Парижский миллиардер, или (не)Краткое пособие о том, как стать отцом в девять

      У Тэёна в глазах пять утра, в руках табличка «Если вы видели троих детишек возраста от трёх до шестнадцати, которые выглядят так, будто мои сыновья, то не верьте им, они врут», а под жопой тележка для перевозки багажа. Первым в поле зрения появляется Хендери облепивший всеми конечностями чемодан, несущийся на скорости выше запрещённой, пока за ним тянется Лукас, пихая ножкой один, и таща позади другой, позади которого задницей по полу тащится заливающийся смехом Джисон.       — Папаська! — младшенький летит быстрее, чем средний едет, запрыгивает на бедного папаську и целует в нос, обнимает настолько крепко, насколько возможно, своими маленькими ручонками.       Средненький и старшенький залазят сверху и вся эта шаткая конструкция грозится уехать к терминалу и вылететь обратно, но уже полным составом, а не пробным периодом.       Тэён выглядит так, словно ему десять и он может пропустить школу и целый день играть с Доёном. Тэён счастлив.       — Па, он точно твой сын! — прерывает недолго длившуюся радость Лукас, тыкая пальцем в мутное оранжевое пятно на штанах Хендери.       — Ох, Джисони случайно зацепил стакан с соком? Золотце, ты же понимаешь, ему ещё сложно отвечать за некоторые свои действия, — Тэён разглядывает проблему, в попытках её быстрее решить. Но решить быстрее, чем закинуть дома в машинку и выстирать, не находит.       — Папочка, это Лукасу сложно отвечать за некоторые свои действия.       — Тогда получается, что Лукас — точно сын Доёна? — хихикает Тэён и Джисон вторит ему, обнимая сильнее, потому что всё еще сидит на руках в тёплых объятиях.       — Хмм, — делает вид, будто бы задумывается насколько круто было бы быть сыном классного папиного друга, в потом — будто бы его глаза вываливаются, потому что: — Тогда бы я был братом Джено?!!! Нет, спасибо. Он бы таскал меня на свои тренировки. Я видел разок, что он там вытворяет. Ужас. Я бы умер в первые пару часов.       «Золотце, умер бы Джено, пока показывал как и куда всунуть твои длинные руки и ноги», — думает, но не говорит.       Тэён целует каждого сынишку в макушку, потому что любви в нём за эти несколько дней, за целых шесть, собралось больше, чем умудрился всунуть папа Тэёна в каждый чемодан, ещё тёплой, вкусной и ароматной, внутри, под пакетом, который поддерживает пылающий в ней огонь, еды. Которая сюрприз, и даже дети не догадываются, куда там до Тэёна, что тянули на себе ещё парочку килограмм. Джисон обнимает крепко своими маленькими ручками и целует в ответ, куда достаёт: щёки, лоб, нос; Хендери нежно обнимает, положив голову на плечо, и Тэёну снова кажется, что он как будто немного повзрослел и будет в скором времени реагировать на эти проявления любви, как Лукас, при чём это кажется ему после каждой такой поездки; «па, ты серьёзно? Сколько мне, блин, лет» от Лукаса, который хмурится, делает вид самого недовольного на Земле, складывает свои ручищи на груди и шипит, когда Тэён только собирается выполнить задуманное, но позволяет притянуть к себе поближе в объятия, расставляет длиннющие ноги в стороны, чтобы казаться ниже и терпит, на самом деле — радуется в душе, когда папа целует и его в макушку тоже.       Хендери тянет свои вещички, уже в руках, заглядывает своими невозможными глазами в такие же невозможные, точно весь в папу, и робко спрашивает:       — Папочка, когда ты приготовишь нам рамён?       Папочка задумывается, потому что ему ещё на работу лететь гордой птицей, и работать, и куча дел, потому что сегодня пятница, а вечером долгожданный благотворительный вечер Лукаса, и Хендери, но не такой долгожданный, но тоже жданный, и нужно договориться за няню для Джисона, и забрать костюмы для выхода в свет.       — Может быть, на завтра?       — К? — добавляет жалобно, пока Лукас держится за живот от смеха.       Тэён не может отказать.       — Конечно, золотце. На завтрак.       В машине, во дворе, в доме — привычное отсутствие тишины, куча вещей, вопросов, вертящихся детей под руками — лучшие звуки, которые Тэён вообще слышал за всю свою жизнь. И не самые лучшие, когда видит эту кучу судочков между штанов и носков: «Папа, ну я тебя просил? Ну мы же уже говорили!», а в динамике с другой страны «Так я для тебя ничего и не готовил в этот раз. Там для детишек, для малышни, и для Доёни». Тэён перебирает всё это разнообразие с цветными пластиковыми крышками, на которых прилеплены стикеры с надписями: «для малыша Джисони», «для сладкой конфетки Хендери», «для солнышка Лукаса», «для уточек с работы», «для Ноно», «для Доёни-почти-сына», и самый маленький, но с большой надписью посредине «для Тэёни-почти-не-сына», а в самом низу листа «Можешь выбросить, сладкий. Но папа очень старался, чтобы тебе было вкусно и полезно». «Папа старался, чтобы сыну кольнуло в сердце от его манипуляций», — не соглашается Тэён, но открывает, чтобы посмотреть содержимое. Ладно, в сердце теперь колет не от умело подобранных слов, а от того, что внутри яркие цвета любимых тэёновых овощей в каком-то сладком соусе. Папа и правда постарался. Тэён пишет сообщение «спасибо», а потом отправляет «папа», а в следующем «сердечко», а потом лежит телефон подальше и собирает нужное с собой в сумку, которая теперь будет больше него. Получает в ответ «Тэёни, сладкий, можно писать это и в одном сообщении. Но я тоже тебя очень люблю», насыпает детишкам рамён и, пожелав хорошего дня, несётся на работу.       На которой, прямо под кабинетом, его уже ждут в ровную линию трое миленьких утят, один гадкий, и один большой серый утак с открытым клювом и выпрашивающими глазами:       — Я сказал им не завтракать, потому что ты нам что-то принесешь вкусненькое, что приготовил твой папа — шеф-повар в мясном тайском ресторанчике, — вместо приветствия и нос в чужую сумку.       Директора Ли даже где-то подгрызает ревность, потому что его студенты стоят возле Доёна и уши развесили, и активно слушаются, хотя единственный, кто о них заботится в этом месте — это Тэён. Он проходит вперед, ведя за собою ровную колонну из пяти, с ними же вваливается в лифт, а позже за стол в кафе, доставая на свет яркие судочки.       — Почему вы не едите, директор Ли? Фигуру бережёте? — доносится будто из-под воды, на самом деле от сидящего справа Хэчана, но Тэён настолько задумался о своём, что даже выпал на пару минут из реальности.       — Ваш директор Ли настолько привередливый, что ему только свежие овощи подавай. Поэтому такой худой. И красивый. И выглядит очень молодо. Ну, конечно, не так молодо, как я, а мне всего тридцать восемь, — влезает, как всегда, Доён.       Тэён закатывает глаза и улыбается. Но Тэён врёт. На самом деле ему хреново. Настолько хреново, будто все его дети заболели сразу, и Тэён тоже, и Доён, и Джено, и у всех высокая температура и сопли, и единственный, кто может выползти из дома до ближайшей аптеки за таблетками — подыхающий Тэён. Ему так хреново не было уже несколько лет, года четыре, с того времени, как забеременел Джисоном. И это пугает. Потому что может значить только одно. Но он даже думать себе запрещает об этом. Смотрит на пять пар щёк, полных еды, и отсчитывает минуты до окончания рабочего дня. А когда тот наступает, то молнией собирается, вытягивая за собой Доёна, потому что «Начало через час, ты что себе вообще думаешь?!?».       Доён себе думает, что всё пучком, скидывает фотки из дома, что они почти готовы, на которых прижимает малышей Джено и Джемина к себе покрепче, пока Тэён судорожно бегает по дому в поисках всех недостающих вещей. Успевают как раз к речи Ли Су Мана, и, под его презрительным взглядом, жмутся ближе к своим.       Вызывайте пожарных, потому что в зале всё горит огнём от обилия красного на костюмах. «Ты на школьный вечер пришёл, или забрать себе всех свободных и не очень мужиков?» — шипит Доён, хлопая выступлению. Тэён чувствует все эти взгляды на себе, но старательно делает вид, что не замечает их, как не замечает плач Джисона, когда он хочет получить желаемое, после того, как папа уже сказал нет. «Я просто поддерживаю Лукаса. Он очень хотел, чтобы наши луки были похожи. А тебе то какое дело до свободных и не очень мужиков, Доёни?», — перекидывается в такую же змеюку Тэён и щурится.       Змеюка Доёна сегодня достаточно агрессивная, поэтому цепляется даже к:       — Не слишком ли открыт ваш костюм, учитель Со? Я ваш пупок вижу.       — Может, это вы просто смотрите не туда, куда нужно, Ким Донён? Лучше бы на сцену, а не в район моих бёдер.       Тэён нервно улыбается и хочет поскорее смыться, потому что встревать в напряжение, которое искрится в воздухе, желания нет от слова совсем. Иначе кроме пожарных придется еще вызывать доктора, полицию и похоронное бюро:       — Принесу нам по коктейлю, — говорит больше самому себе, чем тем двоим, и возвращается через добрых десять минут, с двумя стаканами непонятно чего на вид, но очень понятно на запах и вкус.       — Как думаешь, он уже представляет Джемина своим мужем? — в словах Доёна ни нотки грусти, одна печаль и траур по прошедшим годам, когда Джено был всегда под боком и не отходил ни на шаг, прячась за ногой папы.       Тэён следит за этим мучительным взглядом и натыкается на припавшего на столик Джемина с «Ты здесь часто бываешь, или?..», в то время, как «любимый папочкин сынок» мнётся, краснеет, вздыхает, но перебарывает своё смущение и сжимает чужую руку в своей.       — А нет, лучше-ка ты ответь мне на другой вопрос. Ты почему мне ничего тупого не ляпнул в ответ сегодня? Ты в порядке? Может возьмёшь выходные и отменишь сборы у себя на Рождество?       Тэён отпивает сок из стакана, в который они, как подростки, решили намешать алкоголь, а Тэён это самое решение воплотил в жизнь, и вздыхает, собираясь с мыслями.       — Так, погоди. Тут намечается какой-то движняк, — когда Доён делает слишком понимающее лицо и начинает смеяться, у Тэёна закрадываются нотки переживаний — Лукас что-то натворил. Он оборачивается, про себя молясь, чтобы ничего запрещенного. Запрещенного совсем ничего, и Лукаса на горизонте тоже нет. Зато есть миленькие костюмы, которые, конечно, лишены красного, но черный проблескивает, в чёрно-белых полосатых гольфах, очень удачно подобранных под белые кроссовки, белый фартук и голубое, слегка открывающее колени, платье, в тон которому прекрасный бантик на светлом парике. Подросток улыбается и Тэён улыбается тоже, но немного нервно, потому что пусть в этом костюме и Тэн, в следующем может быть его любимый старшенький. В следующем, в образе прекрасной русалки с рыжими волосами и блестящим хвостом, появляется ЯнЯн, поправляет волосы и кокетливо улыбается. После него очень даже воинственно, но очень даже не Покахонтас или Храбрая сердцем, а милашка Жасмин с мускулами, больше, чем у Тэёна, но меньше, чем у Джено, пытается в улыбку Сяодзунь. Доён хватается за плечо и виснет, задыхаясь от смеха, потому что смущающаяся Эльза из холодного сердца, скрывающая своё прекрасное лицо за букетом из цветов — его ненаглядный Лукас. Тэён хватается за сердце и задыхается в такт с Доёном, потому что Хендери, мать его, а точнее отец его, ХЕНДЕРИ, принимает участие в этом безобразии тоже. И оказывается лучшей из принцесс, потому что, если остальные пацаны выглядят смешно и угловато, то Рапунцель, как сладкая конфетка. Хендери наслаждается своей жизнью принцессы.       «Пиздец», — шепчет Тэён и закусывает большой палец левой руки от волнения. Потому что ладно получить пиздюлей за наряды. Получить в ходе разбирательств за выходку с платьями за то, что, как двадцать два года назад, снова притянули алкоголь на благотворительный вечер — вот это будет реально пиздец и позорище.       Толпа реагирует более чем положительно, и директор Ли Су Ман, хоть и качает головой, но уголки губ слабо приподнимает. Будто бы ожидал подобного. Лукас не получает по голове, но воспитательную беседу с «Кто придумал это безобразие? Где вы взяли костюмы? Кто оплатил? Как в этом всём оказался Хендери?!?» выслушивает. Оказывается, что «костюмы нам нашёл Марк», «мои карманные деньги — за меня и за малого», «в этом всём оказался Хендери самым главным зачинщиком и идееподавателем».       — Что? — ахает Тэён, падая уже на диван в гостиной, пока старшенький и средненький стоят перед ним с опущенными головами, словно нашкодившие щеночки, а младшенький мирно дышит в радионяню, потому что уже около полуночи и все нормальные люди спят.       — Папочка, мне жаль, что тебя это расстроило. Я думал, что это будет весело. Прости…       — Марк?! Который мой студент-практикант, которого ты видел всего раз в бассейне неделю назад?! Когда вы успели так подружиться?       — Папочка, ты совсем на меня не злишься? — Хендери удивлён настолько, что даже возмущён, потому что ожидал чего-угодно, но совсем не такой реакции.       — Золотце, это было неожиданно. Но, никому не навредило. Всё в порядке. Вы разрядили тот тухлый вечер своим появлением. Ничего нового, каждый раз одно и тоже. А я, поверь мне, был там не один раз, и не один десяток раз. Но, пожалуйста, больше такого не повторяй. Уже не будет так же весело. Мы с тобой закончили. Можешь идти в свою комнату.       — Хорошо. Доброй ночи! Спи сладко!       — Доброй ночи, золотце. Лукас, присядь.       Лукас присаживается, на самый край дивана, и смотрит в сторону.       — Марк весёлый и смешно смеётся, — колупает пальцами обивку дивана.       — Окей.       — И он помог мне с уроками пару раз, - нервно машет ногой.       — Оу, это неожиданно.       — Я ничего ему о себе, братанах, тебе, никогда не рассказывал. Мы общались только на темы, не связанные с семьёй, — говорит ещё тише.       — Хорошо.       Молчание затягивается: Тэён, как хороший отец, даёт своему ребёнку время высказать всё, что тот думает, потому что слушать и слышать подростков важно, а особенно таких «весёлых», как Лукас. Иначе потом они не будут слушать родителей. Задумывается.       — Золотце, думаешь, нам стоит пригласить к себе Марка на Рождество?       Лукас наконец-то перестаёт драть диван, поворачивается всем телом, и даже лицом, и делает то самое удивлённое выражение, когда он на самом деле удивлён.       — Пригласить к нам? Когда придут Доён, Джено и остальные?? На семейный ужин?       Тэён кивает и оказывается сжатым в тисках, без права на доступ к кислороду.       — Лукас, золотце, твоя любовь душит, буквально.       — Па! — он кричит на весь дом и Тэён ожидает услышать плач разбуженного Джисона, — Я люблю тебя, па, — всё же отпускает из захвата своих клешней и радостной ланью скачет в свою комнату, на ходу желая спокойной ночи и «самых-самых-самых сладких снов!!!».       Тэён гордится собой, своей выдержкой и сайтами для идеальных родителей, потому что так он сможет и Лукаса осчастливить, и понаблюдать за этим Марком в непринуждённой обстановке. «Тогда придётся пригласить и Хэчана, а это уже половина студентов. Тогда придётся пригласить всех?» — раздумывает, когда в дверях спальни появляется полуночное чудо.       — Папочка, как твои дела? — Хендери аккуратно заползает на кровать и садится под боком.       — Всё хорошо, золотце. Я просто очень по вам скучал. И немного устал за неделю, — Тэён обнимает средненького и удивляется, в кого он такой понимающий.       — Ты хорошо кушаешь? Вовремя ложишься спать?       — Конечно. Почему ты спрашиваешь?       — Кто-то беспокоится о тебе, так же, как и мы.       — Что ты имеешь ввиду?       — Я разбирал твою сумку, которую ты привез с работы с посудой. И нашёл там судок со свежими овощами, помытыми и нарезанными. Я подумал сначала, что это Доён-хён. Но Доён-хён ненавидит дыню, а искать то, что он даже в руки бы не взял, он бы не стал, тем более в разгар зимы.       — Золотце, это кто-то из студентов, за то, что я покормил их сегодня едой, которую передал ваш дедушка. Не волнуйся, я правда в порядке, — улыбается, целует в лоб, желает доброй ночи, и судорожно начинает вспоминать, кто помогал убирать со стола после завтрака: Доён смылся ещё до того, как Тэён успел подумать о том, что пора заканчивать; Юту вызвал к себе Мун Тэиль, по поводу недостающих документов для подписания практики; оставались только Марк, Хэчан и Джехён. Но мужчина настолько был занят своими мыслями, что даже не заметил, как чистая посуда вернулась на стол в его кабинете.       Он ворочается в кровати целый час, а потом всё же не выдерживает и, крадясь как мышь, спускается по ступенькам на кухню, засовывает голову в холодильник, пока ищет, куда Хендери спрятал искомое, и опирается задницей о стол, вглядываясь в кривые буквы «Берегите себя, директор Ли Тэён. Ужинайте вовремя, даже если задерживаетесь на работе. Пожалуйста», запихивает обратно, и опускается на пол, обнимает свои голые колени. «Какой-то дурак не может довести меня до слез», — думает про себя, но понимает, что это был не какой-то дурак. Это был человек, который обращал своё внимание на Тэёна чаще, чем раз в день, кто-то, кто внимательно слушал и слышал, кто-то, кто сгонял, чёрт возьми, в магазин на окраине города с биопродуктами, потому что дыни разной формы, в виде всяких там квадратов, треугольников и прочего, продаются только там. Прячет лицо в ладонях и молится, чтобы это был не студент, влюблённый в него, а студент, просто пытающийся заработать себе дополнительный плюс. Потому что такое он уже тоже проходил.