от отвращения, я точно не мог понять, она же его прятала). Холод прошёл по всему телу, однако, казалось, Слава не так сильно боялся её как я. Он недоверчиво косился на девушку, подбирая слова и открывая рот не в силах их произнести. — Простите, — сказала Шура тихо. — Я-я не мешаю. Просто не спалось, вот и вышла. Я не знала. — Шур, погоди, — прервал я. — Мы… ничего такого, хотя ты уже… — Никто не знает? — слишком уверенно спросил Славка. — Нет. Я ничего не видела, спокойно. — Серьёзно? В натуре? — Спасибо. — Он повернулся ко мне. — А вам надо поговорить. — А? — вырвалось у нас с Шурой. — Я пойду домой. А вы бы обсудили всё. — Славка, ты чего? — Мне вообще в другую сторону… — Просто знай, что она помогла нам сегодня встретиться. Славка подмигнул и начал уходить. И я разрывался между тем, чтобы догнать, чтобы дойти эти несколько метров с ним, попрощаться у окон, и тем, чтобы узнать, о чём он говорил. — До скорой встречи. — До скорой встречи, — ответил я, хотя Славка едва ли слышал, наверное это. Когда я опомнился, то было уже поздно. И выбор пал на Шуру, которая вот-вот тоже бы ушла. Она решила помочь ему, а не мне — загадки никакой не было. Но сколько и что дал ей Илья, что она согласилась сохранить наш секрет? — Шура! — Да? — Откуда ты знала, где я буду, чтобы помочь? — Догадалась. — Она пожала плечами. — Я сказала Илье, что Сокол на подходе, чтобы вы успели встретиться. — Спасибо. Спасибо, конечно, но я не могу понять одного — зачем ты помогаешь? — А почему нельзя? — Брось, мы явно не друзья. Да, со Славкой вы неплохо так общаетесь, но этого хватает, чтобы перекрыть остальное? — О чём ты, Тёма? — Скажи, блин, честно. Почему никому не рассказала, почему не отомстила? Такая возможность. — Отомстила? За что? Не за что мстить. — Ну-ну, погоди, а как же тот поцелуй наш, и всё после? — Господи! — это было скорее не обращением, а завуалированное оскорбление. На вкус было как «ну и дебил». — Серьёзно? Нашёл что вспомнить, это же было сто лет назад. Прошло и прошло. Я думала, ты сам забыл обо всём. — То есть… ты не злилась на меня всё это время? Не сходится, ты всё равно меня терпеть не могла. — Это потому что ты идиот, а не из-за нашего прошлого. Логика в её словах присутствовала, однако всё стало намного сложнее. Гораздо проще воспринимать мир, когда всё не многогранно. Причина была, следствие тоже. А теперь, оказалось, ни то, ни другое тем не являлось. Что ещё? Может, Шура про нас давно знала? — Но ты из-за чего-то злилась, что произошло в то же время. — Я всё ещё не понимаю как такой придурок мог понравиться Славе. — Эй! — Что «эй»? Из-за тебя все считали, что я… ну… короче, ты разболтал всем, что спали в ту ночь, а потом мне приходилось столько выслушивать. Лариса и вовсе не хотела со мной разговаривать дня два, а твои пацаны вечно подшучивали. — Стоп. Я ничего такого не говорил, только не надо. Наверняка, ку… кушки, как кукушки всё растрепали сами. Я за базар отвечаю. — Вот, блин, как всегда. Тебе даже извиниться сложно. — Я не буду извиняться за то, чего не делал. Закатив глаза, Шура развернулась и зашагала прочь, в противоположную от моего дома сторону. Но разговор ещё не был готов завершиться. — Но за всё остальное: за дебильное, за слишком грубое, за проблемное — прошу прощения. — Повтори. — Будто не слышала. — Слышала. Но хочу, чтобы ты повторил. — Глухая, точно. Прости. Я, реально, вёл себя часто как дебил. И спасибо, что спасла наши задницы. Спасибо, что промолчала. — И ты прости. — За что? — За тот раз, когда тебя наказали из-за меня. Когда я решила, что вы подрались со Славой. А вы, похоже, были… — Ну, как будто да. Думал, ты извинишься за все пощёчины. — О, нет. Ты их заслужил. Впервые за долгое время, стоя наедине, между нами проскочило не желание убить друг друга, а искра дружелюбия. Слишком мелкая для того, чтобы образовать костёр на мокром полене. Но её было достаточно, чтобы стать последней звездой этой ночи и первой — утра. Проскочили нотки смеха, который мы не допускали друг перед другом с тех самых четырнадцати. И нам словно снова было столько же. — Это не перемирие, — отчеканила она. — И не начало дружбы. — О, я и не настаиваю. Но, можно ли считать, что разъедемся под официальное окончание «недовражды»? — Думаю, да. Разъедемся на том, что будем не ненавидеть друг друга. Договор скрепился крепким рукопожатием. Я хотел её обнять, но не стал. Не знал, как отреагировала бы, хотя все возможные плохие варианты быстро всплыли в голове. «Теперь я закончил». *** — Ты и так гулял, слышь. С этими словами Картавый взвалил на меня две коробки, подписанные как зимняя одежда. Откуда у нас её вообще столько взялось? Всё складывалось в одном месте, чтобы завтра было проще загружать в машину. Шура пару раз чихнула от пыли, однако Илья помогал ей как мог. Бесил, чтобы та ругалась на него и забывала про чихи. Оля бы с ними помогла, однако приходилось справляться своими силами — никак. Взрослые же люди — пусть, в конце концов, сами разберутся. Немного поиздевавшись надо мной, Илья закончил фразой «искатель, блин. Всё нашёл?». Заслужил я, заслужил. Родители ничего не слышали, и слава Богу. Они столько интересовались в своё время, не продолжил ли я общаться со Славкой, однако, так как от меня прилетали лишь неоднозначные рваные ответы, прекратили. — А я говорила, что оно однажды рухнет. — То есть, — выгнувшись после такой работы грузчиком, прокряхтел я. — Ты накаркала? — Ещё чего. — Шура подошла к остаткам ствола, провела рукой по сухой коре. — Крови уже и не осталось. — А мы и не тут дрались. — Да? — Ага, — подошёл к нам Картавый с сигаретой в зубах. — Спичек не будет? Или зажигалки? Шура порыскала по карманам, однако оттуда смогла выудить лишь кулак, который позже превратился в чёткий ответ. Они напоминали мне одну парочку. Парень жил в нашей общаге, а девушка — в соседней. Я их видел лишь на первом курсе и немного на втором, потом уже потерялись. Любили так друг друга вечно подкалывать, да и просто любили друг друга. Я осматривал родной край, будто завтра уже не буду заниматься тем же самым. Рядом с нами скопилась кучка голубей, которые надеялись, что им остался корм. Они немного шумели, когда начинали играться крыльями или просто болтать между собой. Наверное, мы надоели, мешали. Родители ненадолго уехали в город, чтобы уже отвезти часть вещей в новую квартиру и заодно купить что-то на ужин и завтрак. Мы остались втроём — команда — себе не позавидуешь. Разумеется, делать ничего не хотелось, да и толку-то было шататься по дому, от которого не осталось ничего толком. Отыскав более менее чистый листок, я присел на трёхногую табуретку, молясь, что какая-нибудь щепка не останется в моей заднице. Пока возле глаз лежало подобие старого эскиза, напоминающего уже туалетную бумагу, при том использованную, не было смысла оттягивать и отвергать жгучее желание что-то создать. Что-то хорошее, если, конечно, хоть кто-то сочтёт эти наброски достойными оценки больше, чем «ну-у, старался вроде бы». «Хотя, Регина Романовна бы точно засомневалась, что я тратил хоть каплю сил и времени на это. Даже себя можно было обмануть, сказать, мол, старался искренне, но она всё равно бы раскритиковала. И с точностью до минут бы назвала, сколько было потрачено на работу». Ребята никуда не стали уходить, им было более чем интересно посмотреть на то, как я рисовал. Никогда же не видели ранее, отрицал всё. Одному лишь повезло. В университете я работал на глазах у огромной аудитории, в комнате с кучей соседей или вообще незнакомцев, порой — на улице, когда мимо проносились десятки глаз. Только никому не было дела. Это я уже вскоре понял. Слишком все заняты были собой. Протянув тихое ругательство, я понял, что вытащил единственный абсолютно не наточенный карандаш. И так лень вновь подниматься. Знал, что если попрошу Шуру — не найдёт нужный, а Илья так и вовсе притащит всё, что найдёт. С другой стороны, может, судьба? Раз уж не для портрета, так, пусть, послужил бы на благо образования. И будущего. Моего. «Будем считать, он так помог». Пока я собирался с мыслями, Шура с Ильей ушли на кухню. Она — за водой, он — за спичками. — Картавый! Картавый, подойди уже. — Нашёл, — радостно усмехнулся друг, выпуская клуб дыма. — Не бойся, Шом, пепел в тебя не полетит. — Я не о том. Нож есть? Желательно, типа канцелярского. — Не знаю, у вас если только где-нибудь. Зачем? — я показал ему карандаш. — А-а! Так давай, я тебе точилку притащу. У нас есть. — Пальцы в ней точи. Тут нож нужен. — Не подготовился сам, а на меня гонишь. То же мне. — Артём, — крикнула Шура, выходя из дома. — Там какая-то коробка лежит из-под печенья. Можно взять? — Печенье? Бхратан, чего молчал? — Стой, — рявкнул я. — Там мамины всякие нитки, иголки. — Блин, облом. А, может, это пхросто похожая? Давай пхроверю. — Картавый, кури молча. — Он даже во сне болтает, не надейся. — Непхравда. — Оле это докажи. *** Я вытащил последний рюкзак на улицу, поставил рядом с чемоданом. Мама собрала пакет с домашними фруктами, положила баночку варенья. Попытки отказаться были на сто процентов проигнорированы. Я не забирал всех вещей, треть, наверняка оставалась в шкафу, однако и того, что видел подле себя казалось много. Неужели, у меня в самом деле было столько одежды? А что там кроме? Пара книжек, тетради, ручки, деньги на то, чтобы купить всё к парам. Сумка с посудой, полотенцами, столовыми приборами, даже с кипятильником уже лежала в багажнике. Постепенно ребята скапливались возле дома. Сперва подошли парни, затем Шура, а за ней и весь состав КУКУ. Только Славка держался в сторонке, скрывая лицо козырьком. Мама от такой картины была более чем довольна — сын оказался не социофобом, нажил не только врагов, но и друзей. — Это всё? — спросил папа, отряхивая руки. Я кивнул. — Сейчас будем закидывать. Илюш, иди-ка сюда. Поможешь. — Базахру ноль, дядя Батя. Я чуть сжал челюсти, поскольку, несмотря на отсутствие Сокола в радиусе двух домов, неуютно было стоять в одной компании с КУКУ, Змеем, Дуло и Славкой, когда рядом не было верного друга, помощника, адвоката, на крайний случай. Хотя, с таким адвокатом, лучше было бы ничего не нарушать. Оба потом бы сели. Погода словно издевалась. Абсолютная противоположность ночи. Да, приближался полдень, так и должно было быть, но я говорил о небе. О солнце, которое светило ярче, чем за последнюю неделю. Облаков почти не было, хотя ещё недавно они, собравшись в тучи, пытались разогнать нас по домам. Или же скрыть? Но, как бы мир не выглядел пару часов назад, сейчас он был счастливым. Слишком. Словно показывал, насколько деревня рада, что я, наконец, покидал её, покидал Дно. А лёгкий ветер, что лишь раз проявил себя, сказал: «приятного пути, и не возвращайся». Шура о чём-то шушукалась со Славкой, а я оказался в этот момент в окружении КУКУ. Они почти не язвили, просили, чтобы я рассказывал красивым одногруппникам о них, звал в гости. В основном говорила Лариса. Танюха пыталась разузнать, когда подойдёт Сокол, а я даже не мог отговорить её от идеи позвонить своему «другу». А вторая Таня держалась в шаге от них, как будто рядом. Но и столь малого расстояния хватало, чтобы осознать, что для неё я навеки противен. — Смотри, учи город. Приедем — покажешь. — Танюх, я тебе, блин, экскурсовод что ли? С каких пор мы настолько сдружились, чтобы ты ко мне ездила? — Тём, вот умеешь всё портить. — Если тебя не отчислят, через пару лет посмотрим, — сказала Лара. — Спасибо на добром слове. — Удивлена, что вы с Шурой улыбнулись сегодня друг другу, — вдруг заговорщески произнесла Танюха. — Неужели старые чувства? — Она вчера уходила, ведь… — Эй, закрыли спелетневываливатели. Забыли уже, к чему приводит? — Какой гро-озный. Тань, а ты что молчишь? Скажи же, что заметила что-то. — Не знаю. Ничего такого вроде, — отводя взгляд ответила она. — Я просто признал, что был идиотом. И извинился за это. КУКУ удивились, стали вспоминать каждый случай, за который бы я мог просить прощения, из-за которого меня бы и прозвали минимум дураком. Создалось ощущение, что я уже был лишним в их обсуждениях. Главное, дал тему. Но не успел отойти от них, как столкнулся с Олей. Парни завидовали в некоторой степени. Такое внимание от всех девчонок, какого не было никогда прежде. И я не смел бы преувеличивать. Самые добрые, возможно не искренние, улыбки, слова, которыми не стремились обидеть. Похоже, в пистолеты положили холостые патроны. Не так давно было нечто подобное. На выпускном. Олька обняла на прощание, подарила плетёный браслет, который я бы ни за что не стал носить, однако показывать не стал этого. Красивый, девчачий просто. Так что позволил ей его надеть, не стоило девушку друга обижать. У него и без того был повод дать мне по зубам. — Я её чёрной сделала специально, — тараторила Оля. — А ещё, в журнале читала, что водолеям в ближайшую неделю будет сильно везти на работе. Ну, в твоём случае — учёбе. Так что не переживай. — Думаешь, оно сбудется? — Я просто верю. Там, в небе Бог, но его помощники — луна, звёзды и другие планеты. Не зря всё в одном месте. — Наверное. — Ты приезжай на праздники. И на новый год. Илья, мне кажется, уже скучает. Хотя ты не уехал. Но ты не говори ему, что я это сказала. Он не хотел особо показывать что-то, ну ты его знаешь. — Знаю, ха. Я тоже буду скучать. — Неловкое молчание секунд на сорок едва ли не заставило нас разойтись по разные стороны, однако из моего рта вырвалось: — Олька, я в натуре рад, что ты с ним. Он такой теперь… сияет что ли. Всё тот же, но видно, что изменился. — Я боялась, вы поссоритесь из-за этого. Помню с Ростей ваши склоки пару месяцев назад. — Да-а. Это скорее для показухи, даже не перед тобой. Так, друг перед другом. У Картавого и конкурентов не было. Может, тупо за Змея говорить, но о себе точно знаю. — И как же ты до такого дошёл? — с лёгким смешком спросила она. — Время и опыт. — Простите, что прерываю, — Шура едва ли не вклинилась между нами. — Тёма, тебя там кое-кто ждёт. Она кивнула в сторону, где ещё недавно я видел Славку. В миг проскочила мысль, что всё-таки у Шуры часть мозгов была съедена КУКУ, раз предлагала мне с ним видеться сейчас. Но, повернув голову, я нашёл лишь Васю, стоявшую в одиночку, пряча руки за спиной. «Подарок». Не попрощавшись, я отошёл от Ольки, кусая щёки, чтобы не улыбаться лишний раз. Слишком всё казалось хорошим. Чистая одежда, бесконечное небо над головой без мрачных туч, жив, с друзьями и родителями. Окончил школу без справки, поступил. Я повторял всё это полчаса, пока не уснул. Пытался понять, в какой момент жизнь дала мне новые краски для раскрашивания этого невнятного рисунка из витиеватых линий и странных клякс рядом. Только бы кто-нибудь забрал фиолетовый, а то не заживало никак, я уже сам начал переживать, вдруг, всё-таки сломал что-то. — Звала? — спросил я, присев на одно колено перед Васькой. Шура похлопала меня по плечу и отошла в сторону. Славки вообще не было видно рядом. — Ага. — А что прячешь за спиной? — Не-не! Сначала скажи, ты ещё приедешь? — Конечно, это же мой дом. — А Слава говорил, что ты кот, который гуляет сам по себе. Я в книге про такого читала, но он потом нашёл дом. Ты, получается, уже нашёл свой? — Да, Васька. Года три назад нашёл. Но чтобы про кота больше не слышал. Не надо всё за братом повторять. — Я скучать буду. — Она опустила взгляд, хлюпая носом. Глаза почти были на мокром месте, но держалась, молодец. — Я тоже, козявка. — Эй! — Будешь звать котом, я тебя так продолжу. — Славе же можно. — Нельзя. Ну всё, всё. Я собирался её обнять, как вдруг Вася остановила, выпятив руку. Девчонка всё-таки вся в брата: также горделиво поднимала подбородок, такая же манера речи, про черты лица молчал вообще. Удивлённый, я ждал, когда же она что-то скажет. — Рано ещё. Подарок испортишь. — Подарок? — я слишком наигранно поднял брови, хотя, Васька, вроде, этого не заметила. Или пропустила мимо глаз. — Да. Чтобы ты помнил меня. И точно вернулся. Я приеду следующим летом и проверю. — Ладно, ладно. Что там у тебя? Она вытащила из-за спины вторую руку, в которой всё это время был бумеранг. Яркий, с трещиной, явно много раз неудачно приземлявшийся. Но самое примечательное было в другом. По всей площади, с каждой стороны — считать не стал сколько точно — были нарисованы коты. Чёрные и без закраски, в полоску и в точку, с усами и даже без глаза. Один получился особенно хорошо, словно она его срисовывала через кальку из какой-нибудь газеты или детского журнала. — Он же твой. — Я научилась. А ты ещё нет. И тут коты, чтобы все знали, что бумеранг только твой. — Козявка, сказал же, чтобы так не называла. — А я и не называла. Прямо. — Вся в брата, — вырвалось у меня. Теперь Вася перестала бояться испортить сюрприз и подарок. Она обняла меня за шею, едва не задушив через пару секунд. Всегда удивлялся, даже когда с Ириской общался, насколько эти мелкие ручки сильные. Быть может, это из-за сердца? У них оно больше, добрее, оттого и слова, и поступки искренние. А это самая главная мощь. Если уж даже мы падали перед ней. Вот и сейчас, стоял, крепко обнимая Ваську, которая явно насквозь промочила мне футболку, потому как продолжала хлюпать в плечо. Удивительно, но когда она отстранилась, то глаза были такими же, на щеках ни следа от слёз. «Может, она просто высморкалась?». — Наревелась? Над нами раздался голос Славки. Он хитро сощурился, глядя на сестру, а мы подняли глаза на него. Я мигом встал, намереваясь поскорее уйти, пока не заметил недовольных взглядов Ильи и Тани. — Понравился? — А? — меня словно вырвали из сна. — Подарок говорю понравился? Долго делала, да, Вась? — Тём, приезжай ко мне, а не к нему. Я протянул ей кулак, ответив полушёпотом: — Как подрастёшь, приезжай ко мне в Питер одна. С меня лучшее мороженное. Она без промедления кивнула и приложила свой кулачок к моему, в глазах уже словно замельтешили варианты, которые бы она у меня выпрашивала. Наверное, ещё немного и слюнки бы потекли. Со Славкой тоже хотелось нормально попрощаться. Да, ночью мы это сделали, однако, вот уже снова встретились. Не поздоровавшись, не говоря друг другу и слова. Тогда я и решил просто протянуть ему ладонь, чтобы тот дал пять. Он всё понял. «О чём думаешь, пока молчишь? Сказал мне «прощай»? Или сперва поздоровался, затем пожелал удачного пути? Или уже прокрутил в мыслях диалог на полчаса? Скажи хоть что-то, давай! Я боюсь стать нашим последним словом, но ещё больше не хочу быть тем, кто начнёт отсчёт до конца». — До когда-нибудь. Услышу? — всё же нарушил он тишину, которую таковой едва можно было назвать. — До когда-нибудь. Услышишь. Не хотелось повторятся, однако вопрос Славка понял и так. И кивнул. Я его тоже услышу. Так и закончили. Когда Вася стала вновь хлюпать носом, мы разъединились. Я пошёл в сторону вещей, в то время как Слава нагнулся к сестре, что-то шепча ей на ухо. Та мигом повеселела, стала трепать его по прижатым, словно немного влажным волосам. Стоило мне подойти к Змею и Дуло, как я увидел приближающегося к нам Сокола. Он явно не по своей воле был здесь, предпочёл бы моё быстрое исчезновение, а не медленные сборы. Брови его будто кто-то заморозил в таком положении, или бывший друг столько хмурился в последнее время? Сокол ничего не сказал. Только поздоровался с парнями. И мне кивнул для приличия. Шура, что стояла неподалёку, возле чемодана, заметно побледнела, не доверяла этому мнимому спокойствию и странному договору. Но я точно знал, зачем сейчас Сокол здесь очутился. Его не волновали мы со Славкой, не волновало бы даже, приди он минутой раньше. Он не хотел, чтобы я даже приближался к кому-то. Особенно к Илье. Друг тоже увидел, кто пришёл по наши души. И мигом помрачнел, продолжая разговаривать с моим отцом. Картавый на свою беду знал больше, чем бы ему хотелось. И если бы я пожал руки Андрею и Ростику, то всё прошло бы мирно. Но лишь звук или попытка коснуться Ильи — тому бы настал конец. Я уже не буду никогда в предыдущей компании, но другу ещё минимум год, а то и всю жизнь в Скуграх торчать бок о бок со всеми. А Сокол знал, как каждому испортить жизнь. «Не знаю, что хуже. Когда тебя считают гомиком, или когда ты дружишь с таким?». Папа хотел было взять чемодан, но я оказался быстрее. Нечего было ему тяжести таскать, да и нужен был повод отдалиться. Илья сидел у переднего колеса, закручивая колпак. Рядом валялся старый насос, который был с нами сколько себя помнил. По тому, как тряслась нога друга быстро удалось понять, зачем же отец позвал его. — Картавый, — шепнул я, чуть нагнувшись в багажник. — Сокол там и… — Видел. Он сказал что-то? — Нет. Но тебе лучше при нём ко мне не соваться. — Чего? Шом, ты мой бхрат вообще-то. — Сокол тебе башку снесёт. Так что прощаемся так. Прости. Выпрямившись, я наткнулся на понимающий, но разбитый взгляд Ильи. Чтобы не корить себя за всё сказанное и сделанное, пришлось просто в очередной раз уйти, как будто сбежать. Как будто я умел что-то большее. Папа уже нёс пакет, оставался только рюкзак, который была готова подхватить Шура. Я помнил, насколько он был тяжёлым, так что выхватил его. — Спасибо за помощь, конечно. Но давай-ка не геройствуй с такими тяжестями. — Да погоди, Тём. У него молния как будто разошлась. И в самом деле. Я сперва искал где, а как нашёл, то понял, что обе руки уже были заняты. Благо, Шура минуту лишнюю повозилась и всё починила. Закрыла последнее. И всё что оставалось — закинуть вещи машину и сесть в неё самому. Тянуть не стал. Чтобы лишний раз не обращать на себя агрессивное внимание Сокола, прощался максимально сдержанно. Парням пожал руки, а девчонкам лишь помахал, кроме одной. Кроме той, кто протянула ладонь первая, кто с вызовом глядела на меня, кто ждала реакции. И эти несколько секунд, пока мы молчали, тряся руки, вновь напомнили мне, что я не средь чужих, не средь врагов. Это было теплее, чем объятия, это было громче, чем крики, это было честнее любого перемирия. Остался лишь Картавый. Мы так быстро и холодно сказали друг другу «прощай», что даже, наверное, никто и не услышал. Странные сдержанные кивки, руки за спинами, словно общались два преступника. Но стоило мне развернуться, как я услышал: «эй!». Илья в момент преодолел несколько метров, что разделяли нас и накинулся с крепкими объятиями, стал хлопать по спине, показательно сильно сжимать, аж шататься оба начали. В каком бы ступоре я ни был, однако ответить всё же смог. И плевать, как яро сжимал челюсти Сокол, пусть, хоть зубы сломал бы. — Что бы ни случилось, ты мой дхруг. — Что бы ни случилось. Когда мы покинули черту деревни, я осознал, что сам начертил нечто похожее на границу и сам же её переступил. Сколько раз мучался — что если этот миг — высший в жизни пик? И большим стать я бы не смог? Однако мгновения сменяли друг друга, как и высоты. Одна за другой, они были разные, не всегда помогали идти дальше, однако всегда помогали и не уйти вниз. Чтобы не остаться на дне. И в Дне. Вся трясучка по неровной дороге, разговоры отца о том, что мне бы не мешало ходить по воскресеньям в ближайшую церковь — всё пролетало мимо. Я прислонился к окну, не глядя на вид, не ища кого-то, не пытаясь даже уснуть. Просто с каждым метром, который отдалял нас от Скугр, всё больше пылало невероятное чувство в душе. Оно не было сравнимо с восторгом, потому как сочеталось с тревогой, но и нельзя было назвать его страхом, поскольку ничто не пугало. Жуткие процедуры по заселению, множество бумажек — несколько часов, а взрослую жизнь и бюрократию уже успел проклясть. Вроде как уже успел дважды прочитать договор, но нужно было ещё дважды всё объяснить словами. Сколько раз я услышал о том, что нельзя курить и пить, о том, что выгнать могут спокойно, если нарушать что-то буду. И о том, что все сперва да при родителях утверждали, что никогда и не в жизни. «Ну конечно, я же всем своим видом говорю: «знакомьтесь! Новая проблема». Про наркотики ещё не сказали, однако речь не окончена». Несмотря на довольно-таки предосудительные взгляды, комендант оказался довольно душевным мужиком. Как минимум, в конце разговора. Кто-то из студентов меня предупредил о том, что он любил поболтать лишние минуты. Хотя, казалось, всё затянулось на дни. Удивительно, как ещё сентябрь не наступил. Третий этаж. Комната в центре коридора, не так далеко от кухни. Старая серая постройка, наверное, шестидесятых годов, казалась на удивление не такой страшной внутри. Стены, видно, не так давно красили, ступеньки были почти все целы, а перила хотя бы были. Я взял только рюкзак, за остальным обещал спуститься. И потом ещё раз, потому как в одиночку всё унести в комнату было бы сложно. Ключи даже не понадобились, дверь была открыта. В комнате за компьютером сидел парень с выбритыми боками и чем-то на подобии ирокеза. Волосы были на половину чёрными, на половину ярко зелёными. Судя по всему, сосед вытащил наушники из ушей, стоило ему краем глаза заметить гостя на пороге. Он остановил игру и протянул руку, не вставая с кресла. — Алмаз. — Артём. — Первый из новищков. — Сперва думал, что мне показалось, однако он в самом деле почти всегда так произносил букву «ч». Алмаз указал на кровать над собой. — Эта моя. Я кивнул, и кинул вещи на нижний ярус соседней. Судя по всему, тут нас будет всего трое, хотя кто-то говорил о четырёх проживающих. Однако с такой маленькой площадью и вдвоём было бы не слишком просторно. Остатки летней жары, подъём по ступеням с дополнительным весом, нервы от переезда — сушило хуже, чем после любого алкоголя. Я открыл рюкзак, чтобы порыться и найти воду, однако почти сразу забыл о ней. Сверху лежала кепка. Чёрная, слегка выгоревшая, не под мой размер подстроенная. Да что там, никогда такой и не было у меня. И ничего более. Ни записки, ни смски, ни даже намёка. Только, не нужно было быть детективом и осматривать единственный чёрный волос на козырьке, чтобы понять, кто сделал столь щедрый и неожиданный подарок. «Вот как ты решил».