по волнам своих слез я уеду домой
путь окончится мой в километре нуля
отпусти меня — видишь, какая луна? мы с тобой навсегда останемся здесь
и отсюда уйдем.
♫ Ночные Снайперы — По волнам твоих слез
Жива. Она жива. Алиса выдохнула, проводя ладонью по лицу, подняла взгляд от дороги на небо — бледно-синее, с летящими по нему вдаль птичьими стаями. Воздух был чистым, свежим, почти холодным; Алиса вдохнула полной грудью и прикрыла глаза, вновь ощущая себя живой. Настоящей. Не призраком, не тенью, блуждающей после смерти в мире живых, невидимой, неслышимой и бесплотной. Алиса была из плоти и крови, она чувствовала дуновения легкого ветра, касающегося щек и коротких волос, чувствовала асфальт под ногами и запах костра, слышала шум машин на шоссе чуть дальше по улице… Алиса сжала пальцы на своем запястье и, шевеля губами, посчитала пульс, но считать было незачем, главное, что он был — ее сердце билось. Ее организм, как сказали в госпитале Святого Мунго, полностью здоров — в отличие от другой Алисы, что все эти годы находилась в больнице, безумная и никого не узнающая после жестоких пыток. В состоянии безумия ей наверняка было хорошо — двадцать лет Алиса жила в Стране Чудес, ей снились коты и кролики, и все остальное, она могла лишь гадать, что, а теперь — вернулась, и что ей делать с этим возвращением?.. Умирать Алиса не хотела — не смогла бы, не смогла двадцать лет назад, не смогла бы и сейчас. А жить… можно по-разному.***
Она узнала, что из Гампов в живых остался только дедушка. Улик. Он мечтал возвысить семью, помогая Пожирателям Смерти. Хитрый старик похоронил всех родных, а сам вышел сухим из воды… пока что. Вокруг Гамп-холла пожаром горели клены. Алиса остановилась, рассматривая их, любуясь тем, что так любила с детства, и лишь после продолжила путь. Поместье впустило ее без преград — Гамп-холл охраняла родовая магия, но она узнала в Алисе родную кровь. Улик сидел в гостиной, потягивая вино и глядя на огонь в камине, когда на пороге мрачным силуэтом ангела мести появилась его внучка. Бокал выпал из дрогнувшей руки, вино, разлитое по светлому ковру, напоминало кровь. Улик ошарашенно посмотрел на нее, и, заикаясь, выговорил: — А… А… Алиса?.. — Да, дедушка, — с кривой усмешкой ответила она, делая шаг ближе к деду. — Помнишь меня? Я — Алиса. Я — та, кому ты сломал жизнь, выдав замуж, словно племенную кобылицу для развода. Я — твоя кукла, твоя марионетка, твой инструмент… Доволен? Может, рад меня видеть? Был тебе полезен мой брак с Фрэнком? Много поимел с союза с Лонгботтомами? А от союза с Волдемортом? Услышав это имя, дед вздрогнул. — Стала твоя семья снова великой? Скажи, Улик Гамп! Стал твой род великим, когда все Гампы мертвы, а ты — надо же! — жив? Скажи мне, дедушка, ты счастлив? — с каждым словом Алиса приближалась, нависая над сидящим Уликом, заглядывая ему в лицо и впервые видя его страх. Или не страх — ужас. Панический и парализующий ужас. Дед трясся, как в припадке, протягивая руку, скользя кончиками пальцев по ее щеке и срывающимся голосом шепча: — Да… Ты Алиса… А…ли…са… — и его глаза закатились, а затем закрылись, и Улик бессильно сполз вниз, как тряпичная кукла. Улик Гамп умер. Его сердце не выдержало встречи с воскресшей внучкой. Теперь единственной из семьи Гамп осталась Алиса. И ей было абсолютно, совершенно, ни капельки не жаль.***
Она унаследовала поместье Гампов и все имущество Улика, представляя себя, как Алису Гамп — дальнюю родственницу, двоюродную племянницу мужа сестры бабушки Корделии, что приехала из Ирландии, а тезкой внучки Улика являлась по случайности. Документы оформить помог Аластор — и после того, как были улажены все бюрократические мелочи, Алиса заперла дверь Гамп-холла на замок, прижалась спиной к закрытой двери и тихо всхлипнула. Больше она никогда не выйдет из поместья. Как мисс Хэвишем — только свадебное платье надевать не станет, но дом не покинет до самого конца своих дней. Зачем? Алиса была, но Алисы не было. И лучше бы ее не было вообще.***
Несмотря ни на что, вернуться домой было приятно. Гамп-холл встретил блудную дочь пожаром кленов, скрипом половиц и запахами, такими знакомыми, что иногда ей казалось, что вот-вот из-за угла коридора выйдет бабушка Корделия, или мама, или Люциус, что был здесь частым гостем — тот самый светловолосый юный лорд без Черной Метки, каким Алиса предпочитала его помнить. Алиса вздрагивала, слыша шорохи — но это был ветер или мыши. Или домовые эльфы, здесь их хватало, и теперь по всем правилам они подчинялись Алисе. С ними Алиса поначалу проводила все время — домовики были шокированы таким вниманием от молодой хозяйки, как они ее называли, но им пришлось привыкнуть, что Алиса тискает их, как домашних кошек, и точно так же держит на руках. Эльфы смирились со своей участью и даже начали получать удовольствие. Алисе было скучно. Она выросла отстраненной от мира и витающей в облаках, но долгое одиночество выдержать не могла, и собственный приговор навеки запереться в доме иногда нарушала, выходя в сад — но только на заднем дворе, где ее никто бы не увидел. Алисы нет. Алиса умерла. А то, что есть еще одна Алиса, знать никому не обязательно. Сюжет, достойный Льюиса Кэрролла. Или Стивена Кинга — библиотека Гамп-холла пополнилась в отсутствие Алисы, и она спасалась от скуки и тоски чтением книг. Однажды, рассматривая книжные полки, Алиса случайно наткнулась на тот самый томик, что однажды ей подарила Лили на Рождество, когда они были юными и влюбленными, не думали, что жизнь поступит с ними так жестоко, и Алиса верила, что найдет в себе храбрость отказать дедушке, а Лили ничего не подозревала… или подозревала? Она говорила что-то такое про Люциуса и его друзей. Неужели Лили уже тогда знала? Люциус живой, но чужой, Лили — живая, но чужая. Фрэнк — живой, но… Обняв книгу, Алиса села прямо на пол, опираясь спиной о стеллаж, и залилась слезами. Еще один способ времяпровождения в последние дни — плакать. Алиса плакала, представляя себе, как ее слезы заполняют всю комнату, и она плывет в них, как по волнам моря. У нее больше никогда не будет такого Рождества. У нее вообще ничего больше не будет — и никого. Она — призрак этого дома. Навеки.