есть ли место на свете, где просто тихо? где на дереве нет говорящих кошек? я мечтала стать психом и стала психом. я — Алиса.
и я не могу так больше.
© Лилит Эдемская
— Не смей трогать Алису, — сказал Фрэнк разбитыми губами. — Не смей даже прикасаться к ней. Тварь, — последнее слово прозвучало, как плевок. Беллатрикс Лестрейндж расхохоталась, громко, безумно, но оскорбление не прошло мимо нее — она никогда не прощала тех, кто задевал ее или ее Лорда. Алиса не успела вскинуть палочку. Алиса приросла к месту от страха, потеряла подвижность, потеряла дар речи, не в состоянии поднять внезапно ослабевшую руку, не в состоянии произнести заклинание. Алиса вдруг стала бесполезной, хотя раньше была хорошим боевым магом и даже во время беременности ходила на патрули Ордена. Она должна была вмешаться, но вместо этого стояла и смотрела, как Фрэнк содрогается от боли под Круциатусом. Алиса никогда не видела, чтобы человеку было настолько больно. Как будто ему ломали все кости сразу — он кричал, захлебываясь своим же криком, но смотрел на нее — свою жену, которую хотел защитить. Алиса чувствовала себя предательницей. Она хотела закрыть рот ладонью — но не могла и этого. Хорошо, что Невилл остался у бабушки. Ему всего годик, нельзя, чтобы их сын пострадал. Ее сын — Алиса привыкла так думать: Невилл — ее сын. Не потому, что Фрэнк был плохим отцом — он был потрясающим отцом, он во всем помогал ей во время беременности, родов и младенчества сына, вставал к плачущему Невиллу по ночам, кормил его и укачивал, пока Алиса спала, нежась под одеялом, хотя именно Фрэнку нужно было утром на работу, а не ей. Фрэнк играл с Невиллом, уделял ему почти все свободное время, что не уделял жене, любил его, воспитывал хорошим человеком… Но Невилл был сыном Алисы — потому что он был слишком сильно на нее похож. Внешне, внутренне — он по мере взросления проявлял все больше черт, присущих его матери, и это льстило Алисе, как будто она оставила в этом мире очень важный след. Если ее убьет эта безумная женщина — останется Невилл, вместо нее будет расти, учиться в Хогвартсе… Если еще будет существовать Хогвартс. Нужно выйти из ступора. Нужно что-то сделать. Хоть что-то. Она не может быть настолько слабой. Она не слабая. Алиса Лонгботтом больше не была той тихой и застенчивой девочкой. Алиса изменилась, Алиса обрела силу. …Алиса сжимала в ладони волшебную палочку так, что костяшки пальцев побелели, и расширившимися от ужаса глазами смотрела, как Фрэнк падает на колени, а затем заваливается на бок. Он что-то шептал — она прислушалась, и ее захлестнуло то, что ей было столь необходимо. Ненависть. Фрэнк из последних сил хрипел «Алиса». Возможно, он хотел сказать, чтобы она бежала. Возможно, он хотел с ней попрощаться. Возможно, он хотел предупредить ее о чем-то. Неважно. Важно то, что ему было больно, чудовищно больно, и на пределе своих сил он произносил ее имя — это стало движущей силой, толчком, чтобы до того шокированная миссис Лонгботтом начала действовать. — Эверте Статум! — по мгновенному расчету Алисы, Беллатрикс от попадания заклятия должна была перелететь через их гостиную вверх тормашками и сломать себе шею об угол каминной полки. Но чертовка-Лестрейндж обладала поразительно хорошей реакцией — чересчур хорошей. Она увернулась, пустила заклинание в ответ, Алиса отразила удар Беллатрикс вовремя выставленными Щитовыми Чарами, прыгнула в сторону, и поняла, что терять ей нечего. Вокруг — война, теперь война пришла и в ее дом, так какой смысл сохранять чертов никому не сдавшийся порядок?! — Экспульсо! — взрывная волна пролетела по всей гостиной. Разбились статуэтки — некоторые отвратительные, подаренные то ли дедушкой Уликом, то ли Августой. Некоторые — драгоценные, но не из-за денег, заплаченных за них, а из-за воспоминаний. Фарфоровую куклу в голубом платье когда-то подарил ей Люциус… Но теперь Люциус — враг, а не тот мальчик, что был почти как старший брат. Не жалко. Беллатрикс успела заслониться Протего, но покачнулась от взрыва. Осколки хрустальной люстры, подаренной Гампами на свадьбу дочери, рассыпались по гостиной, как снежинки. Или как пепел. Алиса сжала зубы, думая, что не позволит Беллатрикс даже подойти к ней. Будь она проклята, эта Лестрейндж. Алиса использует против нее Непростительное, если она попытается навредить ей или Фрэнку. Она сделает это. Лучше уж Азкабан, чем смерть или потеря. Может быть, это просто? Аврорам разрешили использовать Непростительные заклятия, но Алиса — не аврор, она не получила профессию, чистокровной леди можно быть просто хозяйкой в доме, вдобавок она быстро забеременела, ребенок требовал много внимания, и Фрэнк не хотел, чтобы жена работала… Но Алиса знала это заклинание. Два слова. Коротких. Отрывистых. Потом — зеленая вспышка. Она видела это, когда такие чары летели в ее товарищей. Она сможет — и Беллатрикс больше не будет убивать людей. Алиса совершит благодеяние. Почти подвиг. Ее била дрожь, и это решило все, в корне изменив ситуацию. Если бы Алиса не сомневалась, у нее все могло бы получиться. Но ее рука дрожала, по спине тек холодный пот, и она только старалась быть решительной. — А-авада… — Круцио! Лестрейндж успела быстрее. Странно, что ударила не Убивающим — хотя нет, не странно. Алиса была ей нужна — были нужны те сведения, которые она могла от нее узнать, и Беллатрикс не любила убивать сразу, ей нравилось долго издеваться над жертвами, как кошке, которая играет с мышью, наслаждаясь ее болью и страхом, отпуская и ловя снова, чтобы потом, когда мышь устанет убегать, одним ударом лапы сломать ее позвоночник. Заклинание боли пронзило Алису, и она закрыла глаза, ожидая тех же невыносимых мучений, что видела у Фрэнка. Но боли не было. Кости не ломались, внутренности не выворачивались наизнанку, кожа не горела — все было слишком нормально. Все было слишком… спокойно. И самое удивительное — не был слышен хохот Беллатрикс, зато она слышала разговор каких-то людей — совершенно безобидно звучащие голоса, мужской и женский. Алиса открыла глаза, и увиденная реальность, представшая перед ней, оказалась совсем другой. Вокруг была не ее разгромленная гостиная, а что-то, напоминающее больничную палату. Она лежала под какой-то из кроватей, и говорящие между собой люди пока что ее не видели. Алиса осторожно и тихо поднялась, не производя лишнего шума. Увидела мужчину в одежде целителя и молодую девушку, приблизительно своего возраста, но едва их заметила, потому что на кровати была… она. Это была она, Алиса, это было ее лицо, ее черты, только старше, намного старше. Этой Алисе было примерно сорок лет. У этой Алисы уже намечались морщинки на лице, а в черных волосах сверкали седые пряди. И эта Алиса была мертва. Другая Алиса замерла от ужаса — снова. Потом бросилась к постели, где лежала она сама, уже не заботясь о тишине, и прижала пальцы к шее сорокалетней себя — пульса не было. Услышала голос с соседней кровати — мужской голос, произносящий что-то бессвязное, какой-то набор непонятных слов. Обернулась — и снова замерла, уже в третий раз, не веря увиденному. Фрэнк. Это был Фрэнк. Он тоже был старше, его лицо тоже тронул возраст, но это все равно был Фрэнк, только не такой, каким она его помнила. Его глаза утратили живость и ясность, они были затуманены безумием и непонятной безмятежностью — Алиса бросила мертвое тело и схватила Фрэнка за руки, встряхнула за плечи, но он лишь мычал что-то, смотря в сторону и не узнавая ее. Что с ним? Что с ней? Не с той, что умерла, а с ней, с живой Алисой. Где она? Черт возьми, что происходит?! Алиса отпустила руки Фрэнка и вспомнила о присутствии целителей, которые перестали разговаривать между собой. — Она умерла, — показала Алиса на другую себя. — Она умерла. Она — это я. Это — мой муж… Но ей почти сорок. И ему почти сорок. А мне двадцать один. Как это случилось? Почему я… — ей захотелось рассмеяться, громко и истерически, срывая горло, пока смех не превратится в сдавленный хрип, но сил у Алисы не осталось ни на что, кроме как присесть на свободную кровать и закрыть лицо руками. Последнее, что Алиса слышала от Фрэнка — собственное имя. Последнее, что она знала о нем — он всеми силами пытался ее защитить. Алиса залилась слезами, опускаясь на кровать боком. Ее мир рушился, ломался, рассыпался на осколки. Ей еще никогда в жизни не было так страшно. Так безнадежно страшно. Все тело била дрожь, по спине полз холод, сердце билось слишком быстро, из горла рвались рыдания, громкие и отрывистые, и разум отказывался слушаться. Разум терялся песком сквозь пальцы. Какой может быть разум, если она — здесь… где — здесь, Алиса еще не поняла. Белокурая девушка-целитель, отводящая Алису в сторону от мужа, показалась миссис Лонгботтом ангелом, спустившимся с небес. Она хотела послушно пойти следом за ней, почти веря, что та может ей помочь, но тут в Алису ударило очередное заклинание. Ее усыпили.***
Алиса видела сны о своей жизни, словно наблюдая ее со стороны. Вот маленькая Алиса хвостиком бегает за Люциусом, дергает друга за рукав и требует поиграть с ней в шахматы. Люциус кривится, но соглашается играть с Алисой, и она ставит ему мат. Впервые в жизни Алиса ставит Люциусу мат. Она смеется, громко и торжествующе, а Люциус, вместо того, чтобы обидеться на девочку, гордо усмехается и гладит ее по волосам, одобрительно что-то говоря. Что — Алиса не слышит, но ей достаточно улыбки. Вот одиннадцатилетняя Алиса сидит на табуретке перед Большим Залом — на ее голове красуется Распределяющая Шляпа. Шляпа думает долго, колеблется между Слизерином и Хаффлпаффом, а после почему-то меняет решение, явно рассмотрев в личности распределяемой что-то новое, и громко объявляет «Гриффиндор!» Растерянная и смущенная Алиса забывает снять Шляпу, так в ней и бежит под алые знамена, но вспоминает и возвращается обратно, сопровождаемая хохотом учеников. Люциус злобно шипит на тех, кто смеется за столом Слизерина. Вот первокурсница-Алиса — она знакомится с девочками-соседками по спальне, Лили, Марлин и Гестией. Пожимает им руки, улыбается и представляется сама. «Ух ты, как Алиса в Стране Чудес!» — говорит Лили Эванс. Вот Алиса на третьем курсе — они с Лили и Марлин приносят клятву на крови, разрезая ладони и касаясь порезов друг друга, смешивая кровь. Они хотят дружить вечно. Как Мародеры, только девочки. Вот Алиса на шестом курсе — она целует Лили, путается пальцами в ее рыжих волосах, раздевается, их тела сплетаются воедино на кровати в темной спальне. Вот Алиса — невеста Фрэнка, они идут к алтарю, улыбаются, меняются кольцами и клятвами верности у алтаря, и пусть это брак по расчету, пусть Алиса обещала Лили, что будет любить ее вечно, что бы ни случилось — в душе зарождается что-то теплое к Фрэнку, нежное, пахнущее белыми розами. Вот Алиса беременна; это не совсем вовремя, вокруг война, но ребенок есть, и это счастье — настоящее счастье. Фрэнк смотрит на нее, как на чудо, обращается, как с хрустальной, чуть не сдувая с нее пылинки, целует ее живот и старается выполнять все ее капризы. Вот Алиса держит на руках Невилла. Она была так счастлива родить его, Невилл стал смыслом ее брака с Фрэнком, связующим звеном между четой Лонгботтомов…***
Алиса широко распахнула глаза, приходя в себя на больничной койке. Судорожно вздохнула, попыталась вскочить — и поняла, что связана. Это пытки? Снова Круцио? Алиса сжала губы в тонкую нить, яростно сверкая глазами. Она не будет доставлять удовольствие Беллатрикс. Пусть делает с ней все, что угодно — Алиса не издаст ни звука. Лестрейндж придется убить ее, и Алиса подумала, что хорошо бы это случилось побыстрее. Она не такая храбрая, как Фрэнк. Вместо Беллатрикс над Алисой склонился мужчина. Его лицо было не злым — скорее уставшим и сосредоточенным, но Алиса все равно рефлекторно вздрогнула, вжимаясь спиной в кровать. Ей некуда бежать, у нее нет волшебной палочки, она безоружна, и это ощущение полной беспомощности и зависимости от других пугало и злило одновременно. — Где я? — спросила она. — В госпитале святого Мунго, — ответил мужчина. — В отделе недугов от заклятий. В особом отделе. Для… для душевнобольных. Душевнобольных? — Так вот почему Фрэнк был таким… Он сошел с ума, да? И я тоже? Нет, я умерла, — это чистейшее безумие, но Алиса видела все своими глазами. — Точнее, не я, а другая я, — поправилась она. — Та, которая была старше. — Вы хотите сказать, что вы — Алиса Лонгботтом? — колдомедик печально покачал головой. Он ей не верил. Кто бы на его месте поверил? Может, она правда не та, кем себя считает? — Беллатрикс использовала на мне Круциатус, — упрямо сказала она. — После этого я проснулась здесь. — Этого не может быть. Круциатус — не аппарация. Тем более, не путешествие во времени, — сказал врач. — Вы сами видели возраст покойной миссис Лонгботтом. Вы намного моложе. Как вы можете быть ею? Кто вы? Она нервно моргнула. Кто она? Кто она, если миссис Лонгботтом умерла? Кто она, всю жизнь пытающаяся быть не собой? Кто она, лгущая всем вокруг, неправильная, ненастоящая — кто она? Голос Фрэнка в голове надрывно-хрипло шепнул: «Алиса». — Я Алиса! — она почти сорвалась на крик. — Я Алиса Гамп-Лонгботтом! Я внучка Улика Гампа, я жена Фрэнка Лонгботтома, я мать… Невилла! — Алисе пришло в голову самое важное. — Где Невилл? Что с ним? Он в порядке? Умоляю вас, делайте со мной все, что угодно, но скажите, что Невилл жив и невредим! — в уголках глаз Алисы блеснули слезы. — Жив, — растерянно ответил врач. — Успокойтесь, он жив. С ним все хорошо. В палату заглянула белокурая девушка — та самая — и подозвала к себе целителя. Он подошел, и она что-то зашептала ему на ухо. Слушая ее, врач медленно менялся в лице, пристально глядя на Алису.***
— Миссис Люпин? Тонкс не сразу поняла, что обращаются именно к ней, так что одной из стажерок пришлось нервно улыбнуться и позвать снова: — Миссис Люпин, вас зовет к себе мистер Муди! До Нимфадоры дошло, что она теперь называется именно «миссис Люпин», и она повернулась на стуле, бросив заполнение документации. Хотя на самом деле Тонкс читала маггловский детектив, маскируя его за бумагами. На работе ей была важна не сама работа, а общение с людьми. Она вскочила с места, спрятав детектив, улыбнулась молоденькой стажерке (младше Тонкс всего-то на пару лет), и отправилась к Аластору, заранее нервничая и вспоминая, где могла накосячить, чтобы тот ее ругал — зачем же ему вызывать ее, кроме как ради выговора? Но Муди, вопреки уверенности Тонкс, не стал на нее кричать, а показал на ящик, стоящий рядом с его столом. — Вот, — как-то обреченно сказал он. — Твое новое задание. Ты по части конспирации, сама знаешь, здесь лучшая. Замаскируй это как-то. Спрячь подальше, и местоположение доложи только мне. Это очень опасные вещи, Тонкс, поняла? Никому о них не говори, и сама не трогай. — А что это? — поинтересовалась Тонкс, с любопытством глядя на ящик. — Неважно, — отозвался Муди. — Просто спрячь. — Это убивает? — не обратила внимания на его слова Нимфадора. — Это оружие, да? — Миссис Люпин! — сорвался Аластор. — Это неважно! Просто спрячь и все! Задание понято? — Понято и принято, — буркнула Дора, поднимая на удивление легкий ящик. — И будет исполнено.***
Она поставила ящик на пол в своем кабинете — пока не придумала, куда деть его еще. И, конечно же, открыла его — всем известна паранойя Грозного Глаза. Тонкс, как его любимая ученица и хороший физиономист, давно научилась понимать по лицу Аластора, насколько серьезно то, что он говорит. Если бы штука в ящике была действительно опасной, он вел бы себя иначе, начиная с того, что не доверил бы ее сохранность Нимфадоре, прекрасно зная свою протеже. Значит, это, чем бы это ни было, не убьет ни ее саму, ни кого-то другого. А раз не убьет, то почему бы не посмотреть? Тонкс восхищенно вздохнула, увидев маховик времени. Настоящий! А они все думали, что маховики были уничтожены во время сражения в Отделе Тайн! Но нет, вот он, маховик — а значит, можно что-то изменить? Вернуться во времени, и… спасти кого-то? Папу, например? Нимфадора едва не выронила маховик. Она может вернуться, найти отца и предупредить его об опасности, сказать, чтобы он никуда не уходил из дома и не оставлял маму, тогда он останется жив… Только нельзя вести себя неосмотрительно — маховик времени сложная штука, сначала нужно понять, как с ним обращаться, попробовать вернуться назад на пару минут, потренироваться, а потом уже спасать папу. Тонкс не имела права беспечно относиться к своей жизни — теперь, когда у нее самой был ребенок, и она не хотела оставлять Тедди сиротой. У ее сына должна быть мать. Та-ак, как же работает этот маховик? Тонкс взяла его в руки, и уже собиралась покрутить песочные часы вокруг своей оси один раз, но, стоило ей дотронуться до них, как часы бешено завращались от одного прикосновения кончиками пальцев, и местность вокруг Доры начала меняться, как будто она попала внутрь калейдоскопа. Интуиция помешала Тонкс выбросить маховик, наоборот, она сжала его крепче, понимая, что путешествует сквозь время, и сейчас эта вещь — самое ценное, что у нее есть; выбросит — потеряется и уже не вернется. Можно было попробовать остановить вращение часов, и Тонкс уже хотела попробовать, но тут они остановились сами, и вместо своего кабинета в Министерстве Магии, Нимфадора оказалась на улице — в лицо ей ударил холодный порыв пронизывающего до костей осеннего ветра. Вокруг были сумерки. Вечер. Не Лондон — точно не Лондон, потому что окружающие здания были максимум двухэтажными. Где-то в Лондоне — лето, солнечное и теплое, а здесь — осень, дома украшены к Хэллоуину, улыбаются кривыми ртами тыквы, смеются скелеты, взмахивают крыльями летучие мыши — это украшения магические, поняла Тонкс. Она не в маггловском городке или деревушке. Она среди жилищ волшебников. Только где? И, самое главное — когда? Тонкс стояла у одного из домов, незамеченная жителями городка в вечернем мраке. Она скользнула взглядом по светящимся окнам, и увидела счастливую семью — мужчина в очках держал на руках черноволосого ребенка, и, поцеловав в щеку огненно-рыжую женщину, пошел наверх, унося с собой малыша, а женщина начала раскладывать что-то на полках. Канун Хэллоуина, рыжая девушка, маленький городок, годовалый ребенок… Это Годрикова Впадина. Это 31 октября 1981 года. Это семья Поттеров, Джеймс, Лили и Гарри. А эта черная фигура в плаще, неотвратимо идущая по улице, как сама Смерть, обретшая телесные очертания… Это тот, кто придет за ними. Тот, кто убьет родителей, но падет, пытаясь убить ребенка. Неужели Тонкс будет просто смотреть, как они умирают? Как умирают те, кем она так восхищалась? Решение пришло мгновенно, пусть и было неправильным, и Муди потом оторвет ей голову, но Муди был далеко и в пространстве, и во времени, а Тонкс была здесь, и Лили Поттер была здесь, а Волдеморт шел медленно, уверенный, что никто не сможет от него убежать — Поттеры не знали о предательстве Петтигрю, и ничего не боялись, веря в своих друзей. Нимфадора сорвалась с места и бросилась в дом Поттеров. Фиделиуса на нем больше не было благодаря Хвосту, и внутрь она попала без препятствий, толкнув дверь. Лили в ужасе уставилась на невесть откуда взявшуюся испуганную девушку с розовыми волосами, которую раньше никогда здесь не видела, а Тонкс на секунду замерла, задумавшись о Джеймсе и Гарри, что были наверху. Успеет ли она до них добраться?.. Невозможно спасти всех, сказал однажды отец. Поэтому надо спасать тех, кого спасти реальнее. — Не бойтесь меня! — выдохнула Тонкс. — Я друг, я на стороне Ордена, вам надо бежать! Она подбежала к Лили и схватила ее за руку, сжав пальцы на ладони в том месте, где когда-то давно третьекурсница Эванс разрезала руку, скрепляя клятву на крови с двумя лучшими подругами. Она хотела увести Лили, заставить ее аппарировать вместе с ней, понимая, что ее мужа и сына забрать ей не хватит времени, а погибать Тонкс не хотела, потому что ее саму ждали муж и сын. Но, когда руки Нимфадоры и Лили соприкоснулись, все вокруг вспыхнуло разноцветными огнями, и маховик времени завращался снова, так же бешено, но в другую сторону. Тонкс цепко держала Лили, боясь, что та вырвется и потеряется во времени, но это закончилось быстро — перестало меняться все вокруг, и не было уже Годриковой Впадины — их окружали многоэтажки, движущиеся по шоссе машины и спешащие по своим делам люди. По взгляду на одну из афиш, сообщающую о гастролях знаменитого певца, Тонкс поняла, что они в двадцать первом веке. В лете двухтысячного года. — Подожди секунду, — попросила Тонкс Лили, доставая из кармана мантии сквозное зеркало. С недавних пор все волшебники пользовались такими, чтобы легко связываться друг с другом, не заморачиваясь с Летучим Порохом, совами и Патронусами. Сквозное зеркало чем-то напоминало маггловские мобильные телефоны. — Аластор Муди! — громко и четко сказала Нимфадора, глядя в зеркало и содрогаясь от страха при мысли, что он не ответит, или ответит то, что ей не понравится. Спустя миг в отражении зеркала появилось лицо Аластора — точно такое же, как и сегодня утром. Только выражение более сердитое, и глаз вращался быстрее, чем обычно — за рабочий день его уже успели довести. Из пенсии Аластор вернулся обратно в Аврорат, ему было спокойнее и легче снова работать, но нервная система у старого мракоборца была давно нарушена, а непонятливые сотрудники и стажеры лишь прибавляли ему проблем и беспокойств. И одной такой проблемой была как раз Тонкс. То есть, уже миссис Люпин. — Спрятала? — спросил Муди, и Тонкс чуть не закричала от радости — раз его волнует этот вопрос, значит, ничего не изменилось! Значит, в этом времени все точно так же! Но… стоило проверить. — Аластор, скажи мне, Гарри в порядке? — с замиранием сердца спросила Нимфадора. — А что с ним могло случиться? — удивленно спросил Грозный Глаз, и тут же нахмурился. — Тонкс! Ты что натворила?! Ты лазила в ящик, да?! Я же тебе запретил! Это очень опа… На полуслове Тонкс прервала связь. Снова взяв Лили за руку, как будто та была ребенком и могла потеряться, Нимфадора завела ее за угол дома, где их исчезновение не увидели бы магглы, и аппарировала. Они оказались в прихожей дома семьи Тонксов, где жили вчетвером — после пропажи и вероятной гибели отца Нимфадора не хотела надолго оставлять мать одну, да и ей всегда нужна была помощь Андромеды с Тедди. Здесь все было очень чисто и аккуратно — ни намека на беспорядок, никаких разбросанных вещей или пыли на поверхностях. Миссис Тонкс всегда пристально следила за домом, до педантизма соблюдая чистоту и порядок, даже статуэтки на каминной полке дотошно сдвигая так, чтобы они обязательно стояли ровно. Даже присутствие в доме маленького ребенка и его чрезвычайно неуклюжей молодой матери не сказывалось на обстановке жилища средней из сестер Блэк. — Располагайся, — радушно сказала Тонкс, отведя Лили в гостиную и усадив на диван — мягкий и удобный. — Я сейчас заварю чай или кофе… Ты чего хочешь? Или просто воды? Сока? Молока? — перечислила Нимфадора то, что было в холодильнике. — Или печенья? Тут ее сквозное зеркало завибрировало в кармане. Тонкс чертыхнулась — Муди точно не спустит просто так ее вопрос про то, в порядке ли Гарри. Вряд ли учитель понял все, что успела натворить его протеже, но точно понял одно: Нимфадора опять провинилась. — Извини, я на секунду, — жизнерадостно сказала Тонкс, — Меня убьют, а потом я вернусь. Она зашла на кухню, и вынула зеркало из кармана джинсов. Предчувствие не обмануло — Муди яростно вращал глазом во все стороны, счастье, что Нимфадора была далеко. Аластор никогда не применял насилие к своим ученикам, но… все бывает в первый раз. — Что ты сделала? — спросил Аластор. — А что я сделала? — как можно более невинно спросила Тонкс. — Я спрятала маховик у себя дома под Охранными чарами… — Не ври! — перебил ее Муди. — Думаешь, я твою ложь не распознаю? — он устало вздохнул. — Последние известия из госпиталя святого Мунго: во-первых, неизлечимо больная Алиса Лонгботтом скончалась во сне. Во-вторых — в ее палате оказалась двадцатиоднолетняя Алиса Лонгботтом, которая заявляет, что помнит только то, как Беллатрикс Лестрейндж ударила ее Круциатусом. Я же говорил, не трогай! Неужели так сложно, Нимфадора, ты уже не ребенок и даже не подросток, ну сколько можно… На этих словах Тонкс бесцеремонно прервала связь и отбросила зеркало на стол, заблокировав его заклинанием. Ну надо же. Алиса Лонгботтом. «Невилл обрадуется», — пришла в голову неуместная радостная мысль.