Парижский миллиардер, или (не)Краткое пособие о том, как стать отцом в девять

      Понедельник — день тяжелый, а для Тэёна вдвойне: появляется в офисе спустя три часа после начала рабочего дня, с опухшими красными глазами, с капюшоном, натянутым ниже носа, и выглядит совсем не как директор отдела известной компании, а работник службы доставки, смена которого началась месяц назад и до сих пор не было ни одного выходного, потому что он не в костюме, а в худи и джинсах, что конечно вообще не дресс-код; молча проносится в свой кабинет, игнорируя удивлённые взгляды и даже Доёна, несущегося навстречу на такой же скорости, тихо просит «потом», и щёлкает замком. Доён спускается на два этажа вниз, находит предположительного обидчика и, совсем не заботясь о правилах и приличиях, говорит прямо в лоб:       — Если это из-за тебя на Тэёне лица нет, я заставлю тебя пожалеть о том, что ты вообще здесь появился.       — Я не понимаю, о чём…       — Хочешь сказать, что ты ни при чём? И не из-за тебя он пришёл сегодня чуть ли не к концу рабочего дня с таким видом, будто бы собрался умирать?       — Что? Тэён сейчас у себя? — Джехён откладывает все свои бумажки и, сжимая зубы, надеется, что довёл Тэёна не Кай и не бывший муж, потому что он сам сейчас кого угодно доведёт за то, что расстроил человека, которого расстраивать категорически запрещено.       — Потеряешь время. Если Тэён хочет быть один, он будет один, даже если ты под его дверью построишь лагерь и устроишь голодовку, — Доён наблюдает за порывами Джехёна ускакать к Тэёну уже сейчас и откидывает все свои негативные мысли в сторону, которые родились и почти укоренились в голове как раз в тот момент, в который Тэён всё-таки дотянул себя до работы.       Дверь, которая словно самая неприступная стена в их миллион этажной крепости, с тихим щелчком открывается уже через тридцать минут и Джехён, который ошивался с «важными делами» совершенно случайно совершенно поблизости, заглядывает в кабинет с «Тэён, ты занят? Можешь мне помочь?» и останавливается на пороге, пока Тэён, уткнувшись в телефон, дописывает сообщение «У Лукаса день рождения на следующей неделе. Я понимаю, что ты постоянно занят, но в этот раз дата особенная — шестнадцать лет. Ты бы мог хотя бы видео-поздравление прислать, знаешь» и отправляет контакту под названием «Бывший муж» со слабой надеждой ожидая хоть какого-то ответа хотя бы в этот раз.       — Конечно, садись, — кивает на диван, на который и сам падает рядом. — Что тут у тебя?       — Это черновик. В некоторых местах я не уверен. Хочу услышать твоё мнение.       — Вау, тебе дали возможность запланировать собственный проект! Поздравляю, — в глазах неподдельное восхищение и Джехён готов взять этих проектов еще двести, только бы Тэён смотрел на него так, с улыбкой и заинтересованностью. — Тебе нужно обратить особое внимание вот здесь, здесь, и здесь, — выделяет красной ручкой все важные места. — Кто будет слушать? — читает себе фамилии под нос, иногда кивая, и застывает на последней строчке, — Кай?       — Это проблема?       — Для тебя — да. Во-первых, ты новенький. Он любит прицепиться к новеньким. Во-вторых, — Тэён вздыхает.       — Во вторых? — не отстаёт Джехён.       «Во-вторых, ты сломал все его планы, в которых я с ним, а не медленно влюбляюсь в тебя» — хочет сказать, но не решается. Не решается признаться даже самому себе. Молча смотрит в глаза, которые ждут продолжения предложения.       — Ты плакал.       — Это сейчас не имеет значения. Давай разберёмся, что ещё тебе нужно подготовить, — у Тэёна первое место и золотая медаль по убеганию от важных разговоров, а также грамоты за мастер-классы и тренинги для собственных детей, в которых он — ответственный взрослый и учит как правильно, а сам поступает с точностью до наоборот.       — Сейчас только это имеет значение, — Джехён сжимает чужую коленку, потому что она — единственное место, которое не видно через прозрачную стенку для всех глазастых, которые имеют наглость залезать в личное пространство и разносить сплетни, приукрашивая их не хуже, чем редакторы на всяких сайтах типа попкейка и прочего. — Что тебя расстроило?       — Если вопросов по проекту больше нет, то можешь возвращаться к себе. У меня и без тебя достаточно работы, — Тэён ускользает, снова. Но в этот раз Джехён не может позволить ему уйти, быть счастливым, улыбаться, пока на него смотрят, и сражаться с проблемами один на один, пока вне досягаемости.       — У меня миллион вопросов, и я собираюсь услышать ответ на каждый, Тэён, — Джехён ещё никогда не выглядел таким серьёзным, и Тэён теряется, когда замок на двери снова щёлкает, потому что за отношения между начальником и подчинённым действительно могут попросить с работы, Джехён почитал на досуге; а табличка с надписью «стажёр Чон Юно» оказывается почти на полу, потому что её хозяин присаживается напротив на корточки, берёт в свои ладони чужие, которые ещё холодные после улицы, поглаживает большими пальцами, и заглядывает в глаза снизу вверх, чтобы не дать и мизерного шанса закрыться снова. — Что тебя расстроило? — повторяет настойчиво, но снова в пустоту, потому что Тэён делает вид, что не слышит, смотрит в сторону и вообще играет роль стула, одиноко стоящего в углу. Дело с мёртвой точки сдвигается только лишь через пару минут, после глубокого вдоха, тяжелого выдоха и презрительного взгляда, за которым прячется то, что Тэён чувствует на самом деле.       — Я ужасный отец. Утром я был в больнице.       — Что-то с детьми? — Джехён честно пытается быть сдержанным и спокойным, не давить и не казаться агрессивным с расспросами, но дрожащий голос и мокреющие глаза Тэёна его выводят из себя, потому что он ничем не может помочь, пока не узнает причину, которая довела до такого состояния.       — Я боялся, что Джисон задохнётся, — руки в том же состоянии, что и голос, а сам он выглядит таким маленьким и уязвимым, что единственное, что кажется сейчас правильным и нужным — обнять и прижать к себе. Что Джехён и делает. И задыхается от того, как отчаянно жмётся к нему Тэён, как хватается за рубашку в поисках защиты и поддержки. — Мы убирали ёлку на выходных, снимали новогодние украшения, всё было под контролем. А сегодня утром, я не понимаю, как и где он её достал, маленькая бусинка. Я думал, что умру на месте, — Джехён чувствует мокрое пятно на рубашке, но кто вообще сейчас об этом переживает, гладит по спине и волосам, нежно целует в висок, собирая судорожные всхлипы.       — Всё ведь хорошо сейчас, правда?       — Я должен был быть внимательнее.       — Ты всегда достаточно внимателен к своим детям. И сегодня утром, как ответственный родитель, ты сделал всё, чтобы Джисон смог нормально дышать снова. Ты не можешь защитить от всего, потому что это будет гиперопека, но ты можешь сгладить некоторые моменты, которые станут для детишек не тяжёлым жизненным опытом, а нужным, учащим их жизни.       Тэён молчит, но не отрицает, и это уже прогресс, а затем и вовсе успокаивается и приходит в себя, потому что:       — Эти объятия ничего не значат.       — Окей, они ничего не значат, кроме того, что рядом со мной ты чувствуешь себя в безопасности, и расцениваешь меня, как взрослого мужчину, с которым можно не только затусить на выходных, пока детей нет дома, но и дальше по жизни пересекаться каждый день на кухне, ванной и, конечно же, в спальне, — шепчет в капюшон худи, который, по меркам Тэёна, спасает его от реальности, пока он недовольно пыхтит где-то в шею. — Ты как ребёнок, надулся и спрятался, и к тебе нужно пробираться сквозь колючие заросли. Но у меня достаточно пластырей и бинтов, даже если ты начнёшь кусаться и царапаться, чтобы доказать тебе, что ты мне действительно нравишься, и показать, что такое здоровые отношения, потому что, видимо, предыдущие на это не были похожи, — говорит на свой страх и риск, но понимает, что попадает в точку, потому что Тэён весь напрягается, вытирает глаза и, будто минуту назад между ними не было худи к пиджаку, собирает листы, с которыми Джехён влез в его кабинет, всовывает обратно и выпроваживает за дверь:       — Пожалуйста, обрати особое внимание на то, что я тебе подчеркнул. Тебе могут отказать, если ты протупишь в ответах. У меня ещё много работы.       Джехён не сопротивляется, потому что на сегодня и правда достаточно, но они обязательно продолжат этот болючий разговор позже, мажет по правой руке пальцами, едва заметно и будто случайно, но они оба знают, что нет, и уходит к себе.       — Всё же скучно без твоей малышни, — Доён колупается палочками в тарелке, разделяя овощи на два лагеря: вкусные, и те, которые любит его лучший друг. — А я ведь почти уговорил Донхёка на езду на стульях.       — Быстро же ты нашёл мне замену, — Тэён колупается тоже, потому что обед вторника не предвещает ничего хорошего, кроме работы, а они оба уже и так пиздец уставшие после длительного совещания с директорами отделов.       — Так ты возвращайся в семью, Тэёни. Тем более, что, — очень выразительно смотрит в сторону, а потом опять на свою остывшую еду, и это значит только одно: Тэиль снова не на рабочем месте. Подносы летят быстрее, чем посуда на ней, с грохотом приземляются на стойку, когда Тэён и Доён уже давно на ступеньках на свой этаж, соревнуются, кто первый. Доберётся до места назначения или разобьёт себе нос — неважно. Важнее, кто быстрее.       Сотрудники разбегаются, колёса крутятся, и почти забытое, но такое знакомое чувство дежавю проносится перед глазами. Тэён даже обрадуется, если прямо перед носом возникнет недовольный Тэиль. Возможно, стоит позвать семью Доёна к себе в гости на выходные? По ощущениям, прошёл миллион лет с того момента, когда они последний раз делили задний двор с одним желанием — оставить другого в дураках. Желания Тэёна исполняются с завидной скоростью, но он их формулирует настолько неточно, что спасибо, что так легко отделался, хотя этого и не обязательно было делать, чтобы затащить Доёна в гости. Он и без приглашения способен заявиться.       — Даже думать не смей о том, чтобы злиться на Доёна! Это всего лишь ушиб, который пройдёт через пару дней. Ты меня слышишь? — Тэён легонько хватает за ладонь, когда Джехён, наконец-то, возвращается от доктора, агрессивно бросает на больничную кровать рецепт с лекарствами и рекомендациями для быстрого выздоровления, падает на свободное местечко рядом, прижимает тэёнову ладонь к своей щеке и смотрит, внимательно, а затем закрывает глаза и просит:       — Успокой меня, Тэён. Меня выводит из себя каждый раз, когда ты расстроен или злишься, но держишь меня на расстоянии, из-за чего я ничего не могу сделать. Успокой меня, прошу, потому что я не справляюсь самостоятельно. Я хочу заботиться о тебе, но ты упрямишься, — внутренний волк Джехёна завоет в следующую секунду, потому что это уже невозможно, когда вот так. Он ведь не железный, а самый обычный человек, который имеет обычное желание быть ближе к человеку, который для него важен. А ещё он самый обычный альфа, которого сводит с ума, когда омега, которого он считает своим, находится дальше, чем на расстоянии вытянутой руки, еще и подвергается опасности.       — Отвезёшь меня домой? А ещё в магазин, потом за детишками, а ещё было бы хорошо приготовить им поесть, а то мне не особо удобно будет, но ты и сам видишь. А, и для начала забрать мою машину, потому что в ней детское кресло, а Джисону без него никуда, — Джехён ожидает «хочешь, чтобы я это сказал? Не дождешься», но тишину после тэёновых слов нарушает лишь шелест куртки, которую он натягивает на себя, и отдалённо звучащие голоса медицинского персонала и посетителей; а после всё возвращается на круги своя, потому что:       — У меня нога болит, а не руки сломаны. Я и сам могу это сделать, — ворчит Тэён, но больше для вида, чем по делу, и чтобы отвлечь себя чем-то, пока Джехён нависает сверху, как будто так и надо и он это место зарезервировал для себя лично на ещё пару минут; смотрит в сторону, как будто сиденья такие интересные, потому что вау, в машине Джехёна есть сиденья, почему бы им там не быть; позволяет пристегнуть себя.       — Не поверишь, кого я видел в магазине, — Джехён появляется с пакетами продуктов и корзинкой с овощами и фруктами, которой в списке не было, Тэён сам этот список диктовал, пока говорил по фейстайму с горе-покупателем, чтобы он сложил в свою тележку именно то, что нужно, «потому что мои дети привыкли только к определённым продуктам, не делай им детскую травму», а в своих словах и отменной памяти он уверен больше, чем в себе.       — Очень даже поверю, потому что они ушли от меня минуту назад, буквально. И если ты посмотришь направо, то увидишь их удаляющиеся спины. Марк аккуратно спрашивал, кто меня довёл до такого состояния и нужна ли мне помощь, любая, при этом так явно выделяя «любая», подразумевая домашнее насилие. Я сначала конечно хотел сказать, что это ты, это ведь ты меня сюда привёз и заставляешь ждать, и меня, и моих детишек, но потом увидел тебя на выходе из магазина и решил дать тебе шанс исправить ситуацию. А Хэчан предлагал, скорее даже просил, понянчиться со «сладким Джисони», и «никто лучше меня этого не сделает, поверьте». Ещё немного, и я бы согласился. Он был очень убедителен. Клади давай скорее это богатство в багажник, не могу дождаться, чтобы увидеть лица Лукаса и Хендери, когда они узнают, что произошло. Чтобы открыть проведи ногой под задним бампером.       — Я помню, Тэён, — радостно шепчет себе под нос, боясь перебивать настолько разговорчивого Тэёна, который в жизни столько, не связанного с работой или любимого «мы можем быть друзьями и всё», ему не говорил.       — У Чону рабочий день заканчивается через полчаса, как и мои с ним дружественные отношения, так что поторопись, пожалуйста.       — Тогда я буду стоять на светофоре быстрее, чтобы мы точно успели, — и сбивает с ног своими этими ямочками, которые Тэён терпеть не может, читать, как обожает, потому что они путают все его мысли и не дают хотя бы немного позлиться.       Чону выводит младшенького до самой машины, смотрит внимательно с минутку, перед тем, как попрощаться, просит набрать «позже», потому что ему «есть, что обсудить о поведении Джисона», при этом косится на Джехёна так, что даже Джехён понимает о чём речь.       — Мне нужно прицепить табличку «Это не я сломал ногу Тэёну, это он в сорок лет решил почувствовать себя подростком и погонять в рабочее время по офису со своим другом, которому тоже сорок дышит в спину».       — Дружеский совет: никогда, НИКОГДА, не говори при Доёне про его возраст, а уж тем более не завышай его. Он тебя не убьёт, он тебя будет мучить всю твою оставшуюся длинную жизнь. Считаешь меня старым?       — Что? Нет, боже. Я не это имел ввиду, Тэён. Ты выглядишь на двадцать.       — А костями хрустишь на все шестьдесят, — Джехён не может сдержать ответной улыбки, пока Тэён хлопает его по плечу и кивает в подтверждение своих слов.       У Хендери шок и немой вопрос, а это они ещё не видели забинтованную ногу, — на месте Лукаса сидит папа, а на месте папы Джехён, и внутри происходит отрицание и принятие одновременно, потому что Джехён-хён — это всегда хорошо, но почему папа не за рулём — это плохо. Старшенький и средненький молча садятся на самое заднее сиденье и так же молча выползают из машины уже под домом, ожидая объяснений. Которые появляются в виде:       — Лукас, достань, пожалуйста, Джисона, а Хендери откроет ворота и дверь, — в то время, как Джехён, о боже, БЕРЁТ ИХ ПАПУ НА РУКИ «потому что скользко, и они оба свалятся и сломают себе что-то, если Тэён превратится в лягушку, а не по какому-то другому поводу» И, виновато улыбаясь, типа «простите, детишки, в следующий раз я буду на шаг впереди и спасу вашего папу от таких случайностей и Доёна», НЕСЁТ В ДОМ.       Всё проходит лучше, чем предполагал Тэён. Хендери, как маленький предатель, сдаёт все секреты на кухне: «папочка любит, когда солят в конце», «эту тарелку лучше поставить посередине стола», «это любимые папочкины палочки»; пока Лукас гоняется за Джисоном, который носится по всей гостиной с домашними штанами и кофтой, не даваясь в руки, под низкий голос запыхавшегося старшенького «Па, он только тебя слушается, так нечестно!». Во время ужина все кусочки еды из тарелки, рта и маленьких пальчиков, которые имеют желание прогуляться до пола, прогуливаются сразу и до салфетки, которой Джехён их ловит, стирает со щёк и убирает с волос. Место по другую руку от Джехёна занято, конечно же, Хендери, потому что средненький не отлипает от него ни на минуту. Лукас, как предатель немного побольше, радуется мясу, как будто его в этом доме ни разу не готовили; а единственный, кто сидит тут с недовольным лицом — это Тэён, пока его рис с овощами «нормальный» на вкус, читать, как очень даже вкусный, просто кое-кто не хочет с этим согласиться.       — Что ж, наверное ты ужасно устал. А это всего лишь восемь часов с нашей огромной семьёй. Стоит ли оно того? Прямо сейчас у тебя последний шанс, чтобы отказаться и вернуться к отношениям, которые у нас с тобой были месяц назад, — Тэён сидит на кухонном диванчике, пока вся чистая посуда под пристальным взглядом и отточенными движениями повара на пол ставки перемещается в нужные места в шкафу. Джехён молчит, сосредоточенно вытирает стол, убирает оставшиеся продукты, моет руки, и в два уверенных шага оказывается возле.       — К ушибу нужно прикладывать лёд, так быстрее пройдет воспаление. Потерпи немного, — опускается на колени, снимает носок и, бережно придерживая за пятку, заставляет почувствовать холод.       Тэёну нужно прикладывать лёд не к ноге, а к голове и сердцу, потому что они совсем отказываются корректно работать, посылают дурацкие сигналы, типа «поцелуй его, дурачок, ты ведь хочешь». Да, Тэён действительно хочет. Эта забота, которой Джехён укутывает, словно в тёплое одеяло, его, детишек, их дом; одежда, которая пережила сегодня больше событий, чем за всю свою историю существования, которая ещё и индикатор того, что Джехён провёл весь свой день с ним, не отлучаясь никуда и не переодеваясь после работы; и даже этот дурацкий лёд, который совсем не охлаждает, а подогревает всё внутри. У Тэёна таблицы не хватит, чтобы внести в неё всё, что сегодня успел наделать Джехён. Тэёну кажется, что он умрёт, если не получит желаемое, не выдерживает, наклоняется так низко, как только может, и прижимается к губам. И Джехён ожидаемо отвечает, зарывается одной рукой в волосы, и тянется ещё и ещё, только бы чувствовать этот момент подольше.       Джисони появляется словно из ниоткуда, с подушкой и любимой игрушкой, жалобно просит «папаська, спать» и кивает головой.       — Конечно, золотце. Сейчас Джехён поможет мне добраться до дивана и будем спать, окей? Иди вперёд, — пока переводит дыхание и успокаивает отдающий в висках ускорившийся стук в груди; срывается с места, пока Джехён борется с холодильником — открывать дверцы явно не его лучшее умение, и скачет в гостиную. Три шага. А потом оказывается прижат спиной к джехёновой груди. День дежавю?       — Не смей говорить, что это тоже ничего не значит.       — Конечно ничего. Кроме того, что ты теперь просто обязан, как честный мужчина, который занимался всякими делами со мной на кухне поздно ночью, завтра приехать и отвезти детишек в школу и детский сад.       — Это даже не обсуждается, — Джехён улыбается, целует в плечо, и, поддерживая, помогает Тэёну доскакать до дивана, потому что до кровати точно плохая идея — ступеньки на второй этаж это вам не шуточки, особенно для того, у кого рабочая нога одна.       Тэён поправляет волосы Джисона, целует в лоб, и не может отделаться от ощущения, что вторник был одним из самых счастливых дней за последние несколько лет, несмотря на все препятствия, которые пришлось пережить. Возможно, это потому, что рядом был Джехён?       Только потому, что рядом был Джехён.