Три черничных полосы

Два дня в неделю превратились в раз в две недели. Я оправдывался перед Славкой как только мог, а он даже и не злился будто. И от того было противно. Даже не знаю, из-за себя, потому что позволял себе такое поведение, а не обрубал всё разом, или из-за него, потому что терпел и не посылал куда подальше. Я не хотел навсегда прекращать общение, однако стоило давать понять, что как летом ничего не будет. «Иисус, ты хочешь поиздеваться? Нет уж, поговорим. Зачем ты подсказал вчера Артуру дать мне мобилу? Пришлось отвлечься. Я не заметил как краской половину футболки испачкал, из-за того, что его пением увлёкся. Дай мне шанс убедить себя, что так будет лучше. Мы далеко, у меня нет времени думать о нём. При встрече решим, но больше — не надо. И ещё кое-что, погоди. Дай мне закончить эту сессию без троек, знаю, ещё и месяц не прошёл с начала семестра, однако стипендию ребятам повысили, а, оказывается, деньги лишними не бывают». — Ты что-то делал? — спросил меня одногруппник, пока мы в кабинете ждали преподавателя. — Нет уж. Он фигню какую-то задал, пусть объясняет сперва. Да и зачем нам опять эти формулы, не хватило математики? Того сема не хватило что ли? — Ш-ш! Я сперва не понял, с чего вдруг он начал шипеть на меня, пока девчонки не заставили повернуться к двери. В кабинет зашла преподавательница, которую я точно хотя бы раз видел на кафедре. Рубашка в горошек, брюки, волосы — для полноты картины, чтобы всё было чёрным, не хватало лишь исправить её коричневую кожаную сумку. — Мы натворили что-то? — шёпотом спросили за моей спиной. — А где Смолянов? Не говорите, что теперь новый препод, — раздалось в ответ. Ещё полминуты продолжалась тихая беседа, пока преподавательница не хлопнула в ладоши, привлекая внимание всех, особенно болтливых. Её взгляд не сулил ничего доброго. — Меня попросили сегодня посидеть с вами, поскольку Роман Валентинович — на конференции, срочно вызвали. Я напишу задания на доске, сами решайте, он проверит на следующем семинаре. — А вы не будете? — Я похожа на доктора математических наук? — Максимум на доктора, который тебе ручку в глотку запихнёт. — Я старался сказать это так, чтобы услышал лишь один человек. Но, к сожалению, «шутка» донеслась до двух. — Фамилия, — отчеканила женщина, в миг оказавшись возле моей парты. — А вы быстрая. — Фамилия. — Шомов, и что? — Для себя запоминаю, — вальяжно развернувшись, она стала возвращаться к столу. — Расслабься, а то покраснел, будто я тебе ручку и не в глотку запихала. Раздался смешок, я сам слегка прыснул. Это была одна из самых тихих пар за всё время обучения. А я не мог сосредоточиться, хотя никто и не мешал. Не было настроения решать какие-то там матрицы, по которым ещё в первом семестре завалил контрольную. Старался ребятам не мешать, даже сперва что-то писал, однако после — лишь стучал ручкой по столу или черкал с обратной стороны тетради какие-то наброски. Уже вторую ночь плохо спал, в голове отчего-то засел странный образ. Без чётких линий, почти без цвета, без пространства. Я лишь знал, что хочу что-то сделать, но конкретики добиться было тяжело. Однако, взяв в руки себя и ручку, начал делать наброски. Странно было рисовать здание в форме гитары, однако, чуть углубившись в детали, которые получались отвратительно из-за маленького масштаба в один тетрадный лист, я начал видеть в этом эскизе нечто большее, чем просто глупость. По этажам ходили человечки — один с едой, другой с инструментом, один был без волос, а другой с длинной чёлкой, кто-то удостаивался быть высоким, а кому-то доставалась кривая голова. Когда сосед по парте вышел из аудитории, ко мне вновь подошла преподавательница. Я и не замечал её, пока тень полностью не опустилась на меня и тетрадь. — Так-так, — бесцеремонно выхватив тетрадь, выпалила женщина, но тихо, чтобы никто не обращал внимания на нас. — Это ты так домашнее задание по рисунку делаешь или для себя? — Для себя. — Кажется, сейчас другой предмет. — И? Не ваше дело. Отдайте, а. — Перспектива сломана, этот угол должен быть меньше. И не лепи так объекты друг на друга, каша получается. Хочешь делать подобные чертежи — убирай людей. — Разберусь. — Будешь допускать подобные ошибки на моём предмете — пеняй на себя. — Отдав тетрадь, она чуть отошла и сказала громко, на всю аудиторию: — Забыла представиться. Меня зовут Регина Романовна Халлиулина, я являюсь старшим преподавателем кафедры архитектурного проектирования. Советую запомнить, нам с вами придётся долго работать вместе, начиная со следующего семестра. И, если что, — дверь вроде закрыта — я не придирчивая тварь, а лишь требовательная преподавательница. Госты у меня наизусть все выучите. «Дама на Х, блин». Всё настроение подпортила. Однако, я ещё с самого утра ходил счастливый. Долгожданная вечеринка-новоселье, куда я оказался приглашён, не давала покоя порядка недели. Неловко было заявляться к абсолютно незнакомому человеку, однако из нашего общежития шли ещё двое. Артура в их числе не было, всё-таки Алмаз слово сдержал. И в предвкушении вечера никто не мог надолго заставить меня грустить или злиться. Ключевое — надолго. Стоило выйти из аудитории, как сразу стало легче дышать. За окном набирал обороты февраль, который так и спешил поморозить нас до последнего. День рождения я встретил со снегопадом, прыжками в сугробы и солнцем, а Славка свой — со льдом. Он поскользнулся возле школы, радостный был, что появился повод прогулять, однако от ушиба в таком же восторге не был. Пришлось сдать билеты в Питер, а так бы уже и увиделись. На стёклах ещё были морозные рисунки, а с верхних этажей открывался вид на «художества» студентов или просто прохожих, которые не ленились и создали довольно правдивую и неприличную фразу про одного из наших преподавателей. Я слышал о нём едва ли не с первого дня в общежитии, однако в живую ещё, слава Богу, не застал. А рядом был маленький цветочек, как единственное напоминание в этом снежном городе о весне. Стоило ступить на мост, как вновь поднялся ветер, готовый смести любого на своём пути, ищущий поддержку в снежинках и, возможно, льдинках. Дырявые перчатки в карманах старой куртки не слишком сильно спасали ситуацию, а уж про лицо без шарфа и говорить было нечего. В тот момент и дышать казалось достижением. Так что мольба шла на то, что у этой сестры будет очень тепло и очень много горячих напитков. И, честно, в тот момент я даже не думал об алкоголе. Новоселье, как оказалось масштабное. Мы очутились в двухкомнатной квартире в довольно старом доме и с необычайно высокими потолками. Интерьер как и общий вид напоминали скорее восьмидесятые, однако было довольно уютно. На полу в каждой комнате лежали ковры, на диванах — пледы, а на телевизоре, бумбоксе и чайнике — самодельные вязанные салфетки. В одном из шкафов с очень скрипучими дверцами, за стеклом на полке стоял портрет Брежнева. Зелёные обои, казалось, точь в точь как у бабушки, как и чайник, который отличался лишь цветом. У этого он хотя бы ещё казался ярким. Алмаз только вошёл, как мигом забыл обо всех и обо всём. Ловко снял куртку, шапку, шарф, да побежал обнимать каждого знакомого (а, быть может, и незнакомого). Краснощёкий растрёпанный — это был я, а не он. Сосед мигом затерялся, пока мы с ребятами стояли возле входа, ожидая команд. — Неплохо, скажи? — подскочил Алмаз минут пять спустя, когда мы с одной из хозяек осмотрели квартиру и согрели пальцы в почти горячей воде. — Ага. Я так понял, их много? Тех, кто снимает это всё. — Да. Щетверо, как слышал. Не стесняйся, сейщас со всеми познакомим, будешь как родной. Пакет, кстати, где? Там самое важное. — Парни на кухню, сказали, отнесут. И мне туда надо. — Защем? На, — он протянул бутылку пива, — нащни, а там продолжишь. — Я бы сперва чай выпил, холодно слишком. — Щай потом будет. Давай, давай, согреешься заодно. Оно даже не слишком холодное. — Вот же пристал к человеку, ты как всегда, — с усмешкой сказала девушка, неожиданно появившаяся из-за спины Алмаза. — Пока не все пришли, можно и в самом деле что-то горячее. Чайник поставлю сейчас. — Спасибо. — Погоди, погоди. Я тут гостя привёл, а даже не поздороваешься? Щто за хозяйка такая. — Ева. Сестра этого болвана. — Она протянула мне руку. — Артём. Сосед этого болвана. Крепкое рукопожатие, но нежная кожа. Я даже вспомнил на мгновение Шуру. Но они были похожи лишь этим. Ева была ниже ростом, с вьющимися волосами цвета карамели, закрывающими плечи, с тонкими губами и ямочкой на подбородке. Она была явной любительницей зелёного цвета, судя по серёжкам, кольцу, ногтям, рубашке, стенам. Больше я и слова не выдавил, а Ева ушла, недолго пошептавшись с братом. — Малай, — хлопнул меня Алмаз по плечу. — Я позвал сюда тебя, а не Артура. Знаешь пощему? — Знаю. — Молодец, не забывай. Я отойду, не потеряешься? Я лишь кивнул, давая некое «разрешение» соседу на вольное плавание средь этого моря народа, в котором он был словно главная рыба. Алмаз вечно отличался активностью, однако на вечеринках он был не сколько таким, сколько просто счастливым. А ещё, его было много. Сосед поддерживал любой разговор или сам начинал что-то, был главным гостем любой встречи. Спасибо, что ирокез ещё оставался, можно было ловко по «поплавку» найти его. На кухне разместилось человек пять, не считая меня и Евы. Трое сидели за столом со стаканами, в которые поместилась одна бутылка вина, ещё двое стояли возле одной из хозяек вечера. Подслушивать не хотелось, они явно болтали о чём-то своём, смеялись, а я бы стал лишним. Так что оставалось лишь искать таких же одиночек, только сперва выпить хоть глоток чертового чая. — Держи, пришёл прям как заварился, — Ева протянула мне кружку из которой шёл пар и приятный аромат трав и цитруса. — Тёма, верно? — Да. Я пойду, мешать не буду. — Брось, — остановил меня незнакомый косоглазый парень. — Раз уж тут оказался, надо знакомиться, а не в углу стоять. — Надеюсь, это не всё, что ты будешь пить сегодня, — дополнила его, возможно, подруга. — Это для разогрева. — Слабенький разогрев. Даже мне видно. А? Что, иначе надо? — Ну всё, началось. Не обращай внимание. Алмаза они не переплюнут в своем идиотизме. — А где он, кстати? После этого вопроса девушка мигом выскочила из комнаты, что хотел сделать и я. «Всевидящий» словно по списку спросил о том откуда я, кем стать хочу, как попал сюда. Казалось бы, вопросы, через которые можно столько всего узнать, стоило лишь свернуть с проложенной трассы и пуститься в серпантин необычных диалогов. Но я словно камнями выкладывал дорогу, через которую никто бы не перепрыгнул, не перешагнул. Камни мешали этому шоссе. — Не слушай их, — тихо сказала Ева, когда её знакомый тоже ненадолго оставил нас. — Это, наоборот, здорово, что ты сразу же не схватился за выпивку. Правда, смотри, если в самом деле хочешь, клювом не щёлкай. Они все те ещё вороны, лишь бы схватить, если понимаешь, о чём я. — Понимаю. Всему своё время. Я могу наслаждаться вечеринкой и трезвым, иногда. Хоть краснощёким быть перестал, согрелся. — Ты когда-нибудь пробовал пельмени с капустой? — Что? — Не хочу нудных вопросов. А мы буквально утром об этом с девчонками спорили. Вот, кто это придумал? — Э-э, не знаю. — И я не знаю. Но, считаю, странно звучит. И на вкус тоже, поверь. Не пробовал? — Нет. — Повезло. — Она пожала плечами и направилась в сторону коридора, однако спустя два шага обернулась. — Дарю тему на обсуждение при знакомстве. Кстати, возможно из-за того, что согрелся, щёки всё ещё красные. «Странная. Эксцентричная. Милая. Резкая. Насмешливая. Слишком похожа на своего брата». Разумеется, эту тему про пельмени в разговоре я не использовал. Чтобы познакомиться с кем-то новым не нужно было сильно напрягаться и говорить о варёной капусте в тесте. Стоило в моей руке чаю замениться на пиво, а тому — на водку с соком, как сразу вокруг стало больше людей, желавших залезть в мою личную жизнь. Как и в любую другую. Я оказался в одном кругу с теми, с кем пришёл, кроме Алмаза, конечно же. Ещё несколько ребят постепенно присоединилась к нашей беседе то ли из интереса, то ли из желания побыть с людьми. Я чувствовал себя впервые так уверенно, как минимум, пока речь шла о школе, о рыбалке, даже о футболе. Зато как кто-то начал говорить об отношениях, как наша беседа переросла в передачу по телевизору. Одни лишь драмы и ни слова о нормальной жизни. — А ты чего молчишь, чайный? — спросила подруга Всевидящего. — Слушаю пока. — Тихоня? — раздалось сбоку. — Не. — Тогда расскажи что-нибудь. Один? Есть кто? — Ну… один. То есть, нет, да, один. — Сложное расставание? — Не было никакого расставания. — То есть всё к нему идёт? Долго встречались? — Да не о том речь. Нет у меня никого. И ни с кем не встречаюсь. — Разбитое сердце? — Вы не отстанете? — Ты нас запутал. — Сами запутались, блин. Я раньше был не по долгим отношениям. Так… по мелочи. Они в самом деле присосались с расспросами. Конечно, через минуты три вопросы перешли и на остальных, однако выйти из этого сплетнического круга никто не давал. То один, то другой спрашивали о том, как девчонок клеил, сколько получилось. Словно вновь оказался в шкуре пятнадцатилетнего. «Ещё и про первые разы заговорили. Поцелуи и не только. А я что? Я честен. Почти четыре года назад, помню этот март. Мало кто как-то доволен был первым поцелуем, многие вспоминали неумелость, стеснение, излишнее количество слюны или неприятный запах изо рта. А мне вспомнилась черника. Март и черника? Это слишком». Вырвавшись под предлогом пустого стакана, я вышел ненадолго из комнаты, прогулялся по относительно пустому коридору, заглянул в соседнюю дверь, где шумиха тоже не затихала. Стало совсем жарко, так что о нормальном цвете лица уже и вовсе успел позабыть. Я встал возле открытого окна, наблюдая за чёрным небом. Тучи заполонили всё пространство, так что было не видно даже света из окон соседнего дома, да что уж там, фонари едва были заметны, что стояли во дворе. Едва вытащив ладонь, поймал несколько крупных снежинок, состоящих из трех-пяти маленьких. Они быстро растаяли, ещё до того как попали в комнату. И, показалось, это подарило мне буквально секунду волшебной силы, поскольку, сквозь громкую музыку, десяток голосов и звон бокалов, я услышал тихие шаги по деревянному полу. Но никто не шевелился. Я увидел на тумбочке резинку для волос с тяжёлым цветком с зелёными лепестками. Всегда удивлялся, как девчонки такое носят, а иногда и по несколько штук, но голова никак не уставала. «А, ведь, если так и остаться здесь стоять, то никто не придёт. Только Алмаз, разве что, в конце заберёт. Он как старший брат. И теперь я как эта резинка? Должен остаться один в комнате цветных одежд, чужих эмоций?». Стоило мне застыть у порога комнаты, дабы вернуться в прежнюю компанию, как в коридор вышла Ева с пустыми бутылками в руках, что-то говоря себе под нос. Увидев мой заинтересованный взгляд, тут же начала оправдываться, что это всё не она пила. — Постой, — я протянул руку, однако не коснулся, словно не хотел спугнуть. Ева поставила бутылки в пакет, брошенный в углу, и повернулась ко мне. Я сжал в кулаке резинку. — Ты, похоже, забыла её на тумбочке. Стоило мне показать находку, как в ответ раздалось: — Это не моя, ха. Я больше люблю чёрные и без лишнего. Они универсальные. — Знаю, мне же нужен повод подойти. — Это на ком-то работает? — Узнаем. Так что, могу познакомиться? — Нет. Мы же уже. — Ты знаешь мою фамилию? — … — Кажется, я выиграл раунд. — Ты не отстанешь? — Только если скажешь, что не хочешь со мной знакомиться. Я сразу уйду. — Петь умеешь? — Вновь меняешь тему. — Отвечай уже, безфамильный. — Нет голоса. Знаю одну какую-то на гитаре песенку, но едва ли вспомню сейчас. — Вспомнишь — познакомимся. И большего она не сказала. Не за вечер, а лишь в то мгновение, растянувшееся на пару минут. Если мы ещё пересекались в ту ночь, то лишь на несколько слов, которые летали красивыми и бесполезными искрами, не способными создать столь нужный странникам костёр. «Три пропущенных. Прости». Спустя неделю мы всё-таки смогли поговорить со Славой. Разумеется, о нашем с Евой разговоре умолчал, хотя Илье похвастался едва ли не сразу же. Друг с таким облегчением выдохнул, словно я сообщил ему, что из тюрьмы выхожу. Я почувствовал, что появился шанс. Шанс на нормальную жизнь, на то, что сам смог вылечиться, на то, что не допущу старых ошибок. — Ты всё ещё не прекратил грабежи? — довольно грубо спросил Славка. — Чего грабежи-то сразу? Это скорее так, мелкое разбойничество. — А под машины падать — мелкая актёрская игра? — Опять нотации читать будешь. Не надоело, а? Я же не каждый день, да и некрупно. — Не оправдывайся, я не прошу. Тебе самому это нравится? Вновь чувствовать себя тем уличным бандитом. — Думаешь, я не пытаюсь встать на нормальный путь? — Если бы захотел — сделал бы. Честно, Тём, не хочу я обсуждать это, темы есть и интереснее. Я не понимаю тебя, да. И не смогу, наверное. У тебя путь свой, может, даже круто, когда не знаешь, что будет дальше и от того рискуешь. — Не сравнивай нас, прошу. Не надо только мериться, кому хуже. Я глуп, что рассказал, признаю. — Не в этом, но суть не поменялась. И… Звонок прервался параллельным вызовом. Однако, пока я пытался из четырёх знакомых букв составить одно слово — имя друга, которое называл минут, наверное, десять назад, писк прекратился. Так я остался без разговоров. Подождав ещё минуту, вновь набрал Славу, так как Илья не перезванивал, а значило, что ничего срочного не было. Объяснив, что произошло, я ждал, что Славка вновь продолжит старую песню, однако вместо этого заговорил о том, каких друзей нашёл, случайно оставшись возле незнакомого дома, чтобы выкурить очередную сигарету. Приятно было слышать воодушевление, только, вопрос возникал — насколько это честные эмоции. Хотя, с каждым моим вопросом, все сомнения в неискренности улетучивались. — Мёрзнуть нравится? — спросил меня некто из-за спины. И я был одет нормально, вполне по погоде. — Славка, подожди, — буркнул я, обернувшись. Однако рот непроизвольно открылся от удивления, когда я увидел, кто стоял передо мной. — Привет. — Отвлекать не буду, Алмаза жду. Я хотел что-то сказать уже в трубку, однако увидел, что вызов был окончен. Попытался позвонить ещё раз, однако в ответ услышал лишь то, что не хватало денег. «Замечательно. Отвратительно. Где я должен теперь эти автоматы искать, чтобы деньги кинуть?». Оставалось несколько вариантов, однако я выбрал не самый простой. Но и не самый плохой. Чтобы убить сразу несколько зайцев. — Ева, а можно твой телефон? Мне позвонить всего надо. — У меня разрядился. Кто бы мог подумать, что зарядка не до конца была воткнута, и я три часа держала телефон там, думая, что он зарядится. — Чёрт. Слушай, удачно совпало. Оба без телефонов остались на вечер. Прям, сама судьба сводит. — Ты просто живёшь с моим братом. И я пришла к нему, пригласил на какие-то посиделки с гитарой, пока выходной и ваш комендант не видит. — Как удачно, что я всегда на них присутствую. Ты не подумай, что я — маньяк какой-то, что помешался. Просто, в самом деле хочется узнать тебя получше. И чтобы ты узнала получше меня. — Не переживай, я девочка не из слабых. Ты видел меня несколько минут. Что такого произошло? Внешность зашла? — Нет. То есть да. Но, я, блин… — О, Ев, ты уже здесь, щёрт, замотался совсем, — едва выйдя на улицу протараторил Алмаз. — Пойдём уже внутрь, плед дам тёплый-тёплый. — Который у меня же и украл? — Алмаз, погоди, — окликнул я соседа, пока тот не ушёл обратно в общежитие. — Можно твою мобилу? Деньги, блин, кончились, а позвонить срочно надо. — На, только недолго. Щерез пять минут жду в комнате. Я открыл свои контакты и набрал на телефоне Алмаза номер Ильи. Позвонил раз — ничего. Второй — тоже. Шли бесконечные гудки, иногда мерещился звук стука, словно кто-то всё же поднял трубку с той стороны. Однако всё было иллюзией одной. Позориться в тот вечер было суждено. То выкидывал единицы, когда бросал в игре кость, то разливал чай на чистую футболку, то брался фальшиво играть на гитаре одну единственную песню, которую я хоть когда-то знал. Одним словом — такое не входило в видение взрослой жизни или студенческой. Хотя, редко когда можно фантазировать о собственных провалах. Стоило в очередной раз взглянуть на часы, как уже стрелка показывала четыре утра, а на встрече ещё оставались все, кто пришёл в начале. К пяти стало меньше людей, а в момент открытия общежития, хозяин комнаты благополучно выпнул нас. И дружной компанией мы направились на улицу, чтобы покурить. Только я и Ева стояли как два школьника, надеясь даже не притрагиваться к сигаретам или дыму. — Слышь, может, я тебя пока проведу до дома? — шёпотом спросил я, близко наклонившись к уху девушки. — Просто доведу, ну, ты же путь знаешь. Буду охранником, там, на всякий случай. — Не боишься Алмаза? — Я даже не притронусь к тебе. Просто хочу вести себя как этот, ну, блин, джентльмен, ага. Точно сумасбродная. Кивнула ещё. Может, уровень харизмы стал выше за счёт каких-нибудь очков взросления. Или так влиял сам город? Хотя, такие же мысли были у меня однажды. И эта «однажды» недавно спрашивала, что стоило подарить своему парню и моему лучшему другу, по совместительству, на день рождения. Пока мы шли через сугробы, через площадки, через красивые улицы и ничем не примечательные дворы схожих коммуналок, диалог никак не строился. Пару раз казалось, что Ева пыталась что-то сказать, а я же тянулся, лишь бы услышать что-то. Сам хотел хоть звук издать, однако как назло мог только сморкаться. Тоже звук. Потому было несколько всё равно, стоило дойти до массивной железной подъездной двери. Всё исполнил честно и чисто — довёл, не трогал, не говорил. Хоть в охранники бы подался, всем требованиям отвечал. И врезать мог, кому было надо. «Признак ума — молчать. Потому делать это я не умел». — Ты спрашивала, что мне понравилось в тебе, — прервал я её «пока». — Ты странная. В хорошем смысле. Ты не любишь банальщину, тебе нравится выделяться, но и самое обычное не чуждо, блин. Мне кажется, что твоя фантазия, идеи, всё идёт где-то впереди, всё разбросано, а ты лишь ловишь нужное. — Красиво сказал. Готовился? — Неа. — Помимо хорошего, во мне есть и плохое. То, что ты сейчас назвал часто вырывается в странные порывы сделать что-то. А ещё, я довольно жестка бываю, пусть и очень сентиментальна. Но играть с собою не давала. И не дам. — Я и не хочу. — Ладно. Докажи. Скажи о себе что-то, из-за чего я бы отказалась с тобой встречаться, знакомиться. — Что? В натуре это надо? Зачем? — Хорошее скажут другие, сама найду. С мальчиком встречалась последний раз, лет в шестнадцать. Теперь надо что-то повзрослее. Докажи, что можешь наступить себе на горло и сказать правду. — После которой ты не захочешь иметь со мной ничего общего. — А это мне решать. Недолго копаясь в воспоминаниях я выдал самое простое: — Я был беспризорником и жил на улице. Зарабатывал с братанами на хлеб, на жизнь не самыми законными — точнее, вовсе не законными способами. Я жил в Дне, во всех смыслах. Пил, курил даже, за решетку попадал, по мелочи. Самое время сказать «прощай». — Запиши мой номер. — Реально? «Тянет же меня на сумасшедших. Это я сам такой же?». Возвращался к общежитию я слишком воодушевлённо. Пришлось искусать щёки, чтобы лишь скрыть радость перед Алмазом, хотя, ему-то в первую очередь стоило всё рассказать. Ещё сложнее было не ликовать в шесть утра, когда в пустом тёмном переулке на меня наткнулся какой-то худощавый паренёк с двумя купюрами сжатыми в трясущемся кулаке. Натянув шапку и шарф так, что едва можно было увидеть глаза, я решил не церемониться. Спустя несколько дней получилось дозвониться до Евы. Как и до всех остальных, кроме Ильи. Лишняя тысяча рублей заметно дала выдохнуть, что едва не забыл положить хоть немного на баланс мобильного. Первую сотню проговорил из-за Славки, причём довольно быстро, точнее, так ощущалось. Мы говорили столько, что ноги унесли меня на Петроградский остров, а оттуда — на незнакомый мост, где меня нагнал жуткий ветер, хлёстко дающий пощёчины, не стесняющийся своей мощи. Как некая плата за эти часы. О чём мы могли столько говорить? Пока не увидел вновь тридцать копеек на счету, не понял. Пока шёл, не замечал сколько мимо проходило людей, а, ведь, с одним даже поздоровались, но я и лица не запомнил. Как будто бродил в фантазии, где Славка сидел передо мной, где я мог увидеть весь страх мальчишки, что готовился к экзаменам и боялся спорить с родителями, разглядеть смешинку, после историй о неудачных шутках одноклассников, которые расписали гипс всякими непристойностями. А нежность! С каким же трепетом он говорил о Васе, о её хобби, о друзьях, как негодовал, вспоминая какого-то негодяя, что посмел порвать рюкзак его сестре. Воспоминания о былом тоже проскальзывали. И с необъяснимой тяжестью, пусть и надеялся раньше на облегчение, я осознавал, что уже не испытывал того же, что тогда, когда всё ещё было в настоящем. Я восхищался, я злился, я был искренен, однако как друг для другого друга. Не более. «Давай заглушим разговоры о летних ошибках? Я не боюсь уже того, что было, но не хочу жить под этим клеймом. Позволь забыть». — Бойся своих желаний, — сказала Ева, потянувшись к очередной книге, когда мы, наконец встретились. Правда, к тому моменту уже растаял снег, а короткие дни стали чуть длиннее. — Булгаков. Тоже не читал? — Листал, вроде. Неужели тебе тут интересно? Мы уже минут двадцать в этой пыли торчим. — Сам сказал, что я выбираю место. Не переживай, пойдём потом в кино. Ты не знаешь, что сейчас есть? — Неа. Мы несколько раз пересекались, однако назвать это нормальным свиданием нельзя было. То к Алмазу приходила, то случайно виделись в магазине, только два слова и успевали сказать. Я не хотел навязываться, поскольку каждый звонок прерывался, словно сама судьба обрезала все возможности. Пока мой сосед не решил всё взять в свои руки. И со словами «пригласи уже его на свидание, я начал» позвонил мне с её телефона. Ева, соблюдая свой стиль безбашенности, сказала, чтобы я не готовился к встрече. Лишь предупредила, что она выберет места, где будем гулять, но я всегда мог что-то изменить. «Мог». Поэтому и торчал в огромном книжном магазине, где некоторые глядели на меня косо. — Где ты успел поставить такой фингал? — спросила девушка, дотрагиваясь до моей брови. — Неудачно упал. — А на асфальте лежал кулак? — Не начинай, блин. Сказал же, упал. — Тём, скажи честно. Ты завязал с… тем, о чём говорил мне? — Разбой? Говори прямо, что ты так. — Я терпеть не могу насилие. И если это тебе ставят в зале, в каком-нибудь спорт кружке, то всё окей. Я пока склонна тебе верить. — Тогда поверь, что я упал. И да, я завязал. Давно, очень. Но если при любом неудобном или удобном случае будешь припоминать мне детство, то сразу лучше дай пощёчину. — Что-то у нас склоки сразу же пошли… — Неудачное свидание, похоже. — Рано ещё судить. Пойдём, я возьму одну книжку, и выйдем на улицу. Там такое солнце, как будто и не в Питере вовсе. Она не стала возвращаться к этой теме. Ева так искренне переживала, было видно по пальцам, что быстро-быстро стучали по мягкой обложке. Оттого ложь казалась ещё отвратительнее. Но я ещё не знал, что скажу нечто, что доставит больше боли. А в ту секунду, всё, на что решился, так это — взять за руку, улыбнуться, дождаться первого поцелуя в щёку, пока мимо шёл ворчащий народ. — Я в самом деле переживаю, Славка. — Я возвращался за минут сорок до комендатского часа, оттого шёл довольно быстро, тяжело дыша в трубку. — Илья там без мобилы. Мы едва через Ольку успели побазарить. Я его родаков уже убить был готов. Ну в самом деле. — Не поверишь, но даже я волновался. Всё таки, из всех твоих, он — был самым не плохим. — Эй. Про пацанов не смей так. Да, с Соколом плохо расстались, но остальные-то нормальные. Ростик вчера написал что-то странное про Дуло. Как понял, у него кто-то появился, но странные эти скобочки, типа улыбки, половину смс заняли. И что? — Может, встречается теперь с кем-то, кого вы оба знаете. — Ну не с Ларкой же. Или Шурой. — Не мне судить. Мне недавно начал один тоже написывать. — В смысле из Скугр? — Не-не-не. В смысле одноклассник. Пронюхал видимо, что я не по девчонкам, так начал пытаться познакомиться поближе, прикинь. «Шанс». — А ты? — А я его одноклассник. И всё. — А вдруг, что-то могло бы у вас общее найтись? — А я уже перестаю понимать наш разговор. — Он ужасный? Ну, это не моё дело, конечно, просто спросил. — Тём, дело не в нём. — Слушай, ты же боялся одиночества. Так, может, шанс появился? — Ты меня к нему сватаешь, реально? Ты? — А что не так? — А что не так? — Слав, мы с тобой просто друзья. То, что было летом — случайность, вышедшая из-под контроля глупая затея. Ты же не рассчитывал, что всё так и будет потом. Просто случилось что-то, это же мелочь. «Ложь всегда мне давалась легко, но эта — одна из самых сложных». — Серьёзно? Офигеть. — Эй, парень, — раздался голос за спиной. — Перезвоню, короче, когда-нибудь. Я сбросил звонок настолько быстро, словно лишь искал повод это сделать. Потому что адреналин бушевал в крови, потому что меня самого требовалось откачивать. Настолько всё было плохо, что я даже не обратил внимание, кто меня звал. Спокойно повернулся, не убирая телефон в карман. Остатки вчерашнего снега смешавшиеся с грязью показывали всё то, что было и внутри меня. То, что должно было стать частью очищения, в итоге превратилось в месиво, испортив всё вокруг себя и всех. — Эй, парень, — повторил, казалось, тот же человек, однако, стоило обернуться, как я заметил, что возле меня стояло двое. — Что надо? — рявкнул я. — Позвонить дашь? — Денег нет. — А обманывать не хорошо. Ночь. Пустой переулок. Чем ещё всё могло закончиться? Много вариантов, поскольку эти два фактора не влияли ни на что, однако именно их объединение заставляло распускать руки меня. И не только. Стоило одному из незнакомцев закончить фразу, как другой резко ударил меня по голове сбоку. Я даже не знал, что у них было что-то в руках. И было ли? Тот, кто первый решил напасть, выглядел довольно огромным, и не из-за нескольких слоёв одежды. Второй не стал отставать, пнув в колени. А что оставалось делать? Бороться. Я пытался, поскольку верил в свои силы, поскольку помнил прошлое, помнил каждый урок, который любезно и не за даром отдала улица. Однако, забыл одно — против двоих идти в два раза труднее. Потому, стоило скрутить одному руки, предварительно врезав меж ног, как второй уже начинал отвешивать один за одним удары в бок живота. Словно всем там мёдом намазано, у меня все части тела на месте. Зачем вечно туда бить? Последнее воспоминание — третий удар по голове. От второго пошла кровь, этот вкус я бы ни с чем не спутал. Телефона уже не было в руках, когда я был в нескольких секундах от падения. Самое ужасное, что в такой ситуации хотелось сказать: «как в детстве». Но, теперь некому было заступиться. Некому было помочь. Оставалось лишь лежать в этой снежной грязи. Наблюдать из последних сил, как коричневое подобие сугроба разбавлялось красками. Красными. Щеке было так холодно, было мерзко, но привычно. Тусклый свет в размытом мире отталкивал меня от себя. Глухой шум машин где-то за домами бил колоколом по больной голове. Я не мог поднять не то что себя, даже пальцы. Волновало, что же там такого было в руках этих тварей, что они смогли так ловко со мной расправиться? Или там было всё то, что я сам забрал схожим образом? Я очнулся уже в сидячем положении. Рядом были Артур и Лёша. Сосед держал в руках бутылку воды и телефон, он то что-то говорил невнятное в трубку, то подбегал проверять как моё самочувствие. Это я сразу понял, стоило глаза открыть, пусть ничего не было толком и слышно. Казалось, было даже хорошо. Так легко, будто после тяжёлой мигрени подействовала таблетка и освободила от всего. — Эй! Эй! — Лёша стоял со складным ножом в руке, попутно тряся меня за плечо. — Он не слышит нас, походу. — Артём! — Артём! — Артём! Знак хоть подай. — Слы-шу. — Твою мать, — одновременно выпалили парни, тяжело выдохнув. Лёша аж сел возле меня. — Говорить можешь? — спросил Артур, осторожно поворачивая мою голову в свою сторону. — Ага. — Как зовут? — Ар-тём. — Легко, мы же сами это сказали. Сколько тебе лет? — Во-сем-над-цать. Из Дна. Отва-ли. — Наш. Всё помнишь, отлично. — А-ай! И тогда вернулись все чувства. Вновь было больно. Вкус крови вовсе не ощущался, но я точно мог различить где она, а где лишь дорожка из растаявшего снега на лице. Я точно помнил, что ударили несколько раз в живот, однако всё одеяло на себя перетянула голова. Возможно, после Сокола у меня образовался иммунитет к ударам в торс. Стоило ли говорить «спасибо» за такое? Я слышал каждый камешек, что отлетал от колёс машин, которые проезжали неподалёку. Эхом раздавались голоса, что с огромной скоростью врезались по больному виску. В правом ботинке была влага, противно хлюпало, ровно как и за шиворотом. Особенно, когда по позвоночнику скатилась капля. То ли мир зашевелился, то ли я головой дёргал. Выпрямленные ноги дали о себе знать. Они стали затекать, а потому пришлось вспомнить, что умели делать живые люди, и хотя бы чуть-чуть согнуть колени. Я стал помогать руками, пускай, они работали чуть хуже. На штанах было несколько огромных и ещё больше мелких пятен, на некоторых оставались комки земли, снизу появилась дырка. Дрожащие пальцы взяли коричневую травинку и выкинули. «Сижу на мягком? Они что-то постелили?». — Скорая едет, — отчитался Артур, у которого словно началась одышка. — И ста лет не прошло. Милицию догадался вызвать? — А надо? — Нет, пусть так и будут людей бить. — Не на-до. — То есть «не надо»? Ты сам это сделал? — Нет. Кх-кх, тьфу, но их не надо. И скорой то-же. — Лёш, записывай, развилось слабоумие от ударов. — Где я? — Мы тебя затащили в арку, валялся в паре шагов от неё, — начал Артур. — Я шёл, думал, опаздываю в общагу, придумывал, что на вахте соврать, а потом в меня два каких-то чела врезались. Я аж ключи выронил, начал искать, а потом гляжу — ноги чьи-то. Думал, труп. — Мой. — Твой. Сразу Алмазу позвонил, но он не дома, пришлось Лёшу просить. — Спасибо. — Не за что. Видимо, те придурки и напали. Участковый приходил на днях, говорили, что в районе завелись типы, которые не убивают, но крадут. Все про деньги говорили, однако тут… что у тебя украли, помнишь? — Телефон. Ка-ак минимум. — Решили, что, раз, получалось с баблом, то и дальше идти можно. Конечно, раньше же по одиночке. «Да, по одиночке только мелкие суммы и удаётся. Или нужно больше тренироваться. Какие тренировки? Какие деньги? А если бы я так однажды напал? Нападал же, блин, раньше». Больше переживаний, что удивило парней, у меня было вовсе не из-за здоровья. Для них я лишь хотел поскорее вернуться в общежитие, что было правдой, и лечь спать на денёк. Мне были не важны все эти врачи, все скорые помощи и прочее. Не хватало ночь на улице провести за просто так. Но кое какие мысли я скрыл. «Телефон. Мне нужно его найти. Мы не можем закончить так». Я впервые писал отказ от госпитализации. Едва получилось, врачи крутили пальцем у виска, однако, было абсолютно плевать. Я не заслуживал нормального лечения, тем более, быстрого избавления от боли и всевозможных напоминаний о том, что может быть. Сказали подойти на следующий день, промыли раны, осмотрели тело, перевязали кисть, наклеили несколько пластырей на голову. К тому моменту, как подоспели медики, я уже оклемался. Немного. На часах было около четырёх утра, когда я догадался спросить время у милиционера, спустя порядка двадцати минут допроса. Только одно радовало в сложившейся ситуации, хотя я бы и не расстроился, если бы того не случилось. Я не был подозреваемым, даже не свидетелем. Я был по другую сторону, общался спокойно, потому как знал, что здесь не было моей вины, здесь будет либо моя победа, либо ничего. Но никак не стало бы хуже. Когда все уехали, оставалось полчаса до открытия общежития. Мы прошли до забегаловки, которая работала круглосуточно, взяли по чашке чая, а Артур ещё и два пирожка. Мы шли довольно медленно, однако, скорее, не из-за моих проблем с ногами, — чего не было — а из-за того, что парни были жуткими перестраховщиками. — И что теперь делать? — спросил я, сделав первый глоток. Только сейчас получилось осознать, насколько же замёрз там — на улице. — С телефоном. — О, не я один нощь и утро не разлищаю, приве… Господи, Тёма! — И тебе доброе утро, садись. Все ждём открытия общаги. — Я знал, щто щто-то слущилось, но настолько… Как ты? — Живой. Грабанули, твари. Я… Артур, сколько я валялся там? — А я откуда, кх, знаю, — аж поперхнулся сосед от неожиданного вопроса. — Половина второго была, где-то так, когда нашёл тебя. «Минимум час. Я валялся без сознания минимум час». — Щто украли? — спросил Алмаз, когда мы пересказали почти полностью события прошедшей ночи. — Телефон. И самолюбие. В кармане ещё купюры две лежат, но, возможно, их было больше. Что теперь делать — не знаю. — Новый покупать, сейчас без мобилы трудно, — сонно пробормотал Лёша. — На что? — Сначала симку заблокируй, у меня так батя делал, когда свою потерял. А потом можно новую сделать, с таким же номером. Ой. — Вот именно. Вот именно. Проблема была в том, что своего номера я не помнил. И ни одного из тех, что были в контактах. Всё было там, в телефоне. Ни родителям позвонить, ни о помощи просить. Всё исчезло в одночасье. В одно несчастье. Хорошая память — то, чего никогда не было у меня. Потому, я мог что-то вспомнить, а про что-то напрочь забыть. И доставить проблем. — Алмаз, дай мобилу. Срочно. Сосед недоверчиво протянул её мне. Я открыл журнал вызовов и нашёл одну строчку, где не было имени, где был лишь номер. Исходящий вызов, на который никто не ответил тогда, но, возможно, ответили бы сейчас. И я позвонил. Ждал, ждал, ждал, но кроме гудков больше ничего не было. Мне было плевать, что ещё слишком рано для звонков, плевать, если бы по ту сторону телефон стоял на беззвучном, я бы заставил услышать. Потому вновь позвонил. На второй раз гудки шли не так долго, было ясно, что на той стороне специально сбросили. И так повторилось ещё два раза. Алмаз начал уже отнимать телефон. Однако я попросил ещё одну попытку, и не зря. — Какого чёхрта, — прошипел друг в трубку. — Картавый, это я. — Кто? — Шома, кто ещё. — Ты номехр сменил? Плевать, зачем так храно звонишь, блин? Ладно, я один сейчас, а если бы пхредки услышали. — А где они? — К бабушке поехали, внука показывать. Ты зачем звонишь? — Проблемы, Картавый. И начался очередной пересказ. Парни так внимательно слушали, словно ничего сами не видели или не слышали эту же историю несколько минут назад. В какой-то момент я услышал, как зажглась спичка на той стороне. — И что собихраешься тепехрь делать? — Да чтоб я знал. Родителям не говори, будут волноваться слишком, я, может, найду на новую мобилу, а там уже будь что будет. — Нет пхроблем, мы всё хравно никак не пехресекаемся сейчас. — Это как? — А я не говохрил? — Про них — нет. «Я им звонил но про переезд мне ничего пока не рассказывали». — Они в какой-то больничке специальной, дядя батя название говохрил, но я не помню уж. — Погоди, в какой ещё больнице? — Не кипишуй, ничего стхрашного. Только хохрошее. Ты же пхросил деньги им отдать, вот, и, видимо, хватило на эту — как её? — хребила…храбиле… — Реабилитацию? — Ага-ага! Чёхрт, всех сейчас хразбужу. — Эй, все деньги сейщас съешь. Сам платить будешь. С этими словами Алмаз отнял телефон и сбросил вызов. Я уже и забыл о своих проблемах, заиграла лёгкая улыбка, как в детстве, когда увидел на дверном косяке, что след от карандаша остался над предыдущим, и я мог смело представлять, как дальше продолжу расти едва ли не до самого потолка. И теперь я, вернувшись к столу, выглядел как тот, кому отбили напрочь мозги, раз в такой ситуации мог улыбаться. «Иисус, так бы сразу и сказал. Вечно так: чтобы что-то прекратить, нужно маму в больницу отправить. Нет-нет, я не жалуюсь, не сейчас. Да лучше ещё раз отправь этих отморозков на меня, чтобы только завтра я узнал, что она сделала первый шаг. Но, намёк я, правда, понял. Ирония жизни отвратительна, но делать нечего. Я просить ничего не буду, сперва должен сам разобраться». Приятным сюрпризом стало то, что в комнате, где я проснулся уже после обеда, сидели не мои соседи, а Ева. Она сидела за компьютером брата, играла во что-то в наушниках, так что даже не слышала, как я сел и медленно стал подниматься. Даже нельзя было время посмотреть, телефона-то не было. Я был рад, что она пришла, если вообще пришла ко мне, однако не мог понять, почему она это сделала. — Тёма! — воскликнула она, когда увидела меня возле чайника. — Ой, ты когда проснулся? Сиди лучше, я сама. — И тебе привет. Я же не инвалид, сам смогу. А эти двое где? — Алмаз на работе, Артур — не знаю. Садись уже, — Ева присела на кровать возле меня, стала водить пальцами возле ран, боясь прикоснуться. — Как ты? Алмаз когда позвонил, я так испугалась. — Не стоило. Мобилу отжали, бывает. А с лицом и хуже бывало. Знаешь, самое худшее, что в этом морозе на заднице несколько часов сидел. Как ещё сопливить не начал. — Тебе весело? — Поздно как-то переживать. Придётся какое-то время без связи ходить, но ничего, справлюсь. Раньше же как-то ходил. — Вообще, у меня есть один запасной телефон. Я сдаю на время экзаменов и контрольных. Работает отвратительно, но на месяц-два должно хватить. Симки там нет. — В натуре? Просто так? — Надо же было когда-то от этой рухляди избавиться, а тут послужит делу. — Чайник забурлил, и Ева бросилась в его сторону. — Сейчас кашу сделаю, тут у Алмаза что-то оставалось. — Это ж его еда, а не моя. — Вся его еда — моя. Обратно, разумеется, так не работает. — Я и сам могу. — Дай уже своей девушке немного поухаживать за тобой. — Кому-кому? А мы встречаемся, всё-таки? — А наши свидания, поцелуи — это что, по твоему? — Сама говорила, что пока рано о чём-то говорить. — Тогда было рано. Как ребёнок, ей богу. Повезло хотя бы с ней. Но вымученная улыбка на моем лице выдавала то, что внутри всё ещё бушевало беспокойство. Было совестно за то, какую ложь я сказал, за то, какими были мои последние слова. И теперь, пока не наступило лето, я был вынужден лишь гадать да вспоминать, лишь редко думать о нём. Я потерял не только деньги, телефон и здоровье. Не зная его номера, я потерял не только Славу, но и часть красок того лета, часть лета, возможно, и часть себя.