«И я спросил себя о настоящем: какой оно ширины, какой глубины, сколько мне из него достанется?»
- из «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» Курта Воннегута
пятнадцатая,
шестнадцатая, семнадцатая, восемнадцатая,
девятнадцатая и двадцатая петли
В этот раз что-то иначе. В этот раз Стив видит сон. Покалеченное тело Эдди – он пытался не умереть, пока не перестал пытаться, пока он чуть ли не суицидально бросился к летучим мышам, и будь проклят тот поцелуй – исчезает из его рук, растворяясь во мгле сна, пропитанного виной. Он чувствует, будто он плывет в реке из крови. Поцелуй Эдди все еще жжется на губах. Ему снятся мрак, вязкая красная река и хлопанье сотни крыльев. Он едва ли чувствует зубы. пытайся, произносит нечто. Он не знает, кто или что это было, или даже как звучит голос, слово просто появляется у него в голове, будто оно проплывает на поверхности реки. Он чувствует, как начинает тонуть. И он выныривает из кровавого кошмара, лихорадочного и неясного, с чем-то тяжелым и свинцовым в груди. Everybody Wants to Rule the World от Tears for Fears все еще играет отвратительно громко, Эдди сидит на другой стороне дивана, Эдди, который не знает, каково это для Стива – поцеловать его, Эдди, который обещал попытаться и не пытался совсем. ― Хорошо спалось, козел? Стив чувствует себя таким, блять, уставшим. Уставшим и до отчаяния грустным, настолько, блять, грустным, но усталость всепоглощающая, и она повисает на его груди подобно большой железной пластине и как бы притупляет любые другие чувства. Он не разговаривает с Эдди в этот раз. Он просто не может – не после того, как поцеловал его, не после того, как тот умер. Это было подобно предательству, и в этот момент Стив слишком уставший, чтобы как-то выражать злость – так что он просто избегает ее. Избегает Эдди. (Теперь он замечает, как Эдди смотрит на него. Смотрит долго. Постоянно каким-то образом оказывается рядом со Стивом. И что-то тянет в груди Стива, и он хочет, он хочет, он хочет. Но это больно). Он начинает экспериментировать. У него нет ничего, кроме времени, ведь так? Так что он решает начать с самого начала. Что он может изменить, начиная с момента, когда он резко просыпается, выныривая из серой полудремы, и слышит Tears for Fears, слабо играющих на фоне, начиная с момента, когда Дастин спрашивает: «Хорошо спалось, козел?» и Эдди по-совиному глядит на него с другого конца дивана – что он может сделать иначе? Штука в том, что он не то чтобы может что-то изменить, не в глобальном смысле. Все загораются идеей Нэнси подорвать мудака, и он не может сказать им, что это плохая идея, потому что он повторял им это каждый раз, и никто не послушал его в самый первый, так почему они должны прислушаться к нему сейчас? И Макс хочет быть жертвой. И Эдди хочет угнать фургон. Поэтому – Стив начинает с малого. Сидит на полу, а не на диване рядом с Эдди. Это ничего не меняет. Он предлагает сходить в более маленький армейский магазин – в городе, рядом с кинотеатром – и закупиться всей хренью там – никаких изменений. Он берет гранату в дом Крилов, и Эдди все так же умирает. Он покупает еще три бумбокса, чтобы даже больше отвлекать летучих мышей – Эдди все так же умирает. Он отправляет Эдди вместе с Макс вместо Лукаса, и он понимает, что это немыслимо тупая идея в тот момент, когда головокружение накрывает его волной, пока мир проваливается в сон, потому что Джейсон не стал бы с ним нежничать, так ведь, а Эдди обезвожен и истощен, а еще он не баскетбольный игрок. Поэтому Эдди все так же умирает. Но все-таки есть еще то, что он может сделать, то, что каждый раз повисает тяжелым грузом на нем, когда он откладывает это на попозже и даже пока он снимает наручники (он не собирается спрашивать Эдди, почему у него есть наручники…) со стены – и он уже говорит это, прости меня, прости меня, прости меня – когда он толкает Эдди к батарее и приковывает его правую руку к ней настолько бережно, насколько способен. ― Какого хуя, ― орет Эдди. ― Какого хуя, Харрингтон, какого… ― Прости меня, ― говорит Стив снова, он в отчаянии, и что-то ломается в его голосе. ― Я должен… это единственный способ спасти тебя… ― Спасти меня от чего, ебаный ты мудила? О, какого хуя… ― И Эдди теперь по-настоящему зол, должно быть, впервые, и Стив заслуживает это, и это убивает его, но это будет стоить того, если Эдди выживет, это будет стоить того, это будет… Остальные уже прошли через врата. Стив приземляется последним, один, и они странно смотрят на него: ― Где Эдди? ― спрашивает Дастин, и Стив сглатывает горячую, отвратительную тошноту, поднимающуюся вверх по горлу при следующих словах, что он говорит. ― Он не идет. ― В смысле он не идет? Стив, что ты… Стив просто устремляется вперед, и у них нет выбора, кроме как последовать за ним. К счастью, водянистый мрак Изнанки заглушает звуки, доносящиеся по другую сторону врат – иначе они бы смогли услышать, как кричит Эдди. Но это, конечно же, ни на что не влияет в итоге. Эдди все еще возникает во мраке, придерживая искалеченную правую руку у груди, будто он сломал себе кости, пытаясь освободиться, и он в ярости и не может перестать отхаркиваться, и в этот раз он будто бы даже радосто жертвует собой, потому что как Стив посмел отнять у него этот выбор? Как он посмел? Так что Стив больше не пытается. Что он пытается сделать, так это снова спасти Макс. Он снова остается с ней в доме Крилов, говорит Эрике прятаться, но она, кажется, прячется недостаточно хорошо, потому что Джейсон все равно заявляется к ним, но в этот раз Стив готов. Они борются с друг другом; плеер снова оказывается разбитым, будто такова судьба; Стив вырубает Джейсона битой, но в этот раз у нее нет гвоздей, потому что он знает, что есть границы. Но Макс все еще замерла в трансе; плеер все еще сломан. Так что Стив делает единственное, что приходит ему в голову. Он слышал ее к этому моменту уже достаточное количество раз, зная наизусть каждое слово, каждый бит, каждый звук: ― It doesn’t hurt me, do you want to feel how it feels? Он, по крайней мере, на октаву или даже парочку ниже вокального диапазона Кейт Буш и, возможно, слегка фальшивит, но он все равно продолжает, продолжает, несмотря на это все, потому что, может, это единственный способ. Может, это единственный способ, как он может спасти ее в итоге – просто слегка фальшиво спеть ей ее любимую блядскую песню. ― And if I only could, I’d make a deal with god, and I’d get him to swap our places… И что-то замирает внутри него, пока он поет. Потому что разве это не то, что он делает? Не то, ради чего он здесь? Может, он был прав. Может, проблема в том, что он заслуживает. Заслуживает худшего, а Макс и Эдди заслуживают лучшего; они должны поменяться местами. Может, это должен быть Стив, кто бежит, отвлекая летучих мышей, до того, как Эдди успеет даже подумать об этом; Стив, кто упадет на колени после этой попытки; Стив, кто умрет, весь в крови и задыхающийся, но все-таки спасший их всех – разве не так? Не должно ли быть так? ― Tell me we both matter, don’t… И затем Макс открывает глаза. Она просыпается, задыхаясь, и открывает глаза, и бормочет, и трясется в руках Стива. ― Он почти… ― говорит она. ― Он собирался… ― говорит она. ― И она… Она могла закончить эту фразу, но Стив чувствует уколы иголок, поднимающиеся по его рукам, и понимает, что уже слишком поздно и он не успевает ее дослушать. Но он знает, что он теперь может спасти ее или кто-то другой может спасти ее, и это значит… Боже, это значит, что он уже наполовину, блять, у цели. И, быть может, все, что ему теперь нужно, – это умереть.
двадцать первая петля
Конечно, он уже умирал до этого. Он так думает. Возможно. Он помнит вспышку белого за веками, когда Джейсон прижал пистолет к его затылку, и это была смерть, думает он, это должна была быть смерть. Но тогда не было никакого обмена. Око за око, жизнь за жизнь. Он открывает глаза и смотрит на Эдди, который, зарывшись лицом в волосах, полностью погружен в свои мысли на краю дивана, колено без остановки пружинит, руки сцеплены вместе. Стив мог бы вытянуть руку и дотронуться до него, если бы хотел. Он думает о том, чтобы придвинуться к нему немного ближе, оставив между ними лишь фут, а не два, может, спросить, как Эдди. Но он не делает этого. Лучше сделать все с холодной головой, да? Спокойно и выверено. В другом случае все будет слишком запутано. (Запутано, блять. Стив плавает в сплошной неразберихе; он тонет в ней. Его волосы такие грязные). И затем, когда наступает время, уже Стив вырывается из трейлера и подпирает дверь листом металла, чтобы они не могли последовать за ним, выбегает на поле и практически умоляет летучих мышей прилететь и напасть на него, давайте же, чего вы ждете?, и они прилетают. И боль… блять, как Эдди может продолжать делать это? Это худшая боль, которую он когда-либо испытывал. Потому что летучие мыши уже почти убили его до этого, так ведь? Вот только прошлый раз едва ли был похож на то, что он испытывает теперь. Что-то разрывает его внутренности, вгрызается в него до костей, утаскивая в грязь и раздирая его на куски растаскивая его органы орошая землю кровью таким большим количеством крови теперь он чувствует свою собственную кровь и она такая же горячая вязкая и густая как и у Эдди… ― Стив, ― задыхается кто-то, втягивая его в объятия, что отзывается болью в каждой частичке его тела, и ох, это Эдди, Эдди обычно не зовет его Стивом. ― Ебаный пиздец, ебаный… о боже, блять… ― Стив, ― всхлипывает еще кто-то. Всхлипывает Дастин. Ох. ― Что нам… ох, дерьмо, что нам делать… Дастин… ― Я не… ― Умоляю, боже, что нам… Стив… Он прижат к груди Эдди. На время это ощущается приятно, прежде чем все чувства начинают окончательно ускользать от него. И его последние слова звучат так: ― Надеюсь, это сработает.двадцать вторая петля
В этот раз ему снова снится сон. Боль растворяется, превращаясь в смутную серую ломоту, лихорадочную, такую же неясную, как и сон, что обволакивает его подобно реке из крови: зубы, теперь он чувствует их. Темные крылья. И какая-то речь, бесшумная и оглушающая одновременно, произносящая в этот раз, следуй. Только одно слово, будто кто-либо или что-либо, что сказало это, не могло найти сил сказать ничего больше. Следовать за чем, хочет выкрикнуть Стив, но он не может, его рот будто заклеен, пока он продолжает плыть сквозь болото красного. И он просыпается, выныривая из серой полудремы под Tears for Fears, и видит Дастина и Эдди, и хочет закричать в бессилии, потому что это, блять, не сработало. Он умер вместо Эдди, и это не сработало; он ощутил всю боль, через которую проходил Эдди, каждый блядский раз, и это не помогло; и он не знает, что он еще может сделать. Он, блять, не знает. Так что теперь? Что если это все бессмысленно? Он снова смотрит на Эдди. Длинные волосы завешивают его красивое лицо, длинные пальцы переплетены вместе и дрожат между коленей. ― Мне правда очень нужно в душ, ― намеренно говорит Стив. Эдди поднимает на него взгляд. ― Можешь принять душ в моем трейлере, если хочешь, ― говорит он. ― И если ты не имеешь ничего против межпространственного портала в гостиной. ― Сойдет, ― отвечает Стив спокойно, нигилистично, и следует за ним наружу. В углу трейлера Эдди роятся осы, вдруг замечает он, пока они, пригибая головы, крадутся по клочковатой сухой траве. Там осиное гнездо или что-то в этом духе, ведь Эдди и его дяде не хватало и так ебаных проблем. Вселенная может быть непостижимо жестокой, как узнает Стив. Так что. Эдди находит для него футболку, поношенную футболку Led Zeppelin. Стив стягивает с себя безрукавку Эдди, вздрагивая. Затем руки Эдди касаются его торса, уже ожидаемо, но все еще заставляя Стива дернуться, когда Эдди начинает без вопросов снимать повязки: ― Ты, бля, истекаешь в них кровью, чувак, ― он всегда слегка высовывает язык, зажимая его между зубами, когда сосредоточен, лицо лишь в дюймах от лица Стива. ― Тебе не следует мыться с открытыми ранами, но что я знаю, верно? ― Уж точно больше меня, думаю, ― вставляет Стив, пока Эдди начинает прочищать его раны, и боль каждую петлю не уменьшается. Все остается таким же. ― В смысле, я должен был уметь оказывать первую помощь, чтобы быть спасателем, да, но в это больше входили искусственное дыхание и бинты, а не зияющие, открытые… раны… ― он хватает ртом воздух, когда Эдди надавливает на самый глубокий укус. ― Твою мать, мужик, ты пытаешься меня убить… ― Несмотря на распространенное мнение, нет, ― говорит Эдди и затем смотрит на Стива с кривой усмешкой. Он прикладывает марлю и бережно заклеивает ее пластырем, аккуратно, умело. Каждый раз знает, что он делает. ― Ты в этом хорош, ― замечает Стив, и он не то чтобы ожидает, что Эдди покраснеет от этого комплимента, но в каком-то смысле и ожидает, и это заставляет все внутри теплеть. В этот раз голос Эдди мягче, когда он отвечает, не глядя на Стива: ― Не то чтобы это тот навык, который заслуживает похвалы. Я местный фрик, Харрингтон, я не дожил бы до сегодняшнего дня, если бы не мог подлатать себя. Плюс, когда звоночек раздается из дома… ― Ох, ― говорит Стив, потому что теперь он знает, что это значит. ― Ох, ― повторяет Эдди, пародируя его, но без насмешки. Скорее, почти неуверенно. Они смотрят друг на друга какое-то время. Они оба все еще покрыты грязью и песком, и их одежда – то немногое, что все еще осталось на Стиве – пахнет потом и озерной водой, но все еще в этом есть что-то… приятное, каким-то образом, потому что они вместе. Тишина. ― Кто тогда первый моется? ― говорит Эдди. ― Потому что кто не успел, тот опоздал, Харрингтон, я уже в каком-то смысле в отчаянии… ― Ты первый, ― отвечает Стив слабо. И затем Эдди без предупреждения стягивает с себя футболку, весь жилистый, бледный и усеянный татуировками, и Стив мельком замечает тот узкий белый шрам у него под ребрами. И в этот раз Стив пялится в открытую, ловит взглядом острые расщелины его ключиц и темную линию волос, уходящую под его пояс. ― Сделай фотку, сможешь разглядывать подольше, ― говорит Эдди, и его голос менее насмешливый в этот раз. В этот раз, когда он кладет ладонь ему на руку, и они просто смотрят друг на друга, ладонь Эдди на его руке, они оба без футболок, Стив смотрит на Эдди, и Эдди смотрит на… В этот раз это ощущается намеренным, и в этот раз Стив может понять это – понять, чем это является. Флиртом. И почему нет? Кто знает, может, это та самая вещь, которая встряхнет мир обратно. Так что… Стив ничего не говорит. Стив просто наклоняется ближе. Стив просто целует его, и, может, все потому что в этот раз Эдди контролирует ситуацию и Стив еще ничего не сказал, еще не сделал никаких масштабных заявлений, но в этот раз Эдди не возражает и не обвиняет его в том, что он запутался. Эдди просто приоткрывает губы, впуская язык Стива. И они оба перепачканы в грязи, но это не имеет сейчас значения, – грязь, – пока поцелуй углубляется и переходит в нечто за гранью просто поцелуя, то, чего, как вдруг осознает Стив (с замиранием сердца, будто он находится где-то высоко), он хотел уже долгое время. Так что Эдди опускается перед ним на колени, и Стив на время вообще перестает осознавать что-либо, кроме того, насколько ему хорошо. И затем, после того, как Стив вернул должок неумелой рукой, когда они, с все еще дрожащими ногами, все еще в штанах с расстегнутыми ширинками и ремнями, лежат на кровати Эдди, Эдди закуривает, и они разделяют сигарету вместе, касаясь пальцами друг друга, пока передают ее, и общая слюна на фильтре кажется почти такой же интимной, как и поцелуй. ― Нам следует поговорить об этом? ― наконец спрашивает Стив почти неохотно. Эдди не отрывает взгляд от потолка, выпуская густую струйку дыма между губ, которые, Стив теперь знает, такие же умелые и искусные, как и руки. ― Только если это не напряжет твою голову, Харрингтон. Тебе было одиноко; местный фрик отсосал тебе перед концом света; это не должно быть сложнее, чем то, что я сказал. Но это действительно сложнее, чем то, что он сказал. Бесконечно сложнее, из-за временной петли или нет, и он не собирается просто… Ладонь Стива опускается на запястье Эдди, и Эдди замирает. Смотрит на него. ― Это не напряжет мою голову, ― отвечает Стив мягко. ― И это не какая-то… какая-то история про запутавшегося натурала. Не думаю, что я… Он сглатывает. Эдди ждет. ― Не думаю, что я такой. Натурал, вот. Думаю, мне… мне могут нравится и парни тоже, ― слова, вылетая, будто бы трепещут. ― Думаю, мне можешь нравится ты. Повисает молчание. Эдди таращится на него своими большими темными глазами с нечитаемым в них выражением, и сигарета тлеет между его пальцев. Стив вытягивает руку и забирает ее, и после этого Эдди наконец начинает говорить: ― Что ж, давай-ка проясним – ха! – ты выдал мне такое признание, и теперь собираешься просто лежать тут и даже забираешь мою… забираешь мою сигарету… ― его голос звучит слегка истерично. Стиву теперь нечего (все и каждый ебаный день) терять, так что он просто наклоняется ближе и целует его, чтобы он заткнулся. Он затыкается. Стив все еще чувствует вкус себя на языке Эдди. ― Ты сведешь меня с ума, Харрингтон, ― говорит Эдди, когда они отдаляются, все еще в сантиметрах друг от друга. ― Стив, ― поправляет Стив, уже давно привыкнув. ― Ты сведешь меня с ума, Стив, ― и Стив думает, что это неправда; он думает, что Эдди сведет его с ума намного быстрее. Они целуются снова, долго и медленно. Но снаружи ждет реальный мир, по крайней мере, с точки зрения Эдди, а Стив не может проигнорировать это, не рассказывав Эдди все, и даже после этого он все равно не сможет проигнорировать это, позволить им отправиться прямиком к опасности без них. Вернее, это было определенно тем, чего Эдди не мог сделать, и в этом был корень всей блядской проблемы… ― Нам ведь и правда следует помыться, знаешь, ― наконец говорит Эдди. ― А то у кого-то точно появятся вопросики, если мы вернемся туда все еще с сухими волосами и такие же грязные. ― Ага, ― соглашается Стив. Хотя он и не хочет. Они разъединяют переплетенные конечности и садятся, он улыбается. ― Мы могли бы помыться вместе. Ну знаешь, чтобы сэкономить время. Эдди смотрит на него и затем отводит взгляд. ― Не, ―говорит он тихо. ― Все норм, иди вперед. Мне все равно не потребуется много времени. И Стив чувствует укол отвержения и сосущее чувство где-то в груди, чувство, что, может, дня достаточно, чтобы забраться так далеко, но никогда не дальше, никогда не достаточно далеко. Может, до Эдди никогда не будет возможно дотянуться до конца. Когда Стив возвращается из душа, Эдди вытряхивает таблетки себе в руку, еще больше тайленола (есть еще и более ранний тайленол?), и Стив размышляет, сколько раз на самом деле его нужно принимать в день, собирается ли он принять еще позже и может ли Стив вообще поднять этот вопрос и не прозвучать при этом абсолютно безумно. Он решает, что нет. Эдди принимает душ и возвращается с мокрыми волосами, вьющимися вокруг его лица, и с еще одной сигаретой, зажатой в зубах. Стив наблюдает, как он надевает ботинки – теперь тяжелые черные мартинсы вместо поношенных кед – и затем ловит себя на словах: ― Будь осторожен сегодня, ладно? Чем бы… чем бы все не закончилось, пока мы будем пытаться разгрести это дерьмище. Не делай ничего глупого, просто… береги себя. Эдди смотрит на него искоса. ― А что? Будешь скучать по мне? ― Да, ― отвечает Стив, отчасти потому что, может, тогда он его послушает и отчасти потому что это правда. Эдди смягчается. Он опускает взгляд на свои руки, зашнурованные ботинки, прокручивает кольца вокруг пальцев и говорит: ― Я, эм… Не хочу умирать, Харрингтон, хотя не то чтобы ты поверишь этому, с таким-то тоном, как у тебя. Разве ты не слышал, что я говорил? Я не герой, чел, вообще нет. Мозг Стива пытается переварить факт того, что парень, который только что ему отсосал, зовет его челом и в итоге проваливает эту задачу; он отметает ее куда-то на задворки разума. ― Неважно, ― говорит он. ― Просто… пожалуйста? Береги себя? Взгляд у Эдди тяжелый, будто на каком-то выходящем за пределы временной петли уровне он знает, что это обещание, которое он не сдержит. Но он кивает. ― Ладно. Конечно. Буду. К счастью, Стив прекратил верить ему, даже когда он обещал. Потому что только благодаря своему нигилизму Стив зашел так далеко. Потому что в нем слишком уж укрепилась мысль, что жизнь должна течь куда-то, даже если это в итоге декоративный заборчик и жена с шестью детьми, даже если это сказать нет своему отцу и свалить нахер из Хоукинса, даже если это очередная работа с минимальной зарплатой – он из того типа людей, для которых мир просто продолжает вращаться, потому что он должен вращаться, потому что это то, что он делал все время до этого самого момента. Конечно, жизнь – дерьмо, но жизнь продолжается. И это то, как все работает. И если он чувствует себя хреново ночью, он ложится спать и просыпается, чувствуя себя немного лучше. Это то, как все работает. Но не теперь. Вот только это слишком уж глубоко засевшая мысль, чтобы так легко от нее избавиться – она то, что возвращает его к реальности каждый день, которыйдвадцать третья петля
― Нам нужна нормальная еда, ― заявляет в этот раз Стив, будто это что-то, блять, изменит. Он уже прошел через пробуждение под Tears for Fears и темные облака, распространяющиеся над Хоукинсом, прошел через да, здоровяк?, поездку в фургоне и столкновение с Джейсоном в «Зоне боевых действий», и теперь, когда Эдди вернулся со своего перерыва на тайленол, они обсуждали ситуацию с едой, сидя в кругу на траве. ― О, ага, потому что мы все ввосьмером можем просто заявиться в Бургер Шеф и заказать картошку фри и милкшейк? Ты забыл, что пятеро из нас – беглецы? ― тон Эрики как всегда резкий. ― И чья это вина? ― А, твоя, потому что ты оказался достаточно тупым, чтобы застрять в Изнанке… ― Хватит, ― говорит Эдди, и, оказывается, он умеет командовать, если хочет, вдруг осознает Стив. Все они замолкают и смотрят на него. ― Мне нравится идея Харрингтона. Но я разделяю замечание, что меня убьют, если я окажусь рядом с каким-нибудь общественным местом. ― Я могу приготовить что-нибудь дома. Быстро, ― добавляет Стив, когда они все начинают на него пялится. ― Ты умеешь готовить? ― спрашивает Эдди, приподнимая брови. Он пожимает плечами. ― Прилично. Всегда готовлю для себя сам, ― ему не нужно говорить, что его родителей никогда нет рядом. ― Дом пустой, так что я могу просто съездить туда и затем вернуться. ― И на какой машине? ― говорит Дастин. ― Если ты вдруг забыл, мы достаточно далеко от твоего дома, Стив, а фургон в твоем районе будет выглядеть достаточно странно. На лице Эдди расцветает лукавая ухмылка. ― Не забыли ли вы, господа и дамы, что прямо среди вас есть мастер тончайшего искусства угона машин? ― Ты не можешь просто угнать еще одну машину, ― протестует Робин. ― Ах, но фургон – это не машина, разве не так? Так что Эдди побеждает в этом споре. Стив уже давно перестал заботиться о таких незначительных вещах как кража – если это день, который поможет ему дожить до завтрашнего утра, он с радостью возьмет на себя всю ответственность и сделает все, что от него потребуется. С радостью. Они срезают через лес, чтобы не быть увиденными, приближаясь к цивилизации – приближаясь к машине, которую можно было бы украсть (и это теперь жизнь Стива?). Что-то в происходящем, в лесе, в том, что их только двое, заставляет его вспомнить их разговор в Изнанке, завидую по-черному, если что, то, как Эдди наклонялся к нему даже тогда – хотя это было не так уж и давно, если подумать, точно не для Эдди. ― То, что ты сказал, ― говорит Стив. ― Насчет меня и Нэнси… ― О, это. Просто бредни при смерти, друг мой, я бы не воспринимал серьезно то, что я тогда сказал – мы были в другом измерении, в конце концов… ― Что ж, пожалуй, но ты сказал это не просто так, верно? Эдди зарывается рукой в волосы и нервно смотрит на него. ― Полагаю, я подумал, что, если мы, эм, умрем, что с нами все еще может случиться, давай посмотрим в лицо фактам, так что… не знаю. Я подумал, кто-то заслужил в конце немного счастья. ― И ты думал, что это могло сделать нас счастливыми? Меня и Нэнси? Он пожимает плечами. ― Конечно. Наверное. ― Что ж, я так не думаю, понимаешь? Больше нет. Может, когда-то я так думал, но теперь мне кажется… мне кажется, что она – это не то, что я сейчас ищу. Должно быть, он замечает что-то в интонации Стива, потому что затем он резко поворачивается к нему. ― Так что же ты ищешь? Стив уже проделывал это несколько раз, но момент все равно ощущается судьбоносным. ― Не знаю. Не Нэнси. Может, вообще не девушку. Повисает молчание. Эдди пялится на него. Они окончательно перестали идти, и теперь лишь деревья скрипели над их головами. В отдалении Стив замечает ту же блядскую ворону. ― Ты издеваешься надо мной? ― спрашивает Эдди смертельно тихо. ― Потому что если ты издеваешься надо мной, Харрингтон, богом клянусь… ― Я не издеваюсь над тобой. Обещаю. Я только недавно осознал это, но думаю… думаю, мне нравятся и те, и те. Так же может быть, да? ― Ага, ― медленно произносит Эдди. ― Так может быть. ― Хорошо. ― Хорошо, ― повторяет Эдди, и воздух между ними снова тяжелеет, и Стив знает почему – конечно, он знает почему. Он снова начинает идти до того, как его глаза успеют метнуться к губам Эдди и он начнет думать, что он может с ними сделать. Какое-то время Эдди даже не идет за ним следом, будто он приклеился к земле. Затем внезапно он почти бежит, чтобы поравняться со Стивом – в его движениях есть нечто непостижимо неловкое. ― Я тоже, к слову. Э, мне… да. Тоже нравятся парни. Только парни. ― Хорошо, ― снова говорит Стив, будто он уже не знал этого, и его тошнит от того, что он уже знал, даже хотя то, что Эдди сказал ему, и ворошит что-то в его груди. Потому что это первый раз, когда Эдди на самом деле рассказал ему, верно? И в этом есть нечто вроде доверия. ― Классно. Эдди выдыхает долго и рвано, смотря куда-то в лес, а не на Стива. ― Ты и правда не издеваешься надо мной, ха. ― Клянусь богу. Они смотрят на друг друга долгое время; здесь нечего говорить. Так что они просто продолжают идти. Может, где-то через полмили они достигают дороги, где стоит машина, буквально идеальная для угона. Эдди ухмыляется ему и говорит: ― Доверишь ли ты мне повести в этот раз, мой повелитель, или мы снова поменяемся, как в старые добрые? ― Ты можешь повести, ― отвечает Стив и тут же жалеет об этом, потому что на лице Эдди появляется какое-то маниакальное выражение, пока он проделывает свои трюки с окном, тут же сконцентрировавшись, улыбается шире, когда дверь с легкостью открывается, и с легкостью проскальзывает внутрь на водительское сиденье – вокруг него царит нечто безумное, волосы неаккуратно переброшены через плечо, и он прикусывает язык, когда тот просовывается между зубов. Стив садится на пассажирское сиденье, пока Эдди достает провода и делает то же, что делал и в фургоне, держа плоскогубцы в зубах, и есть в нем что-то неоспоримо привлекательное в этот момент. Мотор заводится. Эдди опускает бандану на лицо (все-таки разыскиваемый убийца) и выжимает педаль газа, и они буквально срываются с места, блять, он действительно любит водить тачки, так ведь? И он смеется слегка истерично, пока они нарушают как минимум пять дорожных правил на пустой загородной трассе, и говорит: ― Иногда я понимаю, почему мой старик так любил эту хрень, ― он ухмыляется Стиву, хотя Стив и не может видеть его губы, и сжимает пальцами в кольцах руль, и блять, хорошо, блять. ― Нужна лишь щепотка смерти, чтобы почувствовать себя живым, так? И у Стива нет сил, чтобы обработать все смысловые значения в этом предложении, так что он просто этого не делает, он просто не обрабатывает их, нахуй их обработку, он просто думает, насколько же Эдди сейчас горячий и насколько бы он предпочел, чтобы Эдди снова ему отсосал или, может, сделал что-нибудь другое… Достаточно скоро (ведь Эдди так, блять, быстро водит) они останавливаются рядом с домом Стива. Стив отчасти порывается сказать ему оставаться в машине, может, сгорбившись в пространстве для ног сзади, где его никто не смог бы увидеть, но для этого ему не представляется и шанса, потому что Эдди тут же высовывается из машины и затем встает. Так что у Стива нет другого выбора, кроме как последовать за ним. От дома веет холодом. Он осознает, что не был здесь около трех с половиной недель, хотя в реальности прошла лишь пара дней. Он совсем не соскучился по этому месту, что достаточно забавно, даже несмотря на все остальное. ― Замок, достойный короля, ― говорит Эдди, присвистывая, пока Стив закрывает дверь на замок. ― Думаю, весь мой трейлер мог бы уместиться в твоей прихожей. Стив подходит и проводит рукой по грязным – в этот раз он не мылся – волосам. Он не знает, что на это сказать. Так что он просто говорит: ― Кухня там. Паста – лучший вариант, думает он, она готовится быстро и вкусная, даже когда холодная, а еще у него есть несколько контейнеров «Tupperware», в которые можно было бы все убрать. На столешнице лежит парочка свежих ингредиентов, – помидоры, лук и все такое, – так что он начинает нарезать их, пока Эдди прислоняется к кухонной стойке со скрещенными руками и говорит: ― У тебя есть душ? ― Конечно. Используй мой, в него можно попасть через мою комнату, последняя дверь справа наверху, ― Эдди разворачивается, чтобы уйти. ― О, и, если тебе нужна одежда, не стесняйся взять что-нибудь у меня. ― Если ты хотел увидеть меня в твоей одежде, Харрингтон, то мог просто попросить. ― Может, я и прошу, ― Стив чувствует себя достаточно храбро, чтобы сказать это, и у Эдди впервые не находится слов. Он просто долго смотрит на Стива, прежде чем подняться наверх. Когда он уходит, Стив поджаривает лук и чеснок на сковородке; он хотел добавить бекон, ведь единственные люди, которые не едят ветчину – Байерсы, а их здесь нет, но Робин он иногда кажется слишком жирным, он помнит об этом, и у него нет ни одной идеи, что нравится Эдди, так что он останавливается на классике. Он сделал соус, который теперь закипал на плите, когда Эдди спустился вниз, выглядя так же, как и всегда после душа: бледная кожа слегка зарумянилась от пара, мокрые волосы вьются около его лица. На нем футболка с тура Боуи, которую Стив купил на концерте в 1983 и никогда не носил – не то чтобы он был типом, который носил футболки с рисунками – и самые узкие джинсы Стива, которые все равно выглядят слегка мешковато, ремень затянут на бедрах на самую последнюю в нем дырку. Стив ничего не может сделать с внезапным жаром, поглощающим его щеки при виде Эдди в его одежде. Он носил одежду Эдди несколько раз, но он даже не представлял, что он почувствует, если все будет наоборот, это будто увидеть девушку в своем свитере, и значит… ― Присмотришь за соусом? ― говорит он, отчасти для того, чтобы отвлечь себя. ― Его просто нужно иногда помешивать. Мне тоже стоит помыться. Эдди согласно хмыкает и залазит на стойку рядом с плитой, скрещивая ноги – едва ли это самое безопасное место, или самое гигиеничное, но Стив ничего не говорит. Он поднимается наверх и принимает второй самый лучший душ в своей жизни (первый – тот первый в трейлере Эдди) и слегка виновато думает о том, что теперь волосы Эдди будут пахнуть как его шампунь. Он, конечно, не переходит к естественному последующему вопросу, который заключается в том, почему он вообще послал Эдди в собственную душевую, а не в любую из двух гостевых ванных. Может, он делает это специально – спускается вниз, все еще надевая на себя футболку, позволяя Эдди вскользь взглянуть на его теперь чистую грудь (он сам обработал раны в ванной, хоть и не так аккуратно, как это мог бы сделать Эдди). ― С голым торсом и на кухне, ― говорит Эдди. ― Как негигиенично. ― Больше не с голым. ― Какая жалость, ― шепчет он, не глядя на Стива, и затем они оба краснеют. Стив слегка хочет прижать его к кухонной стойке и снова поцеловать (и тут же зачеркивает эту мысль у себя в голове – он хочет слишком многого). ― Я осмелился сварить за тебя пасту. Тебе потребовались ебаные года, чтобы помыться. Стив сверлит его взглядом на него. ― Просто потому что ты можешь ополоснуться в холодной воде и использовать шампунь «7 в 1»… ― «5 в 1», вообще-то. ― Некоторые из нас ухаживают за волосами. ― Это причина, по которой там стоит банка лака для волос от «Farrah Fawcett»? Взгляд Стива становится страшнее. ― Клянусь богом, Мансон, если ты кому-нибудь расскажешь, я заставлю тебя пожалеть, что ты вообще родился на свет… Эдди с издевкой поднимает руки, сдаваясь. ― Ни одной живой душе не скажу, клянусь богом. ― Смотри у меня, ― говорит Стив, наставляя на него поварешку. Он разделяет дымящуюся пасту по контейнерам и оставляет их открытыми. ― Мы должны дать ей немного остыть. ― Тогда что теперь, Харрингтон? ― это не соблазняющий вопрос. Но Эдди откидывается на руках назад на кухонную стойку, смотря на Стива с приподнятым подбородком, одна нога поверх другой, и он звучит соблазняюще, когда он произносит его так. Выглядя вот так. ― Что нам теперь делать? Что нам теперь делать. Что Стив собирается с этим делать? Со всем этим? Что он собирается делать сегодня, завтра, на следующий день, и затем на следующий день, и все дни, которые последуют затем, которые на самом деле не дни, а лишь сплошные повторы, отвратительные петли одного и того же, повторяющиеся изо дня в день, и Стив не может сделать ничего значимого, он вообще ничего не может сделать… Может, он может сделать это, если ничего больше не остается. Может, это будет что-то значить. Так что он снова снимает футболку. Эдди смотрит на него с широко открытыми глазами. Он слезает со стойки и медленно подходит, будто любое резкое движение все испортит, но Стива не так уж легко отпугнуть. ― С голым торсом и на кухне, ― тихо говорит он, и, может, это звучит слегка тупо, но Эдди совсем не смотрит на него так, будто он тупой. ― И что ты с этим сделаешь? Руки Эдди слегка проходится по его груди. Темные глаза переполнены тем, что, как считает Эдди, незнакомо Стиву – но оно ему знакомо. Стив уже делал это раньше. И, быть может, это причина, по которой он не колеблется и наклоняется вперед, прижимая свои губы к губам Эдди; Эдди тут же отвечает взаимностью, его руки находят талию Стива и притягивают его ближе за петли для ремня, и он выпускает вздох в рот Стива, когда рука Стива нащупывает его волосы и тянет… ― Пойдем в то место, которое не является кухней, ― говорит Эдди, задыхаясь, когда они отрываются друг от друга, и это все, что им нужно, чтобы подняться наверх. В этот раз все иначе. В этот раз это происходит как-то не спеша, в этом меньше небрежности – что иначе? Может, дело в том, что Стив рассказал, что ему нравятся парни, прежде чем они даже подумали о поцелуе? В этом все дело? Или дело в долгом ожидании, угоне машины и разговоре о криминальном отце Эдди? В чем бы ни было дело, в этот раз в нем чувствуется больше доверия. Больше податливости. Он позволяет Стиву снять с него футболку Боуи через голову, позволяет рукам Стива опускаться ниже. Когда они опускаются на ремень Эдди, Эдди вскакивает, чтобы поцеловать его, – Стив оседлал его на кровати, – и они целуются какое-то время, широко раздвигая губы, беспорядочно и глубоко, прежде чем руки Стива снова двигаются, и он мягко говорит: ― Ты не против? Секунда. В больших темных глазах Эдди читается нечто безумно уязвимое, будто он доверяет Стиву секрет. Затем он кивает. Он приподнимает бедра, чтобы он мог стянуть с себя джинсы, пока Стив целует его снова, и его поцелуи становятся все ниже и ниже – иначе, чем с девушками, но не полностью, иначе, но так же, другой виток того же навыка – и затем. На внутренней части бедер Эдди две свежие повязки, прямо под боксерами, и Стив останавливается. Кожа там ребристая и неровная, больше чем мягкая, и ох. Ох, это еще один кусочек паззла, так ведь? Это причина, по которой Эдди не мылся вместе с ним, причина, по которой он каждый раз на десять минут уходит в фургон за двумя таблетками тайленола, причина, по которой он смотрел на Стива с такой уязвимостью доверяемого секрета в глазах. Ох. Эдди смотрит на него. ― Да, именно так они и выглядят, Харрингтон, ― говорит он, и его голос звучит слегка сдавленно, будто он боится реакции Стива. Стив просто поднимается, чтобы выдохнуть в его губы: ― Стив, ― и затем он целует его, и затем Эдди зовет его Стивом, зовет его Стивом, пока задыхается под ним, и зовет его Стивом, когда они заканчивают, когда они курят в постели и говорят сразу ни о чем и обо всем, и в этот раз Стив не хочет говорить ты мне нравишься, не хочет сглазить, ощущая, что его поцелуй уже может быть поцелуем смерти. Отпускать его в этот раз даже хуже, чем обычно. Хуже, чем всегда. Все идет согласно обычному плану, – Стив еще не отпустил слабую надежду, что, может быть, просто может быть, в этот раз Эдди посчитает свою жизнь достойной спасения, – и они прощаются снаружи трейлера. Стив снова целует его. Эдди зовет его Стивом как-то сломлено, в его словах больше уязвимости, чем когда-либо до этого, будто в руках у Стива его собственное сердце. Но все что он говорит, – снова, – все что он говорит – это «Покарай гада». Стив кивает. Эдди кивает тоже. Это ничего не меняет. Может, ничего не сможет это изменить.