Парижский миллиардер, или (не)Краткое пособие о том, как стать отцом в девять

      У Джехёна на лице всё ещё горит розовым отпечаток ладони, пока Тэён — ответственный за раздачу лещей и фразы «Зайдешь ко мне после конференции. Нормально» голосом, не терпящим возражений, критики, переносов на другой день и вообще недовольства в свою сторону, делает вид, что он вообще не при делах, и даже рядом его не было, и вообще он весь внимание, пока прилипает к телефону Доёна и его «а вот мы обедали в кафе на горе», «а вот тут Джонни замёрз, как собака, и пытался греть свои холодные конечности под моей рубашкой», и ещё миллион таких «вот тут», в которых и Джено проскакивает со счастливой улыбочкой, и снег, и вид, и, кстати говоря, фотографии заряжены на позитив и несут счастье всем, кто их увидит. Доён ворчит, что было холодно и скользко, а сам светится и не может сдержать улыбку, и Тэён его понимает — всегда так, когда проводишь время с теми, кого любишь. Мужчина поднимает взгляд, полный заинтересованности в сказанном, которого он даже не услышал, потому что на ухо приседал Доён, на Мун Тэиля, а боковым зрением косится на Джехёна, который выглядит действительно заинтересованным, что-то пишет и чёркает на листе, пока Тэён ловит себя на мысли, что восхищается его целеустремлённостью, потому что он единственный, кого взяли на стажировку после практики, хотя сам Тэён, конечно, ставил на Марка, так как тот всегда предлагал чудесные идеи и вообще работы не боялся. Джехён тоже был хорош, правда. Но осадочек после того опоздания в первый день остался.       — Присаживайся, — кивает на диван, который уже перестал быть делом первой необходимости и не такой уже вроде и плохой, и может ещё немного постоять, пока у Тэёна другие дела разгребутся; а сам падает на стул напротив, повёрнутый спинкой вперёд, как будто щит перед собой держит для защиты от нового внезапного нападения.       — Окей, стажёр Чон Юно, — пробегается ещё раз по бейджику, будто бы с первого раза не поверил своим глазам. Со второго тоже не поверил. Может, со временем придёт. — Ты что вообще творишь?! Ты хочешь, чтобы нас обоих с работы выперли? У меня трое детей школьного возраста, если ты забыл. Никогда, никогда и ни за что больше так не делай. Я запрещаю тебе целовать меня на работе.       — А вне работы можно? — Джехён не чувствует себя виноватым, улыбается своей самой милой улыбочкой, на которую способен, чтобы сбить Тэёна с ног. У Тэёна стойка удобная, твёрдая, взгляд «Какого хера?», который уже становится привычкой, когда он смотрит на этот диван — всё-таки нужно его заменить, обязательно, хотя проблема, конечно, не в бедном диване.       — Вне работы можешь целовать кого угодно. Мне твоя личная жизнь за пределами этого здания совсем неинтересна. Будет это твой парень или чей-то ещё — меня не волнует.       — Мой парень? — если бы не сорок лет опыта в различных ситуациях и умение скрывать свои эмоции в большинстве случаев, то на личике Тэёна сейчас бы была смесь удивления и растерянности от того, с каким серьёзным лицом Джехён задавал вопрос. — Больше никогда не слушайте человека, который вам это сказал. Потому что он не заслуживает вашего доверия.       — Да, а что тогда было с твоими губами в ту пятницу? Не говори мне, что ты целовал землю.       — Да. Было скользко и я упал.       Тэён молча недоверчиво щурится с полминуты, а потом вздыхает и собирается встать и вернуться к своим делам, потому что не знает, что вообще ответить на это заявление и как реагировать, когда Джехён берёт его за запястье, чтобы удержать на месте. Снова. Если так продолжится, то это войдёт в привычку.       — А не поцеловал я вас тогда не потому, что не хотел. А потому, что вы бы пожалели на следующий день об этом, когда утром вспомнили о всём, что происходило прошлым вечером, — перехватывает поудобнее за ладонь, пока заглядывает в глаза, будто это самое важное, что у него сейчас есть.       — Это уже не имеет значения. Столько времени прошло, я уже и забыл, что тогда было, — врёт и не краснеет, но руку не забирает, потому что. Почему? Тэён позволяет чужому взгляду приклеить к себе его собственный, а, когда Джехён наклоняется чуть ближе, паникует и смотрит в сторону, пока Джехён понижает голос:       — Тогда мне стоит перестать обращать на тебя внимание? Перестать пытаться стать для тебя больше, чем знакомый с работы? Сделать вид, что ты мне безразличен и мне наплевать на всё, что происходит в твоей жизни?       Тэён собирает себя всего в кулак, кивает несколько раз, почти уверенно и силой заставляет себя снова повернуться лицом вперёд, чтобы всё-таки попробовать ответить твёрдое (мягкое, почти как нет) «да».       — Скажешь это словами, Тэён-хён? — Джехён уже в личном пространстве, когда до носа остаётся сантиметров десять, дышит горячо и шумно, большим пальцем нежно поглаживает ладонь, которую всё ещё держит в своей, мягкой и тёплой, пока у Тэёна всё плывёт, и даже спинка стула не помогает: он словами не скажет — головой качал из последних сил, лишь бы хоть как-то выразить согласие на вопрос. До непоправимого, после которого отношения между ними точно перейдут на другой уровень, «на который не должны уж точно!!!» — кричит в голове Тэёна, остаётся три, два, один, как напряжение прерывает телефонный звонок, а перед Джехёном в секунду остаётся пустое пространство, пока где-то из-за стола «Да, Тэиль, работаю над годовым отчётом. Да, сейчас посмотрю». Джехён сжимает зубы, потому что «это блять, не так уж сейчас и важно, Мун Тэиль, ты ведь мог позвонить позже!!!», возвращает на место стул, который грел секунды назад Тэён, царапает пару закорючек на бумажке и, сложив её в несколько раз, оставляет в верхнем ящике послание, только лишь после чего заставляет себя выйти из кабинета мужчины, к которому он в огромной любви, который сам его позвал, да, конечно, чтобы вставить за утро, но позвал же. Сам. К себе.       Тэён усердно работает целых пятнадцать минут, не отрываясь от монитора и отвечая на вопросы директора, сгрызая себя желанием узнать, что же там такого написал Джехён и выбросить бумажку в мусорку, потому что там точно что-то дурацкое, но, прочитав содержимое, размышляет пару секунд и запихивает обратно это «Хорошего дня, Тэён-хён», в котором хён написано маленькими буквами не потому, что места было мало и не влезло, а потому, что Джехён намерен убрать это хён в ближайшем будущем, о чём Тэён, конечно, догадывается, но пока слабо, почти нет.       — В нашем болоте слухи расходятся быстро. Говорят, что Чон Юно попал сюда на стажировку благодаря тебе. А сегодня утром, за закрытыми дверями, вы успели опробовать поверхности дивана и стола, и даже стены в шкафу, — Кай появляется будто домашнее задание Хендери в двенадцать ночи — внезапно и без возможности смыться и избежать выполнения, и, пока Доён давится едой, а Тэён удерживает кулак, полный ненависти и отвращения, поближе к себе, а не к Каю, на стол падает третий поднос и, будто стена, которая защищает это кафе от драки, которая готова произойти уже через пару секунд, а Тэёна от дерьма, которое он не заслужил, появляется Джехён со словами:       — Да, сегодня мы осмотрели диван, возможно стоит заказать новый, чуток передвинули стол, чтобы было удобнее, подкрутили дверцу в шкафу, потому что она перекосилась и скрипела. К сожалению, у директора отдела Ли Тэёна совсем нет времени, чтобы заняться этими делами. А больше в компании не нашлось человека, который бы заметил эти проблемы и смог бы это сделать сам. А если у вас настолько испорчено воображение и вам нужен совет по поводу того, удобно ли ебаться в шкафу, то вам нужно было подойти ко мне, вам не кажется? Как альфа к альфе, а не собирать грязные слухи и плеваться ними, прикрывая свою ревность и вымещая свою обиду на человеке, который вам ничего не должен. А я вам, как знаток, скажу — жутко неудобно: постоянно бьёшься головой и задницей. Ещё что-то узнать хотите?       — Дату твоего увольнения, — шипит сквозь зубы Кай, когда идёт к выходу.       — У меня много дел, — Тэён поднимается в ту же секунду, как Джехён собирается сесть рядом и начать диалог, ровным шагом идёт до своего кабинета, а уже там, нервно сжимая телефон, смотрит на сообщение, которое получил от Лукаса перед обедом «Па, может сходим в бассейн в пятницу? Как в прошлый раз. И Кай-хёну предложишь, если это удобно? С ним было весело!!!».       — Оставь, — Доён кусает свой бутерброд, как будто только что не перед ним чуть не началась ядерная война, отпивает сок и, в подтверждение к своим словам, хлопает несколько раз по столу. — Поверь мне, Тэён не расстроен. Такие слухи — херня. Они тут каждый день. Если о тебе нет слухов — тебя просто не было сегодня работе. Возможно тебе кажется, что ты попал в какое-то милое место, где все друг друга любят и поддерживают, то это только потому, что ты всё время был под тёплым крылом и защитой Тэёна. Как практикант, —уточняет, потому что Джехён, как тот самый утёнок, которым он в глазах Доёна и остался, самым гадким, уже расправил пёрышки и чувствует себя важным и нужным, не слыша ничего, кроме «Ты всё время был под защитой Тэёна». — Кай тот ещё мудак. Грызться с ним — себе дороже. Я думаю ты заметил, что он тут больше за красивые глазки и за «папа — один из акционеров» и в его обязанности входит подкатывание ко всем, кто показался милым и поиск сплетен и приключений. Ты правда делал всякие дела прямо в шкафу? — последнее предложение говорит уже потише, пока в глазах горит огонь.       — Да, — Джехён тоже понижает, — помогал собирать. Ладно, когда ещё нет дверей и задней стенки, а потом ужас какой-то, я себе столько шишек набил, — на лице боль и разочарование, которые остались травмой на всю жизнь.       — Лукас, золотце, как дела? — пока Лукас топает мимо папы и делает вид, что он не несёт с собой тортик в спальню, в то время, как его братья заняты более важными делами: Джисон смотрит свои «папаська, пять минютосек» мультики, после которых, к счастью, с энтузиазмом и желанием «папаська, ситай» и книжка, больше чем сам младшенький в три раза; а Хендери показывает Шотаро по фейстайму свои художественные художества.       — Па, да всё хорошо, правда, — отпираться нет смысла, поэтому он разворачивается на девяносто градусов и падает под боком Тэёна, собираясь свободной рукой колупать диван, пока во второй кусочек торта пытается сжаться до размеров, когда не видно даже под микроскопом.       — Ты всегда можешь со мной поделиться, ты же знаешь.       — Хочешь кусочек? — тарелка на столике, пока Лукас терпит, читать, как жмётся, чтобы получить редкие объятия.       —Я не об этом, золотце. А о твоих мыслях и переживаниях. Я не ответил тебе на сообщение сегодня днём, — Тэён поглаживает по спине, пока Лукас, не заботясь о чувствах другого человека, вкладывает всю свою любовь в захвате в кольцо своими ручонками. «Может и хорошо, что он не ходит в спортзал. Благодаря этому я всё ещё жив», — думает Тэён, всё ещё продолжая попытки дышать.       — У тебя много работы, я знаю, особенно в январе. Этот годовой отчёт, — закатывает глаза и наигранно дуется. И Тэёну смешно, совсем немного. Потому что дальше ему стоит начать разговор о кое о чём неприятном.       — Лукас…, — у старшенького всё внутри сжимается, когда он слышит своё имя таким тоном, вместо привычного «золотце», а в голове, что же он уже такого натворил за этот день. — Чем тебе нравится Кай?       — Он весёлый?       — Мы играем в десять вопросов?       — Ты считаешь его весёлым..? — очень неуверенно, и скорее спрашивает, чем отвечает.       — Золотце, ты считаешь его весёлым, потому что думаешь, что я считаю его весёлым?       Диван всё же колупается длинными пальцами Лукаса, пока он сам выглядит потерянным и маленьким, с опущенными вниз плечами и избегающим взглядом:       — Я думал, что это Кай — твой поклонник с работы. И тогда, когда мы были в бассейне все вместе, он крутился возле тебя… Я хочу, чтобы ты был счастлив, пап! Поэтому впущу в своё сердце дорогих тебе людей, даже если они говнюки, которых я терпеть не могу. Но как только кто-то из них снова сделает тебе больно, он прочувствует всю мою ненависть на себе.       — Думаешь, что Кай — говнюк? — говнюк плохое слово, но момент для нравоучений не очень подходящий.       — Думаю, что, если бы он тебе очень нравился, то ты бы не проводил так много времени с кем-то другим. Мне кроме Тэна ни с кем больше не хочется проводить время. Ой!       Тэён смотрит на это чудо, которое думало, что скрывает свою влюбленность лучше, чем Джисон, когда упустил свою еду на пол и прикрыл ножкой, пока она прилипает к носочку и выглядывает огромным грязным пятном из-за крошечной пяточки; и это не он пялится на свои обои на экране блокировки в телефоне, пока едет в школу или с на переднем сиденьи, с которого эти самые обои Тэёну очень даже хорошо видно — в спортивных костюмах за каким-то углом, но по широченной улыбке Лукаса более, чем понятно, что эта фотография одна из любимых.       — Ты же помнишь, что ты всегда можешь поделиться со мной чем угодно?       — Да, пап. Но ты всегда занят…       — Что, если мы сходим в бассейн в субботу всей семьёй, но без Кая?       — Па, всё хорошо. Это сейчас не так уж и важно, правда.       — Или ты предложишь своим друганам сходить с тобой. И Хендери, если он захочет, — подкидывает вторую идею Тэён, потому что всё, что сейчас важно — быть хорошим отцом. Да, возможно безработным, но хорошим в глазах своих детей.       — Ты серьезно?       Тэён улыбается и кивает, пока ещё может, потому что Лукас снова упражняется в сжатии предметов без границ и запретов.       — Завтра вторник. Сможете завтра всё решить и сказать мне ответ?       — Пап, мы это решим уже сейчас! — уносится на второй этаж, забывая и тарелку, и торт, и чувство голода.       — Джехён, то, что произошло в понедельник, было ужасной ошибкой. Между нами ничего не может быть. Я понимаю, что я очень даже красавчик и мог тебе понравиться и всё такое, но мне же не двадцать, и даже не тридцать. И у меня трое детей, а это не так легко, как может показаться! Джисон не всегда такой радостный и дружелюбный, он часто плачет и треплет мне нервы: зубки лезут, живот болит, игрушка не его любимого цвета; Хендери мягкий и ранимый, у него огромное сердце, полное любви, но сам он нуждается в постоянной поддержке и мотивации и может уходить в себя, когда больше не может справляться со всем самостоятельно; Лукас ищет внимания любыми удобными способами и доведёт меня скоро до конца. До конца чего? До конца жизни, — делает паузу, чтобы дать себе немного времени и потянуть момент, но куда ещё дальше тянуть? — Мы можем быть друзьями на работе, если это удобно для тебя. Но я не хочу, чтобы мои детишки привыкли к тебе, а потом, когда ты осознаешь весь груз ответственности и решишь смыться, спрашивали меня почему Джехён-хён их не любит, и что они сделали не так, и почему их папа снова страдает, и разочаровались в жизни, любви и людях в целом, — Тэён тяжело вздыхает и перестает крутить в руках карандаш.       — Да, трое детей — это тяжело. И я уже так устал от твоего недоверия, от твоих избеганий встреч со мной. Ты и сам, как ребёнок: то ты делаешь шаг вперёд, то тридцать назад, а зачем мне четверо? Не представляю, как мне вывезти всё. Ты прав. Нам стоит закончить на этом. Общение в целом. Всё, чего я хотел — я уже получил. Конечно, хотелось бы ещё тебя в своей постели хотя бы раз. Но, я не особо расстроен, тебе же уже сорок. Настолько ли ты хорош, как о тебе говорят?       — Да, Тэён, так он конечно и ответит. Ты его глаза видел? — Тэён кладёт всё ещё чудом уцелевший карандаш в подставку, с которой он его нагло спёр пару минут назад, потому что ужасно волновался, пока упражнялся в своей речи в пустой комнате в полумраке. — Он скажет что-то типа:       — Тэён-хён, ты не прав. Ошибка — твои слова сейчас. Посмотри на меня. И повтори всё это ещё раз. Уверен, что у тебя не выйдет. Не нужно обманывать себя. И меня.       — Второй вариант уже более правдоподобен. Но я бы сказал немного иначе, — облокачивается на стол, пока Тэён сидит на его стуле.       — Джехён…       — Я снова Джехён. Приятно слышать своё имя, произнесенное твоим голосом. И видеть тебя здесь, — мягко забирает второй карандаш из тэёновых пальцев и возвращает на место, потому что переживает за его целостность, и чтобы Тэён не поранился, когда тот всё же разлетится на несколько кусочков. — Я хочу проводить с тобой больше времени. И с твоими детишками. Во сколько мне заехать за вами на выходных, Тэён? Хён.