Сингулярность.
Син-гу-ляр-ность.
Такое слово интересное.
Сингулярность возникает, когда две и более сверхспособности вступают в конфликт и начинают работать не так, как обычно. К примеру, что будет, если обладатель сверхспособности идеального обмана столкнется с обладателем сверхспособности распознания лжи? А если человек, способный концентрировать энергию, сразится с человеком, способным энергию расщеплять? В большинстве случаев одна из сверхспособностей оказывается мощнее и побеждает. Но крайне редко они реагируют друг на друга и приводят к удивительным результатам, невозможным для них по отдельности. Это и есть сингулярность сверхспособности.Лизель Зусак.
Ли-зель Зу-сак.
Одаренная, у которой однажды эта сингулярность произошла.
Во избежание неудач, люди привыкли отступать. Люди не хотят жертвовать своей жизнью, дабы изменить мир. Люди убегают, отстраняются и боятся. Жизни иль Смерти, не так уж и важно, кого. Обоих они боятся одинаково. Ведь — это люди, что с них взять. Но, тот, кто не может пожертвовать своей жизнью, не сможет изменить мир. Большой брат был чертовски прав, когда однажды, за длинным деревянным столом предположил, что не просто так два года назад способности Зусак и Федора Достоевского отрекошетили от друг друга, не вступая в бой. Произошла ударная волна. Что более интересно — Большой брат заговорил о некой сингулярности способностей, что может возникнуть, если две противоположные способности столкнуться. И, скорее всего, предположения Джорджа были верны — дары Зусак и Достоевского никогда и не были похожими, а совершенно разными. Если верить гипотезе Большого брата, то способность Фёдора никому неизвестна. Точно ли это — никто уже не узнает. Дар Зусак — отнимает жизнь раз и навсегда только с помощью касания руки, перевоплощая человеческую жизнь в книгу, когда предположительная способность Фёдора жизнь продлевает, но не убитому, а ему самому. Если Зусак убьет человека иным способом, то есть вероятность, что тот сможет выжить.«Интересно, можно ли такое провернуть с искусственным даром?»
Декабрь.
Месяц спустя.
Последний месяц, что именовал себя ноябрем, прошел как раз в изучении такого процесса. Джордж запряг всех: Мэри, как контролирующую и документирующую эксперимент; Шеву, как подстраховку на случай ЧП; самого себя и Лизель, как подопытных. Обоснование тому, почему Большой брат выбрал именно Лизель, как одаренного для эксперимента сингулярности, он назвал сразу же. — Лиза одаренная, у которой эту сингулярность удалось провернуть. А что, если в этом мире не могут быть только «плюсы» и «минусы»? Что, если полярности в этом эксперименте не нужны? И самое важное, что послужило окончательным аргументом, чтобы заверить тревожность Шевы, хоть и противоречило сказанным ранее аргументам: — Искусственный дар и дар, полученный с рождения, и так являются полными противоположностями. За этот месяц Министерство и Детективное агентство уже успели потерять из виду Принцип Талиона. После того, как последние побывали на приёме у Босса Портовой мафии, те залегли на дно. Первые думали, что Мори Огай серьезно так припугнул новоиспеченных защитников Йокогамы или, возможно, конфликт разрешился. Знали они одно: Мафия и Принцип Талиона начали совместные поиски того самого «Информатора», слившего информацию и подставившего организации. И новости начали сходить на нет. В Министерстве прозвали этот месяц «золотая тишина». Конечно, не те, не другие, не знали, чем на самом деле была занята эта четверка. Поиски «Информатора», мир с мафией — внешняя политика, доступная всем. А внутреннюю Талион тщательно изучал. Ведь, если эксперимент провалился бы, а он и так был в режиме максимального ускорения, один из планов Большого брата — тоже потерпел крах. «Запуск» сингулярности послужил бы толчком механизма, в результате которого, они смогли бы убрать одного из Небожителей за один раз. Ну, или, за два. Максимум, за одни переговоры и два столкновения. Хоб! И нет Шута. Конечно, это был только один из планов. Но, самый упрощающий жизнь. И тем самым — опаснейший. Ведь, если эксперимент не то, чтобы провалится, а покажет отрицательный результат — ни Оруэлл, ни Зусак в живых не останутся. И вот, месяц спустя, первого декабря, когда загородный лес Йокогамы припорошило снегом, а температура на улице была целых -5 градусов по Цельсию, что-то да получилось. — Аккуратнее, вы! — рыкнул Шева, прислонившийся спиной к дереву, закутанный по самый нос в теплый шарф. — Тут в лесу полно всякой мертвячины. Расслабитесь или перестараетесь, они тут же набросятся на вас.Не набросятся, я их держу.
— Да никто на нас не нападет, сдались мы духам твоим, — успокоила его Мэри, безэмоционально записывающая данные в планшет. — Тем более, ты говорил, что это самое тихое место. — Где тихо, там может стать громко, — шикнул Шева, натягивая вязанные варежки посильнее. — Да и я не только духов имею ввиду. Джордж тоже доверия не вызывает. — Он? На Лизель? — Шелли хмыкнула, одарив коллегу снисходительным взглядом. — Никогда. Шева замолчал, голубыми глазами смотря на то, как Зусак и Оруэлл уже второй час непрерывно тренируются.Повелитель мертвых. Он чувствует моё присутствие рядом.
План действий был таков: Большой брат использует свой дар на Лизель, и если, не удается, Зусак имеет полное право его побить. Вот так и получилось, что два часа они только и занимаются тем, что дерутся. В крови выделяется адреналин, способности активны. Но долгожданной сингулярности не происходит. — Он тебе тоже память стирать начал, да? — шепнул Шева, вновь обращаясь к Мэри. — Нет, я всё помню, — глядя в экран, ответила Шелли. — Но, по сути, руками он её не трогал. — Ну да, голос — это совсем другое, — саркастично протянул юноша, нахмурившись. — Конечно…голос… — вдруг, на Мэри внезапно нашло озарение. — Джордж! Лизель! Стоп! Я поняла, что не так! Двое резко прекратили, тяжело дыша от физической активности на морозе. Заболеть — легко, но что поделать, когда дело касается науки. Они выдохнули, выпуская пары изо рта, на ватных ногах подойдя к коллегам. — И в чём проблема? — спрашивает Оруэлл, поглаживая левое плечо, в которое был совершенной последний удар. — Твоя способность не действует на Лизель на твоих основных частотах, так как её организм привык, — констатирует факт Мэри, глядя на них своими яркими, зелеными глазами. — Из-за того, что на этих частотах, ты стираешь ей память, когда понадобится, её организм воспринимает это только как побуждению к действию, а не противостоянию. — Хочешь предложить мне повысить частоты? — Оруэлл выгнул бровь. — Да, это может сработать, — одобрительно кивает Мэри.Это опасно.
— Это опасно, — шикает Шева, понимая, что его замечания даже никто слушать не будет. — Я согласен, это опасно, — но вдруг, Джордж соглашается с ним. — Я использую средние частоты для внедрения пропаганды в массы и высокие, для пыток. Это значит, что для полного перестроения разума и воли человека. — Да, — все так же положительно кивает Мэри. — Это нам и надо. Лизель должна сопротивляться. — Это пытка, — повторяет Джордж, глядя Шелли в глаза. — Это — надо, — настаивает Мэри. — А меня спросить вы не хотите? — бурчит Зусак, спокойно стоя в сторонке, уже полностью переведя дух. — Нет, — отказывает Большой брат. — Ты сам хотел, чтобы эксперимент сработал и как можно скорее, — говорит Шелли. — Это наш шанс. — Я не буду пытать своих подчиненных, коллег и друзей, — щурясь, резко отвечает ученой Оруэлл. Улыбка уже давно спала с его всегда улыбчивой физиономии. Даже, когда Зусак спускала на нём пар, тот улыбался. Между ними повисает напряженная тишина. Мэри насмешливо смотрит в алые глаза, пытаясь скрыть ухмылку. Шева, казалось, ещё больше нахмурился, осуждающе смотря на своего коллегу. Словно лицо окаменевшего Сфинкса упало на Джорджа, мужчина смотрел холодно, зная, почему в ответ он получил такие злостные, осуждающее его слова, взгляды. — Будешь, — голос Лизель прерывает долгую паузу. Шева разочарованно цокает. Переубеждать Лизель — себе дороже. Тем более, за этот месяц она словно стала…холоднее? Спокойнее, рассудительнее, сосредотачивалась на работе, вновь играла на скрипке. Воровка книг как будто вернулась из долгого сна. Вот только, теперь она была непривычнее. Или, может, это из-за того, что она больше не ночует в своей комнате. А в комнате Оруэлла. И он, в который раз, с ней что-то сделал. По ночам они точно чем-то занимаются. Чем-то, что невольно начало обижать и саму Шелли, ведь крик Лизель был слышен даже у неё в лаборатории. А там звукоизоляция. Ну, а вообще, не только по этому. Джордж продолжал молчать, взглядом высказывая Мэри всё, что накипело у него на неё за все последние её выходки и тонкие намёки. От Шевы он такого ожидал, но от Мэри — нет. Внезапно, в Шелли заиграла совесть, и, это лицемерие раздражало мужчину больше всего на свете. Блондинка сверлила её взглядом в ответ. Победным. — Как скажешь, — выдохнул Оруэлл, смирившись с решением Лизель. — Мы попробуем. — То-то же, — хмыкает Шелли, даже мелкая морщинка на её лице не содрогнулась. — Предупреждаю, — отходя обратно на свое место, окрикивает женщину Джордж. — Это больно. — Словно я не знаю, что воздействие на волю человека не безболезненное, — крикнула в ответ та, направляясь на своё место, в нескольких метрах на против Большого брата. — На опыте проверено. Оруэлл сглотнул подоспевший к горлу ком, прежде, чем вспомнить, что Зусак имеет ввиду. Ах, да, точно, Кюсаку. Джордж вовремя о нём вспомнил, чтобы не напрячься по пустякам. На его плечах лежал тяжкий грех. И он не был от этого в восторге, как могло показаться, нет. Стыдно. И когда-то все его грехи и содеянные злодеяния обернуться ему боком. — Так ребятки, — крикнула Мэри, потерев ручки. — Давайте, по новой! Дрожащими от холода руками, Лизель зажала между пальцев страницу, вырванную из очередной книги. Оруэлл оттянул высокий воротник спортивной водолазки, оголяя шею. Небольшой переключатель, такой круглый, выпирающий из тела. Словно маленькое, переносное радио въелось в его кожу. Его можно было крутить в разные стороны, словно регулятор громкости — что выглядело ещё пугающее. Мужчина медленно коснулся пальцами пластика, сдвигая на сантиметр вправо — там, где указатель должен был показывать повышение громкости. Прочистил горло и сжал зубы, когда услышал еле заметное, но ненавистное его уху «кряхтение». Так кряхтит радиопередатчик, когда пытается поймать сигнал. Лизель и Джордж беззвучно кивают друг другу. Женщина в размаху запускает страницу в его сторону и она летит, разрезая воздух. Бумага целится ему в шею, желая перерезать сонную артерию. — «Остановись», — выкрикивает Оруэлл. Но страница не останавливается, и он резко отступает влево, уклоняясь. Бумага врезается в дерево, едва коснувшись кожи. Устало машет головой Лизель, мол: «Опять не получилось». Шева яростно кряхтит в стороне. Подойдя чуть ближе, Мэри записывает данные стилусом, говоря в экран, а не смотря на коллег: — Повышай ещё. Уже не споря, Оруэлл смещает регулятор ещё на один сантиметр вправо. Та же процессия. Ничего не происходит. В тёмном лесу, кой озаряется лишь лучами солнца, да и то, скрылось за тучами, лишь слышны: — Ещё. — Повышай ещё. — И ещё. — Повысь ещё чуток. В пятый раз, Большой брат рассержено выдыхает, сам не замечая, как сдвигает показатель не на очередной сантиметр по кругу, а на целых три, сделав хорошую такую петлю. Серые глаза Лизель потихоньку слипаются: женщина устала. Воровка книг вновь заносит перед собой страницу, запуская её в коллегу. — «Стой»! — доносится от него. И мир резко затих. Казалось, все лесные звуки перекричало это «Стой», хотя Оруэлл даже не прикрикнул. Голос, такой немного мерзкий, словно из старенького динамика, донёсся из его рта. Страница застывает прямо перед его лицом. Мужчина удивлённо моргает, глядя на лист перед собой. Тот застыл в воздухе, перешагнув и плюнув на законы физики. — Я не могу пошевелиться, — прошептала Лизель, застывшая в одной позе. — По-получилось… — немного заикнувшись, выговорила Мэри. — Получилось! Шева, получилось! — Вижу и без тебя, — пробубнил парень, но напряженный взгляд смягчил, даже удивился. — Это точно «оно»? — Сейчас и узнаем, — с горящими глазами, Шелли подходит ближе. — Джордж, попытайся…эм…управлять страницей. Оруэлл легко поднимает руку вверх, проводя по воздуху вправо. Страница движется за ним. Влево. Страница повинуется новому хозяину. — Да! — вскрикивает ученная, поправив очки на голове. — Да! Да! Да! Да! Оно! Это оно, вашу ж мать! — Разве сингулярность, это не что-то типо хлопка, взрывной волны? — переспрашивает Шева. — Нет, Шева, нет, — она зашептала себе под нос, тяжело дыша. — Способности всегда реагируют по разному, но благодаря дару Джорджа, способному подчинять людскую волю, вышло так, что их способности слились! Объединились! — Ребят… мне больно, вообще-то… — прошептала Лизель, застывшая в одной позе. — Лиз, хорошая моя, потерпи! — шикнула Мэри. — Джордж! Попробуй…то, что ты хотел изначально. — О чем ты? — внезапно напрягшись, стушевался Шева. Но она не ответила. Джордж тоже замолчал, лишь удивлённо махая рукой в разные стороны. Брюнет легко кивнул, отгоняя страницу в сторону, вновь посмотрев на Лизель. Неуверенно кивнул ей, подходя как можно ближе к застывшей женщине. Она лишь медленно моргнула в ответ. — «Впусти меня в свой разум», — произнёс Большой брат. — Стоп! — выкрикнул мольфар, наконец- то осознав. — Мы не договаривались о такой! — Нет, мы просто не рассказали тебе, — отрезала Мэри, не сводя взгляда с испытуемых. Лизель мучительно замычала, зажмурившись. — Ауч. — «Впусти меня в свой разум», — повторил Джордж, отбросив маску человечности со своего лица. — Черт, не выходит… — шепчет Мэри себе под нос. — Повышай! — Вы совсем с ума сошли?! — рявкает Шева. — Хватит! Это пытка! — Лизель вытерпит! — поднимает на него голос Шелли. А Оруэлл продолжает, впиваясь в Зусак леденящими душу, красными глазами. И фраза полностью заполняет её сознание, уже потеряв свой изначальный смысл.«Впусти меня в свой разум». «Впусти меня в свой разум». «Впусти меня в свой разум». «Впусти меня в свой разум». «Впусти меня в свой разум». «Впусти меня в свой разум». «Впусти меня в свой разум». «Впусти меня в свой разум».
«Впусти меня в свой разум».
И Джордж падает на землю, потеряв сознание. Шева уже было ринулся к нему, но его схватила за воротник металлическая рука Мэри, не давая и шанса прорваться дальше. Ученая наблюдала, не веря, что не сработало. Лизель, стоявшая все это время в скрученной позе, резко дёрнулась, сделав неуверенный шаг назад. Проморгалась. Внезапно, глянула на свою ладонь. Прошептала: — Быть не может… Глянула на вторую. Махнула ей. Ещё один неуверенный шаг назад. Взгляд переметнулся вниз, там, где лежал вырубленный Оруэлл. Лесную поляну озарил женский, истерический смех. Женщина развернулась к застывшим в ужасе коллегам. Правый глаз был красным. — По-полу-лучилось… — вновь прошептала Мэри, отпустив Шеву. Парень застыл, не веря своим глазам. — Получилось? — внезапно, интонация Зусак изменилась на неуверенную и от чего-то напуганную. И так же внезапно, интонация изменилась вновь. — Получилось. — Что за чертовщина… — выругался Шева. — И Джордж, и Лизель сейчас… — Там, — заканчивает за ним предложение Шелли. — Они говорят от одного лица. — Я не вижу правым глазом, — говорит Лизель, легко коснувшись века. — А я не вижу левым. От неожиданности, Зусак затыкает себе рот рукой. Смех Мэри одаривает поляну. Она ликует. Наверное странно, ощущать присутствие кого-то постороннего в своей голове, способного управлять твоим телом и говорить твоим голосом. Руки Воровки книг опустились на уровень груди, сжав молочные железы. Глаза Зусак раскрылись в удивлении, а рот изогнулся в ухмылке. Женщина захихикала. — А… — начал Шева. — Кто сейчас управляет телом? — Только мужики первым делом лапают за сиськи, когда находятся в женском теле, — вздыхает Мэри. — Я думала, этот стереотип пошел из фильмов… Хотя… — девушка задумалась, почесав белую копну волос. — Была бы у меня такая хорошая троечка в тридцатку, я бы каждый день их лапала и смеялась. — Мэри… — пробубнил мольфар, не сводя взгляда с Зусак. — А что? Честное женское! И совсем не завидное! — она вскинула руки вверх. — Я трогала её грудь, я знаю, о чем говорю! — Да мне похуй! Смотри, — отдернул её парень, указывая пальцем вперед. Лизель управляла страницами книг. Они закружились над головой, разрезая своей бумажной остротой воздух. И только спустя некоторое время можно было понять, что управляет ими не Лизель. Фактически, она, да. Её тело. Но разумом руководит Джордж. Они совершили невозможное за один, короткий месяц ноября. И сейчас это невозможное стоит посреди лесной поляны, улыбаясь от двух лиц. Воровка книг улыбается Оруэллу. Оруэлл улыбается тому, как проворно у него получается метать книжные страницы в стоящий неподалеку дуб. И неоспоримо хочется ещё. Но голова начинает раскалываться с такой силой, что Зусак резко согнулась пополам, припав на землю. — Так, всё, — Мэри хлопнула в ладоши. — Закругляемся. — «Выпусти меня», — шепчет Лизель и падает лицом в озябшую землю. Тело Оруэлла, неподвижно лежавшее, содрогается. Мужчина подрывается, тяжело дыша, словно очнувшись от кошмара. Из носа хлынула кровь. Мужчина закашлялся и Лизель вместе с ним. — Увы, но это обычная реакция ваших организмов на такие метаморфозы, — пожимает плечами ученая, протягивая им платочки. — Сознание Джорджа покинуло его тело на несколько минут, а сознание Лизель «поделилось местом». При этом, вы использовали свои дары, а мы все надеюсь знаем, что способности связаны с носителем сознанием. Вы как? — Отвратительно, — в один голос произнесли Воровка книг и Большой брат. Ухмыльнулись друг другу. — Всё, на сегодня всё, — выдохнув, кивает Шелли. — Отлично, — процедил Шева. — Сейчас мы идем в дом и у вас есть целый день, чтобы объяснить мне, какого хуя вы утаили от меня эту часть эксперимента. Но даже напыщенного испуга не последовало. Все трое засмеялись, одаривая парня заботливыми взглядами.Вечер того же дня.
— Твою мать, и почему у меня так болит спина? — прошипела Лизель, зайдя в комнату. — И поясница начала… — Вправить? — спрашивает Оруэлл, заходя следом, закрывая дверь. — Не надо! — встрепенулась женщина, предвидя острую боль. — Я жить ещё хочу. — Я же легонько, — вздохнул Джордж, слегка посмеиваясь. — Ладно… Ты не думала, что это просто крепатура от ежедневных тренировок? — Такого раньше не было… — Лизель ответила, слабо погладив свою поясницу. — Может, я старею? Болит, как на месячные. — Но из-за твоих небольших особенностей организма их и быть не может, — Джордж скидывает спортивную кофту на стул, с некой долей интереса оглядывая стоящую перед ним Зусак. Женщина прыснула в руку от смеха, слегка склонившись от боли. — Ты это так называешь? — По другому не могу, — мужчина легко пожал плечами. — Может, стоит сходить к врачу? — Лицо гинеколога представь, когда к нему на сеанс собственной персоной прийдет Воровка книг. Теперь засмеялся Оруэлл. Он легко провел рукой по собственной шее, словно снимая напряжение, накопившееся за этот день. — Ладно, шутник, — выдохнув, Лизель старательно пытается прервать его хохот. — Ложись уже. — Не могу, — он перевел дух, спокойно ответив. — Ещё уйма работы с документацией. — Это прекрасно может подождать до завтра, — шикнула женщина. — Ложись и поспи. Нам надо отдохнуть. — Говорю же, не могу. Джордж уже развернулся, чтобы уйти в кабинет, продолжив работать и скорее всего, до самого утра. Воровка книг скрестила руки на груди, холодно уставившись ему в спину и металлическим, приказным тоном произнесла: — Ляг. Вытаращив от удивления глаза, Оруэлл развернулся, одаряя ту шокированным взглядом. — Просто подумала, — Лизель слегка приулыбается. — Что отголоски твоего дара могли остаться во мне. — Хочешь поговорить, да? — прекрасно уловив её настроение, спрашивает Большой брат. — Присядь. Тяжело вздохнув, мужчина присел на край кровати, ожидая, пока Зусак что-нибудь скажет. Но она не говорила. Молча ходила туда-сюда по комнате, занимаясь своими делами, даже не смотрела в его сторону. Джордж легко мог встать и уйти, разозлиться такому ребяческому поведению, но терпеливо ждал. Это же Лизель — чтобы сосредоточится на чем-то одном, ей сначала нужно закончить все свои прошлые дела. Скинув грязную одежду, принесенную из ванной комнаты в шкаф, она уселась в метре перед ним, завязав волосы в хвост. И смотрела. Спокойно, словно выжидала. Момента? Нет. Лизель ждала, пока Оруэлл начнёт говорить, словно это он приказным тоном потребовал лечь и не уходить. Но Оруэлл не лежал, а Лизель не говорила. Ждала. — Я понял, — захихикал он спустя несколько минут тишины. — Это я тебе должен что-то сказать. — Попробуй, — с легкостью в голосе ответила женщина, скрестив руки на груди. — Лизель, — Джордж улыбнулся, пытаясь отсрочить момент, но поняв, что у него это вряд ли получится, сдался. — У нас ведь нет секретов от друг друга? — Нет конечно, — она легко кивнула. — Мы договорились об этом с тобой ещё задолго до создания организации. — Тогда послушай меня внимательно, пожалуйста, — выдохнул мужчина и его улыбчивая маска вмиг спала с лица. Лизель прищурилась. Оруэлл смотрел так…виновато. Он не смотрел ей в глаза, как делает обычно. Смотрел в пол. Пристыжено. Да так, что Зусак даже может представить, что он собирается сказать. Она уже чувствует запах этих слов в воздухе. — Это я «скормил» ложную информацию Портовой мафии и я поспособствовал тому, чтобы тебя похитили, — тихо продолжил он. — Я это подстроил. — Я знаю. И вдруг стало невыносимо тоскливо. Мужчина поднял на неё взгляд, ожидав совсем не этих слов, не этой реакции. Лизель смотрела холодно, отрешенно и прямо на него. Казалось, заглядывала в его поганую, грязную душу. В мерзкие мысли и сложные планы. Они были близки и с каждым днём становились всё ближе, но сейчас, между ними словно не один метр простыни, а тысячи световых лет. — Думаю, мне стоит извиниться, — сглотнув ком в горле, тихо заговорил Оруэлл. — Лиза, я… Но слова внезапно не подбирались. Он не мог сказать «Прости», не мог придумать оправдание. Потому что этого самого оправдания и не было. И то-ли её пронзительный, словно кусок стекла в сердце, взгляд, то-ли совесть не давала ему и слова сказать. Джордж замер с открытым ртом. Зусак вздохнула. Этот еле уловимый вздох показался Оруэллу разочарованным. — Я не хочу, чтобы ты извинялся, Джордж Оруэлл, — холодно произнесла она, намеренно назвав его полным именем. — Это было сделано для того, чтобы… Но Лизель перебила его. — И я не хочу, чтобы ты объяснял, почему ты так поступил. Джордж удивлённо моргнул. Иногда, с каждым годом, он не понимает её всё больше и больше. А понимает ли сама себя Лизель? Оруэлл и этого не знал. А он, по истине, всезнающий. Потому что — следящий. — Когда я была бригадным генералом, — тихо, еле слышно начала Зусак. Ей было морально сложно вспоминать те года своей жизни. — И у меня был собственный отряд в подразделении, я, признаюсь, часто таким промышляла. Когда ты ломаешь психику ещё зеленому солдату, который по чистой случайности попал к тебе в отряд и ещё не ведает, сколько ему нужно будет пережить, становится неотвратимо противно от самой себя, как от старшей по званию. Но война ломает людей. И не всегда это делают пролетающие над головой снаряды, погибшие сослуживцы или страх перед смертью. Чаще всего это делают главные. Особенно, я. — Лизель на секунду замолчала, словно отгоняла от себя подступившие, неприятные воспоминания. — Когда ты насильно ломаешь человека настолько, что по одному приказу он идет и уничтожает противника — это внушает надежду на то, что ты поступаешь правильно. Но я была глупа. Мне было пятнадцать. И я ломала людей, хотя должна была их оберегать, как зеницу ока. Ломала их настолько, что они по одному взгляду могли заколоть вражеского солдата палкой. Словно, включали режим Берсерка. И это…для меня, как для генерала, было похвально. Я создала монстров-убийц, и благодаря этому мы выигрывали. Но когда наступала ночь… Я лично вспорола глотки некоторым таким солдатикам, которым нормальными уже не вернутся. Их боль, их страдания были на моих руках. И раз я начала их убивать, я должна была и закончить начатое. Лизель замолчала, вновь вздохнув. Джордж внимательно слушал, не упуская ни одного слова. — Но тебе не пятнадцать лет и ты не девочка-генерал. Ты не на войне, — обратилась она к нему, пожирая взглядом, полным печали. — А я не зеленый солдат, который и собаку убить не может, чтобы раздобыть напарникам поесть. Я понимаю, для чего ты это провернул, и я считаю, что это была моя страшная кара. Но такого, Эрик, я тебе не прощу. Твои руки ничего такого не делали и они не в моей крови, но кровь тех пятидесяти шести пешек мафии на твоих руках. Я не собираюсь брать ответственность за их смерть на себя, потому что, если бы не ты — они бы были живы. Джордж сидел молча, осознавая всю свою вину. Знал ли он, что придется о таком говорить? Да. Знал ли он, что Лизель будет в ярости? Да. Знал ли он, что таким образом заденет самое больное, что есть в её сердце, а именно войну? Нет. Всё что угодно, но о войне он не подумал. — Как ты догадалась, что это моих рук дело? — спросил он. — Чип, — сказала, как отрезала, Лизель. — Мэри сказала, что ты уверил детективов и её с Шевой в том, что его мне вырезали, поэтому ты не смог меня отследить. — Это было ожидаемо, — вздохнул тот. — Не называй меня больше Эриком. Это имя никакой радости мне не несёт. — Ты зацепился за имя? Эрик, блядь, ты серьезно?! — крик сам вырвался у неё из груди, но сильно стиснув руки в кулаки, так, что ногти оставляли в ладонях страшные опечатки, Лизель выдохнула и продолжила ровным тоном. — Тебя только Эйлин может так назвать, да? — Меня даже сестра не зовёт по этому имени. — Наверно потому, что ты ей его не сказал? — склонив голову набок, едко процедила сквозь зубы та. — Ты даже с так называемой сестрой играешь в «Загадочника». — С тобой — не играю, — ответил тот, прикрыв глаза. — Ты знаешь обо мне всё. И даже больше. — Ты, просто по-человечески, мог меня предупредить? — сурово спросила женщина, пытаясь скрыть ужасную, внутреннюю обиду. — Или ты так хотел сделать мне больно? Хотел сломать меня? Для чего? Джордж, для чего? Для чего нужно было впутывать детективное агентство? Дазая? — Я думал, что ты отдаляешься от Принципа Талиона и от наших целей, — размеренно начал мужчина, посмотрев ей прямо в глаза. — Это первое. Второе: нам нужно было подписать договор о сотрудничестве с детективами. Третье: я не впутывал сюда твоего Дазая. Это сделали Мэри и Шева. Четвертое: напомнить тебе, кто ты такая. — Напомнить — не значит сломать. — Не думаю, что этот жест сломал тебя больше, чем всё то, что с тобой было. — Как ты можешь мне такое говорить? — в одно мгновение, и Зусак словно завелась. Глаза щипало. Дышать было трудно. — Ты знаешь, что такое тебе говорить могу только я, — Оруэлл отвел взгляд, потерев переносицу. Ни Лизель, ни Джордж сейчас сами на себя не похожи. Сидят, оправдываются перед друг другом, ссорятся. Не нужно говорить, чтобы понять, что раньше такого не было. — Возможно, ты посчитаешь это сменой темы, но нет, — продолжил Оруэлл. — Лизель, что между нами происходит? — У себя спроси, — презрительным тоном отвечает Зусак. — Что ты хочешь, чтобы происходило? — Ты знаешь. — После всего, что ты сделал? — женщина насмешливо хмыкнула. — Даже не смотря на это — никогда. Невозможно. Нельзя. И не потому, что ты мне отвратителен и я ничего к тебе не испытываю. А потому, что если хоть каплю испытаю — испорчу тебе жизнь. — Да почему?! — рявкнул он, подрываясь с кровати, буквально хватаясь за голову. Старый радиопередатчик в области шеи предательски зашипел. — Почему ты так в этом уверена?! — Что? И было не до конца понятно, чему именно предназначалось это «Что?». Внезапному, вырвавшемуся крику, когда Оруэлл никогда не кричал в её сторону? Или тому, что он говорил? — Я готов отдать тебе всего себя, — внезапно произнёс мужчина, так и оставшись стоять посреди комнаты к ней спиной. — Тебе это и нужно. Ты думаешь, я не понимаю в чем заключается твоя эта особенность? — Это болезнь, а не особенность, — лишь тихо ответила она. — Нет! — вновь крикнул он, развернувшись. — Не смей говорить, что это болезнь! Нет такой болезни! Ты не больна, моя дорогая Лиза, и никогда не была больной! Всё это — байка испуганных тобою людей. Они никогда не поймут, что это такое. Никогда не поймут, откуда это берет корни. А я понимаю. Я знаю. — Оруэлл… Но он лишь подошел ближе, садясь перед ней на колено, крепко схватив её за локти. — Тебя все и всегда бросали. Уходили, умирали. Не любили и в хуй не ставили. Ты была для них проблемой и ей ты и останешься. Кто тебе сказал эту чушь про болезнь? Ты не больна. — Оруэлл… — Никогда не была больна. Ты живой человек, Лиза, не ходячий диагноз. В твоей особенности виноваты другие, не ты. Тебя сформировали люди, которые покидали тебя. Бросали. Изменяли. Предавали. Они убивали в тебе человека. Я же, пытаюсь тебя защитить. Всеми силами. — Джордж, — когда он замолчал, Лизель отстраненно сказала: — Заткнись и не говори об этом. Не надо. — Хочешь — убей меня, если не хочешь слушать, — ответил Оруэлл, сжав её руки ещё сильнее. — Но я скажу. Зусак сжала зубы от внутренней, подступившей боли. Он знал, куда нужно целиться. Знал, что нужно говорить. Знал, на что давить. Но эти его слова… Опять пытка? Или он говорит от чистого сердца? Пытается донести до неё суть? — Ты никогда больше не убьешь мешающего тебе человека, положившего на меня глаз, потому что таких людей не будет, — уверенно, глядя в серые глаза, говорит он. — Ты будешь в безопасности. В достатке. — он на секунду примолк, слегка смягчив взгляд и хватку. — В заботе, понимании твоих чувств и любви. Мы все потеряли что-то на этой безумной войне. Но только мы с тобой потеряли нормальную жизнь. Лизель, прости меня пожалуйста. За то, что тебе пришлось из-за меня пережить. Я ужасный моральный урод, но я не могу смотреть на то, как люди продолжают тебя убивать. — Но ты точно такой же, — Зусак выдохнула, отводя взгляд. — Ты действительно так считаешь? — Как давно ты испытываешь такие чувства? — она не ответила, задав свой вопрос. Посмотрела на его уставшее лицо. Мешки под глазами, впавшие щеки. Он не выглядел старо, даже очень подтянуто. И лицо было молодым. Но глаза, эти уставшие глаза с необычной, практически алой радужкой, казались такими вымученными, выдавали его возраст. Ведь раньше, Лизель знала и об этом, его глаза не были красными. Не выглядели по-эсперовски опасными. Обычные были. Насколько ей помнится — голубыми. Или, оливковыми? Джордж сам уже не помнит, это было двадцать лет назад. И он смотрел на неё в ответ, этими липовыми, красными стекляшками. Наблюдал за её мимикой, считывал каждое движение тела. — Когда ты уехала, — ответил Джордж. — Два года назад. — А Мэри? — Лизель отрицательно помотала головой. — А как же Мэри? И твои чувства к ней? — Вина, — односложно вымолвил Оруэлл. — Я лишь чувствовал вину за Адама. — Зачем тогда ты его убил? — всё ещё злясь, щурится она. — Ты же знаешь, что это не так. — Ты знаешь, что я знаю, что это так. Не сбегай и от этой вины. Я всё видела. — Ладно, — кивнул тот. — Я убил Адама и почувствовал перед ней вину. Пытался её загладить. — А до этого? — Зусак вновь сжимает руки в кулаки. Ногти вновь врезаются в кожу. — Ты уверена, что что-то было «до этого»? — вопросом на вопрос отвечает Джордж. — Не уверена, потому-что ничего не было. Лизель не нашла, что ответить. Притаившись сидела, ощущая его холодные руки на своих локтях, ловя его вымученный взгляд на себе. Думала. Обо всём, что он ей сказал. — Если дело в Дазае, то я… — Нет, — перебивает его. — Дело не в Дазае. Никогда не было. — Врешь. — Не вру, — резко отвечает Лизель. — Признаю, у нас с ним сложные отношения, но мы, если ты уж вспомнил о нашей истинной миссии — вражеские организации. Мы не любим друг друга и уж точно не испытываем никаких романтических чувств. — И у тебя не было мыслей о том, чтобы… — Может хватит за мной следить? — фыркает она, скидывая его руки с себя, буквально тыча ему в лицо правым запястьем. — Мне это надоело, Джордж. Убери его. — Ли… — Убери этот чип к чёртвой матери! Она закричала вновь. Но это был крик с требованием. Такой, после которого не отступают. Оруэлл сидел смирно, глядя то на её запястье, то на женщину. — Что ещё? — говорит Джордж. Холодно. Словно издевается. — Убери его, нахер, из-под моей кожи. Дай мне состав таблеток, которыми ты любезно меня снабжаешь. Оставь Дазая в покое. — Это всё? — вновь этот тон. — Да. — так же издевательски отвечает ему та. — Хорошо, — он кивнул, достав из кармана маленький, складной нож. — Надеюсь ты знаешь, как это больно. — Чего…? Лизель застыла, уставившись на него нечитаемым взглядом. Джордж легко сжал её запястье, надавил на тонкую кожу, из-под которой торчал маленький прямоугольник. Слегка замешкался, поднося лезвие к её руке. Оруэлл провел ножом по коже. Раз. Ещё раз. И ещё. Буквально отделял этот кусок от мяса. От боли Лизель сжала зубы так, что челюсть хрустнула. Вцепилась ногтями левой руки в матрас, а правой к мужскую руку. Легко поддев лезвием маленький чип, он выудил его из тела, окровавленным бросив на стол вместе с ножом. — Прижми и подожди, сейчас. Она зажала запястье, мгновенно испачкав руки в крови. Больно. Резко и неожиданно. Такая боль самая страшная. Зажмурилась. Оруэлл легко убрал её окровавленную руку в сторону, промакивая разрез чем-то внезапно мокрым и пекущим. Невыносимо пекло. Лизель туда не смотрела, лишь откинула голову назад на, казалось, нескончаемые несколько минут. Старалась не чувствовать, как мужчина обрабатывает рану, как зашивает, как обматывает бинтами. Просто зажмурилась, стараясь дышать. Её попустило, когда женщина почувствовала легкий поцелуй на открытой части запястья, практически около ладони. — Прости, — Оруэлл поцеловал женскую руку ещё раз, вдыхая женский запах. — Теперь у тебя от меня ещё один шрам. — Сука, ты хоть когда-то можешь предупреждать? — прохныкала Зусак, аккуратно убрав руку. — Нужно быть аккуратной со своими желаниями, — хмыкнул Джордж, легко улыбнувшись, впервые, за долгое время. — Вот. Я принёс ещё это. Мужская рука протягивала ей листок, на котором, размашистым почерком были написаны химические формулы, а над ними, карандашиком, названия этих самых соединений. Лизель быстро пробежалась глазами: настойка валерьяны, магний, витамин В6, трава зверобоя, диэтиламид d-лизергиновой кислоты. И формулы, формулы, формулы. — Слишком много формул, — пробубнила Лизель. — Но по составу — обычное успокоительное. — Я же химик, — он пожимает плечами. — В прошлом был, по крайней мере. Мне так привычнее. — Что такое диэтиламид d-лизергиновой кислоты? — чуть не сломав язык, выговорила Зусак. — Честно? — Да. — ЛСД. — Так я зависимая наркоманка? — хмыкает та. — Снабжаешь меня таким? — Это формула новых таблеток, тех, которых ты начала пить совершенно недавно, — объясняет мужчина. — Они ведь лучше помогают, правда ведь? Я просто экспериментирую. Если тебе не нравится, я уберу. — Убери, — Лизель отложила листок в сторону, прижав болящую руку к груди. — Остался ещё Дазай, да? — задумчиво потянул Оруэлл, почесав щетинистый подбородок. — Если пообещаю, что оставлю его, поверишь? — И что ты хочешь за это получить взамен? — скептически спрашивает Воровка книг. — Тебя. — Уверен? — Лизель переспрашивает, скрещивая руки на груди. Ей хочется услышать «Нет, не уверен, я передумал». Хочется услышать «Нет, я боюсь тебя». То самое: «Мне не нужна больная женщина». — Шутишь? — сдавленным голосом прошептал Оруэлл в ответ, обречено взглянув в хрустальные глаза. — Меня? — ещё раз переспрашивает Лизель, давая мужчине второй шанс на побег. — Лизель. — буквально за секунду осознав, что пытается провернуть та, он вздохнул, произнеся её имя. — Я смогу называть тебя по имени? Эриком? — Зусак задаёт по-истине глупейший вопрос, самый глупый, который пришел ей в голову. — Нет. — Не очень-то и хотелось, — прикусывая нижнюю губу, вздыхает женщина. — Лизель, — Джордж буквально вытягивает из неё ответ, заставляет посмотреть себе в глаза. — Это да или нет? — Это — да, — спокойно произносит она. — Но знай, Оруэлл, когда-нибудь я тебя предам. — Спасибо, что предупреждаешь заранее, — захохотал он. — Мне стоит у тебя поучиться. Он хохотал, потому что внутри мужчины бушевала буря эмоций. За весь день, да и месяц, он достаточно настрадался. И он даже не скрывает, что Оруэллу так и хотелось прижать Лизель в каком-то уголке зала, тогда, месяц назад, перед этим чертовым детективом. Показать, чья она. Сейчас хотелось повалить на кровать, вглядываясь в глаза-серые-стекляшки, расцеловать каждый оставленный им и не им шрам, медленно двигаться ниже, дальше, наблюдая. Чувствуя. Не холодно. Не дружески. Но Лизель целует первая. Джордж рукой обхватывает чужой затылок, приближая так к себе, припадая к бледным губам. Отвечает на поцелуй трепетно. Целует так, как никогда раньше не целовал. Сминает поочерёдно то верхнюю губу, то нижнюю. Переплетая языки и отстраняясь, переходя на шею. Мужчина покрывает легкими поцелуями всю кожу, аккуратно стягивая с Лизель рубашку, стараясь не задеть болящую руку. Мокрыми поцелуями спускается ниже…***
…Лизель поистине никак смотрела в потолок спальни. Голову переполняла буря эмоций: злость, страх, неизбежность чего-то страшного. Больше всего преобладал страх. Мерзкое ощущение, конечно, идти в пасть дикому зверю. Страшно за себя, за близких и даже далеких. Что будет дальше? На что она согласилась двадцатью минутами ранее? Отдать себя? Свою душу? Оруэллу? Или Дьяволу? Кто же знал? Только как назло, времени покопаться в своей голове не было. Срочный звонок, из самого Отдела по Делам Одарённых. Лизель слышала — это были сначала тихие вздохи. А потом серьезный, мужской голос, как у того сотрудника в очках, что был на той поимке Достоевского. Всего два слова, и Оруэлл сорвался с места, когда секундой ранее легко прислонялся щекой к животу Зусак. Что за два слова, из-за которых поздней ночью декабря весь дом Принципа Талиона стоял на ушах? Ответ прост: — Тонан мёртв. Они не планировали этого. По плану Небожителей всё было далеко не так. Это значило только одну, бодрящую разум, правду: план изменился. А значит, пришло время менять и их. Господин Тонан был обнаружен в своем доме, в одном из элитных районов Йокогамы, жестоко убитым. Выстрел в голову, украдена важная документация, в доме сплошной кавардак. И на стене, на самом видном месте, краской (а может, и кровью?) была выведена заглавная буква «И».«Информатор».
Третья сторона. Это неизвестный не помогал ни одной из сторон, будь то Принцип Талиона или Небожители. Действовал по своим правилам, одурачивал. Мешал, издевался. Когда Лизель спросила у Оруэлла, кто этот неизвестный, он пожал плечами: «Я скормил мафии информацию пользуясь посредником, возникшим из неоткуда. Почему не узнал, кто он? Я не мог».Не мог.
И теперь, собираясь в попыхах, в несчастные одиннадцать ночи, когда все работники уже сидят по-домам, Лизель с Оруэллом о чём-то говорили. Они обговаривали то, что не расскажут никому. Ни Мэри. Ни Шеве. И почему — только им одним известно. — Есть ещё кое-что, что я хотел с тобой обсудить. Это по поводу нашего дальнейшего плана. — Я слушаю. — Сама понимаешь, он не для посторонних глаз… — произнёс улыбчиво Джордж. ИАрка вторая «Принцип Талиона»
Часть вторая:
«Шут».