Часть 2
16 августа 2022 г. в 22:08
Тот же день. Дана
Как так получилось? Почему он побежал меня ловить? И зачем вообще приходил?
Я бежала как сумасшедшая, от страха за свою жизнь. Я слышала его голос в доме, но я не разобрала, о чем они с маменькой говорили. Если нас кто-нибудь сейчас увидит, то я очень сильно подставлю господина Джана.
— Учитель фон Дьерго… — я смущённо смотрела на брусчатку, почувствовав его тепло от пальто.
Он молчал. Словно не услышал меня. Сердце колотилось как бешеное то ли от бега, то ли от нахлынувших чувств. Немного погодя я-таки набралась смелости поднять голову. Мужчина неотрывно разглядывал меня с беспокойством.
— Господин Джан?..
— Дана… — мы начали одновременно и замолчали снова.
Я впервые открыто смотрела ему в глаза, не тайком, не искоса, как это бывало. Серо-голубые глаза оказались с мелкими карими вкраплениями, словно крупные породы в Балтийском море Кенигсберга.
— Позволь мне, Данарья.
Сердце ухнуло, как будто я только сейчас прыгнула со второго этажа. Он опустил взгляд и плотнее укутал меня, закрывая от ветра.
— Я знаю, что ты это понимаешь, но нам никак нельзя быть вместе. Вот уже две недели я не могу ни о чем думать, как о тебе. Сначала я думал, что поглощен твоим талантом, я видел в тебе юного себя. А после того поцелуя я словно сошел с ума. Дана, я, черт возьми, взрослый мужчина с кучей предрассудков и довольно мрачным взглядом на мир. А ты юная леди, будущее своей семьи. Я знаю, что не должен был тогда тебя целовать. Прости меня, ради Бога!
Его взгляд метался по моему лицу, он избегал смотреть мне в глаза. А я словно завороженная взяла его холодные руки в свои и слегка улыбнулась.
— Господин фон Дьерго, я правда люблю тебя, — несуразно и тихо произнесла я. — Наши отношения совершенно точно принесут нам только страдания и проблемы…
— Пойми, мы не сможем быть вместе сейчас. Но и хочу попробовать. Я хочу предложить… Я не знаю, как это назвать. В общем, я хочу тебя ждать. Когда ты закончишь академию, я хочу заключить помолвку. Я знаю, это слишком сильно — говорить такое, но если за эти два года чувства не исчезнут, то я клянусь, хочу попробовать быть с тобой.
Мое сердце упало куда-то в пятки, а потом рвануло в виски. Ноги подкосились, и я с силой сжала его руки. Я и мечтать не могла о том, что такое может быть!
— Дана, ответь. Хоть что-нибудь скажи!
А у меня слов не было. Я кое-как сдерживая слезы уткнулась ему в грудь.
— Я тоже буду вас ждать, господин Джан фон Дьерго, — едва слышно пробурчала я, пряча лицо в теплом шарфе. Он услышал, потому что крепко обнял.
Его сердце стучало так быстро. Я чувствовала его своей щекой даже сквозь жакет и шарф.
— Нам будет нелегко. Но обещай делать вид, что между нами ничего нет. Ни слова никому. Особенно про сегодня. Для всех, это извинение за то, что напугал тебя тогда в заброшенном доме.
— Я буду молчать, — нехотя мне пришлось оторваться.
— Я всегда знал, что ты умная девушка, — он поправил ворот пальто, закрывая мою шею от холодного ветра. — Нам нужно возвращаться. Не переживай, я все улажу.
На деревянных ногах я шла обратно. Маменька наверняка выпорет. А отец поднял всю стражу города, чтобы разыскать меня. Я была и счастлива, и печальна. Мое сердце разрывалось от страха и радости.
Но дома все оказалось страшнее.
Стоило нам зайти, как мать уволокла меня за волосы прочь, бросив пальто учителя на пол к его ногам. А он был холоден, словно только что не признавался мне в чувствах. Я слышала, как отец пробасил «Вон, из моего дома!».
Боженька, спаси и сохрани!
11 апреля 1922 года. Джан
Я знал, что так будет. Даны сегодня не было. А меня вызвали на ковер сразу же после работы.
И почему я не удивлен? Главное, чтобы они не забрали ее. А может так даже лучше?
После этой мысли мне стало тоскливо. Хоть я и не успел еще к ней привязаться, но я только набрался смелости ждать.
— Проходи, садись, — мадам Марьям была непривычно холодна, хотя я знал это ее состояние. Она почти в ярости и сейчас упорно сдерживается. — Догадываешься зачем я тебя позвала?
— Конечно же. Многоуважаемые Никольские считают, что я скомпрометировал их дочь? Или что?
— Это я у тебя должна спросить, — директор и тетушка в одном лице села за рабочий стол напротив меня.
— Если они хотят, чтобы это было так, то они меня и слушать не станут. Я не настолько выжил из ума, чтобы соблазнять детей. Дана призналась мне ещё в октябре, я ей отказал. Как и всем остальным. Я не идиот, чтобы лишаться работы. Ей всего 16!
— Твоя мать родила тебя в 16.
— Но и я — не мой отец. У меня нет дома, нет денег, я кутежник и ветреный мужик. Мне 25. Да, холост, но не настолько отчаявшийся, чтобы спать с ребенком!
— Зачем ты вчера сбежал с ней?
— Если бы мне дали возможность извиниться перед Данарьей, то ничего бы и не было.
— За что?
— За то, что напугал ее. Иначе как ее шугания от меня, избегания после моего приступа на пепелище, я не могу расценивать. Мне с ней работать, а она бегает от меня как пугливая лань.
— Я ничего не понимаю, а сбегать зачем? — тетя начинала оттаивать.
— А как вы себе представляете ситуацию? Я ухожу, меня окликнули, а Данарья из окна второго этажа выпрыгивает. Я поймал ее и в шоковом состоянии слышу: «Бежим». Я и побежал, сообразил уже опосля. Так я же ее потом и привел. Ничего противозаконного не было. Повторяю, я еще не выжил из ума.
— Ну, вы сами все слышали, — куда-то в пустоту сказала директор.
Дверь в архив открылась, и из нее вышли родители Данарьи. Я встал и едва поклонился.
— Здравствуйте, Алексей. Здравствуйте, Катарина, — я встал с места, уступая даме.
— Господа Никольские хотят забрать Данарью в другой пансионат. Я считаю, что для этого нет оснований.
— Почему она завала вас «Джан»? — внезапно спросила женщина.
— Наверное, потому что кричать «Господин фон Дьерго» гораздо дольше, чем просто «Джан», — я пожал плечами.
— Почему вы пришли к нам в дом? — дама не собиралась униматься, а у меня достаточно терпения отвечать.
— Потому что у меня достаточно смелости прийти напрямую и извиниться за свой приступ, которым, как я посчитал, напугал вашу дочь. А также скомпрометировать вашу дочь в вашем доме и с вашего позволения — не находите это слишком абсурдным? Я знаю, как я выгляжу со стороны, молящимся на пепелище. А Дана — девушка впечатлительная, и ее избегания плохо сказываются на ее работах. В Академии я не смог ее застать и принял решение прийти к вам в дом.
— Мне донесли, что она в вас влюблена. Что вы с этим будете делать?
— Я еще в октябре ее отверг. Нас с ней связывают только учебные отношения. Вчера мы с ней это еще раз обговорили. Она все понимает и ни на что не надеется, как она мне сообщила. Если вы так сомневаетесь, то я могу здесь при госпоже Марьям поклясться своим рабочим местом, что никаких отношений с ученицами я не строил, не строю и не собираюсь.
— Отлично, если будет хоть один прецедент Дана отсюда уезжает, а вы лишитесь своей работы, а также испортите репутацию художника.
— Я согласен. Мне скрывать нечего, — я деланно спокойно пожал плечами.
Они ещё о чем-то переговаривались, а я чувствовал спиной недовольный взгляд Алексея Петровича. Во мне скоро будет сквозная дыра, если не из-за дуэли, так из-за убийства чем-то холодным. Поэтому подошёл к нему ближе и вполголоса спросил:
— Я вам не нравлюсь? Или что мне ещё нужно сделать, чтобы очистить свое имя?
— Если моя дочь, единственная и горячо любимая, будет лить слезы по такому паршивцу как ты, то я тебе голову сверну вне зависимости от того любит она тебя или нет. Уяснил?
«То есть вы не против наших отношений?» — хотел бы спросить я, но в итоге выдал другое:
— Да уж, яснее ясного. Только и вы поймите, не я эту игру затеял. Я бы работал себе и бед не знал, если бы все сложилось иначе.
— Я свою позицию изъявил.
Понятно. Мать — строгая училка. Отец — слепой вояка. Природа решила отыграться и подарила им чувственную дочь, способную к состраданию и нежности. Это какое-то безумие!
Пожалуйста, пусть все это куда-нибудь исчезнет. Иначе я разорву всех на части, а потом покончу с собой!