Парижский миллиардер, или (не)Краткое пособие о том, как стать отцом в девять

У Джехёна мандраж и гейская паника, и не потому, что минус на улице, а из-за очаровательного мужчины, который стоит прямо напротив и выглядит так, словно к кому-то бежал, пока он сам выглядит так, словно нужно бежать к нему. Ли Тэён смотрит своими огромными глазами, стучит зубами, всем своим видом так и выпрашивает согревающие объятия, для которых Джехён уже в шаге от, пока противный голос, словно будильник, вырывающий из сна, выбивает в реальность, в которой: — Не стоит беспокоиться, Юно. Я сам отвезу Тэёна домой. Думаю, что в твои обязанности не входит проводить вечера со своим начальником, — ладонь Кая на правом плече и собственнически сжимает, пока вторая берёт за запястье и настойчиво расцепляет эти узы односторонней любви из переплетённых пальцев и одного ни в чём неповинного телефона. — Конечно. Я бы и не предложил, если бы Ваш коллега не выглядел таким потерянным и одиноким. Как будто ему некомфортно здесь. Не в моих правилах оставлять людей в беде, — кланяется, — Безопасной дороги домой, директор Ли. У Джехёна спина прямая и шаг ровный, а внутри волк воет и о рёбра бьётся, потому что, какого чёрта?! Запрыгивает в свою машину, кидает в Юту заказанную для него в ресторане еду и опирается на руль. — Выглядел, как дурак. — Отвали. — Я то отвалю, но это не отменит того факта, что ты выглядел, как дурак, — парень хмыкает и разворачивает свой пакет с данго. В миллионный раз, сразу под фотками с пятницы, где Лукас и Тэён выглядят совсем одного возраста, а на Джехёново «Это младший брат директора Ли?» Юта отписывает «ЭТО СТАРШИЙ СЫН ДИРЕКТОРА ЛИ», задаёт сам себе вопрос «Так значит, у него действительно есть сын, который учится в одиннадцатом классе?» и пересматривает видео, сброшенное в их чатик практикантов, на котором Лукас и Кай пытаются свалить друг друга в воду, пока остальная толпа, в числе которой и Тэён, не сталкивает их обоих. Лукас выглядит счастливым. — Марк сказал, что они вели себя как друзья, ничего такого, — заглядывает через плечо, — Да и Лукас этого красивого, мускулистого, приятно пахнущего альфача, в которого все омеги влюбляются за секунду, — кусает зелёный шарик и, будто это совсем не он специально подбирал слова, чтобы позлить и разжечь панику, в наказание за холодную еду, продолжает, — папой не называл. Так что ты не полностью в пролёте, Дже! — Я никуда и не летел, — наблюдает, как перед носом проезжает Ауди эр восемь вэ десять плюс со знакомыми лицами внутри, и для себя решает, что странное чувство, зародившееся ещё в первую встречу — не иначе, как восхищение и стремление добиться таких же успехов в работе, как и начальник отдела Ли Тэён, а яростное подвывание зверя в ушах  — не из-за раздражения к тому высокому коню, прискакавшему не вовремя. Оставался бы в своём стойле и жевал травку. — Вообще-то в твои обязанности это тоже не входит, — замечает Тэён, когда на горизонте появляется любимое место его детей — чердак, светящийся миллионами огоньков уличной гирлянды, повешенной туда ещё в конце октября, потому что «папочка, наш дом должен быть милым и уютным не только внутри, но и снаружи», и они с Лукасом целые выходные потратили на подъёмы и спуски по шаткой лестнице под крики Доёна «выше, ниже, правее, другой стороной», и, когда эта вся конструкция, под радостные возгласы «ура, сделано, пойдёмте поедим», рухнула на землю, главный строитель со звучным голосом закатил глаза с «я сам повешу. Джено, давай лезь наверх». Сделал так, что не отодрать. Джено. Пока его папа, сидя на том же месте, что и до этого, попивал свой фруктовый сок и раздавал «ценные указания». — Я тебя увёз из дома, я же должен и вернуть, — Кай паркуется около двора, глушит мотор. — Ты был слишком резким и грубым. Джехён просто был вежливым. И он мне в дети годится. — Джехён? Давно вы стали так близки? А ты вёл себя так, будто тебе понравилось обжиматься с этим «ребёнком», — делает кавычки и кривит лицо. Из них двоих ведёт себя по-детски только Кай. А Тэёну четвёртый на воспитание не нужен. Он ожидал партнера, равного ему, а получает дополнительные заботы и роль мамочки. И решает, что пора заканчивать: — Зайдёшь? — Зайду, — самодовольством так и прёт, закушенная губа и взгляд из-под ресниц. — С тобой куда угодно, сладкий. Тэен улыбается, тянет за руку, открывает входную дверь, и оказывается прижатым к стене, как думал Кай; к вешалке с вещами, как оказалось. Детские курточки разъезжаются под руками, на голову падают кепки и рукавички, ноги спотыкаются о десяток кроссовок, размера сто тридцатого. — Чёрт, — не очень радостно, но очень честно. — Сколько у тебя детей? Семеро? Кай дёргается, когда на весь дом раздаётся громкий хлопок, будто бы трубу прорвало, но тогда бы сработал датчик на отоплении, а раз сирена не разрывает уши, то всё в порядке. Луис снова свалил ноутбук со стола и придётся менять экран, потому что он вдребезги? Мужчины заглядывают на кухню — наглая морда лежит на столе, презрительно рассматривая незнакомца, пока хвост агрессивно лупит по тарелке с фруктами. Тэён напрягается, про себя молясь, чтобы в комнатах сыновей не выбило окно, потому что в противном случае криков будет похлеще, чем от сигнализации. Он поднимается наверх, пока Кай идёт следом, рассматривает картины на стенах, прямо на стенах, а не на листах для рисования, и не только от начинающего художника Джисона, а и от мастера своего дела Хендери, карандашами, красками, фломастерами — всем, что сложнее всего отмыть, поэтому Тэён отбросил эту затею давно; цветочные горшки с воткнутыми в них карандашами, потому что «из них прорастут цветочки, пожалуйста»; игрушки по всему периметру. У Лукаса подозрительно чисто и всё на своих местах, у Джисона — тоже, и это пугает; к Хендери заглядывает на всякий случай, но можно было бы и не; и с осторожностью открывает дверь к себе. Зрелище не для таких, как Кай — Тэёну, в принципе, знакомо. На покрывале, полу, стенах в нижней части яркими пятнами то, что по запаху как забродивший компот, а по виду, если верить наклейке на откатившейся прямо к порогу баночке, смузи с бананово-кокосовым вкусом. Было, в пятницу, когда Джисон бегал по всему дому и рассказывал, как ему «кусьна», а потом, видимо переключившись на что-то более интересное, оставил в папиной спальне до лучших времён, которые случились пару минут назад. — Я помогу? — вопрос звучит настолько жалко и неуверенно, что Тэён сразу теряется: это Кай у него спросил или у самого себя. Смотрит на дизайнерский костюм; на худые пальцы с кольцами из розового, чёрного, белого, или какого там есть цвета, золота; на часы, стрелки которых кричат «пора домой»; устало улыбается, желает хорошей ночи и закрывает ворота за спиной гостя. Что ж, похоже он проведёт остаток своей жизни в одиночестве, а остаток вечера в позе лотоса, и не для того, чтобы было удобнее тянуться, пока будет отмывать эту вонючую жижу со всех поверхностей, а для собственного успокоения. Тэён появляется на работе ни поздно, ни рано — в среду. И сразу же исчезает у директора Муна на пару часов, за которые Доён успевает заглянуть в кабинет начальника отдела по работе с соцсетями чаще, чем на своё рабочее место, раз двадцать. В двадцать первый — всё же встречает потерёныша на пороге, и, не дав возможности даже поздороваться с малышнёй, утягивает в свои неловкие объятия, пока Тэён утягивает в сторону кафе, на ходу открывая общий чатик с детьми и показывая его содержимое, среди которого: Семейное фото: Хендери, опершийся на лошадь, как на шкаф; собственно лошадь; Лукас, как самый главный великан в их стране малышей; и какой-то мужик в обтягивающих штанишках и сапогах по колено, а на голове красуется кепка с названием «Гуччи», и что-то подсказывает, что от «Гуччи» там только название. Фото из разряда до. До падения в ближайшую канаву, и разбитых лбов, и шишек на всех местах: Лукас лыбится на все, пока ещё, тридцать два и держит руль драндулета, как взрослый, одной рукой, пока вторая просто лежит для вида; Хендери выперся почти на голову старшенького, в огромном сапоге чуть ли не на плече, а во взгляде — вера в лучшее будущее, до которого они могут не доехать. Фото после тоже имеется. По словам дедули, вымазались они тогда знатно, примерно, как после грязевых ванн на следующий день, во вторник. Вымазался естественно только Лукас, потому что Хендери и Джисон мирно отмокали в речке, наслаждаясь рыбками и невероятной природой, отвлекаясь только на жалобное «фота папаське». Тэён счастлив до умопомрачения, потому что детишки счастливы, а счастье детишек отстирывать не ему. Все эти штанишки, футболочки, шортики и кепки, на 97 процентов состоящие из грязи и пыли — не его забота. Ли Тэён весь светится от улыбок и держится за живот от смеха, пока Ким Донён с лёгким снисхождением смотрит одним глазом к нему в телефон, а вторым — в сторону ароматной еды. Джехёну самому интересно заглянуть и занять место Кима, но всё, что он может — наблюдать через прозрачную перегородку и смотреть это видео чужой радости без звука. Юта подкрадывается из-за спины, протягивает кофе с двумя ложками сахара и молоком, и хлопает по плечу: — Если ты сейчас не сядешь за их столик, то за него сядет кто-то другой, в чьём имени есть буквы «охуенно крутой мужик». И это совсем не Кай. А я, — улыбка, за которую Джехён готов врезать, а не только сжать до скрежета челюсти. — Достал смотреть голодным волком уже вторую неделю. У Джехёна волк не только голодный, но и холодный, потерянный и побитый. Но спрятан так далеко внутри, что не увидеть, не то, что достать. И высовывает морду наружу только тогда, когда чувствует знакомый запах, заполняющий лёгкие каждый чёртов день, не считая выходных, с восьми до шестнадцати. — Ты ошибаешься, — говорит скорее себе, чем в ответ Юте. — Тогда я могу попробовать добиться его расположения? — Что? — Джехён рычит и вцепляется в рукав. — Свободный мужчина. Почему нет? — Откуда знаешь? — Да так, завожу полезные знакомства, пока ты — снаружи, как индюк напыщенный, а внутри — куропат обыкновенный, стоишь и смотришь, вместо того, чтобы действовать. Джэхён не против врезать, но уже самому себе. Потому, что он и правда смотрит, каждый раз, начиная с самого первого дня. Джехён разглядывает своими невозможными глазами невозможную чужую машину на его парковочном месте, которая до безумия раздражает своей чистотой, габаритами и этим детским креслом на заднем сидении, потому что он даже разозлиться нормально не может на подобное, потому что на детей злятся только те, кто сами ещё дети, даже если по паспорту им все пятьдесят. Джэхён — уверенный в себе на одиннадцать из десяти альфа, выспавшийся на шесть из восьми часов взрослый человек, радующийся практике на четыре из пяти студент. Джехён просто не любит, когда что-то идёт не по плану. И эта машина, нагло оставленная там, где не требуется, рушит к херам пункт «Появиться в офисе вовремя». У Джехёна сорок минут опоздания, когда в дверях чуть не сносит милого парня с нежно розовыми волосами и взглядом «боже, а это что ещё за один?! Спасибо, что не убил», который оказывается его главным на следующие четыре недели и с первой минуты вставляет. За неподобающее поведение. И Джехён ведь не виноват даже, но, по ощущениям, как будто и да. Ли Тэён разносит так, словно у него восемьдесят детей, пятьдесят внуков, и четырнадцать правнуков; или педагогическое образование и опыт работы в учебном заведении в прошлом — не кричит, но слова подбирает умело. Чтобы в самую душу. Джехён стоит столбом и не понимает, почему ему хочется слушать этот голос до конца своей жизни, которая будет короткой, если он ещё раз «забудет часы перевести и добраться вовремя, потому что за двухразовое повторение информации мне не платят в два раза больше». У Джехёна странное ощущение, когда он знакомится с Ким Донёном, потому что тот ведёт себя так, как будто ему позволено всё и немного больше. Ему грешным делом залетает мысль, что эти двое, возможно, состоят в отношениях или, упаси боже, женаты, но облегченно выдыхает, когда  обручальное кольцо оказывается только у Кима. Проводит мысленный допрос с пристрастием, на тему «облегчённо выдыхает», дёргая дверцу от холодильника, пока ответ не появляется сам собой в виде директора Ли, открывающего дверь правильно и протягивающего то, за что он бился в тяжелом позорном бою пару минут до этого. Джехён чувствует благодарность, восхищение и чужой нежный запах, оседающий на языке, в носу и на остальных частях тела, пока на скорости выше световой к ничего не подозревающему нему несётся и бьет по голове «Пиздец». Джехён тыкает по экрану каждый раз, когда тот тускнеет, потому что ничего не должно омрачать прекрасное лицо Ли Тэёна. Даже садящаяся батарея на его телефоне, пока он третий час пялится и раздумывает, есть ли всё-таки у мужчины, которого он хочет себе, альфа, и когда успел влезть Марк, и будет ли по-тупому, если обрезать его, всё равно же сбоку стоит. У Тэёна есть: способность превращать любую компанию чужих друг другу людей в любящую семью, потому что Джехён и сам не понимает, как Юта оказывается каждое утро в его машине по дороге на работу, а Марк и Хэчан, по дороге с; восемь побед и четыре поражения в проверке на прочность колёсиков на офисных стульях, пока Мун Тэиль отлучается по делам в другой офис;  маленький шрамик на виске, который Тэён, при любом удобном случае, прячет под волосами — Джехён никого в углу не зажимал и, тем более, ни к чему не прижимался. Просто разок позволил себе поднять взгляд на, склонившегося и объясняющего этапы прогрева для рекламы продукта, директора практики. Ли Тэён тогда лишь постучал по планшету, возвращая глаза своего ученика туда, куда им следовало смотреть, потому что «Джехён, тебе отчетную работу делать. Я ведь напишу всё, что о тебе думаю, когда буду проверять и ставить оценку». Джехён глаза опустил, но думал лишь о том, кто посмел оставить такой след на теле самого прекрасного человека. Джехён выходит из своих мыслей и приходит в себя, когда тот самый прекрасный человек сидит напротив, а на столе появляется большая белая тарелка, накрытая крышкой. «Беги, Доён, если там пусто», — Тэён морщится, но под крышку заглядывает. Смотрит на эту лапшу джехёновым волком, потому что это лапша с сыром, нормальная, вкусная, и совсем не по акции, и всего, наконец-то, достаточно, а не как обычно это бывает, когда Ким Донён покупает еду, и это первый нормальный приём пищи за все время, а время уже за двенадцать, и это от Доёна, и почему бы не поддаться искушению. Мужчина наслаждается едой, пока капли от соуса наслаждаются полётом на мягкие щёки, за которыми, со скоростью света, теряются, как в чёрной дыре, полоски вареного теста, которые эти капли нежно поглаживали пару секунд назад. Тэён сегодня не чище Джисона в плохие дни, и, если в его волосах будет кусочек гриба или расплавленного сыра, то не удивится. Доён, с видом «Господи, снова» и словами: «Иногда мне кажется, что ты младше Джено», вытирает салфеткой это позорище. «Ещё есть», - Хэчан переводит взгляд с одного на другого, ожидая, чем все закончится. «Ещё есть», - думает Марк, и неловко касается носа, проецируя ситуацию на себя и молясь, чтобы директор Ли всё понял по жестам. «Ещё есть», - замечает Юта, но указать на грязь, и, уже тем более, дотронуться, не решается. - Ещё есть, - Джехён не ждёт, говорит, тянется через весь стол и проводит чистой салфеткой по жирной капле на носу, не оставляя и малейшего шанса на собственную возможность заработать хотя бы один, пусть и еле дышащий, плюс к концу второй недели. Он уже визуализирует тот страшный минус,  очередной, который появится напротив его имени в таблице, даже если Тэён все ещё молчит. Зато Доён давится от смеха и прикрывается ладонью в надежде, что его попустит. Попускает его, когда возле их столика появляется Мун Тэиль, становится за спиной, и попивает кофе со стакана с логотипом их компании из трубочки. И, пока все расходятся по своим рабочим местам, у Джехёна появляется план: — Марк, отойдём?