Дух запретной секции

Комната для заключения провинившихся членов клана располагалась в полуподвальном помещении, не имела окон и из мебели содержала в себе лишь низкую кровать, покрытую циновкой. Лань Ванцзи следовало провести здесь время до утра, чтобы после предстать перед старшими родственниками и объясниться. Таковы были слова дяди Лань Цижэня, который отдельно подчеркнул, что не может выслушать племянника сейчас, ведь в промежуток между девятью вечера и пятью утра он «глух». «Лучше бы в эти часы ты был слеп», — горько усмехнулся Ванцзи про себя, — «может тогда ты не заметил бы меня в библиотеке». В карцере было чертовски холодно. Не имевшая камина и не соприкасающаяся с отапливаемыми жилыми помещениями комната охладилась к ночи, ведь стояла уже поздняя осень. Одетый в обычные одежды для внутренних помещений Лань Ванцзи промучился всю оставшуюся ночь, стараясь согреться при помощи магии. К утру его духовные силы от этих действий, казалось, полностью иссякли, как и силы физические после совершенно бессонной ночи, проведенной в ознобе и ожидании неминуемого наказания. С облегчением он услышал звук отпираемой двери. Не стоило запирать его — Ванцзи никогда не покинул бы это место без разрешения. Впрочем, дядя имел все основания теперь не доверять ему. Он ощутил острый укол стыда. Разочарование, он вечное разочарование своего клана. Ещё было темно — в пять утра в это время года солнце ещё спало, в отличие от обитателей Облачных глубин. Лань Ванцзи понуро брел за сопровождавшим его адептом в резиденцию Лань Сиченя, размышляя о том, что известно брату, а о чем тот не догадывается. Юноша был готов молить всех известных богов о том, чтобы соглядатаи главы клана не узнали о существовании духа. «Надеюсь, тебе хватило разума и умений скрыться от них, милый Мо Сюаньюй», — с неожиданной для самого себя теплотой и в то же время тревогой думал Лань Чжань. Если о существовании запечатанного духа в самом сердце Гусу станет известно, призрака ждёт либо насильственное упокоение, что не самый плохой вариант для него, ведь тогда он имеет надежду на возрождение в этом мире, либо его уничтожение. Разумеется, никто из клана Лань в здравом уме не станет помогать духу обрести плоть при помощи темной магии. На это мог решиться только он, Лань Ванцзи, истинный сын своей матери. Ему непременно припомнят его мать сейчас. Ванцзи вошёл в резиденцию, стараясь держаться прямо. Глаза его сразу упёрлись в наполненный укором и праведным гневом взгляд Лань Цижэня. Брат, сидящий за столом в глубине комнаты, выглядел несколько растерянно. На лице его читалось: «Как же так, Ванцзи? Я не ожидал такого от тебя». «Прости, брат». Единственное, за что Лань Ванцзи хотел бы попросить прощения, так это за кражу ключа. Все остальные деяния, совершенные им после кражи, были настолько невообразимыми для него самого, что он не мог охватить сознанием всю меру своей вины, чтобы раскаяться в них. Его разум занимало лишь одно: о его грехах никто не должен узнать. Никто, никогда, под любыми пытками. Если бы усилием воли можно было не только совладать с дрожью, но и остановить прилив крови к щекам. Но нет, его лицо предательски горело. Пусть же думают, что это от стыда за воровство. А не оттого, что он вспомнил, как изгибался в оргазме на полу библиотеки, исторгая горячую сперму на свой живот. Допрос был невыносимо долгим. Обессиленный бессонной ночью, Ванцзи в сотой раз повторял, с какой целью пробрался в запретную секцию — поразительно, он практически забыл о том, какова была его изначальная цель, до встречи с духом. То, что цель молодой племянник преследовал благую, смягчило Лань Цижэня, а Сичень и вовсе кратко похвалил брата, правда, под недовольным взглядом дяди он быстро осекся. Итогом было решение о том, что Лань Ванцзи должен быть наказан двадцатью ударами плети. Сущие пустяки, должно быть, если сравнить с тем, как наказали Мо Сюаньюя. В мыслях Ванцзи постоянно возвращался к духу, и каждый раз его словно пронзало невидимым кинжалом, ведь он никогда уже не сможет попасть в запретную секцию — теперь и он сам, и библиотека будут находиться под постоянным надзором. А его рвение попасть туда неизбежно заинтересует родственников и поставит под угрозу безопасность призрака. Дух же, если его существование продлится ещё какое-то время, не сможет покинуть стены, ведь для этого ему нужно тело. Лань Ванцзи не надеялся, что заклинание могло сработать — в момент его сотворения он не увидел ни единого признака того, что это произошло. Все оставалось прежним, ни один поток ци в библиотеке не исказился. Возможно, требовались ещё какие-то действия, либо духовные силы молодого заклинателя были недостаточны. Если так, то Ванцзи был готов продолжить свое совершенствование до должного уровня, чтобы через несколько лет попытаться снова встретиться с духом, когда память о его преступлении начнет стираться и клан ослабит бдительность. Сможет ли Мо Сюаньюй ждать ещё так долго? Не иссякнет ли совсем его душа в тоске заточения? Мысли Лань Ванцзи прервал удар плети. Глаза заволокло багровым, а на губах появился металлический привкус, отвратительный до тошноты, но он не вскрикнул, не дернулся, продолжая принимать удары. … Восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Все было закончено быстро. Ещё до обеда Лань Ванцзи, предоставленный теперь самому себе, добрел до своей спальни и упал в кровать, полностью лишенный сил. Он не знал, сколько он проспал, но было уже темно, когда он с трудом разлепил ресницы. В комнате горела одна свеча, зажженная слугой, он же набрал ванну для молодого господина. Ванцзи приподнялся на локте, но рука предательски задрожала, и он снова упал на кровать, застонав от прикосновения постели к израненной спине. — Лань Чжань! — он снова услышал голос. Так значит, этот зов ему не приснился? Или он ещё спит? Ванцзи всмотрелся в темноту возле двери, откуда звучал голос, и обомлел. К нему на свет вышел Мо Сюаньюй. Живой, воплощённый в своем теле Мо Сюаньюй. Парень был обнажен, его гладкие длинные волосы распущены. На плечах Мо Сюаньюя было накинуто выцветшее шелковое полотно, в котором Ванцзи узнал штору из запретной секции. Судя потому, что его тело ниже пояса штора не прикрывала, Мо взял ее не для того, чтобы скрыть наготу. А для того, чтобы согреться — догадался Ванцзи, вспомнив, как сходил с ума от холода в карцере накануне. Как будто в подтверждение его мыслей Мо Сюаньюй стряхнул с кончиков волос остатки снежинок — на улице шел первый снег. — Ты замёрз? — вместо приветствия и каких-либо расспросов, прошептал Ванцзи. Мо кивнул, улыбнувшись лёгкой, очаровательной улыбкой. И, повинуясь приглашающему жесту Лань Ванцзи, скользнул под войлочное одеяло на кровати заклинателя, предварительно отшвырнув пыльную штору в сторону. И сразу, без лишних церемоний, прижался к полулежащему юноше обнаженной грудью. Ванцзи, не терпевший ни малейших прикосновений даже через многослойные одежды, сейчас ощущал сквозь тонкую ткань нижней рубашки тепло кожи Мо Сюаньюя, и это чувство словно обжигало его, но это был сладостный огонь. Он совершенно забыл про свои раны, все теснее прижимаясь грудью к человеку рядом, не решаясь прикоснуться самому, но страстно желая его прикосновений и объятий. Сюаньюй понял порыв юноши и закинул руку ему за спину. Лицо Ванцзи исказилось болью, он застонал сквозь стиснутые губы — рядом с Мо он не хотел или, скорее, не мог быть сдержанным, каким он был во время наказания, и все его страдание рвалось из него, рискуя вылиться криками и слезами. Ванцзи понял, что если даст волю себе сейчас, то вся боль, которую он запирал в своей душе долгими годами одиночества, может найти, наконец, выход, и это лавина накроет с головой их обоих. Поэтому он совладал с собой и позволил себе только тихо застонать. — Тебе больно? — встревоженно зашептал Мо Сюаньюй, и сам же ответил, — Я знаю, это больно. — Ничего, — стараясь говорить твердо, ответил Лань Ванцзи, но ответ его не был услышан: Мо Сюаньюй нежно коснулся губами его сухих губ в тот момент, когда слово сорвалось с них. Мо убрал руку с израненной спины Ванцзи, провел ладонью по его волосам, затем по лихорадочно пылающей щеке, поцеловал лоб юноши, кончик его носа, его темя. Он осыпал бы Лань Чжаня ещё сотней поцелуев, но увидел, что тот засыпает в его объятиях, и перестал тревожить, лишь аккуратно перебирал прядь его волос, пропуская между пальцев и наслаждаясь ощущением каждого отдельного волоска. Жить, чувствовать — это было счастье! Чувствовать у своей груди горячее дыхание юного друга — счастье вдвойне.