Маленький

В Метро не было безопасных мест. Не во всевозможно защищенном Полисе, не в вооруженной до крепких зубов Ганзе. В любую минуту, каждая станция могла тикнуть самой последней на жизненных часах всякого обитателя московской подземки. Но так всем людям известно о том, что они смертны, что умрут все, кого они сильно любят – так по-детски закрывая на подобного рода мысли глаза, кажется, что ничего такого страшного не может быть и не за что, никогда не будет. Были, тем ни менее, в Метро и такие места, от которых все человеческие существа старались держаться как можно дальше, при любой мало-мальской возможности обходя их стороной. И было еще одно. Единственное, которое абсолютно все предпочитали миновать побыстрее, насколько бы более долог и смертельно опасен ни был обходной путь. Там не было расплодившегося на поверхности кошмарного зверья, порожденных радиацией мутантов, жутких и безобразных тварин, достойных кисти Босха и пера Данте. Там не было вообще ничего. Никого. Не души. Казалось бы… *** Сложно сказать, когда они там появились впервые, эту станцию Метро, которую стараются даже не называть лишний раз вслух, всякий в своем уме обходит самой дальней стороной, незаметно для себя крестясь по-старинке. Музыкант с флейтой, молодой смешливый парень, и задумчивая, серьезная девушка с волосами белыми, как снег, которого никто не видел своими глазами уже почти целое поколение. Он играет так, как будто бы ему известно всё обо всех, и каждому он счастлив подарить надежду, которой можно незыблемо твердо поверить. Она способна так заглянуть в самую черную и страшную, самую мертвяще-холодную глубину души, что всем становится светло и тепло. Никто из тех, кто их видел, а после не забывал, выбравшись из прозрачного морока станции, одно лишь название которой пугает до дрожи, не мог затем объяснить того, почему потом на сердце становилось намного тяжелей и черней. Всего-навсего потому, что всякий сон безвозвратно рассеивается, кроме повторяющихся кошмарных сновидений, о которых и рады бы не вспоминать. Так и сложилась подземельная легенда о том, что увидеть Музыканта с Беловолосой не к добру, и что вскоре обязательно кого-нибудь потеряешь. Кого-нибудь, кого особенно любишь. Кого-то, кто тебе дорог больше всех на свете! Хотя какой теперь к черту свет, кроме электрического, и то не у каждого, и тем более не везде в метрополитене. Так однажды и выяснилось, что были такие парень и девушка на самом деле, погибшие среди прочих, во время бессмысленной бойни, устроенной не апокалипсическими чудовищами сверху, а своими, соседями, людьми. И не осталось в Метро человека, который бы не знал о двух совсем еще молодых людях, что пожелали хотя бы попытаться спасти даже вовсе не знакомых им, чужих людей ценой своей собственной жизни. Некогда существовавшая в действительности жизнь превратилась в легенду. О влюбленных. Такую легенду, которая переживает своего создателя Гомера, будь то древне-греческий гений или обыкновенный машинист московской подземки Николай Николаевич; и на десятилетия, и на столетия, как хотелось последнему. Реальность стала легендой-сказкой. Надежно спрятавшей ото всех самую сердцевину. *** Гомер искал тело Саши тщательно и тщетно. Однако «труп врага», к которому он ее больно ревновал, Николай Николаевич тоже бы не бросил гнить в общей куче раздутых кого из-за вируса, а кого от воды, тел. Но нигде он не увидел и его. Это обязательно должно было бы подсказать ему правильную догадку про их общую судьбу. Чего не произошло потому, что иное было слишком уж фантастично. Леонид же чего только не наврал! Если угодно, вдохновенно не насочинял, а то ведь про покойных, как говорится, только хорошее. *** Леонид с Сашей и сейчас в Изумрудном городе, если взглянуть на часы – в эту самую минуту. Он широко распахнул для них герметично закрытые двери в ту же самую секунду, как закрылись их глаза.