Сквозь миры

       — В правилах тетради отчетливо сказано, что человек умрёт в любом случае. — Голос Рюка был на удивление серьёзен. — Я вам не сентиментальная Рэм, чтоб умирать из-за гениальных идиотов, так что очень здорово, конечно, что Эл и Лайт наконец-то не хотят друг друга прикончить, но это абсолютно точно не в моей власти.        Боги смерти с удивлением переглянулись. Складывалось ощущение, что их помыслы были схожи, однако они не были столь уверенны, чтоб говорить об этом во всеуслышание.        — Но мы ведь молчали… — первой проронила Джироза.        — Это и без слов понятно. Да и не зря я так долго был Богом смерти рядом с детективом и гением: научился читать между строк. И мой ответ — нет. Я не стану рассыпаться в прах ради каких-то мальчишек. Даже если один из них давал мне яблоки.        Рюк нагло паясничал: это было видно по резким взмахам крыльев, по подергиваниям конечностями, и по прищуру глаз, налитых красным цветом.        — Но ведь тогда получится, что всё было зря. Если мы вернём их в их мир, то Эл Лоулайт погибнет от руки Рэм, но зная, что на самом деле во всём виноват Лайт. Он ведь его родственная душа. Так неправильно!        Рюк рассмеялся.        — Ты ли это говоришь, Мидора? С каких это пор ты стала такой мягкой? Боги смерти следят за продолжительностями жизни, а не личной жизнью людишек, если мне не изменяет память.        — Правила писал король шинигами, значит ему и решать, — подал голос Каликарчаа. — Согласитесь, наблюдать за этими двумя было куда занятнее, чем играть в кости, или же следить за датами смерти людей.        Король шинигами, рассеянно слушающий всех Богов смерти, смотрел вниз. Туда, где два гениальных юноши имели одну связующую нить на двоих. Смотрел, вспоминая всё то, что произошло с этими двумя. Сколько раз за прошедшее время он мог бы записать их в тетрадь? Автобус, психиатрическая лечебница, особняк… Любое место могло послужить одному из парней или же обоим последним пристанищем, однако эти двое всё ещё живы, не взирая ни на локацию, ни даже на осознание того, что один из них убил другого.        — Почему Эл Лоулайт простил Лайта, Рюк? Разве не странно было бы, узнав, что тебя убили, да ещё и через посредника, прощать? Это ведь абсолютно абсурдно! Если бы я меньше знал Лоулайта, то решил бы, что он просто идиот.        — Сложно описать человеческие чувства. Понять их — вообще невозможно! Поэтому куда проще есть яблоки — это лучшее, что есть в человеческом мире, а не вникать в их дрязги.        — Это не ответ.        — Они осознали, что равны друг другу. Идеальное сочетание, — пояснила Джироза, подлетая ближе. — Мы дали им возможность проявить себя. Изначально они не знали друг о друге ничего, а теперь, даже полностью осознавая, кто стоит рядом, продолжают быть вместе. Это то, что люди называют любовью. На мой взгляд — величайшая глупость, ломающая сердце.        — Эл Лоулайт умер, кстати, — напомнил Рюк. — Официально, он уже мертв в своём мире.        Сказав это, он отметил, что остальные Боги смерти поникли. Будто это действительно новость! За проведенное за просмотром игры двух мальчишек время и правда много воды утекло. Становилось всё занятнее, и это даже без яблок.        — Я написал эти правила, — задумчиво произнёс король шинигами. — Значит, могу и изменить их.        — Тоже мне, я вон тоже дописывал в тетрадь о правиле тринадцати дней, и что с того? Это же фикция.        Король шинигами хмыкнул.        — Это ты не можешь переписывать правила, делая и действительными, я всё-таки имею большие возможности. Хоть умирать, стирая его имя самостоятельно, вовсе не намерен. И отменить сердечный приступ мне не под силу. Сердце этого парня в реальном мире уже не бьётся. Здесь я не властен.        Рюк демонстративно вздохнул, заламывая руки от безысходности.        — Они вернули свои воспоминания, прикоснувшись к тетради. Может, оставить их в той реальности, где они сейчас находятся? Переместим их в какой-то загородный домик, уверен, эти двое найдут, чем себя занять, — предложил Каликарчаа.        — Слишком жестоко по земным меркам. Даже для нас слишком жестоко. К тому же, как мы объясним исчезновение рассудка у Лайта, оставшегося в своей реальности? Едва ли все поверят, что он сразу сошел с ума, когда увидел мёртвого друга.        — Забрать воспоминания обратно, и пусть себе живут потихоньку в параллельной? — предложила Джироза неуверенно. — Вновь станут детективами. Но не вспомнят ни родных, ни друзей, ни приемников… Рюк, чтоб тебя! Их убить проще, чем вернуть к жизни!        Рюк опустил полный неподдельной грусти взгляд, всё медленней маша крыльями.        — У людишек есть вещи, способные воскрешать… — припомнил он неожиданно, тем самым вызвав всеобщее недоумение. — Не в нашем понимании, конечно, но всё же. Они прикрепляют к груди электроды и бьют током. Заставляют сердце биться заново. Срабатывает не всегда, но некоторые люди и правда способны на миг сделаться богами. Зная Лайта, теперь он бы рискнул ударить любимого врага током ради спасения, как бы нелепо это ни звучало.        — А их воспоминания? — с надеждой спросила Джироза. — Кажется, они оба довольно умны, чтоб не трепаться всем и каждому о подробностях мира Богов, который им известен. А сами они могут кое-что припомнить, даже если отобрать у них память. К тому же неоднократно стирать её кажется смерти подобным.        — Нет никакого смысла лишать их воспоминаний снова! Вернём их в тот же день, в то же время, и пусть Лайт заново запускает сердце своего соулмейта. У него должно выйти. Только у него и может, — уверенно сказал Король шинигами, впервые видя в рядах своих подчиненных столько ажиотажа. — Никто не хочет умирать за смертных, но если мы разделим это бремя поровну, стерев имя Лоулайта из тетради вместе, то не рассыплемся при этом в прах, а потеряем половину из своего жизненного срока. Это ведь вполне можно восполнить за несколько лет, учитывая смертность людишек от войн, болезней и несчастных случаев.        Все согласно кивнули, соглашаясь с планом. Рюк, на лице которого расплывалась довольная ухмылка, знал, что за этот спектакль Лайт определенно задолжал ему целую тонну яблок.

***

       Перемещение казалось Лайту затянутым. Будто бы растекшимся во времени на целую вечность. Чувство сна, понимания иллюзорности мира, в котором он находится, никак не покидало его.        В голове шумело. Пёстрые картинки прыгали перед глазами, не давая сосредоточиться: вот он с Эл в том же номере, и друг сидит в излюбленной манере в кресле, совершенно не обращая на Лайта никакого внимания, даже не смотря на то, что он почему-то подаёт его любимое клубничное пирожное. Этого ведь точно не было в реальности ещё мгновение назад! Он бы точно запомнил.        Позади слышится шелест крыльев. Лайт оборачивается, замерев в немом крике. Он помнит Бога смерти, хоть неожиданность его появления и внешний вид никак не способствуют психическому здоровью.        — Что здесь творится, Рюк? Это ведь был какой-то эксперимент, верно? Ты экспериментируешь над нами, будто мы подопытные кролики.        — Вы, люди, такие забавные… — произнёс Рюк, приземляясь рядом. — У тебя мало времени, слушай и не перебивай. Скорее всего, это наша последняя встреча, Лайт.        — Ты убьёшь меня? — на удивление спокойно спросил Лайт, что лишь позабавило шинигами.        — Не в этот раз. Вы оба вышли слишком занятными. Даже пройдя множественные испытания сквозь миры вы сумели остаться собой. Ваше взаимодействие понравилось Королю шинигами, не говоря уже об остальных богах смерти. Вы оба вернётесь в тот же миг; когда Рэм вписала в свою тетрадь Квилша Вамми и Эла Лоулайта. Жизнь первого уже не вернуть, однако ты способен помочь своему заклятому врагу, если и правда испытываешь к нему то, что в вашем мире именуют любовью.        Лайт недоверчиво кивнул. Кажется, он настолько привык к вывертам собственного подсознания в последнее время, что на испуг уже не хватало ни сил, ни времени.        — У вас обоих достаточная группа поклонников даже в мире шинигами, не смей подвести нас, Ягами Лайт, — напоследок сказал Рюк, протягивая два микроскопических обрывка бумаги, и постепенно растворяясь, оставляя на месте себя лишь разноцветные лучи света. — Ты был самым интересным Кирой.        Лайт улыбнулся, чувствуя, как сознание вновь покидает его. Совсем скоро всё изменится раз и навсегда.

***

       Бьющий в глаза свет от ламп заставлял зажмуриться. Твёрдый пол, полное отсутствие кого-либо рядом и слабо ноющие от боли виски. Всё это уже казалось даже чем-то обыденным. Дав глазам немного времени на то, чтоб привыкнуть к яркости, осмотревшись, Лайт понял, что очутился в том же коридоре, откуда совершенно непонятным образом исчез в миг первого из перемещений.        Рюк был прав: он очутился в том же месте и в то же мгновение, откуда исчез. Память его была на удивление чёткой: он помнил всё, до мельчайших деталей. И это могло означать лишь одно — нужно спешить.        Бег был настолько быстрым, насколько это вообще было возможно. Казалось, будто сзади отрасли те самые крылья Бога смерти, помогающие лететь на всех парах. Назад. В ту самую комнату штаба расследования. Так быстро, что кажется даже невозможным; абсурдно противоположно тому, как вальяжно он выходил.        Вбежав в комнату, Лайт видит поверженного силой тетради смерти Рьюзаки на полу. Мацуда, мистер Ягами и еще некоторые члены СПК задумчиво стояли, глядя друг на друга, и тихо обсуждая найденный песок. Стоило Лайту вбежать в помещение, едва ли не упав на колени перед трупом Рьюзаки, как все взгляды отныне были прикованы лишь к нему.        Лайт знал, что оптимальным вариантом является реанимация, проводящаяся в течение двух-трех минут после остановки сердца. Сейчас очевидно прошло больше времени, но в течении пяти-шести минут до начала реанимационных мероприятий и получаса реанимации — практического предела, когда сохраняется возможность хорошего неврологического исхода, шансы ещё есть.        Он тот, кто сможет хотя бы в этот миг сравняться с Богом, став тем, кто оживит свою родственную душу, так же, как Христос оживил Лазаря, приказав тому идти вон. Лайт, взгромоздившись на Рьюзаки, положил обе руки, сложенных крест-накрест, на его грудь и надавил.        — Лайт, он мёртв, — послышался сзади голос отца. — Рьюзаки мёртв, всё кончено.        Он не слушал. Сейчас чье-либо мнение не было важным. Единственное, что занимало ум Лайта — счёт компрессий. Раз-два-три-четыре… Ритм мелодии известной песни группы Bee Gees — единственное, что сейчас звучало в голове, перекрывая противное звучание внутренней речи. Это из-за тебя он умер! Он должен жить! Это бессмысленно! Никто не в силах воскресить умершего от силы тетради! Рюк сказал, что мне под силу! Нужно хотя бы попробовать.        Отогнав дурацкие мысли подальше и понимая, что может не справиться, Лайт кричал, чтоб принесли дефибриллятор, кажется, Мацуда даже соизволил согласиться с этим решением. О том, что он пойти и за успокоительным для студента, решившего оживить мертвеца, Лайт старался не думать.        Тридцать компрессий на два вдоха. Тридцать нажатий на грудную клетку, и два вдоха рот в рот. Вернись. Ты должен вернуться!        На плечо Лайта легла тяжелая ладонь отца, отстраняя парня от пострадавшего, во время очередного вдоха искусственного дыхания.        — Не смей бить Рьюзаки током, Мацуда. — Уверенно произнёс мистер Ягами. — Не хватало ещё издевательства над умершим. Прояви хоть каплю уважения. Лайт, — господин Ягами обернулся, заставляя сына встать. — Это конец. Они оба мертвы, и как бы нам ни было тяжело признавать этот факт, это так. Время не повернуть вспять.        Запястье Лайта болью обожгло изнутри. Свечение казалось слишком сильным, заставляя парня вскрикнуть от боли.        Мгновением позже он услышал ещё несколько возгласов членов СПК и тяжелый кашель за спиной.        — Крайне признателен Вам, мистер Ягами, за то, что не позволили Мацуде ударить меня током. Было бы крайне неприятно, не говоря уже о том, что это с вероятностью в восемьдесят пять процентов убило бы меня в нынешней ситуации. Странно, что ты совершенно не подумал об этом, Лайт-кун.        И правда, не подумал. Точнее, не продумал до конца. Не хватило времени, а может, что вероятнее, эмоции овладели разумом слишком сильно. Ведь даже сейчас Лайт, пусть и помнил слова Рюка, всё равно смотрел на Рьюзаки — Эла Лоулайта — как на воскресшего. Как на истинное чудо, которое, вопреки всем ожиданиям, сотворили Боги смерти.        Рьюзаки выглядел так же, как и до падения: бледный, с растрепанными черными волосами и извечными мешками под глазами. Наверняка сейчас его грудь болела от компрессий, а в груди — от жгучей потери наставника. Теперь, Лайт мог поклясться, он чувствовал пульсацию собственной метки на коже, с именем возлюбленного врага на собственном запястье.        Пока до последнего не верящие в чудо члены СПК по очереди подходили к Рьюзаки, проверяя у того биение пульса, а после — похлопывая того по плечу, Лайт стоял, не смея подойти ближе.        Это та самая комната, в которой из-за него погиб Рьюзаки. То самое место, в котором тот узнал о смерти Ватари. То самое место, которое навсегда будет ассоциироваться у Лайта с близостью дышащей в затылок смерти.        Рьюзаки выглядел жутко уставшим: на его лбу залегли морщины, синяки под глазами стали ещё более явственно видны.        Он ведь тоже всё помнит. Конечно, ведь Лайт умудрился засунуть ему под пояс тот крохотный обрывок из тетради. Так что теперь взгляд, направленный на Лайта, ещё более осмысленен, чем когда-либо. Рьюзаки в этой реальности впервые за долгое время уверен на все сто процентов в том, что Кира — это Лайт.        И это впервые отчего-то становится настолько болезненным.        Лайт исправил собственную ошибку, но достаточно ли этого? Может, Рьюзаки снова прикуёт его к себе наручниками, или посадит в одиночную камеру до судебного приговора. Ведь он, Лайт, и есть убийца. Его обязаны казнить. И это будет справедливо.        — Идём, Лайт-кун, нам нужно кое-что обсудить по делу Киры, — бесцветным тоном произнёс Рьюзаки, игнорируя предложения о вызове врача. — Мы будем в моём номере. Я наберу, если что-то понадобится, — столь же спокойно произнёс Рьюзаки, увлекая Лайта за собой.