***
Самая дальняя кабинка в женской уборной неисправна. Робин сидит на унитазе, просверливает отверстие в стене и заглядывает туда, где Стив сидит на своем унитазе в самой дальней кабинки у мальчиков. Он играется с каким-то камнем. Робин стучит по стенке. — Эй, придурок, сработало! — Блять, это так крипово, Робин, — бормочет Стив. — Ты делаешь все для того, чтобы дети начали свою карьеру вуайеристов. — Я принесла шпаклевку, — объясняет Робин. — Я украла ее из подсобки. Когда мы закончим, мы просто… закроем ее. — Скажи мне, почему нельзя было это сделать в лесу? — шипит Стив. — Или днем? Здесь пиздец как холодно, чел. — Ты такая ханжа. — И что? — Стив стучит по стене просто для того, чтобы пораздражать. — Чего ты вообще хотела? Робин может чувствовать свою же ухмылку. Ей нечасто удается рассказывать Стиву о влюбленностях. Обычно, в Хоукинсе, это у бывшего пловца новая девушка каждую неделю. То есть, Робин очаровательная, но это не значит, что к ней прямо липнут девушки. Не то чтобы в Индиане круто быть лесбиянкой. Или, знаете, легально. Иногда есть маленькие нетронутые местечки в мире, где можно просто быть собой. Неважно, кто ты, откуда ты, ты просто существуешь. И всем посрать на то, с кем ты встречаешься. Это прекрасно, это чудесно. Лагерь Народных Сказаний одно таких мест. Забавный маленький лагерь посреди Вайоминга. Кто бы мог подумать? — Мы с Нэнси официально пара. — Нихрена себе! — Стив хлопает ладонью по стене. Его карие глаза выглядят зловещими через отверстие. Теперь она понимает, почему это кажется криповым. — Так держать, Робин! Нэнси такая клевая. — И красивая, и она слушает, когда я говорю, и она всегда держит меня за руку под столом, когда мы едим. Это пиздецки романтично. — Это звучит романтично, — голос Стива становится тоскливым. — Я рад за тебя, Роб. — Спасибо, придурок. Робин думает, что могла бы умереть, если бы у нее рядом не было Стива. Кто бы мог подумать, что бывший король выпускного и одинокая лесбиянка окажутся родственными душами? Платонические родственные души с большой буквы П, но тем не менее родственные души. Это какое-то божественное чудо, что их поставили работать вместе в Scoops Ahoy прошлой зимой. Новый торговый центр Хоукинса каким-то образ стал местом рождения эпической дружбы Стива и Робин, полной приключений. Они скурили какую-то сомнительную травку и оба испытали худшие трипы в своей жизни. После того, как их стошнило в туалете Старкорта, все просто вышло наружу. Робин лесбиянка. Стив так долго говорил, пытаясь ее подбодрить, что загнал себя в угол, и той ночью понял, что он бисексуал. Это все было очень судьбоносным. Судьба, рок, называйте, как хотите. Робин не может представить кого-либо другого на месте ее партнера по жизни. — Я так рада, что у нас есть совместная квартира, Харрингтон. Я рада, чтобы отправлюсь домой с тобой. — Мы могли бы переехать, — предлагает Стив. — Куда-нибудь, где более… открытые взгляды. Робин вздыхает. Их маленькое местечко не продержится вечно. — Я хотела бы, чтобы мы могли остаться здесь вечно. Поверить не могу, что какой-то конспиролог и его племянник непреднамеренно создали безопасный рай для геев. — Держу пари, что они знают, — мягко говорит Стив. — Блять… Не могу поверить, что это их последнее лето. — Это не может быть концом, — говорит Робин. — Эдди сказал, что конец, — говорит Стив. — Не знаю, в курсе ли отдыхающие… Знает ли Дастин. Это убьет его. — Может, Эдди боится им рассказать, — Робин улыбается, хоть Стив это и не видит. — Не думаю, что Эдди вообще чего-то боится, — фыркает он. — Он доставал тебя в последнее время? Стив молчит. — Стив? Вздох. — Не знаю. Он все дразнил меня. Это было игриво, думаю. Не думаю, что он пытался грубить. И он дал мне камень. — Камень? Стив просовывает что-то в маленькое просверленное отверстие. Оно падает и гремит по линолеумному полу. Робин поднимает его. — Оу. Это… симпатичный камень. С чего бы он дал это тебе? — Я не знаю, — говорит Стив. — Он игнорировал меня сегодня. Разве это не странно? Я типа, могу чувствовать его взгляд на себе, а потом он отводит взгляд, и весь день он уходил из комнаты, если приходил я. Я все еще жду, когда он отчитает меня за то, что помог мальчикам улизнуть. — Он вообще ничего не говорит? — Нет! — плачется Стив. — На самом деле это пипец как страшно. Наверняка он накаляет ситуацию. — Он меня уволит, — говорит Стив. — Он не уволит тебя. — Ты этого не знаешь, Роб! — Имей веру, Стив! — Легко тебе говорить! — шипит он. — Ты приезжаешь в лагерь и заводишь ебанную девушку. Я приезжаю в лагерь и меня именуют врагом штата! — Только вот штат — это Эдди, который, по факту, просто какой-то чел. — Он не просто какой-то чел. Робин ухмыляется. — Не просто? — Заткнись, — по-детски злится Стив. — И отдай мне мой камень. — Он немного острый, — говорит Робин, просовывая его обратно. — Знаю. Я подумал, что он мне угрожает. — Стив, ты такой тупой.***
Среда, 9 июля, 1986 В голову Эдди приходит мысль, что ему не придется извиняться перед Стивом, если он просто… никогда больше с ним не заговорит. Окей, да, это довольно низкий ход, но Эдди никогда не заявлял, что является храбрым человеком, когда дело касается такого. Он с радостью будет трусом, если это значит, что ему не придется видеть вопросительный взгляд Стива в очередной раз. Так что он фокусируется на пьесе. Репетиция идет час каждый понедельник, среду и пятницу. В самый раз, чтобы все чувствовали себя уверенно в своей роли. Вся постановка будет длиться всего лишь пятнадцать минут, когда все будет готово, но Эдди думает, что время, проведенное за кулисами, выстраивает персонажа. В некоторые дни они не прогоняют реплики. В некоторые дни они проводят мозговой штурм над идеями для костюмов или раскрашивают декорации, это пятнадцатиминутная сцена, но черт побери Эдди, если этим детям придется выступать перед менее-чем-абсолютно-охрененным фоном. Сегодня они красят. В основном потому, что сегодня очередь Аргайла помогать и он не под кайфом, но вполне может быть, учитывая то, как часто он в прострации. — Что с тобой сегодня? У Аргайла такой же механизм защиты, как и у Эдди. Он любит использовать юмор, чтобы уклоняться. Он любит вести себя глупо, чтобы уклоняться. Но он не тупой, и он довольно клевый чувак, когда он не в отключке в лесу, так что Эдди хочет подружиться с ним и узнать его получше. Аргайл трясет головой. — Не знаю, чувак. Я чувствую себя немного потерянным, знаешь? Я курю, и потом я чувствую себя хорошо, но потом я трезвею и чувствую себя хуево. Так что я опять курю. Но иногда я курю и все равно чувствую себя хуево, и даже Джонатан не заставляет меня чувствовать себя лучше. То, что есть у Джонатана и Аргайла, это что-то настолько странное и неописуемое, что Эдди гадает, гомоэротика ли это или просто платоническая привязанность в своей высшей форме. Это правда не его дело, чтобы спрашивать. И Джонатан слишком закрытый. Что-то подсказывает Эдди, что Джонатан не оценил бы, если бы он тыкал пальцами в его отношения. Так что он протягивает Аргайлу бочку с зеленой краской. — Ты должен попробовать небольшой перерыв. Аргайл давится от смеха. — Я серьезно, — посмеивается Эдди. — Просто на недельку. Посмотришь, понравится ли тебе. Аргайл не отвечает, но Эдди знает, что он не игнорирует его. Что довольно большой успех, насколько он может судить. Отдыхающие только-только начинают к ним присоединяться. Это не совсем обязательно, потому что Эдди и Уэйн против принудительных действий в любом виде, но обычно детям нравится быть частью их собственной постановки. Так что они присоединяются, и только когда Эдди думает, что все пришли и всем выдана работа, открывается дверь. Заливается свет, и он может различить силуэт Эл. Ее кудрявые волосы и синий комбинезон. Позади нее силуэт Стива, который пугает Эдди больше, чем легенды об оленеволке. На самом деле сейчас он мог бы встретить лагерного криптида с распростертыми объятиями, если бы это спасло его от Стива. Это плохая мысль. Трусливая. Эдди так часто чувствует стыд в последнее время, что это просто как будто прилипло к нему. Как будто он недостаточно быстро съел свой леденец, и теперь по его пальцам стекает голубой краситель. Вот так это ощущается. Стыд массово стекает по нему. Он уверен, что если бы у стыда был запах, то комната бы воняла. Дело в том, что Эдди не думает о себе как о плохом человеке. Никогда не думал. Он любит широкие жесты, кричать, быть чересчур драматичным и спорить с любым, кто заглотит наживку, но никогда не по-злому. Вид Стива вызвал что-то глубоко в Эдди. Что-то защитное и дикое, может, вроде мамы медведицы, защищающей своих медвежат. И хоть он и не думает, что пересек грань, он знает, что заставлял Стива чувствовать хуево в его первую неделю лагеря, и ему придется признать это. Вытянуть руку и схватить правду за горло, даже если она крутится и извивается, и пытается сбежать. Эдди думает, что его желудок, возможно, наполнен бурлящим дегтем. Стив шагает к нему и Аргайлу. Он берет кисть, как будто его даже не беспокоит то, что Эдди худший человек на планете, и просто начинает закрашивать один из листьев на огромном дереве, который они рисует. И вот в чем дело: может, Стива не беспокоит. Как бы то ни было, Стив хорошо скрывает то, что чувствует, хорош в том, чтобы делать выражение лица снова нормальным. Он сейф, который невозможно расколоть. Вот только, Эдди расколол. Он расколол его вчера, когда заставил Стива покраснеть. И затем в ту же ночь, когда он смотрел, как Стив моет посуду — дал ему камень. Ему нравится это. Нравятся эти трещины в броне Стива. Нравится то, что он иногда может что-то пробудить в нем. И блять, он пробуждает это тем, что мило себя ведет. Стив ответил Эдди и это привело Эдди в ебанный восторг, облокачиваясь на стойку раковины и смотря на Стива, до локтя в мыльной пене, смеющимся над его шутками. Возможно, он может дойти до этого, сам, несмотря на браваду, оскорбления и недоверие. Возможно, он может просто проглотить свой страх быть отвергнутым и извиниться, тогда это бы стало намного проще. Он открывает свой рот, делает глубокий, драматичный вдох. Стив на самом деле смотрит на него, с поднятыми бровями, как будто он ждал, чтобы Эдди заговорил, и, блять, это делает все только хуже, что, может, Стив нервничал, что, может, Эдди стоит просто подумать о ком-то кроме самого себя хоть раз, и, возможно, он на самом деле достигнет чего-то в жизни. На самом деле он ничего не говорит, потому что подходит Сьюзи. На ее джинсовой юбке немного яркой желтой краски. Она поправляет очки на носу и садится рядом со Стивом, достаточно близко, чтобы их лагерные футболки соприкасались. — У меня вообще-то кое-какие проблемы со сценарием, Эдди. — Оу, — говорит Эдди, без изящества. — Ладно. — Во-первых, — Сьюзи берет кисть и просто погружается в работу, — Это одна из самых мрачных пьес Шекспира, нет? Да ладно, запретная любовь, яд, суицид? — Это интересно, — Эдди понимает, что спорит с ребенком, когда эти слова выходят чуть более оборонительными, чем должны быть. Стив ухмыляется. Она маленькая. Это трещина, и она исчезает через секунду, но она была. Эдди не придумал это. — Это омерзительно, — решительно говорит Сьюзи. Эдди внезапно вспоминает телефонный разговор Сьюзи с ее отцом. — Это насчет твоих родителей? — Они узнают, что я врала, как только приедут на родительские выходные, — Сьюзи начинает красить немного хаотично. Немного зеленого попадает на Стива, но тот, кажется, не замечает. Эдди хотел бы, чтобы он не замечал. — Ты можешь просто не приглашать их на родительские выходные? — спрашивает Аргайл. Сьюзи бросает свою кисть на пол, еще больше краски разбрызгивается. — Еще ложь! — выкрикивает она, пугающая нескольких отдыхающих, которые делают облака из папье-маше прямо позади них. Комната пахнет клеем, краской, и женской яростью. — Я так больше не могу. Блять. Может быть, дело не только в пьесе. Стив берет контроль над ситуацией с мягким тоном. Это такой же тон, который он использовал для Эдди в лесу, когда он понял, что что-то не так. И сейчас что-то не так. — Эй, — Стив протягивает руку, костяшками гладя локоть Сьюзи, как будто боится сделать что-то другое. — Эй, Сьюзи, нам не обязательно врать. Тебе не обязательно врать. Мы все исправим вместе, ладно? Сьюзи шмыгает, с красным лицом, смущенная. Эдди думает, что, может, у них много общего. Они ненавидят разочаровывать людей. Они оба застряли между молотом и наковальней, и Эдди не может винить ее за то, что она расстроилась. И Стив милый. Он продолжает говорить со Сьюзи, мягко и нежно, но не снисходительно. Через несколько минут Сьюзи успокаивается. Она садится, ее спина прямая, как доска. — Ладно. Я знаю, что нужно сделать. Стив снова незаметно улыбается. Как будто он не хочет, чтобы кто-либо заметил его радость. Эдди не знает, почему он вдруг разбирает манерность Стива, почему это вообще, блять, имеет значение, когда это не так, совсем не так. — Что тебе нужно сделать? Сьюзи выглядит решительно. — Мне нужно расстаться с Дастибаном. — Что?!***
Стив помогает Эдди с ночным обходом. Он не спрашивает Эдди, можно ли ему, он просто делает это, потому что он надеется, что Эдди простит его за весь тот инцидент с охотой на криптида после отбоя. Эдди все еще избегает его. Он разделяет обязанности так, чтобы они не были в одном месте в одно время. Стив думает, что проебывался до этого, но в этот раз он реально конкретно проебался. Он думает, что отдал бы что угодно, чтобы Эдди просто снова на него посмотрел, даже если это будет со злобой. Глумление, угроза, блядский рык заставили бы сейчас чувствовать себя лучше, чем эта тишина, которая внезапно образовалась между ними. Он делает все обязанности по кухне, Эдди по ванной комнате. Стив заканчивает всего лишь в полночь, и он берет одежду, чтобы принять душ перед сном. Вот только, Эдди все еще в ванной. Он в последней кабинке, его ботинки пищат о только что протертый кафель. Пахнет лимонами. — Эдди? Мне можно принять душ? Молчание. Стив думает, что ему придется просто принять свой душ и столкнуться с последствиями позже, но до него доносится голос Эдди, абсолютно четкий в комнате с линолеумом. — У нас пиздец какая проблема, Стив. Стив даже не может отметить беспокойство в голосе Эдди, потому что он слишком занят, думая, что вот оно. Тот момент, когда Эдди избивает его в последней кабинке, превращая в мякоть, а затем вытирает его кровь. Он преувеличивает — катастрофизирует, называет это Робин — потому что где-то под ребрами он знает, что Эдди никогда бы не причинил кому-то физическую боль. Эта мимолетная мысль подталкивает его к тому, чтобы присоединиться к Эдди в последней кабинке. — Что такое? Эдди показывает на стену, и, блять, Робин зашпаклевала свою сторону, но никто из них не был настолько умным, чтобы подумать о шпаклевке стороны Стива. Эдди всматривается туда и кривится. — Ну, к счастью, та кабинка неисправна, и вообще не похоже на то, чтобы через это можно что-то разглядеть, но мне нужно будет созвать совещание. Блять, может даже вышвырнуть кого-то. Я не хочу, чтобы какие-то маленькие психи доставали девчонок. Стив вздыхает. Что ж, теперь ему придется сознаться, и Эдди, возможно, на самом деле врежет ему на этот раз. Особенно, если Стив не сможет правильно это объяснить и в итоге будет звучать как какой-то извращенец. — Возможно, я к этому причастен. Эдди поворачивается на своих каблуках. Писк его ботинок заставляет Стива вздрогнуть. — Что? Скажи мне, что я неправильно расслышал. Стив складывает руки на груди. — Мы с Робин просверлили отверстие, чтобы мы могли выбраться и поговорить посреди ночи. Только, когда мы не смогли встретиться в дневное время, э, и Робин украла немного шпаклевки из подсобки, чтобы мы могли каждый раз закрывать отверстие, знаешь? Но мы… Ну, мы забыли зашпаклевать мою сторону. Я забыл. Извини, Эдди. Эдди смеется. Ебать, облокачивается на ванную стену и смеется, слишком громко для середины ночи. Почти что жутко, но ямочка на щеке Эдди успокаивает Стива. — Пиздец ты странный, — говорит он. Злости нет. Он говорит это так, как будто делает Стиву комплимент. А затем, намного более тихим, кротким голосом, — Прости, что так плохо к тебе относился. Он просто смотрит на Стива со своего места. Его оленьи глаза осторожно всматриваются, как будто это, возможно, идеальное время для того, чтобы Стив ударил его. Типа, может, они оба катастрофизируют, особенно когда дело касается друг друга. — Спасибо, — говорит Стив. Что-то сходит с его плеч, напряжение или облегчение или радость, и ему легче улыбаться. Эдди улыбается в ответ, и Стив читает между складками улыбки, пытаясь найти то, что увековечит этот момент в его разуме. Потому что он хочет помнить это, даже если он не может определить, почему. — Так, у нас все хорошо? — спрашивает Эдди, прикусывая нижнюю губу. Потом он убирает зубы, и смягчает след языком. Стив хочет следить за этим движением снова, и снова, и снова. — Все хорошо, — говорит Стив. Теперь он прикусывает губу, просто чтобы удержать свои мысли на месте. — Хотя, наверное, нам теперь нужно разобраться, как быть с Дастином и Сьюзи. Эдди крепко зажимает глаза, как будто он забыл, что, скорее всего, ему придется доставлять финальный удар в виде небесно-голубого конверта. — Точно. Боже, когда летний лагерь стал таким сложным? Стив думает, что лагерь стал сложным тогда, когда он приехал. Или, точнее, тогда, когда Эдди вошел в дверь его хижины.