Чайник, милый чайник

      — Эта Ёимия, конечно, просто нечто, — присвистывает Кэйа, когда они с Дилюком заходят в комнату, где будут ночевать сегодня.       — И не говори, — поддакивает Дилюк, стягивая перчатки. — Я-то думал ты много болтаешь. Но по сравнению с ней, ты великий немой.       Кэйа смеётся и просто валится на спину на ближайшую кровать, не утруждая себя раздеваниями.       Да уж. За сегодняшний день они, пожалуй, узнали всю историю жизни этой девушки. И её отца. И других родственников. И соседей. И соседей их соседей. И трёх инадзумских собак, пяти котов и одного хорька — на удивление не инадзумского. В общем, по части болтовни Ёимия кому угодно фору даст.       Да и не только по части болтовни, как выяснилось. В перерывах между восторженными рассказами обо всём на свете она бегала наперегонки с Рейзором и Эмбер — причём, даже выигрывала пару раз, шаталась по обочинам, выискивая какие-то палки и камушки для Альбедо, а всё остальное время катала Кли на плечах и показывала ей облака. И уж насколько Дилюку казалось, что он на ты со своей стихией, но ему и не снилось, что её можно воплотить в виде искр фейерверков — ярких и трескучих, таких же, как и хозяйка.       В общем, не впечатлиться новой знакомой было очень сложно.       — Мне и впрямь есть чему у неё поучиться, — выдыхает Кэйа и в ответ на заинтересованный хмык приподнимается на локтях, чтобы посмотреть на Дилюка. — Девчонка мало того, что умудрилась каким-то образом найти нам ночлег посреди чёртовых пустынных холмов, так ещё и уболтала хозяина на экскурсию по местным развалинам и бесплатный ужин для всех — а нас, на минуточку, семь человек! Стыдно признаться, но даже я бы такое не вытянул, — и, встретив в ответ скептически изогнутую бровь добавляет: — Не прибегая ко лжи и манипуляциям, само собой.       — Поучиться, может и стоит, — усмехается Дилюк. — Только вот главному всё равно не научишься, — в этот раз скептически изогнутая бровь у Кэйи, а пояснения — у Дилюка: — Ты при всём желании не станешь бойкой девушкой с татуировкой карпа в коротеньком кимоно.       — Карп в коротеньком кимоно? — хихикает Кэйа.       — Ты меня понял, — цокает Дилюк, снимая сюртук и аккуратно вешая его на спинку стула. — Даже если бы ты проделал один в один, всё, что делала сегодня она, мы бы всё равно ели собственную еду и ночевали в поле.       — Хочешь сказать, мои чары не такие эффективные? — наигранно оскорблённо выдыхает Кэйа.       — Так уж сложилось, — пожимает плечами Дилюк.       — Громкое заявление для того, кто сам под них попал, — лукаво склоняет голову на бок Кэйа.       — Кэй, ты прекрасно знаешь, что я под твои чары не попадал — раздевайся, — кивает тот ему.       — «Под чары не попадал» и «раздевайся» в одном предложении, — ахает тот. — Каков наглец.       Дилюк лишь самую малость закатывает глаза и посылает ему взгляд, в котором кратко и ёмко упаковано не придуривайся, ты понял, что я имею в виду. Кэйа так же мимолётно насмешливо закатывает глаза и встаёт, чтобы наконец снять дорожную накидку, перчатки и ремни. Когда на нём остаются только штаны и рубашка, он устало разминает шею и тянется, чтобы расслабить уставшие за день мышцы. И чувствует, как руки Дилюка скользят ему на талию — тот обнимает его со спины. Не заигрывает, не пристаёт. А просто тепло прижимается и кладёт подбородок ему на плечо. Кэйа довольно жмурится и трётся щекой о его висок.       — Я надеюсь, что ты и правда понимаешь, — тихо говорит Дилюк. — Ты, конечно, самый обаятельный и привлекательный, — не без иронии в голосе говорит он, и Кэйа тепло усмехается, — но это всё… — очень широким мазком описывает он свои чувства, — родом из тех времён, когда твоих чар и в помине не было.       Кэйа гладит ладонями его сильные руки и прижимает их к себе ещё крепче.       — Из времён нашей юности беспечной? — усмехается он. Дилюк утвердительно хмыкает. — Догадываюсь. Но мы с тобой так-то ни о чём таком ещё не говорили…       Кэйа замолкает. Слушает размеренное дыхание Дилюка у своего уха — тот не торопится его отпускать — умиротворённо прикрывает глаза, нежась в тепле его объятий. И следующие слова как-то сами срываются с языка:       — Лет из шестнадцати, да?       Ещё не говорили. Но что мешает поговорить сейчас, раз уж речь зашла? Им всё равно никуда не надо, впереди ещё целая ночь — и тем более эту тему Дилюк поднял сам.       — Почему именно шестнадцати? — удивляется тот. Но тон его вполне спокойный и, кажется, он совсем не против дальнейшего развития этой темы.       — Потому что в семнадцать все мои чары уже были на месте, — фыркает усмешку Кэйа, и Дилюк слегка бодает его в ответ. — Да шучу, — говорит он, а потом добавляет уже мягче: — Просто я всё понял в шестнадцать.       — О, — так же мягко выдыхает Дилюк. Чуть подумав, он качает головой: — Нет, я скорее в семнадцать.       Кэйа усмехается и снисходительно качает головой:       — Мои или твои семнадцать, Люк?       — Мои.       — Ну вот. А шестнадцать — мои, — хмыкает он. — Получается, примерно в одно время?       Точно, полгода их разницы в возрасте. Их осознания собственной влюблённости вполне могли совпасть. Дилюк удивлённо хмыкает.       — А… почему ты тогда молчал? — осторожно спрашивает Кэйа. Дилюк вздыхает.       — А ты?       — Нет уж, Люк, — мягко усмехается Кэйа. — Я первый спросил.       Дилюк вздыхает ещё более тяжко. Но не убегает, не отстраняется. Собирается с мыслями и мнёт в кулаке рубашку Кэйи. Тот легонько поглаживает его руку кончиками пальцев в ожидании ответа.       — Да потому что я потом не один месяц убегал от этих чувств, как от огня, — наконец говорит он.       — Иронично, — хмыкает Кэйа, намекая на его пиро-способности.       — Не дразнись… — как-то слишком уязвимо просит Дилюк. У Кэйи беспардонно щемит в груди, и он скорее поднимает руку, чтобы погладить его по щеке:       — Не дразнюсь. Правда, — почти шёпотом заверяет он Дилюка. И действительно не дразнится. Защищается, непроизвольно. Потому что ощущает себя таким же безумно уязвимым. Он чувствует, как Дилюк льнёт к его ладони, и сердце щемит с удвоенной силой. — А… почему убегал? — решается спросить он.       — Давай я тебе просто скажу братья, а ты сам всё поймёшь? — снова вздыхает Дилюк.       Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Дилюк имеет в виду. С его на тот момент правильностью, прилежностью и благородством влюбиться в того, кого звал братом, вероятно, казалось кошмаром наяву. Сложно представить, сколько самобичевания он пережил и на какой степени отрицания как долго находился. Кэйа лишь понимающе хмыкает и утешающе гладит его по руке.       — Твой черёд, — просит Дилюк.       — Ну, я от своих не убегал, — говорит Кэйа и тоже, почему-то, без вздоха не обходится. — Осознал, принял, смирился. Но вот чтоб озвучить их… Скажем так, я предполагал твою братскую дилемму по этому поводу… — хмыкает он, а потом ненадолго замолкает, не уверенный стоит ли сейчас это упоминать. Но в итоге всё же решается: — Но я думаю ты догадываешься, что была и другая причина.       Он поворачивает голову к Дилюку и тот ослабляет объятия, чтобы заглянуть ему в глаза. Кэйа не хочет сейчас развивать эту тему. Не хочет даже произносить слова моя тайна. Но промолчать о ней вовсе показалось ему какой-то невыносимой трусостью. Он надеется на понимание Дилюка. И тот не разочаровывает.       — Догадываюсь, — тихо произносит он. Лицо его спокойно, тон самую малость печален.       — Можно мы пока в это не полезем? — тоскливо сводит брови Кэйа. — Не сегодня.       Дилюк лишь снова тянет его ближе к себе и прижимается щекой к его щеке, будто успокаивает.       — Как скажешь, — говорит он. — Всему своё время.       Кэйа улыбается, легонько покачиваясь в его руках, и чувствует себя так легко и спокойно, как, пожалуй, никогда прежде. Неужели они правда способны обсуждать такие вещи так цивилизованно? Так откровенно и по-взрослому. Просто что-то невероятное. Кэйа очень горд за себя с Дилюком, слегка не верит в происходящее и очень не хочет, чтобы эти нежные откровения прекращались. Поэтому спрашивает:       — А можно я тогда ещё понаглею?       — Ну понаглей, — насмешливо фыркает Дилюк у его уха.       — Раз уж зашла речь, хочу ещё кое-что узнать о тех прекрасных временах.       Дилюк усмехается и мягко целует его в скулу:       — Что тебе рассказать?       И от этой простой ласки, смешанной с беспрекословным потаканием его прихотям, Кэйе хочется расплыться совершенно непрезентабельной ванильно-романтичной лужицей. Но он всё же держит свою человеческую форму. Хоть и с большим трудом.       — Ты помнишь, как ты осознал, что это… — он понимает, что ну никак не может произнести следующую фразу серьёзным тоном, поэтому совершенно по-клоунски понижает голос, и словно какой-нибудь дядюшка, неловко интересующийся у племянницы «ну что, жениха-то нашла?», произносит: — явно не братские чувства?       Дилюк в ответ тычет его под рёбра, и Кэйа смеётся, прекрасно понимая, что заслужил. И судя по ответной усмешке, Дилюк тоже всё понимает и не злится. Ну не разговор, а просто форменное безобразие. Восхитительное такое.       — Помню, — кивает Дилюк. — А ты?       — О, я до конца своих дней не забуду! — хмыкает Кэйа. — Там всё было очень даже эффектно.       — Да? — заинтересованно хмыкает Дилюк. И замолкает, судя по всему, ожидая пояснений. Кэйа смеётся и возмущённо тычет его пальцем в запястье:       — Э, нет. Правила те же. Я первый спросил. Меняю рассказ на рассказ.       — Что ж, хорошо, — соглашается Дилюк, наконец отпуская его. — Только давай хоть сядем что ли. Обниматься с тобой, конечно, приятно, но ноги просят отдыха.       День и правда выдался долгий, и отдыха просят не только ноги, но и всё тело, если уж быть честными. Так что Кэйа поддерживает это предложение с исключительным энтузиазмом. Кроме того, обниматься можно и сидя — а ещё лучше лёжа. Что он и озвучивает Дилюку. Тот с усмешкой соглашается, но предлагает в таком случае сперва сразу приготовиться ко сну.       Они расходятся в разные стороны. Стягивают сапоги, переодеваются в то, в чём можно спать, перецепляют Глаза Бога. Кэйа вынимает серьгу из уха, Дилюк перевязывает хвост. Они убирают вещи, проверяют документы на завтра, заводят часы. Приводят в порядок последние мелочи. И наконец снова сходятся у одной из кроватей.       Задумчиво оглядев предмет мебели перед собой, Дилюк складывает руки на груди, а Кэйа упирает в боки. Они переглядываются.       — Не поместимся, — заключает Дилюк. Кровать и правда до ужаса узкая и не слишком крепкая на вид. Вторая, впрочем, точно такая же.       — Побольше оптимизма, господин Дилюк, — с усмешкой качает головой Кэйа. — Давай хоть попробуем.       Тот скептически изгибает бровь.       — Ты не подумай, я не предлагаю так спать, — говорить Кэйа. — Чуть-чуть поболтаем и я уйду на свою.       — Кровать не станет шире от того, будем мы на ней спать или нет.       — Ой, ну не бубни, — закатывает глаза Кэйа. — Ложись давай, я как-нибудь пристроюсь, — и уже настойчиво подталкивает его в спину.       Дилюк смотрит на него с нескрываемым скептицизмом, но всё же ложится — на спину. И занимает собой абсолютно всю кровать. Кэйа оценивающе склоняет голову в бок и задумчиво хмыкает:       — Ага. А если на бок?       Дилюк поворачивается лицом к Кэйе и подпирает голову рукой. Места, конечно, прибавляется, но не то чтобы ощутимо. Кэйа сосредоточенно сдвигает брови, становится одним коленом на кровать, а потом как может укладывается рядом с Дилюком. Лицом к лицу, прижавшись вплотную, одной рукой крепко цепляясь за его плечо, чтобы не свалиться — и, чуть подумав, до кучи закидывает ногу ему на бедро. Получается как-то угловато, некомфортно и ни капли не романтично. Дилюк растеряно хмыкает, но всё же прижимает его за талию покрепче, правда, больше просто из страха, что тот сейчас соскользнёт в небытие. Пару секунд они молчат.       — Мда, — заключает Кэйа. — Что-то как-то нет.       Дилюк невольно усмехается:       — Да уж.       — Так. Может тогда… повернись ко мне спиной? — предлагает Кэйа, убирая с него ногу.       Пространства для манёвра категорически мало, так что Дилюку сперва приходится встать и только потом уже лечь, как было велено. Кэйа прижимает его к себе, немного ёрзает, чтобы устроиться поудобнее и задумчиво хмыкает.       — Уже лучше, — делится мнением Дилюк. Всё ещё не хорошо, но явно лучше.       — Лучше-то лучше, — соглашается Кэйа, — но я только что понял, что не слишком хочу разговаривать с твоим затылком.       — Ну давай тогда поменяемся, — предлагает Дилюк. — Ты ко мне спиной ляжешь.       Кэйа цокает:       — Чтобы ты с моим разговаривал? Не хочу, чтобы никто ни с чьим затылком не разговаривал.       — Мне кажется, как минимум одно «не» в этом предложении лишнее, — задумчиво хмыкает Дилюк.       — Ай, ну тебя, — отмахивается Кэйа, отпуская его и вставая.       Он опускает одну руку на пояс, а второй задумчиво сжимает подбородок, внимательно оглядывая Дилюка. Тот снова разворачивается к нему лицом и подпирает голову рукой. И после примерно минуты его тяжёлых раздумий предлагает:       — Кэй, может просто сядем?       Но тот категорично взмахивает рукой и продолжает изучать его задумчивым прищуром. Дилюк лишь пожимает плечами, решая не мешать чужим стратегиям. Они тут, всё же, не судьбы мира решают, и в конце концов ему даже интересно, как Кэйа сможет со всем этим развернуться — тому всегда было не занимать изобретательности.       Проходит ещё минута или две, и Кэйа вдруг озарённо хлопает, самую малость испугав задумавшегося Дилюка.       — Понял. Сейчас всё будет в лучшем виде, — радостно сообщает он. Дилюк качает головой, но всё же делает взмах рукой, мол, я весь внимание. — Так, ложись на спину, — кивает ему Кэйа. Дилюк ложится. — Сдвигайся влево, насколько можешь.       — В смысле, за пределы кровати? — уточняет Дилюк, потому что левее только пропасть, бездна и пол. Кэйа утвердительно хмыкает. Дилюк скептически хмурится, но сдвигается в бок на пару сантиметров.       — Ещё, ещё, — машет ему Кэйа. Дилюк отползает ещё на пару и хмурится ещё скептичнее. Кэйа закатывает глаза: — Пока не почувствуешь, что вот-вот свалишься.       — Кэй… — совсем уж скептично изгибает бровь Дилюк. А тот лишь сильнее закатывает глаза:       — Так надо, — говорит он. — Доверься мне.       Дилюк тяжко вздыхает, но всё же делает, что велено — свешивает почти половину своего тела с кровати. И переводит на Кэйю вопросительный взгляд. Тот удовлетворённо хмыкает.       — Так, а теперь наклоняйся вперёд — как будто поворачиваешься на бок, но не поворачивайся.       Дилюк уже не знает откуда ему брать дополнительный скептицизм, чтобы вкладывать его в свои взгляды, но всё же слушается. Кэйа сосредоточенно смотрит на это и, когда Дилюк достигает в своём наклоне нужной точки, командует:       — Всё! Замри! Вот так, — он выставляет руки вперёд, будто художник, который поймал нужную позу и просит модель не портить её.       — Пока что, это самый неудобный из всех вариантов, — на всякий случай сообщает ему Дилюк, но угол держит.       — Это потому что мы ещё только на полпути, — говорит Кэйа, уже снова вставая одним коленом на постель рядом с ним. — Моя очередь.       И на следующие секунд двадцать Дилюк совершенно теряется в пространстве, потому что Кэйа начинает активно перекладывать свои и его конечности в какой-то одному ему понятной последовательности. Цепляется одной ногой за колено Дилюка, сдвигается куда-то вниз, потом двигает его руку себе под голову, потом обнимает за бок, потом снова сдвигается вверх, тянет вторую ногу Дилюка себе на бедро. В процессе как-то умудряется придавить собственный длинный хвост локтём Дилюка и больно за него дёрнуть. Но на попытку Дилюка исправить ситуацию категорично шлёпает его по руке, чтобы не сбивал систему, самостоятельно освобождает этот самый хвост из неприятного положения и, откинув его куда-то на подушку продолжает всё так же сосредоточенно собирать свой человеческий тетрис. Ещё чего-то куда-то ёрзает, двигает, трижды перекладывает одну и ту же руку Дилюка с места на место, сдвигается то вниз, то вверх, и даже чуть не дёргает себя за хвост ещё раз.       И вот, когда Дилюк уже думает, что пора бы спросить, точно ли у него всё идёт по плану, Кэйа вдруг утыкается носом ему в шею и выдыхает исключительно довольное:       — Всё! Готово!       Дилюк секунду соображает. Кое-как оглядывает себя. И удивлённо хмыкает.       Грубо говоря, он лежит на спине, а Кэйа прижимается к нему сбоку, уткнувшись носом в изгиб его шеи. Но так как они при этом ещё всё же уместились на этой невообразимо узкой постели, и Кэйа не просто так руками и ногами две минуты раскидывался, всё гораздо сложнее. Дилюк всё ещё лежит под тем же углом, в котором его остановил Кэйа на этапе подготовки, но теперь, благодаря дополнительной опоре в виде, собственно, Кэйи — это вполне себе комфортный угол. Сам же Кэйа лежит в опасной близости от края, но одна рука Дилюка специально уложена ему на спину для подстраховки. А ещё их ноги плотно сцеплены совершенно непонятным Дилюку образом — есть шанс, что как раз на этом всё и держится.       Но самое удивительное, что при всём при этом, лежат они действительно удобно и вполне уютно. В том смысле, что в такой позе можно действительно расслабиться и наслаждаться объятиями друг друга, а не думать о том, что лишний глубокий вдох может привести к катастрофе.       — Ну как? — гордо интересуется Кэйа у притихшего Дилюка.       Тому удаётся только восхищённо хмыкнуть. Кэйа очень довольно усмехается и не менее довольно тискает его — но в меру возможностей, конечно.       — Ну что ж, — говорит он, щекоча шею Дилюка дыханием. — Мы легли. Я готов. Рассказывай.       — Ох, — выдыхает Дилюк, который за время их мышиных копошений уже успел подзабыть зачем они вообще укладывались и немного подрастерял лиричный настрой. Но он всё же дал обещание, да и историю Кэйи хочется послушать. Очень хочется послушать. Так что он прочищает горло и, сосредоточенно глядя в потолок, начинает: — Как я всё это понял?.. Совершенно случайно, если честно. И крайне неожиданно.       — Да я тоже, — подбадривает его Кэйа. — Поподробней давай.       Дилюк пару секунд думает, а затем ласково запускает пальцы в его волосы, и легонько массирует ему голову. Кэйа прикрывает глаза, блаженно вздыхая.       — Ну… примерно вот так, — усмехается Дилюк.       — А? — пространно спрашивает тот, отвлечённый приятными ощущениями. Но стоит Дилюку убрать руку, чтобы вернуть ясность его разуму, разочарованно выдыхает: — Ну эй, ты чего перестал?       И, неожиданно даже для самого себя, Дилюк вдруг мягко-мягко смеётся:       — Архонты, один в один вот так.       — Так, я жду пояснений, — довольно фыркает ему в шею Кэйа.       — В общем, — хмыкает Дилюк, осторожно поправляя его в своих объятиях, чтобы не сползал. — Был самый конец лета. Я точно помню, потому что была такая прекрасная погода и мы с тобой хотели сбегать искупаться до заката, — сами собой пробиваются ностальгичные нотки, — но засиделись над какой-то очень упрямой темой, которую ты в упор не понимал. По математике, кажется… Или по алхимии?.. — задумчиво хмыкает он. Само собой такие подробности уже ни капли не важны, но Дилюк искренне пытается восстановить в памяти тот вечер, вот в голову и лезут даже такие бессмысленные мелочи. — Не важно, общем, — наконец отмахивается сам от себя он. — Суть в том, что я тебе часов пять пытался её втолковать, но ни в какую. В итоге какая там речка — уже даже стемнело, а мы всё сидели.       — И ты подумал, вау, какой бесполезный дурачок, так бы и поцеловал? — хихикает Кэйа.       — Нет, дурачина, — Дилюк возмущённо щёлкает его по уху, так как по носу сейчас не попасть, а потом бурчит вдогонку: — И никакой ты не дурачок, там действительно что-то сложное было.       — Ты себя хоть слышишь? — смеётся Кэйа, привычно потирая ухо, которое не так уж и пострадало.       — Будешь перебивать, не буду рассказывать, — грозит ему Дилюк.       — Ой злой, ой вредный, — лишь пуще веселится Кэйа. Но в ответ на возмущённое ворчание чмокает его под челюстью и обещает: — Всё, всё, молчу. И внимательно слушаю.       Дилюк ещё немного бубнит для порядка, но в итоге всё же продолжает:       — Ну и вот. В конце концов ты начал канючить, что уже поздно и пора спать. А я хотел посидеть ещё, потому что… — он мнётся к концу предложения и капельку недовольно вздыхает.       — Потому что уйти с поражением это катастрофа, — подсказывает Кэйа.       — Ну, в общем-то да, — благодарно усмехается Дилюк. — Но ты стал говорить, что у тебя уже голова болит и что уснёшь прямо тут… и конечно же драматично сложил руки на столе и уронил на них голову, делая вид, что сейчас помрёшь, — он произносит это тоном человека, который сталкивался с таким не раз и не два, и уже просто смирился. Кэйа исключительно довольно усмехается. А Дилюк снова чуть вздыхает и продолжает: — Ну и я сжалился. Потому что ну как над тобой не сжалиться — вдруг правда голова болит, вон я тебя сколько часов промучал, — почти виновато бубнит он.       — Знал бы я, господин Дилюк, что из вас так легко верёвки вить…       — Ой, а то не знал. Знал и прекрасно пользовался.       — Исключительно в благородных целях, ничего дурного, — заверяет его Кэйа и довольно чмокает в шею.       — Конечно, — Дилюк всё ещё в состоянии выражать закат глаз голосом.       — Дальше давай, — насмешливо просит Кэйа, тиская его как мягкую игрушку.       Судя по вздоху Дилюка, с каждым разом продолжать ему всё сложнее. И даже не из-за этих перебивок. Говорить о чём-то настолько откровенном, как осознание собственных чувств в целом непросто, а тем более для Дилюка. Возможно, всё же было разумнее начать с рассказа Кэйи. Но сейчас он уже не отступится просто из принципа. Кэйа может только ободрительно потереться подбородком о его плечо и выждать ровно столько пауз, сколько потребуется.       — Не знаю, чем я тогда думал и думал ли вообще, — наконец снова подаёт голос Дилюк, — но в тот момент мне показалось совершенно естественным помассировать тебе голову. Это ведь приятно. И чтобы стало полегче, если она правда болит. В конце концов, делать друг другу массаж не было чем-то из ряда вон выходящим… — не ясно, кому он так подробно объясняет свои мотивации — Кэйе или себе. Вероятно, обоим. — Я встал и запустил пальцы тебе в волосы.       — Ааа, вот оно что… — понимающе тянет Кэйа.       — Ага, — кивает Дилюк. — И всё было даже вполне себе по-братски… пока ты не застонал.       Кэйа прыскает ему в изгиб шеи. Дилюк легонько шлёпает его по плечу, но, судя по всему, ему и самому немного смешно. Всё же это до абсурда мило и наивно, как ни крути. Кажется, Дилюк немного расслабляется.       — Это даже не столько стон был, сколько, знаешь, такой блаженный выдох с призвуком, — уже легче и с улыбкой говорит он. Но перед следующей фразой всё же берёт небольшую паузу. — И мысль о том, что тебе так приятно от моих пальцев, пустила по моему телу очень интересные мурашки.       — Ооо, — тянет Кэйа, даже без усмешки. Всё это настолько целомудренно-интимно, что у него, кажется, начинает печь щёки.       — Но это только половина проблемы, — почти обречённо продолжает Дилюк. — Я не сразу сообразил, что к чему, поэтому не убрал руку. Продолжал наблюдать, как ты мягко вздыхаешь и улыбаешься. Но потом ты облизал губы… — самую малость — краем языка мазнул по нижней губе, на особо томном выдохе, и навсегда выжег этот образ в сознании юного Дилюка. — И вот тогда, я вдруг осознал, что и почему делаю — и тут же в панике отдёрнул руку. А ты открыл глаза…       — И спросил «эй, ты чего перестал?»? — усмехается Кэйа.       — Да, — тоже чуть усмехается Дилюк, наконец подводя итог всему, что произошло до того, как он начал этот рассказ. А затем, вздохнув, и самому рассказу: — Ну а я выпалил какую-то наверняка неубедительную отмазку и в ужасе сбежал к себе в комнату. Там упал лицом в подушку и следующие часа три потратил на то, чтобы убедить себя, что то, что я почувствовал — это не то, что я почувствовал. Собственно, я потом ещё не раз прибегал к этой методике, — обречённо бормочет он, — пока не стало невозможным отрицать очевидное.       — Ох, Люк, — Кэйа ласково гладит его бок и ластится щекой о его плечо. — Мне жаль, что тебе пришлось так воевать с собой.       — Мы с тобой вообще не ищем лёгких путей, я чувствую, — вздыхает тот, благодарно сжимая его плечо в ответ.       — Твоя правда, — с грустной усмешкой соглашается Кэйа. Им действительно в пору руководство по самосаботажу издавать, в соавторстве.       Они немного лежат в тишине, давая себе время подумать обо всём этом, а потом Кэйа просит:       — Дилюк, а помассируешь мне голову ещё немного? Это и правда очень приятно.       Тот без вопросов возвращает свою руку в его волосы и начинает легонько поглаживать кожу головы. Кэйа снова блаженно выдыхает и льнёт к нему поближе.       — Могу постонать для тебя, если хочешь, — хихикает он.       — Кэйа, — на самом деле укоризненно цокает Дилюк, прекращая движения. Кэйа поспешно ловит его руку, чтобы он не успел её убрать и бормочет:       — Всё. Прости, прости, прости.       — Если ты мне теперь каждый раз будешь это припоминать, клянусь архонтами…       — Не буду, правда не буду, — со всей искренностью, на которую способен заверяет его Кэйа, потому что в грозном голосе Дилюка сквозит неприкрытая обида. — Я очень ценю, что ты мне рассказал. Но всего один разок не удержался, — он ласково бодается лбом ему под челюсть. — Ну говорил же, что дурачок. А ты не веришь.       Дилюк обречённо вздыхает, но руку всё же не забирает и в итоге продолжает ласково массировать его дурную головушку. Кэйа трётся носом о его шею и разве что не мурлычет.       — Твой черёд, — дав ему немного понежиться, напоминает Дилюк. И его тон снова совершенно спокойный и доверительный.       — Ммм, точно, — выдыхает Кэйа. — Тогда лучше прервись, наверное. А то я совсем разомлею, — он и легонько стукает пальцем по руке Дилюка, делающей ему исключительно приятно. Тот послушно останавливается и убирает руку ему на плечо, уютно прижимая поближе. — Так, ну моя история будет… жарче, — драматично выдыхает Кэйа.       — Кто удивлён, — хмыкает Дилюк.       — А вот и не угадал, — хихикает тот.       — В смысле?       — Сейчас всё поймёшь, — довольно усмехается Кэйа. — Это тоже было летом. И получается тем же самым, — хмыкает он. — Вот только не скажу до или после твоего озарения… что, кстати, очень любопытно, потому что если до, то тот массаж головы мне явно понравился гораздо больше, чем ты мог предположить…       — Это было летом, — помогает Дилюк.       — Да, — смеётся Кэйа. И возвращается к сути: — Ты как раз искал удобный взмах меча для запуска своего феникса. Помнишь?       Дилюк утвердительно хмыкает. Он ведь не всегда запускал феникса так, как делает это сейчас. И даже не всегда с меча. Понадобилось время, чтобы найти оптимальный вариант. А конкретно тем летом они с Кэйей недели три мозговым штурмом набирали все возможные варианты различных взмахов оружия, и Дилюк пробовал их все подряд, чтобы найти наиболее удобный. Сперва без огня, чисто физически. А вот когда определились финалисты наконец решил попробовать и с пламенем. И Кэйа говорит как раз про этот день:       — Ты в итоге выбрал варианта… четыре? — он тоже задумчиво щурится, вспоминая не такие уж важные подробности, — и посадил меня смотреть, как ты будешь метать свою птичку, чтобы я помог выбрать один. Этот взмах был третьим, кажется. И я тебе в жизни не скажу, чем он так отличался от остальных, — мотает головой он, — но он был просто идеальным. Таким как надо. Словно в момент, когда ты опустил клеймор на своё плечо, что-то в мире сложилось, щёлкнуло и приняло именно ту форму, в которой ему положено быть, — выдыхает он.       Это описание до ужаса пафосное. Но Дилюк не слышит в голосе Кэйи ни ожидаемой театральности, ни сарказма — ничего, что могло бы намекнуть на намеренное преувеличение. Кэйа говорит искренне. Правда пытается словами обрисовать именно то, что почувствовал в тот момент. Дилюку становится даже как-то неловко — он ведь по сей день запускает феникса именно этим взмахом. А Кэйа и не думает останавливаться:       — Я заворожённо глядел, как ты крепко сжимаешь меч, пускаешь по нему пламя, щуришься одним глазом… и делаешь этот шикарный замах с широким шагом. Пламя стекается к одному краю лезвия, — Кэйа ведёт пальцем по ключице Дилюка, будто по ребру меча, — и рождает птицу. Сильную, благородную — пёрышко к пёрышку.       Дилюк прежде не слышал, чтобы Кэйа так отзывался о его владении мечом или стихией. Он, конечно, ловил восхищённые взгляды, даже слышал комплименты — Кэйа никогда на них не скупился. Но то что он так откровенно любовался им, ловил и рассматривал каждое движение… На этот раз щёки начинает печь уже у Дилюка.       — Я, конечно, видел это не в первый раз, и даже не в десятый, — говорит Кэйа, — но всё равно почему-то глаз не мог отвести. Смотрел словно в замедленной съёмке, как твой пламенный феникс обретает свободу, мчится вперёд, делает мощный взмах крыльями и взмывает ввысь, закручиваясь спиралью… — выдыхает он. И на мгновение замолкает.       — Ты точно ко мне чувства осознал, а не к моему фениксу? — скептически интересуется Дилюк, пытаясь хоть чем-то перебить своё смущение.       — Это же не конец истории, Люк! — возмущённо усмехается Кэйа, хлопая его по боку, и Дилюк непроизвольно фыркает усмешку.       Вместе с этим уходит и неловкость. Дилюк ловит ладонь, хлопнувшей его руки, примирительно чмокает и кладёт обратно себе на грудь.       — В общем, улетела твоя прекрасная птица, — продолжает уже чуть менее лирично вполне себе довольный Кэйа, — и я снова перевёл взгляд на тебя. Ты всё ещё стоял в финальной точке своего замаха. Серьёзный такой, сосредоточенный…       Серьёзный, сосредоточенный. Грандиозный, непоколебимый. Внушающий трепет. Недосягаемый. Величественный. Умопомрачительный. У Кэйи как всегда полно прилагательных, но он боится, что если начнёт перечислять их все, то уже не замолчит никогда. Поэтому просто продолжает:       — И моё восхищение тогда тоже было ещё вполне себе братским, — он многозначительно тычет пальцем куда-то в вырез на груди Дилюка. — Но вот ты, весь такой важный и солидный, спокойно сократил этот свой широкий шаг, выпрямился. Отвёл руку в сторону, стряхнул пламя с меча. Посмотрел мне прямо в глаза и… улыбнулся, — Кэйа слышит удивлённый выдох Дилюка и понимающе усмехается: — Да, представь себе. Ты просто улыбнулся. А мне показалось, будто то самое пламя, что пару секунд назад струилось по твоему мечу, пронеслось прямо вниз по моему позвоночнику, — выдыхает он и, чувствуя, как чужая кожа под его пальцами идёт мурашками, улыбается одним уголком губ. — И вот я как раз наоборот, ни секунды не колебался и не сомневался — я прекрасно понял, что это за чувство. И так и застыл, громом поражённый, — он замолкает на пару секунд, а потом усмехается: — У меня, наверно, всё на лице было написано, потому что следом ты засмеялся и спросил…       — «Полагаю, мы выбрали?» — с улыбкой говорит Дилюк.       — Ты помнишь? — удивлённо выдыхает Кэйа.       — Ещё бы не помнить, — хмыкает тот. И поясняет: — Я тебе никогда после не рассказывал, но из всех вариантов этот мне и самому нравился больше всего. Но он мне казался каким-то… как бы объяснить… — он силится подобрать нужное слово, но у него никак не выходит. Поэтому он заходит в другого бока: — Удобством он не уступал остальным, но я считал, что следует выбрать что-то… поскромнее. И когда показывал его тебе, был уверен, что ты мне что-то примерно в таком ключе и скажешь. Но когда я обернулся, ты смотрел на меня так…       — Будто увидел божество? — усмехается Кэйа.       — Не меньше, — качает головой Дилюк. — И рациональная часть меня подумала, ну раз Кэйе настолько нравится, то смысл скромничать, можно выбрать и этот вариант… — Он делает небольшую паузу, а затем размеренно и от чего-то чуть более низким голосом добавляет: — Но зная о себе то, что я знаю сейчас, полагаю мне просто хотелось, чтобы ты ещё хотя бы раз посмотрел на меня вот так.       Мурашки уже не под пальцами Кэйи — они на его собственной коже.       — Ох, Люк. Я никогда и не прекращал на тебя так смотреть, — хрипло выдыхает он. И от судорожного вздоха в ответ у него в прямом смысле кружится голова.       Он скорее приподнимается на локте и, наплевав на осторожность, сдвигает свою ногу, расплетая их сложную систему, чтобы дать себе возможность сдвинуться выше, к лицу Дилюка, к его губам — тем более тот уже и сам пытается повернуться удобней и податься навстречу.       Собственно, это и становится их роковой ошибкой.       Хрупкий баланс, державший их на месте, нарушается — и Кэйа, так и не дотянувшись до губ Дилюка, вдруг соскальзывает с этой чёртовой узкой кровати и, совершенно немужественно пискнув, грымает своей задницей об пол. Собственно, он больше садится, чем валится плашмя, но чувство кромешного позора придавливает его как валун, и он откидывается на спину уже просто из принципа. И так и остаётся лежать.       Дилюк, хоть и выбитый из колеи, но всё же на пол не улетевший, скорее переворачивается на живот и свешивается с края кровати:       — Ты живой? — встревоженно интересуется он у лежащего в полной прострации Кэйи.       — Нет, Дилюк, — бурчит тот. — Я капитан кавалерии, прошёл сотни тяжёлых миссий и сражений. Но убило меня именно падение с кровати. Само собой.       И бурчит он это настолько возмущённо, что Дилюка пробивает на хохот. Кэйа, который и так уже лежит в глубинах позора посылает ему укоризненный зырк. Но это Дилюка не только ни капли не осаждает — наоборот, только сильнее смешит. Почти до слёз. Он даже закрывается ладонью и утыкается в подушку.       Кэйа агрессивно собирает себя в кучу, поднимается на ноги и возмущённо упирает руки в боки. Глядит на ухахатывающегося Дилюка и возмущённо бурчит что-то про совесть и отбитую задницу. И для убедительности даже тычет Дилюка пальцем под рёбра. Тот кое-как уворачивается от этих тычков и лишь смеётся сильнее. Кэйа глядит на его неподдельное веселье и, конечно же, уже не может дуться дальше. Обречённо вздыхает, тепло усмехается и качает головой. Глядит как Дилюк переворачивается на спину и прикрывает глаза рукой, досмеиваясь.       Момент определённо испорчен, но Кэйе почему-то не слишком и жалко. Смех Дилюка всё ещё музыка для его ушей и никакие даже самые чувственные поцелуи всё равно не сделают Кэйе так хорошо, как просто беззаботно счастливый Дилюк. Тем более, никто не мешает всё равно его поцеловать. В конце концов, смешливые поцелуи ничем не хуже чувственных.       Кэйа опускается на одно колено у кровати и ласково чмокает улыбку Дилюка. Тот, кажется, ни капли не удивляется. Приоткрывает один глаз и ответно обхватывает лицо Кэйи ладонями — тянет ближе и целует в ответ. Всё так же смешливо и пока только одними губами. Кэйе приходится опуститься и на второе колено и не слишком удобно облокотиться на подушку у его головы, но это такие мелочи по сравнению с ощущением чистейшего ликования, которое затапливает его от такой ласковой отзывчивости. Губы сами растягиваются в непозволительно широкой ухмылке и, судя по довольной усмешке Дилюка, это не остаётся незамеченным. Тот убирает руки от его лица, скользит одной рукой ему на затылок и запускает пальцы в волосы. Довольно углубляет поцелуй, а затем опускает вторую руку ему на спину — пытается затянуть обратно к себе на кровать. На это Кэйа смеётся и отстраняется, мотая головой.       — Не-не-не, Люк, я обратно не лягу. Мне одного падения хватило.       — А ты ложись не рядом со мной, а на меня, — хмыкает Дилюк.       — Охохо, какие предложения пошли, — дёргает бровями Кэйа. — Но боюсь если мы тут с тобой… друг на друге лежать начнём, — многозначительно потирает нос он, — то либо уже оба свалимся, либо кровать сломаем — перебудив всех между делом. И тогда столько всего придётся хозяину объяснять, никакая Ёимия не поможет, — усмехается он под понимающий хмык Дилюка. А потом, секунду подумав, лукаво щурится: — В принципе, если хочешь, можем улизнуть через окно и найти какое-нибудь укромное местечко среди развалин…       Дилюк смотрит на него, всё так же улыбаясь, чуть зачёсывает пальцами его чёлку, беззлобно хмурит брови и отрицательно мотает головой:       — Нет, к таким подвигам я не готов.       — Ну как знаешь, — легонько пожимает плечами Кэйа, смеряя его насмешливым взглядом. А потом чмокает его в нос и чуть вздыхает: — Кстати, по-хорошему нам с тобой уже давно спать пора.       — Пора, — серьёзно кивая, соглашается Дилюк. А потом просто снова тянет его к своим губам.       Кэйа смеётся и охотно отвечает и на этот поцелуй. Дилюк обнимает его за шею и ласково жмёт ближе к себе. Кэйа всё же в некоторой степени ложится ему на грудь, хоть так и остаётся стоять коленями на полу, и ласково гладит его бока.       Они нежатся так ещё пару минут, всё так же улыбаясь в поцелуи. Но вот Дилюк наконец призывает откуда-то свою силу воли и со вздохом отстраняется. Кэйа непроизвольно хныкает.       — Ты вообще-то прав, — говорит ему Дилюк, сочувственно сводя брови. — Пора бы нам закругляться.       — О, я прав, — соглашается Кэйа. — Но ещё всего минутку, — просит он и снова тянется к его губам.       Дилюк совершенно не противится и, улыбнувшись, целует в ответ без возражений. Только снова перекладывает пальцы ему на затылок и чуть ёрзает, чтобы повернуться поудобней. Но Кэйа вдруг болезненно мычит и разрывает поцелуй.       — Что? — встревоженно сдвигает брови Дилюк.       — Хвост! — возмущённо выдыхает Кэйа и тянет свои длинные волосы из-под его плеча.       — Архонты, да завяжи ты его уже! — выдыхает Дилюк. — Я тебе его оторву такими темпами.       Но Кэйа лишь отмахивается:       — Потом. Может быть. И вообще, мне сейчас всё равно уходить на другую кровать, где мой прекрасный хвост будет в полной безопасности от ваших коварных плеч и локтей, господин Дилюк, — пафосно выдыхает он, театрально откидывая этот самый хвост за спину. Дилюк насмешливо цокает и обречённо машет на него рукой.       Кэйа тепло усмехается, ловит эту руку, целует его в запястье. Затем в изгиб локтя, в плечо, возвращается к губам, чувственно целует напоследок, в конце концов архонты как же не хочется но и правда пора расходиться, отстраняется, заглядывает в глаза — смазано чмокает в уголок губ и скулу и, наконец, рывком поднимается на ноги.       — Всё, я ушёл, — выдыхает он, на всякий случай поясняя Дилюку свои мотивации. Но тот и так всё прекрасно понимает. Лишь чуть прикрывает глаза и ласково скользит пальцами по его предплечью на прощание.       Кэйа в пару шагов доходит до своей постели и валится прямо поверх одеяла — сейчас слишком тепло, чтобы укрываться. Поворачивается набок, лицом к кровати Дилюка который уже самозабвенно поправляет подушку под своей головой. Смотрит на это, улыбается и совсем по-глупому ведёт пальцами по своим губам, словно проверяя не осталось ли на них и чужой улыбки тоже.       Дилюк наконец расправляется с подушкой и поворачивает к нему голову. И Кэйа убеждается, что нет, не осталось — вот она, там, где ей и положено быть, на губах Дилюка. Тот тепло щурится, а затем снова отворачивается, переводя взгляд куда-то в потолок. Кэйа мягко прикрывает глаза и аккуратно откидывается на собственную подушку, думая, что уснуть, пожалуй, будет не так уж и просто.       Как выясняется, он не один такого мнения. Правда, немного по другой причине.       — Слушай, а может окно на ночь откроем? — вдруг снова подаёт голос Дилюк. — Душно как-то.       Кэйа задумчиво поджимает губы, затем хмыкает мол, почему бы и нет — и тут же встаёт, давая отмашку приподнявшемуся Дилюку:       — Я схожу, — в конце концов ему и правда ближе.       Окно в комнате всего одно и не то чтобы очень большое — в той же стене, куда прижаты изголовья кроватей и всего в паре шагов от двери. Кэйа дёргает щеколду и осторожно и неспеша толкает от себя скрипучие створки, стараясь не наделать слишком много шума — неизвестно, какая тут слышимость и кого он уже успел потревожить своим грациозным падением. Он полностью распахивает их, чуть высунувшись из окна, и с удовольствием вдыхает свежий ночной воздух. А затем опускает взгляд на поляну перед домом и непроизвольно ахает.       — Люк, — зовёт он, оглядываясь на мгновенно встрепенувшегося Дилюка. — Иди сюда, — он тянет руку в его сторону, подзывая, а сам снова оборачивается на поляну с тёплой улыбкой.       Дилюк тут же заинтересованно спрыгивает с кровати и идёт посмотреть, что же такого Кэйа там углядел. Подходит к нему, закидывает руку на плечо, вставая рядом, и тоже смотрит на поляну за окном. И его губы трогает такая же тёплая и самую малость ностальгическая улыбка.       — Светлячки, — мягко усмехается он.       — Светлячки, — довольным эхом отзывается Кэйа.       На поляне перед домом в зелени высокой травы разлилось целое море света. Маленькие светящиеся жучки качаются на стебельках, изредка перелетая с места на место, и озаряют двор мягким, волшебным светом. Это зрелище завораживает само по себе, как маленькое чудо природной красоты. Но для Кэйи с Дилюком в этой зелени, сумерках и мягком свечении прячется кое-что ещё. Общая тайна из далёкого-далёкого детства. Чудесный секрет, о котором можно говорить только шёпотом.       Кэйа щурится и произносит вкрадчивым, почти заговорщицким, голосом:       — Если выйти из дома через кухню, спуститься в виноградники, отсчитать шестой ряд слева и дойти ровно до его середины… — он делает паузу и косится на Дилюка.       Тот тоже тепло усмехается и, понимающе хмыкнув, продолжает за него:       — Там сесть прямо у плетёной арки, по которой вьётся лоза, и спрятаться в виноградных листьях…       — …притаиться и немного подождать… — довольно морщит нос Кэйа.       — …то скоро прилетят светлячки, и листья замерцают десятками красивых огоньков…       — …и если сидеть тихо-тихо и почти не шевелиться, один даже может сесть тебе на нос! — с совершенно счастливой усмешкой заканчивает Кэйа.       И переглядывается с таким же довольным Дилюком. Тот машинально почёсывает кончик собственного носа, и рука Кэйи сама по себе тянется повторить это движение — оба усмехаются. Кэйа пихает Дилюка плечом:       — Ни один так ни разу и не сел, кстати, — это претензия, но, конечно же, шуточная.       — Ну ещё бы, — насмешливо закатывает глаза Дилюк. — Я же всё это выдумал. И на светлячков можно было смотреть не только у той арки.       — Я так и знал! — наигранно ахает Кэйа. — Конечно, отец притащил какого-то дурачка из леса, чем ещё развлекаться, как не вешать ему лапшу на уши, — укоризненно цокает он и Дилюк ответно пихает его плечом. Оба улыбаются, прекрасно понимая, что всё это не всерьёз.       — Вообще-то, я всё это придумал из самых благих побуждений, — говорит Дилюк.       Кэйа заинтересованно хмыкает. Дилюк смотрит на него, и его лицо чуть грустнеет. Он качает головой, очевидно намекая, что тогда придётся заговорить и о чём-то совсем невесёлом. О чём-то совсем невесёлом для Кэйи. Тот это понимает.       — Всё в порядке, — заверяет Дилюка он. — Расскажи.       Дилюк мнётся, скептически щурясь, но Кэйа спокойно поглаживает его по спине и терпеливо ждёт. Тогда он всё же вздыхает и соглашается кивком. Только убирает руку с плеч Кэйи, облокачивается плечом на раму и переводит взгляд куда-то вдаль, складывая руки на груди.       — Ты... так сильно плакал в тот первый год, — поясняет он. — И мучался кошмарами. Когда я спрашивал отца почему так, он говорил, тебе просто нужно время, чтобы… привыкнуть.       Лицо Кэйи тоже немного грустнеет, но он был к этому готов — сам ведь попросил. Да и грусть эта по-своему светлая. Всё же тот, по кому Кэйа лил те слёзы, уже давно чужой человек, а тот, к кому пришлось привыкать — самый родной и любимый. Кэйа тоже подходит ближе к окну и кладёт ладони на подоконник, спокойно разглядывая сосредоточенное лицо этого самого родного и любимого.       — Это я сейчас понимаю, что полгода — это ужасно мало на адаптацию, — хмыкает тот, всё ещё глядя в сумерки за окном. — Но тогда мне казалось, что с твоего появления на винокурне прошла чуть ли не вечность, и ты давно уже должен был успокоиться, — пожимает плечом он. Кэйа понимающе хмыкает. — Мы с тобой тогда ещё и не дружили даже, но мне… всё равно хотелось как-то помочь.       Он хмурится — но совершенно по-особенному. Тем решительным изгибом бровей, в котором читается желание защитить всех, кто не может защитить себя сам. Тем, что так восхищал Кэйю в детстве и юности. Тем, что всё ещё восхищает Кэйю и сейчас, хоть и кажется теперь капельку наивным. Эмбер и Кли, кстати, иногда хмурятся точно так же.       — Ну и вот я думал-думал, что такого можно сделать, — продолжает Дилюк, не замечая с каким светом во взгляде на него смотрит Кэйа, — и решил, что надо поделиться с тобой таким местом, куда я сам ухожу, когда страшно или грустно… или все достали… — многозначительно понижает голос он, и Кэйа фыркает усмешку, потому что да, раздражительность была в Дилюке даже в столь юном возрасте, пусть и в совершенно других масштабах. Дилюк тоже чуть усмехается. Затем делает паузу, чтобы отделить разные по эмоциям мысли, и продолжает: — Но мне показалось, что если просто сказать тебе: «вот, тут я успокаиваюсь, ты тоже можешь приходить», ты не пойдёшь. Вот я и… выдумал волшебную историю про шестой ряд и светлячков, которые могут сесть на нос, — он глядит на снова улыбчивого Кэйю и сам улыбается в ответ. — Аделинда так делала, когда я был совсем маленьким.       Кэйа чувствует, как в груди разливается щемящее тепло. Он, кажется, и по сей день хранит в сердце абсолютно каждую секунду, проведённую в тех лозах с Дилюком. Потому что, когда очень серьёзный и сосредоточенный одиннадцатилетний Дилюк усаживал его под эту арку, сам садился рядом, подтягивал колени к груди и, хорошенько замаскировав их обоих листьями, командовал сидеть и не шевелиться, мир вдруг сжимался ровно до этого крохотного потайного уголка. И маленький Кэйа наконец переставал думать. Горевать, волноваться, бояться. Вспоминать. Об ушедшем отце, о покинутой стране, о последней надежде, о тайнах — вообще обо всём. Только завороженно ждал, когда наконец слетятся светлячки, чтобы полюбоваться ими с восторженным блеском в глазах.       И кстати, он ни капли не понимал, зачем ему светлячок на носу, но Дилюк ввернул это в историю так эффектно, что Кэйе тогда показалось, что наоборот не хотеть светлячков на носу — это какое-то отклонение. Поэтому он всегда послушно сидел, ждал и надеялся на это чудо. Да и не то чтобы само ожидание было ему в тягость. Светлячки завораживали и с более насиженных мест, чем его нос. А Дилюк, сидевший рядом, был добрый и тёплый — упирался плечом в его плечо, иногда шептал что-то на ухо, ободрительно улыбался, грел, если было прохладно и, случалось, даже держал за руку. И со временем Кэйа сам не заметил, как глядя на отблески света в его алых глазах, стал тоже что-то шептать в ответ, иногда улыбаться и машинально тянуться за его ладонью, если становилось холодно.       — Ох, господин Дилюк, вы и в одиннадцать лет были гениальным стратегом, — восхищенно вздыхает он, ставя локоть на подоконник и подпирая щёку кулаком. А потом перехватывает самую малость укоризненный взгляд Дилюка и качает головой: — Я серьёзно, — говорит он, вернув голосу искренность. — Ты действительно очень помог мне этими светлячками. Я и засыпал лучше после наших сумеречных посиделок, и кошмары мне реже снились. Вот только впервые доверять тебе, — он глядит Дилюку прямо в глаза, — я тоже стал именно там, под этой плетёной аркой ровно посередине шестого ряда… Так что я не язвлю, — хмыкает он, снова переводя взгляд на поле, усеянное мерцающими точками. — Выманить меня этой сказкой было поистине гениальной идеей. По-другому я, и правда, ни за что бы не пошёл.       Дилюк хмыкает так тихо, что Кэйе трудно разобрать эмоцию. Но он уверен, что она хорошая — потому что тот отходит от рамы и тоже ставит локти на подоконник, облокачиваясь рядом с Кэйей. Кэйа чуть склоняет голову и мягко утыкается виском ему в плечо. Наступает тишина. Мягкая и умиротворяющая. Трава шелестит, всё так же переливаясь крошечными огоньками. В кронах шумит ветер, напоминая о доме. Кэйа прикрывает глаза.       — Знаешь, — тихо бормочет он. — Мне так хорошо от того, что мы с тобой просто снова разговариваем. Смеёмся… — он открывает глаз: — И смотрим на дурацких светлячков.       Он говорит совершенно без задней мысли. Но стоит последнему звуку слететь с губ, как ему вдруг становится стыдно за настолько бессовестную нежность, соскользнувшую с языка. Да, сегодня они и не такое обсуждали — но ведь эти слова уже не о заплаканном десятилетнем Кэйе в виноградниках и не о влюблённом шестнадцатилетнем, сидящем на тренировочном поле. А об этом, взрослом Кэйе, стоящем прямо здесь и сейчас — покрытом шрамами, знающем вкус вина и крови. Ему, конечно, всё ещё дозволено такое чувствовать, но вот произносить вслух — да ещё и при таком же взрослом, с собственными шрамами и грузом ответственности, Дилюке…       Кэйа отстраняется, убирает кулак из-под щеки и чуть вешает голову:       — Это такая глупость, я знаю, — неловко усмехается он.       — Ужасная, — соглашается Дилюк, вглядываясь в мерцающие огоньки на поляне. А затем спокойно берёт его за руку и переплетает с ним пальцы: — Но мне тоже.