ПЛОЩЬ (дискурсивный роман)

3. Уже звонили из комиссии и просили моего времени для встречи. Я перезвонил Раневич, та велела ссылаться на Алымова. Все бесконечно перекладвают обязанности – пора бы уже к этому привыкнуть. И я звоню ему. - Адам Васильевич, я только покажу и сразу к вам. - Да, не спеши ты – успеешь. - Я сегодня пораньше встал и доделал. Не знаю, что из этого вышло. - Готовьтесь, я тут уже не помощник. Я помолчал и, собрав волю в кулак, ответил ему - Ладно, и на этом спасибо. - Тогда не прощаемся. Я смотрел в окно, терзаемый раздумьями. - Сука, у меня еще три часа, из них час на дорогу. Раньше он не любит принимать, да и сам чаще приезжает впритык, говноед. Покуда молва доберется, может, вернусь живым после защиты. Все равно раньше поеду – лучше там подожду. Страх обуял меня, хотя еще совсем не время для этого, и причин тоже нет. Я забылся и в следующий момент уже бежал по эскалатору на пересадку. Станция при вокзале – здесь всегда многолюдно, что днем, что вечером. Люди как люди, но зацепился я за одного смуглого – ну, вот в точь, как те вчерашние двое, с которыми подрались. И, ведь, ассенизаторы – что того взять? Как все не хотим и будем стоять на своем. Вспомнил – так сразу настроение испортилось, не сильно-то оно мне и нужно, однако одухотворенности лишаться совсем не хотелось. Госпожа удача опять взяла выходной, а на мне отыграется, когда я проссу все полимеры и иже с ними. Заскочить к Алымову – меньшая из бед, вот бы ее поставить наперво – так он сам меня раньше видеть не хочет. Дурак, уже б свободен был, сам время тянет, а ему недолго-то и осталось. Грибник чертов, опять про свои поганки трепать мне будет. Я и сам бы не против – но тут нельзя. Я выключил голову, выкинул из нее все эти проекты и расчеты – все само пройдет, все путем. Лучше забыться и вспомнить, как вчера днем хорошо было. Как надумаю – Василичу все расскажу, он…. Почти полдень, я вышел из аудитории, хлопнув дверью. Все прошло чуть лучше, чем могло быть. Старый сегодня явно в настроении – как бы меня это не забавляло. Конечно, он вновь чуть кишки не выпустил мне, каждый раз порывается, но на этом его остроты приходят к логическому финалу. Да, он не в силах противостоять, но и возглавить ему тоже никто не позволит… быдло очкастое. Genau, такое точно не стоит возвеличивать, но дай ему орду, так он и попрет с ней, дальше чем видит. Целый полк Иродианцев, под его главенством – они любую несусветную глупость угораздят за один час. - Адам Васильевич, что мне оставалось делать? - Юр, ты же помнишь, по инструкции к этой разработке вся сталь марки Ст3кп – куда дешевле-то! И так сэкономили. А, касаемо, Людкиных – забей. - Она сказала на вас ссылаться. - Вот и я о том. Ты обедал? Алымов сидел за большим старомодным письменным столом и чистил сушеную воблу, прямо на сукно. Я-то знаю, что ему всего-то 29, но как он постарел за эти три командировки. Недосып, Абстиненция и Отработанный уголь – вот они эти три всадника лихолетия. Хотя, он еще и молодится – у него свои методы. - Я принял из его рук сушеную рыбину с пробитой крюком головой. Она спокойно помещалась на моей ладони. Просоленная чешуя витражом лоснилась и податливо отделялась от тельца. Я ел стоя и кидал ошметки прямо под ноги на паркет. Запомни, - он откусывал от спинки, выплюнув плавник, - не показывай свою трансгрессию, не выноси ее на показ. Кому какое до нее дело, а? Хочешь, держи при себе, все что тебе, Юра, вздумается. Но, при себе, ёб твою мать, при себе! - Алымов кричал на меня. Адам взял электрический шуруповерт с заправленным в него сверлом и просверлил свою воблу в хвосте. Через это отверстие он глянул на меня. Я старался не смотреть, хотя понимал, что мне от этого будет только хуже. - Мы вчера с потомками Чингисхана сцепились. Ну, случайно получилось. - Да, вы, блядь, нормальные вообще? – Алымов швырнул в меня остатки хребтины воблы. - Но, Адам Васильевич, они сами. Они первые стали, кто их просил. Им голова зачем? - А, вам-то зачем? Вы – три идиота, далеко ли ушли вообще? Он помолчал, и продолжил в спокойном тоне. - Юр? – он встал из-за стола и улыбнулся, - Ты, же ко мне с каким-то вопросом? - Вообще-то, да – с каким-то. Вернее, с предложением. Адам нажал на селектор и сказал секретарю - Воронину и Набокову позовите ко мне. - Товарищ Алымов, - начал я, - у нас пчелы найдутся? – спросил я, с упором на глупый канцеляризм. - Родион разводит. У него дед бортником был, под Уфой что ли. Ну, а потом, все навыки внуку передал, а он поближе в центр уехал. А тебе зачем? Я помолчал, так и не решаясь озвучить мысль. Я помял свою недоеденную воблу в руках, похрустел ее позвонком так, что казалось, было слышно на весь зал, но, собравшись с мыслями, я продолжил. - Я нашел решение! Алымов побледнел. Он присел обратно в свое кресло, и сидел, прикрыв рот рукой, чуть выпучив глаза, не то от страха, не то от изумления. Мне уже стало неловко за свою неосторожную реплику, но он явно все понял и сказал мне вполголоса. - Нет, нет, Юр, нет, сука! Нет, ты не можешь! - Все элементарно! Особь будет жалить, но не ядом, а все чем только пожелает клиент. То есть, та же инъекция, но полностью конфиденциальная – никто не додумается. Все можно растворить, а одна оса – и есть одна доза. Первой пришла Воронина – у меня в голове сразу закрались мысли, о ее похабном образе, довершённом излишне утонченным клатчем от Гуччи. Твой Гуччи – видали в навозной куче. Кого ты здесь одолеть собираешься? Ты секретарь статиста в сельхоз филиале, чего тебе еще нужно? Тем более от Алымова. - Дозу можно увеличить, - продолжал я, - но, как бы невзначай. Проще говоря, не одна-две особи, но и не рой. И все это представить в виде графика по нарастающей величине, под каждого рассчитаем индивидуально. Алымов демонстративно отвлекся, переведя взгляд на Воронину. Вслед за ней вошла Набокова. Они чуть постояли в дверях, пока Адам Васильевич не поманил их “на ковер”. - Средний и поглубже, четыре минуты, перманентно,- сказал он им и они тут же, подойдя к нему, сели на корточки и начали обсасывать оттопыренные средние пальцы на его руках. Набокова – на левой руке, Воронина на правой. Я, молча это наблюдал. В этот момент, я заметил, что у него на столе лежит тонкий фолиант по сравнительной эвристике. На нем стоял пустой стакан. С краю стола стоял коричневый штанглас с какой-то жидкостью. Закончив акт, он отозвал Набокову с Воронину, потянулся за банкой с притертой пробкой и наполнил стакан на треть. Он, как бы предлагая, взглянул на меня истинно вопрошающим взглядом, на что я помотал головой, отказав ему. - Ну, и зря! – сказал он и отпил половину налитого, - Сейчас такой уже трудно достать. Но меня не сильно-то и заботило, что он там пьет. Я не заметил, как мой палец оказался во рту у Вороновой. Увидев это, Алымов закричал - Евтерпа! Сука такая, отойди от клиента! Ты что себе позволяешь? – взорвался он, а после плеснул в обеих остатки жидкости из стакана. Они выбежали за дверь, Адам утер губы салфеткой. - Ладно, прости их. Они, вообще-то только для меня и работают тоже на меня. - Да, я так и понял, Адам Васильевич. - Я тебе к тому говорю, что дорастешь, и тоже заведешь себе таких. - Я подумаю, - неловко отшутился я, не сводя взгляд с Алымова. Он тут же начал новую мысль. - Так, ты все равно не занят, значит… - он, словно сбился с мысли, - а, значит, со мной скатаешься. - Нет, только не в область! Мы вчера там были! - Юра, - он долил себе еще немного, - меня это “ваше” не колышет. Мы недолго. Как, кстати твоя защита прошла? С чего это н про мою защиту начал? Зубы заговаривает, козлина? Но, я сразу ответил - Благодарю, все неплохо. - Помощь нужна? – он вновь углубился в эту тему. Я, машинально думая о Ворониной и второй свой руке, сказал ему чуть громче обычного. - ХУЙ! Тут же сам себя поправил, - Ой. То есть, нет! Не требуется. Пока, все сам. Он усмехнулся, но уже, мысленно, плавая в наполненном штангласе, скупо улыбнувшись, ответил - Ну, смотри, стервец! Говори, если что не так пойдет. На этом наше совещание было окончено. Я предполагал, что все пройдет куда более напряженно. Самым ужасным было бы, если вслед за Набоковой, вместо Ворониной или их обеих, завалился Овечников или Рунзин, со своими жопяными грибами - странно, что я опять лезу в микологию, но сейчас многие отрасли в нее упираются. Или второй, с предложением устроить планерку повторно, для избрания окончательного чертежа установки. Он, как исповедник нашего коллектива, естественно в курсе недопустимости задержки проекта, но все хочет делать “по технологии”. По уму, скорее всего не хочет или не может. Мы уже зареклись, но испробовали его технологию, и если она заключается в трате нашего времени на раскачку, утряску, усушку, то мы и в Ильин день будем век вековать в этом кабинете. Но, даже в таком случае, никому не хотелось усложнять до предела, и превращать, композиционно в “Данс Макабр”, трудностей хватало и на этом этапе. Последние смотрины не али хороших результатов. А следующий показ уже совсем скоро – нужны были результаты. Причем, прорывного, если не революционного характера. Так бывает с любым исследованием, которое, обреченно катится в тупик, наше дело – лишь пытаться тормозить подручными средствами. Я вышел из корпуса вместе с Алымовым, мы пошли на крошечную парковку. Хотя он и занимал довольно высокую должность, водителя себе он еще не нажил, или не заслужил. Чего не скажешь о тех обсосках, позорящих прекрасный пол, но это все не мое дело. Он подошел к своей машине и ключом открыл дверь с водительской стороны, оттуда открыл и правую, для меня. Это был красный Citroёn Chernigo, уже не новая, но очень ходовая рабочая модель. Мы сели и сразу тронулись, вырулив из переулка. Адам свернул на Озерную улицу, продолжив движение прямо, мы выехали на Боровское шоссе. Километров через десять, взяв левее, мы повернули на Киевскую дорогу. Он явно бы не в силах держать язык при себе, либо просто хотелось потрепаться. Возможно, он возомнил себя вокзальным бомбилой, хотя, поездку предложил он сам, и она была исключительно в его интересах, по крайней мере, на данный момент. В общем, он начал историю. - Вот, Юр, ты знаешь, сколько излишнего холода привносит обыденность в наши дни. Уже не знаю, в каких широтах обитает непорочная сущность, но нам до нее пока что очень далеко. Доколе мы будем пресмыкаться перед духом глупости, и выставлять напоказ нашу непреодолимую жадность? Сколько можно плевать на проблемы широких слоев общества, будучи в полной зависимости от них? Когда, как не сегодня, нигилизм, человеческая сухость, корыстная жажда и бирюзовые дали гносеологии будут главенствовать над разумом миллионов. Мы в личных целях, готовы вслепую ступать по раскаленной проволоке, в угоду личным паранормальным амбициям, возвеличивая коллективную слепоту, причем сами, оступаясь, шагаем в темноту, волоча эфемерное бытие. - Его реально понесло, - ободрил я себя, - Он еще и за дорогой умудряется следить…. Наверное. - Где, как не в нашем олигомерном пространстве, дозволяется быть тем, кем стал, и никто - ни одна существующая душа не заставит скакать выше головы, тянуться к познанию и утолению высших культурных потребностей. Чем мы можем заслужить у непогрешимой судьбы прощения, чтобы искупить грехи былых лет и встать на путь души исцеления? Где, правда? На уме – одни вопросы, ответы нам приходится искать, и жизни и голову, положив за них. Но, этого ли нам всем надо? Сегодня, большинство высказываний – космополитичны, и большинство путей параллельны и индивидуальны, что поражает меньшинство коллективизма. А, следовательно, и мы все в индивидуальном космополитизме, и как нам с этим жить? Немногие об этом думают, хотя уже давно самое время понять, как много теряет каждый из нас по одному, и все вместе разом. Не станем же мы, осиным роем, стремглав морали и правил, переть напролом, не чувствуя воззваний совести. Мы сбавляли скорость на поворотах, пару раз он обогнал медленных водителей, словно спеша доделать заданное. Да, все мы стремимся успеть, но лишь единицам это удается. Я смотрю на это проще: я готов свернуть, отстать, наверстать, ползти ползком и пресмыкаться перед обстоятельствами, затормозить план или того хуже бросить все на полпути, выразив свою слабость, но я буду честен со всеми – лучше признать ошибки сегодня, чем расплачиваться за них завтра, извиняясь перед всем и каждым, усиленно доказывая свою неправоту, вымаливая общественную пощаду и ссылаясь на сторонние силы, не позволившие закончить начатое в срок и велевшие отложить напоследок; ведь, что может быть лучше, чем разумное потребление сил, влекущее за собой ухудшение показателей и гедонистический взгляд на окружающих, торопящих тебя не пойми куда, при этом он сами безвозвратно опаздывают, и винят в этом всех остальных, делая виноватыми непричастных. - Я на это мгновение, пронесшееся для меня в течение пары секунд, несколько выпал из Алымовского монолога, но тут, я не успел оглянуться, как мы сворачивали в сторону нескольких СНТ. Табличка с указателем поворота промелькнула мимо нас, сигнализируя о второстепенном движении. Мимо нас пестрели многочисленные дачные постройки, палило летнее Солнце, даже под кондиционером, в машине было чуть менее, чем невыносимо. Я перестал слушать Адама, едва закрывшись в себе. Мы встали около ворот. Он набрал какой-то номер, дождался гудков и момент погодя, стальные створки, обитые алюминиевым гофрированным листом, распахнулись перед нами, и мы въехали на территорию поселка, тянущегося вдоль опор электропередачи. - Да, она запасная. Не действует уже давно, - словно предрекая мой вопрос, Василич сам ответил мне. Это и взаправду были очень старые деревянные опоры, со стеклянными кристаллами изоляторов – провода были давно спущенными и участок представлял собой, скорее, запасной аэродром или несбывшиеся, читай, пройденные мечты ГОЭЛРО. Наш Citroёn остановился около тридцать четвертого участка, снаружи, больше похожего на деревянную Бастилию, времен опричнины, но мы же в других летах живем, потому можно было подумать, что это обитель очередного современного нувориши или съемочный павильон очередного “мыла”, но я сразу догадался, куда мы приехали. В принципе, мы на это и договаривались, и потому, мой экскурс небеспочвенен. До чего печальны и привлекательны эти высокие ворота, окутанные проволокой по верхам. Чем еще так может радоваться глаз, как не этим автоматическим воротам, открывающим нам новые границы. Верно, мне предстоит еще одно совещание, еще одна встреча. Не очередная ли фетва на моем пути, обязательная для исполнения? Вопросы, как известно, нужно решать по мере поступления, но сегодня, эта мера уже явно превышена. - Юра, заходи, - крикнул мне Алымов Ну, превышена, так превышена. Преодоление рамок, тоже – не новость, не будем их страшиться. Позвали ко входу – я не стану ослушиваться. И я вошел. У ворот встретил хозяин – Родион. Высокий ростом, с бегающими рысьими глазами, в шортах-карго. Я был с ним знаком и до этого момента, но лишь заочно. Сразу с порога, естественно, никто вопросы решать не собирался. Уже вечерело, и дело, как ни крути, шло к ужину. Сразу с порога усадили за стол. Василич тоже присел, рядом со мной. Первое, второе, третье – ничего необычного. Я не привык делать из еды культа и возносить ее выше положенного. Если дом – это машина для жилья, то пища, не что иное, как средство от голода – очевидно! Суп довольно наваристый, сытный. Дома такой был дня четыре назад, с тех пор, горячего не вкушал. Я кивнул на хрустальную креманку с маринованными грибами, и спросил у Родиона. - А грузди, из какого магазина? Давно уже не попадаются такие. Днем с огнем - как у нас говорится. - В магазине, - он усмехнулся, - сейчас в лесах таких нет! Все свое – не волнуйся. Я на время успокоился и продолжил есть. Алымов тоже, хоть и явно не был голоден, но уплетал с удовольствием. Немудрено: после твоей ебаной воблы сушеной жрать-то охота. Я бегаю, который день не знаю зачем, но знаю ради чего. Это ли не счастье? Родионовский работник сада, мучаясь от вечернего бездельничества, попросил у Василича разрешения помыть его машину из шланга. Тот разрешил, не отвлекаясь от трапезы. Через полчаса, мы не спеша закончили ужин, выпили по чашке кофе на ночь, потому что разговор предстоял долгий, и Адам спросил у Родиона. - Родион, мы, ведь, по делу. - Да, - он сосал во рту пустую трубку, чмокая губами, - Ты, Алымов, уж как есть – не один сегодня пожаловал. Говори, слушаю. - Вот, со мной, - Адам указал рукой на меня, - Юра приехал. Вы, теперь знакомы. Родион стал чуть покусывать трубку зубами, едва заметно гоняя ее по ротовой полости. - Да, - я встрял, сам не знаю зачем, но промолчать, видимо, тоже никак не мог, - Теперь точно знакомы. Алымов продолжил, чуть косясь на меня. - Он предложил интересный метод, но сначала…. Родион поднял бровь, силясь сдержать интерес. - Хотим фруктов! Или ягод, или вообще что есть – похуй! Все пойдет! Я все буду. Он что, совсем ебнулся? Мне хотелось провалиться со стыда. Эта гадина, привезла меня, под предлогом деловой встречи, а сам несет какую-то околесицу. Сволочь, меня переполняло желание швырнуть в него блюдцем и плеснуть в глаза остатками кофе с его нажористой гущей. Я спрятал руки под стол и стал ждать развязки. Родион глядел на нас обоих, чуть улыбаясь. Он встал из-за стола, зачем-то обернулся назад и сказал. - Хорошо, хорошо, но только не здесь! – Он вынул трубку изо рта и положил ее на пустую белую тарелку на столе. Пошли! Втроем встали из-за стола, и вышли с веранды. На улице уже вечерело, на приусадебной территории зажглись шаровидные фонари, заливая сад лунным блеклым светом. Вокруг роились светлячки и комарье. Оглушительно, словно наперебой, бесконечным хором стрекотали кузнечики, вторя прочим прямокрылым. Мы шли по небольшим квадратным цементным плитам, утопавшим в траве и мягкой как вата земле. Они погрузились почти на всю свою высоту, лишь своей поверхностью, выглядывая из примятого хвоща и подорожника. Мы быстро приближались к аллее, логически продолжавшей сад. Тут росли невысокие плодовые деревья, Родион шел впереди нас, и чуть углубившись вдаль зарослей, остановился около одного из деревьев. У подножья его тонкого, в два обхвата ладонью, ствола, на зеле лежала плетеная корзинка. Свет из сада сюда почти не доставал, оставляя нас наедине с сумрачным полумраком. - Так, ну это вроде, готово. – Родион пощупал кору деревца, попутно всматриваясь в его плодовую крону. В темноте едва ли было различимо, что это – слива или айва. Я отродясь не разбирался в ботанике и тем более в древесных листьях, потому не бился в догадках. Родион подозвал нас поближе. Подойдя, мы поняли, что это карликовая груша, с мелкими, как пинг-понговые шарики, плодами. Они облепляли ветви редкими потухшими “лампочками”, прячась под листвой. Родион потянулся за одной, повыше, и ловко сорвав, протянул ее нам. Адам, протянув взглядом, как бы указал на меня, Родион перевел вытянутую руку от Василича мне. Я в недоумении ухмыльнулся, приняв плод. Мыть его нисколько не хотелось – сразу пронеслись воспоминания, о том, как в детстве, отдыхая летом на хуторе, все рвали яблоки и дорожную ссаную малину, не задумываясь о том, что что-то может случиться. Да, и не случилось, ведь, чего уж там. - Попробуй, - тихо протянул Родион, - только не всю сразу, не поперхнись, главное. В этот момент, я вкусил плод, готовясь к той каменной плотности и пряно-вяжущему вкусу, но был приятно удивлен. Вместе с мякотью, мне в рот сочился, казалось чистый самогон, обжигая связки и онемевший подчас язык. Я и впрямь, чуть не подавился, но скорее, от приятной неожиданности, чем от ощущений. Прожевав, я довольно сказал - Я, приятно удивлен! Надо, же до такого было додуматься, - я тряс огрызком в руке. - Ну,- Родион голосил, - не все ж тебе одному-то выдумывать! Я откусил еще и стал так же старательно жевать - в моей руке осталась лишь вяжущая рот жопка. - Нет! Нет, - ловил я себя вслух на мысли, - Она не прокисшая, и не забродившая! - Вот, именно, Юра! – Родион перебил меня. Василич сам сорвал и уже вовсю жевал свою небольшую грушу. Я был уже вне терпения от любопытства и спросил. - Родион, а что это такое было? – Я стал нюхать твердый ароматный огрызок. Он взял лукошко и ответил мне. - Все как есть – этаноловая груша - Ethylum Pyrus. Специально, выращенный нами вид, позиционируется, как декоративный, вроде других розовых. Но… Алымов выплюнул подгнивший шматок наземь -…. Но у всего есть и обратная сторона. Сам кустарник, способен вырастать до пяти-шести метров в высоту, условное плодоношение определяется подкормкой. Мы уже не спеша шли обратно в дом, Родион сорвал нам еще несколько, и мы довольные шагали, почти в ногу с ним.