Когда Траут станет совсем глубоким стариком, генеральный секретарь Организации Объединенных Наций доктор Тор Лемберг спросит его: боится ли он будущего? И Траут ответит так:
— Нет, господин секретарь, это от прошлого у меня поджилки трясутся.
- из «Завтрака для чемпионов» Курта Воннегута
двадцать седьмая петля (продолженная)
И теперь все обретает больше смысла. Разве не в этом весь смысл? Когда теперь Стив думает об этом, разве не в этом весь смысл? Тайленол. Эдди, вытирающий нос украдкой, так, чтобы никто не смог увидеть, была там кровь или нет. Шрамы – потому что именно это ищет Векна, верно? Вину. Самоненависть. (Так, значит, теперь есть еще один человек, которого Стив не замечал. Сначала Макс, он так долго упускал все, что было не так с Макс, и, конечно, он не знал Эдди так уж хорошо до всего этого (теперь уж он неплохо его знает), но он должен был заметить. Должен был, блять, заметить). И то, как Эдди безрассудно жертвовал собой, – это ведь тоже знак, да? Не то чтобы он бы не сделал этого и так, но он делал это всегда, несмотря на обещания, несмотря на близость в темноте. Он давал обещания, которые был просто не в состоянии сдержать, как бы ему ни хотелось. За гранью желания или нежелания умереть. Желание здесь уже не имеет значение. Сделай так, чтобы я исчезла, ― вот что сказала Макс Векне, чтобы он снова на нее нацелился. Так что, может, желание все-таки имеет значение. Может, это причина, по которой Эдди уже смирился. Он молчит, пока Стив отвозит его обратно в Хоукинс. Это битва будет всегда той, где Стив будет проигрывать. Становясь все сильнее, какой-то холодок пробегает по спине Стива. Как ты можешь спасти кого-то, кто уже мертв? И Эдди – уставший, смирившийся, руки скрещены на груди, и он вжимается в дверь машины, подальше от Стива, говоря: ― Просто отвези меня, блять, обратно в Хоукинс, чел, а то я выброшусь из машины, и это впервые будет по твоей вине. Впервые. Стив очень даже уверен, что на каком-то уровне каждый раз все происходит по его вине. Но он подчиняется – что он еще может сделать? Он не может просто похитить Эдди. Петли, где Эдди сломал запястье, чтобы выбраться из наручников, было достаточно, чтобы он это понял. Так что он отвозит Эдди обратно в Хоукинс. (Замечая краем глаза ту же ворону, кружащуюся наверху. Следующую за ними или ведущую их, направляющую домой). Наблюдает, как Эдди умирает снова, и чувствует вину, будто это была бы либо дорога, либо проклятье Векны, чел, что бы ты предпочел? И Стива тошнит от того, что ему приходится выбирать, как Эдди умирает. Но теперь он знает. Теперь он знает, с чем он столкнулся. И, может, теперь это наконец все и изменит.двадцать восьмая петля
― Мне правда очень нужно в душ, ― говорит Стив после того, как Нэнси заканчивает все объяснять, Дастин выдвигает теорию, а Макс собирается жертвовать собой ради плана. Эдди смотрит на него. ― Можешь принять душ в моем трейлере, если хочешь. И если ты не имеешь ничего против межпространственного портала в гостиной. Они крадутся по трейлерному парку. Стив смотрит на него, наблюдает за ним, пытается разглядеть ее в нем. Тень наложенного на него проклятья. Как давно это началось? Сколько ему осталось? Именно Эдди бинтует его раны ловкими, уверенными и привлекательными руками, думает Стив, даже несмотря на то, что тот является мертвецом уже во многих смыслах, не только в том, который сейчас мягко упоминает Стив: ― Когда все началось? Кошмары, головные боли, кровотечения из носа, вся эта херня? Когда все… Руки Эдди замирают. Он не смотрит на Стива. ― Я не понимаю, о чем ты говоришь. ― Да ну, чел. Не вешай мне лапшу на уши. Мы вместе увязли в этом дерьме, так ведь? ― Разве? ― Эдди смеется, и в его смехе нет ни капли веселья (почему он постоянно смеется?). ― Очень даже уверен, что я умру в одиночестве, когда он до меня доберется, так что… Но это неправда, хочет сказать Стив. Ты не умрешь в одиночестве. Ты никогда не умираешь в одиночестве. Но он не говорит этого; ему нужно узнать больше до того, как он все усложнит неразберихой про время, плавящееся вокруг него. ― Как давно? Эдди выдыхает с плотно сжатыми зубами. Его руки все еще касаются Стива. ― Четыре дня, Харрингтон, уверен, ты сможешь посчитать. Я проснулся с этим дерьмом еще в ебаном лодочном домике Рика. ― Так это значит… что? Тебе остался… ― Всего один день. До видений с часами и галлюцинаций о моем темном прошлом. И еще один день после этого. Не волнуйся, Стив, я считаю. Все, что я делаю – это, блять, считаю. Стив тоже (уже двадцать восемь раз, двадцать восемь раз, как он упустил это). ― Эдди… Руки Эдди соскальзывают с его торса. Он отходит, пока не врезается спиной в стену и затем сползает по ней вниз, задевая одеждой плакаты, пока не оказывается на полу, поджав к груди колени. Он снова выглядит напуганным. Боже, он выглядит таким, блять, напуганным. ― Как ты узнал? ― спрашивает он, проводя руками по лицу. ― В смысле, без обид, но если бы я делал на кого-то ставки, это была бы Уилер, или Хендерсон, или Бакли, или кто-нибудь другой, не… Если бы мир продолжал вести себя, как и ему положено, это была бы Нэнси, или Дастин, или Робин. Не Стив. Но в итоге это именно Стив, так что он говорит: ― Ты сам мне сказал. Рассказывать эту историю становится каким-то образом изнуряюще. Утомляюще. Потому что он уже рассказывал ее столько раз, и в каждый раз она становится лишь длиннее, мрачнее и депрессивнее. Ему просто достаточно произнести нужное количество раз и ты снова умер, и у них обоих появится взгляд на две тысячи ярдов. Но в этот раз Эдди не смеется. Не говорит: «Значит, все, что мне нужно сделать – это… что? Не умирать? Для того, чтобы ты смог освободиться от какого бы то ни было блядского проклятья, которое на тебя наложено?». Он просто поднимает взгляд на Стива и говорит: ― Ебаный пиздец, чел, и я-то думал, что у меня была тяжелая неделя. У Стива возникает это покалывающее чувство, которое застревает где-то в пазухах носа, явный знак того, что он сейчас заплачет. Он позволяет одной или двум слезинкам скатиться по лицу. Он хочет исчезнуть в другой петле, в более ранней, может, в той, где они с Эдди бросались в объятия друг друга после приготовления пасты, и он тогда еще мог иметь веру в этот вечер, иметь веру, что, может, в этот раз все пройдет как надо. В петле, где он не знает, что Эдди проклят. Он бы отдал все, чтобы забыть об этом – как и они все… Он тяжело опускается на пол рядом с Эдди. В его комнате как всегда бардак: повсюду разбросанные вещи, записки и книжки, а на кровати свалены кассеты. Эдди дышит медленно, едва заметно, будто он делает это специально. Затем его рука опускается на руку Стива, и Стив вздрагивает, поворачиваясь к Эдди, который на него не смотрит. ― Подумал, что могу сделать это, ― говорит Эдди, голос его звучит по-обычному беззаботно, но он слегка дрожит. ― Мы ведь, знаешь, выходит, спали вместе и все такое… ― Ага, ― отвечает Стив, может, даже слишком быстро. Его сердце бешено колотится, и вот почему ему сейчас неловко, будто это первый раз; может, ему даже более неловко, чем в первый раз, будто ему снова четырнадцать и он на своем первом настоящем свидании без поцелуев в песочнице. Но до этого они никогда не держались за руки, так ведь? ― Знаешь, о чем никто не говорит? Насчет желания умереть? ― голос Эдди до боли спокойный. Стив сильнее сжимает его руку. ― Все это… желание, ненависть, усталость, все это, оно не… не делает это менее, блять, ужасающим. Я так, блять, боюсь, Стив, все время. Ты говоришь, что я каждый раз бежал прямо в объятия смерти, строил из себя героя, но я не думаю, что дело в геройстве. Я не думаю, что это храбро, думаю, это… думаю, это, наверное, эм, еще более трусливо. Потому что я не хочу умереть, как умерла… как умерла Крисси. Я не хочу видеть, что покажет мне Векна, ― Эдди делает глубокий вдох. ― И я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас – настоящих героев – узнал об этом. Стив просто таращится на него. ― Почему, потому что ты думаешь… ты думаешь, что мы будем презирать тебя? Потому что ты… ― его горло сжимается. ― Макс… ― Что ж, ага, но она хорошая девочка, так ведь? Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь так меня описывал, даже пока я был в колыбели. Не, тут все иначе, чел, и ты знаешь, что тут все иначе. Но это не так. Это, блять, не так, и Стив не может просто… ― И эта самая подлая вещь из всех, верно? ― продолжает Эдди, в его голосе горечь. ― Потому что она хорошая, и я… я позволяю ей подвергать себя опасности, и я, выходит, позволяю ей это каждый раз, так ведь, при этом зная, что это с легкостью мог быть и я… будто моя жизнь стоит больше, чем ее, а мы оба знаем, что это не так… ― Дерьмо, ― шепчет Стив, потому что он не думал об этом. Макс выставляет свою кандидатуру, потому что она такая единственная, но выходит, что это не так, верно? Эдди остается позади, позволяет этому произойти и после ненавидит себя за это. Ненавидит себя так сильно, что в итоге умирает. ― Ага, дерьмо, Харрингтон, ― Эдди вырывает руку и начинает массировать трясущимися пальцами веки. ― Я продолжаю позволять пятнадцатилетке умирать вместо меня. Уверен, что все еще не собираешься презирать меня после этого? Но он лишь сожалеет. В этом вся штука; он сожалеет даже сейчас. Стив делает глубокий вдох. ― Какое-то время назад, может, в петле одиннадцатой? Или двенадцатой? Или около того, мы все пошли к Векне. Ты был там вместе с Макс – в доме Крилов в Изнанке. И он был слишком сильным, Векна. Он раскидал нас по сторонам, всех, кроме тебя и Макс, и затем он начал к ней приближаться… но ты встал у него на пути. Ты просто, блять, поднялся на ноги, чел, поднялся на ноги, встал у него на пути и заставил его забрать тебя вместо нее. Ты не позволил умереть ей вместо тебя. И, типа, то же повторяется каждую петлю, каждую петлю ты умираешь… ― его голос начинает дрожать, но он не останавливается. ― …умираешь ради кого-то. Ты делаешь все, что в твоих силах, чел. То же, что делаем и мы. Повисает молчание. Эдди опускает руки и смотрит на Стива, и конечно, Стив, должно быть, немного злится из-за Макс, где-то глубоко внутри. Она все-таки одна из его детишек, он должен приглядывать за ними, и как он может заниматься этим, если Эдди усложняет его работу… Но это не чувство для «сейчас». Это чувство для «потом», когда он сможет все исправить – если он сможет все исправить. Если он сможет исправить хоть что-то. То, что кто-то из них делает в непосредственной близости смерти… как они справляются с этим… как Стив может осуждать эти действия? Для таких случаев нет мерила, нет инструкций. И Эдди в ужасе. И Эдди пытается компенсировать то, что он сделал. ― Если мы убьем Векну, ― произносит Стив медленно. ― Если мы убьем Векну и ты выживешь, тогда, может… может, петля не повторится. И мы сможем двигаться дальше. В его голове формируется план. Может, единственный оставшийся план. Он скорее не об убийстве Векны, а о том, как сохранить Эдди жизнь, а для того, чтобы сохранить Эдди жизнь, он должен хотеть, чтобы ему ее сохранили, и для того, чтобы он хотел этого, надо столкнуться с тем, что заставляет его хотеть умереть и потому он это избегает… Но Эдди должен выбрать сам. ― Я знаю, ― говорит Эдди медленно, стиснув зубы, будто он знает, о чем думает Стив. ― Блять, я… я знаю. Просто дай мне секунду, чтобы… Его голос дрожит. Он смотрит на руки, сжимающие щиколотки, и роняет голову между коленей, выдыхая долго и рвано. Стив кладет руку ему на плечо и чувствует волну облегчения, когда Эдди не отодвигается. ― Боже, рыжая соглашается на это, не моргая, а я все так же… ― Прекрати, ― говорит Стив. ― Меня достало, что ты называешь себя трусом. Я слышал это слишком много ебаных раз. Дай себе передышку. Плечи Эдди дрожат; на секунду Стив думает, что он плачет. Затем он поднимает голову, и тишину прорезает смех, Эдди смеется, смеется криво, невесело и безумно. ― Это самая триповая, блять, история, да? Клянусь, может, Рик просто дал мне не очень качественную траву, и я сейчас валяюсь обдолбанный на кровати, болтая яйцами. ― Это должна была быть очень некачественная трава. ― О, просто астрономически некачественная. Должно быть, смешанная с ЛСД, коксом и ДМТ разом, ― они улыбаются друг другу легко, естественно. Затем Эдди отводит взгляд и затем снова смотрит на него, улыбка слабеет, взгляд мрачнеет. ― На заметку, я вообще, блять, не в восторге от этой идеи, и я могу называть себя трусом, когда захочу, окей? Но да. Я сделаю это. Рыжая не заслужила все это дерьмо. Как и ты, думает Стив. Как и никто другой. Он не говорит этого. Просто позволяет себе снова взять Эдди за руку, и Эдди не вырывает ее, и они сидят так какое-то время, просто держась за руки. ― Я буду рядом все время, ― говорит Стив. ― Какая твоя… какая твоя любимая песня? ― Твою мать, это и правда происходит, ― шепчет Эдди, снова проводя другой рукой по лицу, и затем тянется вперед, – все еще держа Стива за руку, – чтобы взять с кровати кассету. У нее черно-белая обложка, хотя кассета внутри мрачно-розовая. ― «Babe I’m Gonna Leave You», ― говорит он. ― Led Zep. Верно. Стив не слышал эту песню, по крайней мере он так не думает, но каким-то образом он не уверен, что сможет ее спеть. Что значит, что им придется полностью положится на плеер. Что значит, что ему придется остановить Джейсона, и неважно, что произойдет. Ему надо будет быть готовым. (Ему, должно быть, понадобится собственный пистолет). ― Это буду я. Вместо Макс. Кто будет отвлекать Векну. ― Что? Но ты не… ― Ага. Именно что да. Комнату охватывает хаос. Стив фокусируется на Дастине, что, может, плохая идея, потому что Дастин, кажется, в истерике, он буквально в шаге от того, чтобы заплакать, он выглядит почти хуже, чем когда Эдди умирает на самом деле, потому что в нем постепенно умирает надежда, проигрывая в борьбе с нависающими над ним горем и страхом, которые теперь уже становятся его друзьями, двумя друзьями Дастина, и винит ли он теперь себя тоже? Винят ли они себя все в итоге? Пока Дастин ходит по комнате, он спотыкается о бумбокс, и Робин кричит: ― Эй! Он может нам понадобиться! Пока он повторяет: ― Простите, простите, простите… ― и поправляет его, но он кажется неповрежденным. Что значит… Может, им не нужен плеер. Может, им нужно нечто менее хрупкое. Так что они добираются до «Зоны боевых действий». Они вместе покупают оружие. Они едут до дома Крилов, и снова Нэнси высаживает их, Эдди, Стива и Эрику, они втроем остаются перед этим домом, источником всего дерьма, что с ними происходит, местом, о котором Стив едва ли знал неделю (месяц) назад. Эдди поднимает взгляд на дом, тяжело дыша. Когда Стив находит его запястье, его пульс подскакивает. ― Я буду рядом все время, ― мягко говорит Стив, пока они проходят сквозь дверной проем и снимают обувь. ― Прямо рядом с тобой. Бумбокс и кассета, драгоценная кассета, ощущаются невыносимо тяжелыми в его руках. Будто он держит само сердце Эдди. Они закрывают дверь настолько тихо, насколько могут. Он говорит Эрике быть осторожной и хорошо прятаться, но что она может сделать, когда весь план заключается в фонарике, в сигналах, в том, что они увидят через окно на первом этаже дома Крилов. Ему просто нужно быть готовым. (В его ремень заткнут пистолет. Он не верит, что ему придется его использовать. Но если направить его на Джейсона, то, может…). Так что они садятся возле окна и ждут. В какой-то момент Эдди начинает писать что-то в блокноте. «Привет», нацарапано на листке плотными и небрежными каракулями. «Привет», пишет Стив в ответ. Проходит секунда. Колено Эдди бесшумно пружинит. «итак, ты приглашал меня поужинать или звал в кино, прежде чем у нас был секс, или это то, что обычно происходит после соблазнений от стива харрингтона?». Стив не уверен, серьезен он сейчас или нет; его взгляд нечитаем в синем мраке, одновременно другом и совершенно таком же, что и в Изнанке. После секундных размышлений, он отвечает: «Тяжело придерживаться чего-то обычного, когда ты снова и снова проживаешь один и тот же день». Эдди читает это с прищуренными глазами, но затем на его лице расцветает улыбка. «конечно. чур выбор за мной». Стив подчеркнуто закатывает глаза и наклоняется через блокнот – но затем Эрика подает им сигналы фонариком, и Эдди надевает ботинки, и им приходится оставить блокноты здесь. Стив следует за ним наверх. Стив ставит бумбокс и скрещивает руки, ожидая, пока Эдди садится по-турецки на пол и собирается проделать ту часть, которая является самой худшей вещью из всех, что Стив вообще слышал, и он понял это, еще когда пришел сюда в первый раз с Макс. Сделай так, чтобы я исчезла. Стив чувствует, как сердце колотится где-то у него в горле, будто это он тот, кто собирается впасть в транс и открыться смерти. Но «Сделай так, чтобы я изчез» - это не то, что говорит Эдди. Вот что говорит Эдди: ― Ебаный ты мудак. Вот честно, я просто в бешенстве. Из-за всего. Я должен был наконец выпуститься в этом году, ты ведь знаешь это, верно? Ага, я готов поспорить, что ты знаешь это. Мне потребовалось много времени. Но я не собирался вылететь, как мой отец; я собирался закончить школу. Я наконец… Его голос дрожит. Стив подавляет желание сделать шаг вперед, положить руку на его плечо и прервать все это, потому что это то, что они должны сделать. ― Мне начало становиться лучше. Наконец. И ты тоже это знаешь, так ведь? Я наконец… наконец смог встать на ноги. Наконец попытался взглянуть на себя, как на нечто ценное. Ненавидел себя, но немного, не так, как раньше. Полагаю, это разозлило тебя; тебе нравится, когда люди страдают, так ведь? Что ж, ты победил. Что-то… Думаю, что-то перемкнуло в моей голове в ту ночь. Что-то, что я пытался сдерживать повязками и дерьмовенькой молитвой. Ты победил; ты заставил меня страдать. Ты убил Крисси, и это ощущалось… ощущалось так, будто в этом была моя вина. Даже хотя на самом деле это была твоя вина. Все было так, будто это была моя вина. Потому что я не мог даже… не мог даже остаться с ней. Не мог позвонить копам, похоронить ее или даже закрыть ее ебаные глаза… я просто сбежал. Как я сбежал от отца. И это заставило меня думать, что… что она не заслужила этого. Она не могла заслужить это. Типа, знаешь, почему она? Почему она, а не я? Он закрывает глаза и печально улыбается. ― Полагаю, ответ заключается и в том, и в том. В том, что кто-то не заслужил этого, и в том, что кто-то… кто-то, должно быть, заслужил. Потому что это не могла быть просто ее смерть, просто смерть Крисси, Фреда и Патрика. Что тут у нас? У нас имеются чарлидерша, журналист и баскетболист – и я? Не мне предполагать, что социальные слои буквально указывают на ценность кое-кого, но послушай-ка. Что вообще сделали эти ребята? Что вообще с ними случилось? Они не заслужили этого, так что все встанет на свои места, если ты решишь выровнять ситуацию тем, кто действительно того заслуживает. Стив не удерживается и делает шаг ему навстречу, но Эдди поднимает едва дрожащую руку, не глядя на него, и Стив останавливается, даже хотя по его груди наверх ползет тошнота. Все это неправильно. Ничего из этого неправда. ― Так что да, я, блять, злюсь. Я, блять, взбешен, потому что ты вконец разрушил жизнь, к которой я только начал возвращаться, но также… я не уверен, что у меня есть хоть какое-то право злиться. Потому что, может, некоторые не… может, некоторые не заслуживают возвращаться к нормальной жизни. Может, некоторые – такое же разочарование, как и их родители, и хэй, я все равно бы все испортил, так что, может, ты просто оказал мне услугу, ― голос Эдди понижается от шепота. ― Может, ты окажешь мне услугу прямо сейчас. Стив уже сыт этим. Стив тянется к нему… Но он больше не здесь. Его глаза закатились и теперь видят совершенно другой мир. Векна клюнул. Может, ты окажешь мне услугу прямо сейчас. Стив подает сигнал Эрике. Он задвигает бумбокс в угол, подальше от любой драки; он взвешивает в руке пистолет и ощущает его отвратительную тяжесть. У его отца был пистолет, он хранился в закрытом ящике, но Стив никогда его не касался. Его родители не то чтобы фанатики оружия, правда – не те снобы с белыми воротничками, которых полно по всему городу, которых больше, чем любого нравственного порицания – и он видел, что происходит в подобных семьях. В них растут дети с этим смертельно опасным комплексом всемогущества, с врожденной верой в их правоту. Это именно та правота, которую Джейсон повсюду таскает с собой подобно мечу правосудия. Так что он взвешивает в руке пистолет. Делает пару кругов по чердаку, ожидая. Готовый броситься к бумбоксу в ту секунду, когда Эдди поднимется в воздух… Скрип ступенек лестницы. Он подготавливает себя. ― Харрингтон? ― говорит Джейсон, появляясь из теней и хмурясь. ― Что ты делаешь вместе с младшей сестрой Синклера? Ты знаешь, что она служит дьяволу, верно? ― Я не знаю, о чем ты говоришь. Затем Джейсон, кажется, замечает Эдди, почти комично вглядываясь получше, чтобы точно убедиться, что это он, и затем трясущейся рукой достает пистолет – что значит, что Стиву нужно достать свой, так что какое-то время они находятся в тупике, симметрично направив друг на друга пистолеты, и Джейсон поднимает бровь и говорит: ― Так ты часть этого культа, не так ли? Они и до тебя добрались. Мансон и его уродцы, они и до тебя добрались… ― Это не блядский культ. Я не знаю, о чем ты говоришь, ― агрессивно, Стив ведет себя слишком агрессивно, но он ничего не может с этим сделать, он буквально на грани они наставили друг на друга пистолеты Эдди прямо тут в трансе и если он сможет добраться до бумбокса вовремя… ― Что он делает? Мансон, я имею в виду… он накладывает заклинание? Что он… ― Он ничего не делает. Почему бы тебе просто не уйти, и никто не пострадает, ― он надеется, что Джейсон поведет себя разумно. Может, плохое решение. Но Джейсон все еще человек, просто пацан, просто кто-то, доведенный почти до полубезумия горем из-за потери девушки, но он надеется, что только до полубезумия… И снова эта речь. ― В смысле, от Синклера, полагаю, я должен был ожидать чего-то такого, но от тебя? От Короля Стива? ― Джейсон издает истерический смешок. Стив подступает чуть ближе, потому что, может, ему не стоит полагаться на разумность Джейсона, ведь он знает, что у него есть один шанс и только один. ― Знаешь, Харгроув, Томми Х. и все остальные, они говорили, что ты стал слабаком, но я отвечал им: «Нет», знаешь, я отвечал им: «Только не Харрингтон. Только не он». И теперь… что с тобой сделал Мансон, мужик? Провел какой-то уродский ритуал? Или он сделал тебя таким же педиком, как и он сам? ― О, ради всего, блять, святого, чел, ― говорит Стив, чувствуя, как что-то проворачивается у него в груди, желая сказать: «Ну и что, если он сделал меня таким», но он не делает этого, потому что это только ухудшило бы ситуацию, и рука Джейсона дрожит, пока он держит пистолет, но у него крепкая хватка и палец в миллиметре от спускового крючка, даже несмотря на то, что у Стива тоже есть пистолет… Он замечает, что Джейсон сейчас выстрелит за секунду до того, как он и правда это делает. То, как он напрягается с холодной решимостью в глазах. Так что все, что Стив может сделать, это пригнуться – пригнуться и откатиться в сторону, перекладывая пистолет в другую руку, потому что на самом деле он никак не может использовать его, как было задумано, так ведь? Никак. Он не может. Так что выстрел рикошетит в углу, и Стив пользуется моментом, чтобы броситься к Джейсону, повалить его на пол и вмазать ему по черепу прикладом пистолета так, что он на какое-то время вырубается, обмякая, и в этот раз наконец не у Стива сотрясение, так что, может… Затем он смотрит на бумбокс, и дерьмо. О, дерьмо. Единственная вещь, которую ему нужно было беречь… Он крепче плеера, но не крепче пули. И в этот момент он достаточно отвлечен, чтобы Джейсон схватился за его щиколотку и потянул, отправляя его на пол, и его челюсть так ударяется об половицы, что раздается отчетливый треск, который вспыхивает кровью и болью, блять, его челюсть, Джейсон сломал его блядскую челюсть… Теперь они оба дезориентированы и почти с сотрясениями, и они борются с друг другом слабеющими кулаками. Джейсон сверху; затем это уже Стив; затем они оба по отдельности катаются в разных углах чердака, пока Эдди начинает подниматься в воздух, блять, о блять, Стив не может просто спеть в этот раз «Running Up That Hill»… ― Что за дьявольщина… ― выдыхает Джейсон, запыхавшись, заставляя себя подняться на ноги. ― Просто, блять, успокойся, ― рявкает Стив, и это выходит смазано и хрипло, его челюсть не двигается, как должна, боль притупилась из-за адреналина, но она все еще с ним, и он должен… он должен оглушить Джейсона… он должен добраться до Эдди и попытаться… но не пока Джейсон… Джейсон снова поднимает пистолет и тут же промахивается, пуля пролетает через дырку в потолке. Стив размышляет, затуманено ли зрение Джейсона так же, как и его. Он должен воспользоваться шансом добежать до Джейсона снова и повалить его на пол, он должен вырубать его снова и снова, пока он, блять, не останется на месте, и на половицах повсюду кровь, череп Джейсона издает треск, пока он бьет его, на пыльных половицах повсюду кровь и он больше не двигается он больше не поднимается пистолет отброшен в сторону из его ослабшей руки Стив его вырубил но он еще дышит? Дышит ли еще, блять, Джейсон? Он, должно быть, тратит три драгоценные секунды, чтобы найти пульс Джейсона, слабый, но все еще бьющийся, прежде чем кости Эдди начинают хрустеть. Все точно так же, как и раньше. Точно так же, как и раньше, но каким-то образом хуже, потому что Стив просто стоит рядом, его не сдерживают лозы, пригвоздив к стене, он не наблюдает, как тот, кто творит все это, на самом деле делает это, он просто наблюдает, как все это происходит с Эдди, находясь по другую сторону. Он наблюдает за этим и все еще не может ничего сделать; он ощущает себя хуже, чем просто беспомощным. Абсолютно бесполезным. Абсолютно. Кровь стекает по лицу Эдди; его челюсть сейчас сместится в любую секунду – чтобы сравняться с челюстью Стива, но намного хуже – и он умрет, и Стив проснется снова, Стив всегда, блять, просыпается снова, и все еще… Эдди падает на пол с целой челюстью. Стив бросается к нему, втягивает его в свои объятия, его конечности безжизненно болтаются, неестественно искривленные, кровь покрывает все его лицо… ― Эдди, ― задыхвается Стив. ― Эдди, блять, мне жаль, я не смог… мне жаль… ― Ты был прав насчет… насчет той девчонки с… суперспособностями, ― говорит Эдди, и что? ― Она… пригодилась. ― Оди? Ты видел Оди? Эдди… Но Эдди ускользает от него в место, что он не может достичь, место за пределами этого синего чердака, где все продолжает идти не так. Может, там неплохо. Стив не знает. Все, что он знает – это нарастающие чувство покалывающих иголок, острую боль в руках и ногах, будто он только вернулся с мороза, пока вдалеке он слышит беспощадный бой курантов, и новый (старый) день вновь поглощает его.двадцать девятая петля
В этот раз ему снова снится сон. Бой курантов разносится над тихой кровавой водой, отдается эхом и вдруг неожиданно стихает, будто что-то обрывает его. Он чувствует хлопанье сотни крыльев над головой и пригибается к воде, держа руки над головой, чтобы защитить себя, и затем он обнаруживает отражение в воде, но это совсем не его отражение, это отражение Эдди… Но это совсем не отражение. Это Эдди, и он – то… то, откуда в воде столько крови… Эдди в воде, изувеченный, помятый и изломанный, недвигающийся, невидящий, и почему-то Стив не может дотянуться до него сквозь кромку воды, чтобы вытащить его на поверхность. Почему-то на воде пленка, и он не может сквозь нее пробраться. А Эдди застрял на другой стороне. Стив поднимает взгляд к темноте и молит: ― Прошу, давай же, что бы ты ни было… скажи, что происходит… позволь мне помочь ему… Вокруг лишь мрак и вода – это все, что он видит. Мрак тысячи крыльев, закрывших над ним небо; и повсюду простирается мелкая вода. И ничего больше. Ничего, кроме слова, снова того же слова, что и в первый раз, и еще одного: пытаемся. мы. пытаемся. Как и я, думает Стив, пока он выныривает из сна и оказывается на диване рядом с Эдди, я пытаюсь, блять, как могу, и где я в итоге? Здесь. В итоге он здесь. Ему нужно поговорить с Оди. В этом вся штука, верно? Самая главная вещь. Должно быть, еще один кусок, что он упустил – мысль, что Оди тоже как-то связана с этим и, может, это причина, почему ничего не выходит, почему все идет не так – потому что они об этом не знали. Что она тоже с этим связана. Так что ему нужно поговорить с ней и все выяснить… Но, конечно, когда он пытается дозвониться до Байерсов, линия оказывается занята, как и всегда, как и каждый раз до этого. ― Говорил тебе, ― нетерпеливо замечает Дастин. ― Джойс работает телемаркетологом, она постоянно висит на проводе. Майк не прекращает ныть из-за этого. Макс качает головой. ― Да, но телефон занят уже сколько, три дня? Это не Джойс. Не может быть. Что-то не так. ― Она права, ― Нэнси глядит в окно с этим отстраненным и уверенным выражением на лице, тем же выражением, что всегда появляется у нее на лице в это утро. ― Это не может быть просто совпадение. Просто не может быть. Что бы ни происходило в Леноре, это связано с тем, что происходит здесь. Я уверена в этом. ― Ты права, ― вставляет Стив, и все они в удивлении смотрят на него. ― Мы должны найти способ связаться с ними. Должен быть другой способ. ― Но его нет, так ведь? ― говорит Лукас неуверенно, оглядывая комнату. Повисает молчание. Затем Робин вскакивает, в ее глазах горит идея – боже, Стив ее любит. ― Они были переселены правительством, верно? Им дали деньги и все такое, чтобы они смогли переехать? ― Что ж, да, но что нам с этим делать, позвонить в Пентагон и спросить их? ― усмехается Дастин. ― Не в Пентагон. Другой департамент. Департамент, номер которого у нас есть, потому что это тот же департамент, который заставил подписать нас тысячу соглашений о неразглашении после событий в Старкорте, помните? ― О. О боже мой. Стив и вправду ее любит. Нэнси шарится в своей запачканной сумочке, – Стив удивлен, что она до сих пор у нее, – вытягивает из нее бумажник и достает оттуда фотографию Джонатана и ее. Может, двадцать восемь петель назад Стив бы почувствовал, как упало его сердце и как стыдливо загорелись его щеки, но теперь этого всего нет. Он просто наблюдает, как она переворачивает фотографию, чтобы показать телефонный номер, нацарапанный в спешке журналистким почерком на обороте. ― Не понимаю, почему я не подумала об этом раньше, ― говорит она. ― Я хранила его… здесь, чтобы не потерять, ― похоже, она полна решимости не стесняться этого. Робин и Эдди бросают взгляд на Стива; Стив даже не притворяется, что ему не все равно. Нэнси поднимает номер. ― До того, как мы сделаем это… нам нужно быть уверенными. Это раскроет все наши карты. И Эдди… Она смотрит на Эдди, так что все смотрят на Эдди. Он проводит рукой по лицу и затем кивает, его колено бесконечно пружинит. ― В смысле, я бы предпочел, чтобы вы не упоминали, что у вас тут разыскиваемый кровожадный убийца, усевшийся, как наседка, на диване, но эй. Если это поможет… В каком-то смысле это разрешение, потому что затем Нэнси подходит к телефону. И Стив наполовину хочет остановить ее, наполовину хочет сделать это сам, но никто здесь не даст ему это сделать, так ведь? Только если он не расскажет им все. А это будет тратой времени. Ей требуется, наверное, где-то полчаса, чтобы дозвониться до кого-то, кто, кажется, понимает, о чем они говорят. Когда ей наконец удается, ее голос звучит облегченно, и не в первый раз, но в первый раз за недавнее время Стив замечает, насколько она устала. Насколько все они устали. ― Мне нужно поговорить с доктором Сэмом Оуэнсом, ― говорит она то же, что она продолжает повторять уже на протяжении получаса. ― Немедленно. Я буду говорить только с ним, ― секунда, и затем. ― Мое имя Нэнси Уилер. Он дал мне – нам – этот номер на случай экстренной ситуации. Что ж, это экстренная ситуация. Затем следует очередное, еще более долгое молчание. Стив закусывает губу и смотрит на Эдди, думает о том, как все сейчас может пойти отвратительно неправильно, о том, кому они могут по-настоящему доверять, и о том, как Эдди уведут в наручниках… Но у него всегда будет следующий день. Его начинает тошнить. ― Доктор Оуэнс! Здравствуйте, да, эта та самая экстренная ситуация, один из ста процентов, нам нужно поговорить с Оди как можно скорее… Нэнси резко останавливается и хмурится в трубку, будто что-то случилось. Затем она снова прикладывает ее к уху. ― Что вы имеете в виду под тем, что потеряли его? ― шипит она. ― Что мы должны… Они потеряли Оуэнса. Потеряли с ним связь или потеряли в реальной жизни, Стив не знает – в плане сегодняшнего дня это значит одно и то же. Но им все еще нужна Оди. И Нэнси все еще с кем-то говорит, верно, там должен быть кто-то… И, черт, может, это именно тот момент, когда ему стоит позволить настоящим взрослым все сделать. Так что он делает шаг вперед и вытягивает руку. ― Дай мне поговорить с ними, ― говорит он, и Нэнси просто таращится на него. ― Прошу? Просто доверься мне? Она долго смотрит на него. Она доверяет ему, он знает, но она также не очень высокого о нем мнения. Или так: она определенно ценит его в каком-то смысле и точно так же в чем-то недооценивает его, это более справедливо. Но какая разница – она не думает о нем, как о том, кто способен убедить правительственных ищеек помочь им. И он бы так о себе не подумал двадцать девять петель назад. Но теперь он знает то, чего не знает она. И она видит это в его глазах, думает он, потому что она передает ему телефон и в покорности поднимает руки. ― Здравствуйте, ― говорит он в трубку. ― Это Стив Харрингтон. ― Мое имя агент Эллен Стинсон, мистер Харрингтон. Как я уже сказала вашей подруге, кажется, мы потеряли связь с доктором Оуэнсом – если вы более подробно расскажете мне о вашей экстренной ситуации, возможно, вместо него вам смогу помочь я. Стив думает какого черта. Если все пойдет не так, он сможет все переделать, верно, так что он может позволить себе немного доверия. Даже если она окажется не той, кем она представляется. ― Что ж, двое моих друзей были прокляты колдуном, а я застрял во временной петле, так что это вы скажите мне. Это считается за экстренную ситуацию? Комментарии в конце главы (потому что они не влезли в фикбуковские комментарии): от автора: - «завтрак для чемпионов» - это еще одно классическое произведение воннегута, опубликованное в 1973 – основная идея в нем, заключающаяся в том, что на планете есть только один человек, обладающий сознанием, немного напоминает то, как человек застревает во временной петле и только он помнит все, что происходит. - если опираться на сериал, при проклятье векны проходит пять дней, в течение которых проявляются различные симптомы (головные боли, кровотечения из носа и так далее), прежде чем все дойдет до последних двадцати четырех часов, когда начинаются настоящие видения. - фраза «взгляд на две тысячи ярдов» возникла в 1944, будучи использованной в названии картины «взгляд на две тысячи ярдов» томаса ли, на которой был изображен контуженный солдат (теперь более известный как солдат с посттравматическим синдромом). - на самом деле это была двадцатая петля, когда они все вместе ходили к векне – мы не можем винить стива, что он не может вспомнить, когда именно. - дмт – один из самых быстродействующих и сильных психоделиков, установленный, как таковой, в 1956. - «babe i'm gonna leave you» - песня из первого альбома led zeppelin, она исполнена в стиле фолк потрясающей хэви гитарой. мой хэдканон заключается в том, что, несмотря на то, что эдди преимущественно слушает свежий хэви метал, он глубоко уважает его корни, и часто чья-то любимая песня не является примером его музыкального вкуса, следовательно, здесь более старый трек. эта песня – вторая на обратной стороне альбома, который вышел в черно-белом конверте и был выпущен как розовая кассета.