Сквозь миры

       Вспышка. Голову простреливает внезапная боль; слишком резко, пусть и кратковременно. За эти пару секунд, кажется, происходит больше, чем за последний час. Воспоминания ввинчиваются в сознание подобно саморезам под натиском шуруповёрта.        Лайт видит свою семью: отца, мать, младшую сестрёнку. Вспоминает, как гулял с ними в парке, как ходил в магазин, выбирая для каждого из членов семьи мороженое по вкусу.        Видит в собственных отголосках памяти то, как постепенно взрослеет, превращаясь из маленького мальчика и статного юношу.        Очередная вспышка, пронизывающая виски подобно молнии. И вот перед глазами стоит тот самый день, когда Лайт пошёл в школу и увидел, как на траву перед корпусом падает чёрная тетрадь.        Чтение правил. Глупая шутка. Шутка ведь? Кому придёт в голову составлять чёрную книжку, способную убивать людей на расстоянии лишь при помощи знания имени и внешности? Фарс, да и только!        Первая надпись, превратившаяся, не иначе как по велению рока, в первое убийство. Осознание необратимости поступка набатом бьёт в подсознании. Осознание неотвратимости возмездия дарит тёмную надежду.        Он — Лайт — Бог нового мира, тот, кто сможет изменить всё так, как ему вздумается. Сделать так, чтоб зла и преступности стало меньше, чтобы люди могли без опаски выходить на улицы вечерами.        Знакомство с Рюком — Богом смерти, выглядящим как чёрный ангел. Это он обронил Тетрадь смерти в мир людей. Со скуки. Посмотреть, что из этого выйдет. Что ж, что-то интересное точно предстоит.        Лайт устраивает в собственном столе тайник для тетради. Мастерит так, чтоб ничьи чужие глаза не смогли увидеть предмет, с помощью которого он карает преступников. Теперь жизнь парня состоит из того, чтоб смотреть сводки новостей и убивать преступников. Карать их. Ведь он — правосудие.        Вспышка. Он смотрит вечером телевизор, когда трансляцию прерывают экстренным заявлением. На экране — черная буква «Эл» на белом фоне. Как оказалось — это лишь уловка, благодаря которой детектив смог ограничить круг подозреваемых. Он бросил Лайту вызов. Бросил вызов Кире.        И с этого момента, когда Лайт понял, что за ним-Кирой начата охота, он стал убивать и тех, кто хотел раскрыть его личность.        Ведь Кира — это справедливость. Никто не должен мешать его правосудию.        Вспышка. Голову словно зажали в тиски. В памяти всплывает первый учебный день в университете. Рядом с ним — странный парень в мятой одежде, с растрепанными волосами и огромными мешками под глазами.        Эл — ведь именно так представился странный парень. Человек-буква с телеэкрана. Человек-загадка.        Рьюзаки — университетский приятель, с которым они сыграют после в теннис. Хороший игрок, азартный практически настолько же. Впрочем, умный, способный просчитывать ходы.        Гений. Соперник и заклятый враг. И в то же время тот, с кем Лайту действительно интересно было проводить время, вне зависимости от вида деятельности. Равный по интеллекту.        Организация, борющаяся с Кирой. Та, где его отец, Рьюзаки, Мацуда, еще несколько людей и он — Лайт. Кира, охотящийся на самого себя. Как иронично.        Тем временем в мире продолжились убийства, к которым он, Лайт, был непричастен.        Некто по телевизору объявил себя Кирой. И это сперва заинтересовало Лайта, а после, увидев, как себя ведёт этот новый Кира, разозлило. Сейчас эмоции чувствовались очень ярко. Слишком.        Встреча со вторым Кирой — девушкой-моделью, Аманэ Мисой, которая решила помогать своему Богу вершить правосудие, ослепленная любовью и безграничной преданностью, ведь когда-то Лайт убил мужчину, из-за которого погибла семья Мисы, тем самым избавив её от страха.        Встречи, почти свидания. Они становятся парой, пусть и фальшивой. Кажется, Миса и правда влюблена в него; готова делать всё, что он скажет, подчиниться любому его слову, в то время как Эл, находящийся постоянно рядом, то запирает Лайта, по его же просьбе, в одиночную камеру, то приковывает его к себе наручниками.        Отказ от тетради и возвращение воспоминаний о ней бьют в затылочную часть тупой болью. Это всего лишь один из пунктов плана. Лайт блестящий игрок: врать в лицо всем членам группы и даже отцу. Никто бы не усомнился в его невиновности.        Никто, кроме Рьюзаки, не спускающего с него глаз ни днем, ни ночью. Это раздражало, выводило из себя, заставляло досадовать, и всё же было даже лестным. Где-то далеко в глубине души.        Правило тринадцати дней отдается в голове резью. Эл жаждет проверить подлинность этого правила. Нужно быть осторожным и последовательным. И в то же время хочется коснуться, впиться, поцеловать. Ход мыслей возбуждает в разы лучше любого из афродизиаков. Только вот это совершенно неуместно. Нужно сосредоточиться!        Помощь оказала Богиня смерти Мисы — Рэм. Давление и манипуляции действуют даже на Богов смерти. Одна надпись — и Ватари мёртв, удалив при этом все базы данных. Вторая запись — и Эл падает со своего стула на пол, так и не доев десерт.        — «Эй, Рьюзаки, что с тобой?» — нарочито обеспокоенно поинтересовался он, Лайт, стараясь нащупать пульс на его шее, а точнее — его отсутствие. Уж кто-кто, а он прекрасно осознавал, что ответа не будет. — «Ватари, Рьюзаки. Они умерли», — продолжал причитать Лайт, держа на руках поверженного врага и отчетливо понимая неизбежность происходящего.— «Я обязательно отомщу за Рьюзаки», — уже более спокойно сказал Лайт, глядя на склонившихся над тетрадью полицейских сверху вниз. — «Раскрытие этого дела будет для него… — Лайт на миг замолк, подбирая слова, — прощальным подарком».        Лайт чувствовал себя едва ли не повелителем мира, сумевшим обмануть самого Бога смерти. Идя по коридору, он с радостью думал о том, что теперь все препятствия на его пути были устранены: теперь Рэм не сумеет навредить ему, а Эл и Ватари — вновь упечь за решётку. Всё сработано в точности по плану.        — «Я — Бог нового мира!» — с гордостью прошептал Ягами Лайт из воспоминания. Сейчас же Лайт чувствовал некую досаду и горечь.        Он открыл глаза, глядя прямо в глаза Рьюзаки, всё ещё нависающего над ним, жадно впитывающего каждое его телодвижение.        Голова болела так сильно, что казалось, будто бы она разобьется на сотни осколков. В висках пульсировала боль, растекающаяся по телу.        Лайт был привязан к постели, и не мог помассировать виски, чтоб хоть немного унять неприятные ощущения. Но даже эта боль меркла в сравнении с осуждением бледного парня с растрепанными волосами, чуть приоткрывшего рот и с интересом изучающего Лайта.        Не говоря ни слова, Рьюзаки встал и направился в ванную. Послышался шум воды, отдающийся троекратным эхом в голове. Шаркающие шаги босых ног по полу — и на лоб Лайта лег холодный компресс, сделанный из смоченного водой полотенца.        Цветные вспышки под закрытыми веками стали менее яркими. Шум внешнего мира приглушился. Лайт осознал, что все его воспоминания при нём. Все, даже самые неказистые: кажется, память стала работать даже лучше, чем до произошедшего, ведь теперь он помнил даже самые мелкие детали собственной жизни.        — Спасибо, — проронил Лайт, едва шевеля пересохшими от стресса губами; чувствуя, как постепенно тело приходит в норму, а пульс возвращается к привычному ритму.        Рьюзаки протягивает парню стакан, аккуратно поддерживая голову и не давая ни шанса захлебнуться. Первые глотки настолько жадные, что кажется, будто Лайт не пил целую вечность.        — Пожалуйста, Кира-кун, — отвечает Рьюзаки, и, видя, что Лайт утолил жажду, отставляет стакан в сторону.        Их взгляды больше схожи с фехтованием, молчаливой борьбой, цели которой прекрасно известны обоим.        Они попали в абсолютно патовую ситуацию: зная шаги соперника наперёд, теперь было совершенно непонятно, как развернется дальнейшее действие.        — Ты убил меня, Кира-кун, — тихо и медлительно констатировал Рьюзаки, глядя в пустоту с тоскливой безнадёжностью.        Лайт согласен. Да, он сделал это. Сделал, даже не своими руками. Убил врага, единственного врага, равного ему. Единственного, кто всерьёз стоял у него на пути.        Если бы только Эл, эта чертова черная буква на белом фоне, не загонял его раз за разом в ловушки, не шёл по пятам след в след, разве Лайт стал бы открывать на него охоту? Разве стал бы?!        — Да, это так…        Рьюзаки кивнул, а после, будто бы и не ожидая в ответ услышать многочисленных оправданий из чужих уст, начал развязывать сперва щиколотки, а после и запястья Лайта от кровати.        — Ты лишил меня жизни, я тебя — оргазма. Не совсем равноценно, но уж как есть. Если даже Боги смерти, а я на девяносто девять процентов уверен в том, что в данной ситуации замешаны именно они, решили дать нам второй шанс, то думаю, с моей стороны было бы честно дать второй шанс и тебе.        С этими словами Эл сел рядом с Лайтом и, не дожидаясь, пока тот отпрянет, хотя об этом пока не шло и речи, на пробу мазнул губами по чужой головке. Отметив, что никакого гнева не предвидится, Рьюзаки не спешил брать в рот целиком. Он дразнил, проводя кончиком языка по головке. Дразнил, очерчивая выступившие вены.        Лайт откинулся назад на постель, всхлипывая, шепча тихое «ещё». Чувствуя, как его берут: глубоко и отрывисто, то насаживаясь, то отпуская. Словно в очередной раз играя.        Лайт обхватил затылок Рьюзаки, надавливая, максимально насаживая его рот. Прекрасно зная, что Рьюзаки в состоянии дать отпор, если тому не понравится столь своенравное отношение. И млея оттого, что теперь он может контролировать ситуацию целиком и полностью.        Лайт никогда и не помыслил бы, что Рьюзаки столь умело может дарить наслаждение своим ртом, не говоря при этом ни слова. Так часто они ругались, спорили, доказывали что-то друг другу, но всё это отходило на второй план, когда губы Рьюзаки были плотно сомкнуты на члене Лайта, а сам Лайт мог только стонать от удовольствия, прикрывая рот рукой, чтоб не быть слишком громким.        В моменты, когда Рьюзаки брал как можно глубже, почти упираясь носом в пах, Лайту казалось, что он не выдержит больше ни секунды. Отчаяние предыдущих сорванных оргазмов, множественные воспоминания и черные глаза найденного — обретенного — соулмейта: всё это в один миг обрушилось на Лайта, отчего его трясёт в предоргазменной судороге.        Рьюзаки отстраняется, белёсые капли падают на торс парня, восстанавливающего напрочь сбитое дыхание.        — Никогда бы не подумал, что девственник может столь умело делать минет… — не удержался от шпильки Лайт, получив на это куда более чем красноречивый взгляд.        — С чего ты взял, что я девственник, Кира-кун? В работе детектива необходимо иметь знания во многих областях наук и практик. У меня достаточный опыт, даже невзирая на крайне низкое либидо.        — А так и не скажешь, что оно у тебя низкое, — фыркнул в ответ Лайт.        — Меня мало кто действительно привлекает. Редко встретишь того, кто мог бы одновременно быть и умным, и привлекательным. Большинство моих знакомых, имеющих айкью примерно равное моему, люди в почтенном возрасте.        Сапиосексуал. Что ж, мозг, который вовремя включили, и который отлично работает, — это действительно возбуждает.        — Ты дал мне всё вспомнить. Назвал собственное имя, — произнёс Лайт, вытираясь, надевая рубашку и садясь на кровати. — Выходит, хотел, чтобы я знал. Ведь даже сейчас, я вполне мог бы… сделать вид, что ищу нижнее бельё, а в это время записать те несколько букв, из которых состоит твоё имя. Не поверю, что ты по доброте душевной доверился серийному убийце.        — Ты таков, какой есть. С тобой хотя бы не скучно. Хотя, разумеется, я не могу одобрить твоё стремление очистить мир от преступников, убивая тех при помощи тетради. Ты убил агентов ФБР, Кира-кун.        — И тебя. — спокойно напомнил Лайт, глядя на Рьюзаки.        — И меня. Я должен представить тебя суду. А те, со стопроцентной вероятностью, отправят тебя на смертную казнь, — Рьюзаки вздохнул. — Весь мир сможет спать спокойно, а я потеряю единственную родственную душу. Единственного, кто действительно может меня понять.        — Я… — Лайт потерял все слова, столь тщательно, но, увы, тщетно, составляемые у себя в голове.        — Я твой соулмейт, Кира-кун. И мы, с вероятностью в сто процентов, судя по анализу всех предыдущих поступков, отлично дополняем друг друга.        — Ты… Ты меня милуешь? Отпускаешь грехи, вот так просто? — не веря собственному голосу, переспросил Лайт.        — Я не Бог, чтоб кого-то миловать. Просто считаю, что если мы будем вместе, то для нас самих, и для общества это будет гораздо полезнее, чем если один из нас убьёт другого, и будет жить один. В процентном соотношении выходит…        — Баланс, — заключил Лайт, затыкая гения напротив поцелуем, в котором не было ни грамма лжи.        В голове начало шуметь. Перед глазами всё плыло. А имена на запястьях начали отливать золотом.