Парижский миллиардер, или (не)Краткое пособие о том, как стать отцом в девять

      Тэён тянет на себе картонные упаковки, в которые детишки всунут свои «произведения искусства», когда слышит громкое «Я помогу, директор Ли Тэён!» позади себя.       — Марк… — оборачивается и застывает на месте, пока вся эта пирамидка в его руках, к сожалению, валится на снег, — собственно где? Марк где? И как ты тут оказался?              Парень собирает всё, что было растеряно минуту назад, забирает ещё штук десять у своего руководителя практики, потому что в свои больше помещается, и, показывая миру, а, если точнее, то чёрной большой машине и дверям на заднем входе детского сада, свои обворожительные ямочки, выдыхает:       — Марк заболел. Он пытался вам дозвониться, но вы были недоступны. Так что он попросил меня заменить его, чтобы вас не подводить.       — Чёрт, — ругается Тэён, сгружает всё на Джехёна, и вытаскивает из кармана куртки телефон. На дисплее десять пропущенных звонков и пять непрочитанных сообщений. Мужчина нажимает перезвонить и дёргается от задушенного голоса, который прерывается кашлем и хрипами, пока пытается связать пару слов извинений.       — Директор Ли, этот умирающей кит вчера объелся мороженного, а потом выскочил полуголым на улицу. Простите его, пожалуйста. Я ему таких люлей вставлю, что мало не покажется. А я могу, вы же знаете, — Хэчан, судя по звукам, душит Марка одеялом, чтобы тот не пробрался и не попробовал рассказать о своей близкой кончине, потому что никаких других мыслей, после попыток произнести хоть слово самим болеющим, в голову не приходит.       — Верни его к жизни, ладно? Иначе мне придётся поставить ему минус. И даже два: за невыполнение своего задания по практике, и за пропуск рабочего дня. И пусть выздоравливает скорее. У меня к нему ещё дело есть.       — Какое дело? — Хэчан на девяносто восемь процентов из ушей, а Тэён на сто восемь — из закончить звонок. Он достаёт коробку с пищевыми красителями и проводит ногой под задним бампером, чтобы багажник медленно, но уверенно закрылся самостоятельно, и радуется своему выбору в покупке машины несколько лет назад, потому что выполнять разминку каждый божий день по несколько раз с ребёнком на руках — то еще удовольствие.       — Джехён, ты когда-нибудь общался с малышами? Играл и всё такое? — наблюдает, как бедный Джехён пытается найти конец в пакете, из которого должен, по идее выливаться крем, из-за чего сразу становиться понятно, что с всякими штучками для готовки Джехён не игрался точно. — Давай сюда, — Тэён обрезает кончик ножницами, придерживая другой рукой, и кладёт на пластмассовую подставку, на которой скоро окажется сладкая размазня, собранная с крема на детских пальчиках и рукавах одежды. Радует, что пузико будет спрятано под миленькими фартушками и стирать родителям вечером будет немного меньше. Хотя, Тэён знает на собственном опыте — трое детей, которые в детстве питали тягу к готовке, сегодня будут грязными и пузики под фартуками, и спинки, и пятки.       У Джехёна пульс под двести и пальцы горят в тех местах, где их только что коснулся Тэён, пока сам нарушитель джехёнового порядка раскладывает пряники по одноразовым тарелочкам и не думает, какое влияние производит своими, казалось бы, обычными действиями. Тэён вообще не думает, что его действия какие-то не такие, потому что, что тут можно вообще не так подумать — он просто резанул ножницами разок, потому что Джехён тупил, кстати, уже не разок. А два разка.       — У меня есть племянница. Смотрите, — протягивает телефон, а на заставке милая девчушка, которая всё еще ниже Джехёна, который уже сидит на полу и соединяет свой с кулачком малышки. И Тэёну катастрофически сильно нужно потискать эти детские щёчки, о чём он, не стесняясь, говорит, а Джехёну катастрофически нужен воздух. И дети. В этой комнате. Чтобы отвлечься от того, как реагирует этот омега на джехёнового ребёнка. Ну, технически, на ребёнка его сестры, но в более обширном масштабе ребёнок то его. Родственник. Джехён о своих желаниях говорить пока стесняется.       Тэён садится подальше, спиной ко входу, и делает вид, что очень занят разглядыванием запечённого теста, пока в комнату забегает малышня под предводительством Ким Чону; помогает залезть на лавку двум детишкам по оба бока от себя, и, одним глазом на малышей напротив, вторым — в сторону, в поисках Джисони. Джисони чувствует себя прекрасно, облизывает крем, нюхает печенье, заглядывает в тарелки соседям — никакой потерянности и обделённости, сплошное наслаждение процессом. Не проходит и пяти минут, а крем уже на волосах. «Ну да, там ему и самое место. Главное — стабильность», потому что волосы Джисона — магнит для кусочков всякой еды. Тэён открывает пакетики с украшениями, помогает намазюкать крем на пряник, строить башенки и всё, что детской душе угодно, не забывая попробовать на вкус всё, что попадается на глаз — хуже ребёнка. И теряется, когда не видит сынишку на месте. Тот уже тычет свою работу каждому встречному, пока идёт к любимому воспитателю, и останавливается на углу стола, ложится на поверхность, нажимает на чей-то пакет с кремом, который, конечно же, расползается, и получает по спине по-детски, но твёрдо, и всё равно не отрывается от разглядывания чего-то довольно интересного. Тэён приподнимается, чтобы за макушками увидеть склонившегося в три погибели Джехёна, с врачебной аккуратностью завершающего собственную композицию. Джисон залазит в самую тарелку, пока Джехён улыбается и вытирает его грязную мордочку. У Тэёна закрадывается сомнение, что студент хочет просто заработать дополнительный плюс за то, что помогает сыну директора практики, но потом эту мысль откидывает, потому что парень так мил с каждым ребёнком, каждому уделяет достаточно внимания: кого-то потрогал своей широкой ладонью за то самое, чудом оставшееся чистым, пузико, кому-то помог разобраться с упаковкой от украшений, не всё с ним потеряно, у кого-то спас от падения его произведение искусства.       Тэён настолько увлекается процессом, что не замечает, как под рукой пролазит детская голова и Джисони удивлённо спрашивает: «Папаська?».       — Привет, золотце, — Тэён целует младшенького в макушку.       Золотце решает, что оно дома, с пристрастием рассматривает тарелку с содержимым в ней, над которым усердно трудился папаська, съедает снежинку, звёздочку, правую ножку пряничного человечка, и на вопрос «Вкусно?» показывает палец вверх, и убегает на голос бедного воспитателя Чону, у которого сердце становится, когда он не может досчитаться одного.       Джехён смотрит, как Джисон вытирает руки о волосы своего папы, пока папа пытается усадить малыша в детское кресло, и понимает, что не может заставить себя уйти, попрощаться, и закончить этот прекрасный день, проведённый, если отбросить детали: тридцать детей, воспитателя, и то, что сегодня они все оказались в одном месте в одно время только лишь потому, что сам Джехён постарался; вместе с мужчиной, который ему очень нравится, и его ребёнком. Он должен что-то сделать. Незамедлительно.       Но говорит лишь:       — У вас здесь снежинка, — касается пальцами того места, в которое смотрит, и чувствует, как ему по голове что-то даёт — отшибает мозг, потому что дальше он ляпает, — которую я был бы не против съесть. То есть, в смысле, она съедобная, вот почему. И если бы она была на торте или ещё чём-то. И это не значит, что ваши волосы меня чем-то не устраивают.       — Я понял, Джехён, — улыбается и прерывает Тэён это краснеющее, бледнеющее и путающееся в словах чудо, не давая ему довести себя в ещё большую неловкость. Был бы здесь Доён — от пацана живого места не осталось. — Что ж…       — Давайте я съезжу с вами домой за моими бумагами для практики.       Тэёну не особо нравится идея тянуть к себе ещё кого-то, но идея, что уже завтра у него на столе будет выполненная работа Джехёна, и завтра же он сможет поставить оценку и написать характеристику, и завтра же отдаст всё Тэилю на подпись, потому что иначе все эти дела лягут на пятницу, а в пятницу он вообще планировал слинять с работы, потому что подарки от второго папы всё еще не куплены, потому что тот не отвечает на сообщения. В который раз. Вздыхает, но соглашается:       — Но предупреждаю сразу. Я живу за городом.       Ли Тэён действительно живет ЗА городом, поэтому получасовая поездка, во время которой Лукас попросил забрать его от Тэна, где они тусили с друзьями, и, судя по виду Лукаса, тусовка не задалась, потому что тот заваливается в машину так, словно его туда пинком загнали, хлопает дверью, как в последний раз, и отворачивается к окну; становится настоящим испытанием для неподготовленного Джехёна.       — Привет, золотце, — Тэён само спокойствие. — Это Джехён, мой студент-практикант. Я вам рассказывал о них.       — Ясно. Лукас, — кидает старший и засовывает в уши наушники, показывая, что не настроен на разговор.       Чтобы как-то сгладить напряжение, Джехён уточняет:       — Так значит, у вас два сына, директор Ли Тэён?       — Малыш, у меня их трое, — устало вздыхает счастливый многодетный отец, с беспокойством поглядывая в зеркало заднего вида.       Окей. Джехён тускнеет, потому что омега совершенно не замечает в нём альфы, ни на пол процента, даже не рассматривает в нём потенциального партнёра, ни на секундочку, даже равняет с собственными детьми. Джехён даже немного злится, но на себя, потому что не соизволил родиться раньше. Как завоевать сердце мужчины, который немного старше, он хотя бы догадывается, но как завоевать сердца его детей, один из которых уже презрительно смотрит ему в спину, пока не знает. Но останавливаться не собирается.       Под воротами коробка выше ворот, и Тэён смотрит на неё пару секунд, прикидывая, как будет тянуть её через весь двор и сколько раз присядет посчитать свои, выпавшие от падения на скользкой поверхности, зубы. Молится, чтобы осталось, чем пожевать. Слышит очередной нервный стук дверью, о чём он поговорит с сыном позже, достаёт малого из детского кресла, следит, чтобы он пингвинчиком прошлёпал не в сторону дороги, а в сторону дома, и сам шлёпает позади, чтобы вынести документы Джехёну, которые он должен заполнить, потому что ожидалось, что на первое боевое задание выйдет Марк. Поэтому, соответственно, документы были готовы только для Марка. Тэён слышит подозрительное шлёпанье третьей пары ног за спиной и оборачивается, чтобы сказать, «Джехён, это займёт всего секунду, подожди во дворе, ладно?», как врубается в ту самую несчастную коробку, которая должна была ожидать своего часа и кряхтения немолодого мужчины под ней. Под ней оказывается очень даже молодой мужчина, который совсем не кряхтит, и в пыль не рассыпается от каждого шага, а очень уверенно идёт вперед, как будто в руках у него не двухметровая искусственная ёлка, а сувенирная ёлочка из ткани, или магнитик на холодильник.       — Я ведь всё равно жду такси. Почему стоять без дела? — пожимает плечами и улыбается это чудо, пока Тэён вопросительно заглядывает за картонный бок, ища чужое лицо.       «Ладно, пусть тащит», — соглашается в мысленной борьбе сам с собой и открывает входную дверь, — «Мои спина и колени будут тянуть сегодня не так сильно, как планировалось».       — Иди прямо в комнату, можешь не снимать обувь, — даёт указания, а сам поднимается по лестнице, чтобы забрать из спальни нужные листочки. Нужных листочков в спальне нет, потому что они в кабинете, поэтому, со вздохом потраченных впустую нескольких минут, спускается на первый этаж, и слышит:       — Вы папин студент, да? — голосом средненького.       — Да. Меня зовут Джехён.       — О, папочка говорил о вас. Я Хендери, приятно познакомиться.       Хендери почти избавил Джисона от тёплой одежды, а Джехён уже избавился от обуви, и расстегнул куртку, и стоит потерянно посреди гостиной с коробкой в руках.       — Просто положи её на пол, спасибо, — кидает, пробегая в нужном направлении Тэён, удивляясь, как всё дошло до того, до чего дошло. И совсем не удивляясь Хендери — тот всегда необычайно дружелюбен.       Когда идёт обратно, то коробки уже и след простыл, на линолеуме куча разбросанных веток, между которых Джисон уже разбрасывает свои тёплые носки и в каждом уголочке оставляет нос, потому что интересно, что такое зелёное, мягкое и холодное принёс этот дяденька, который игрался с ним в садике. Хендери между веток, Джисона и носков, а Джехён: «Давайте я помогу вам её поставить, хотя бы часть. Мне ещё десять минут ждать. Я всю жизнь разбираюсь с такими делами, потому что родители не признавали живую».       Тэён смотрит на этого знатока по установлению новогодних ёлок, и решает, что Доён бы им гордился, потому что он использует парня не по назначению, но для доброго дела. Потому что сам Тэён не решился бы поставить ёлку в среду вечером, дошёл бы до неё только в пятницу, поздно ночью, или в субботу утром, под недовольные вздохи детей: «почему так поздно? И повеселиться не успеем, никакого праздничного настроения!».       На всё про всё уходит до тошнотного точно десять минут, после которых Джехён уже скрипит снегом на подошве, в попытках вспомнить, где же он уже видел это детское кресло. Вспоминает, когда садится на водительское сиденье своей машины, пока Юта возмущается на соседнем:       — Я двадцать минут стоял за поворотом. Я шутка для тебя?       В тот первый день, когда он опоздал на работу, машина Тэёна стояла на его парковочном месте. Опирается на руль и начинает смеяться.       — Ты снова выглядишь, как дурак. Может тебе стоит поменьше общаться со своим директором в нерабочее время?       — Отвали. Но спасибо, что приехал.       — Я спишу деньги за эту услугу с твоего банковского счёта уже завтра в обед, когда мы пойдём есть.       Тэён заходит в комнату Лукаса ближе к одиннадцати, когда Джисон уже видит сладкие, как он сам, сны, а Хендери заканчивает с рисованием очередной картины для тех, кто понимает и ценит настоящее искусство. Старший лежит, отвернувшись к стене, но с включенным ночником, что Тэён расценивает, как зелёный свет для начала разговора. Потому что Лукас никогда не спит со светом. Компьютер даже не включался сегодня днём и вечером — случилось действительно что-то серьёзное, иначе бы старший не пропустил «поиграть с друганами» в игры.       — Золотце, я вхожу, — присаживается на край кровати.       — Кто это был?       — Это Джехён, студент-практикант с моей работы. Я представлял его тебе, когда ты сел в машину.       — Ясно. Что он забыл у нас дома?       — Он приезжал, чтобы забрать документы, чтобы я не сидел потом с отчётом в пятницу вечером.       — Не он приезжал, а ты его привёз.       — Золотце…       — Сидел на моём месте.       — Ты помнишь, что на это место садятся старшие, если едут с нами в машине.       — Там может сидеть только Доён-хён, потому что только он старший, который ездит в нашей машине. Был, - он выделяет это «нашей», а у Тэёна сердце разрывается. От того, сколько боли сейчас в сердце у его старшего сына.       — Лукас, солнышко, я понимаю, что ты злишься. Но ты ведь злишься ни на Джехёна, ни на то, что кто-то занял твоё место, ни на машину, которая ощутила твою ярость ни за что. Что-то произошло между тобой и твоими друзьями? Кто-то обидел тебя? Сяодзунь? - пробует щупать почву Тэён.       — Нет.       — ЯнЯн?       — Нет.       — Тэн? - очень осторожно, насколько это вообще возможно.       Молчит.       — Марк что-то написал?       — Нет.       Значит, всё-таки Тэн. Неудивительно, потому что Лукас частенько был из-за него расстроен. Но и счастлив тоже.       — Хочешь обсудить сейчас, или немного позже?       Шмыг носом и положительный ответ:       — Позже.       — Хорошо, золотце. Я в своей комнате. Приходи, когда будешь готов, — Тэён наклоняется, оставляет поцелуй на макушке и собирается выйти из комнаты, как слышит единственную длинную речь, произнесённую Лукасом, за весь вечер:       — Па, не открывай больше никому так легко своё сердце. Оказывается, это так больно. Не хочу, чтобы ты снова плакал.