Парижский миллиардер, или (не)Краткое пособие о том, как стать отцом в девять

      — Все правильно? — Тэён заглядывает в бумажный пакет, из которого тут же показывается кивающий головой Джисон — это пакет огромный, или младшенький такой малыш, что его и не видно за тёмно-жёлтыми краями: в одной руке смятый список с продуктами, во второй баночка яблочно-бананового смузи — в принципе всё, что нужно. — Что это значит? Я не понимаю, — пока младшенький тычет баночкой и жалобно смотрит в глаза, а кажется будто прямо в душу. — Попросишь Джехёна?       Джехён от этих слов бьётся головой об открытую дверцу шкафчика на кухне — своей кухни, а так сразу и не скажешь, все углы меряет; потирает ушиб и присаживается на корточки, чтобы появившийся от внезапной просьбы Тэёна Джисон не свернул себе шею, пока смотрел вверх. Ну и чтобы были «комфортные условия для разговора» — да, Джехён читал пару статей о том, как общаться с детьми, и собирается доказать Тэёну, что он — ответственный взрослый и ему можно доверить намного больше, чем отвезти младшенького в сад под присмотром двух старших братьев, из которых один взгляд презрительный и недовольный, а второй опасающийся «Кто-то кроме нашего папы может совладать с Джисоном? У тебя правда получится?»; что он может заботиться о всех тэёновых детях и они точно будут живыми, здоровыми, может, немного грязными и иногда голодными, но это потому, что Джехён вообще не представляет, как научиться бешеному тэёновому тайм-менеджменту и успевать не только успешно работать, решать дела в саду и школе, но и стирать, и готовить, и не только на завтрак и ужин, а ещё и делать всякие здоровые вкусности, конечно, Тэён по-другому не может, с собой в ланч-боксах.       — Атклёй смуси, — пока Джехён уже на низком старте открыть и даже сгонять за трубочкой, если надо, с другого конца комнаты Тэён добавляет «пожалуйста», и Джисон улыбается так, что глаз не видно за щеками, морщит носик, — позялуста.       — Молодец, Джисони, — Тэён целует в макушку и отпускает вымазывать полы, мебель, и, конечно же, одежду, и не только свою. — Ты тоже, Джехён, — хлопает по плечу и возвращается к своему очень важному занятию — проверить действительно ли Джехён так хорош, как кажется, или просто делает вид и обязательно пропустил что-то важное среди десятка нужных вещей, которые Тэён ему нацарапал ещё почти неделю назад, когда «Может быть вы с Джисоном придёте ко мне, а не к Ким Донёну, пока Лукас будет радоваться жизни на своём дне рождения у вас дома?» голосом, которому невозможно было отказать и взглядом «я просто хочу, чтобы ты остался цел, вдруг снова что-то случится», за который получил по голове, плечу, спине, коленке и заднице без единого касания — Тэён ТАК на него посмотрел, а затем игнорировал весь рабочий день, и, уже перед уходом, безразлично бросил «у тебя всего один шанс» и вручил сложенный в тридцать пять раз листок размера а4, исписанный мелким почерком.       — А мне поцелуй не запланирован в твоём плотном расписании? — Джехён тоже заглядывает в самую душу, кто у кого научился?!       — Запланирован, — просто отвечает Тэён, — но на более позднее время, — кладёт последнюю упаковку с овощами в холодильник и улыбается так, что у Джехёна сжимается сердце. И снова, и снова, и так весь вечер, потому что: «Блин, я забыл одежду дома. Дашь мне что-нибудь из своего?» и поправляет сползшие рукава раз за разом, потому что свитер слегка великоват; «Мне нужна ложка/палочки/салфетки» и что-нибудь ещё, до чего нужно обязательно потянуться, и обязательно этот усеянный испытаниями путь ведёт через Джехёна, который сначала верил, добрая душа, что всё эти прикосновения правда невзначай, а не потому, что Тэён тот ещё чертёнок и специально привлекает к себе внимание.       У Джехёна в руках пластырь с лошадками, обязательно нужно было купить именно такие, потому что Джисони верит, что благодаря им всё заживает быстрее, потому что «лосадки быстлые и бальсые, у них нисево не болит», раненный палец «Я сам измельчу эти твёрдые арахисовые орешки, я сто раз так делал» Тэёна и младшенький в ногах, который очень переживает, почему папе больно.       — Патилуй, — быстро касается больного места сам и протягивает папин пальчик Джехёну, пока папа отрицательно вертит головой «НЕТ, ДЖЕХЁН, НЕТ!» и тянет на себя пока ещё целую конечность, потому что Джехён всё ещё держит чужую ладонь в своей, ласково поглаживая большим пальцем.       — Золотце, мне уже лучше! Не переживай, — «золотце» кивает, спрыгивает с дивана и занимается дальше своими делами.       — Пожалуйста, будь осторожен, — в голосе столько беспокойства, как и в касаниях, и у Тэёна бегут мурашки, потому что Джехён выдыхает слова теплом ему прямо на кожу, оставляет несколько «лечебных патилуйчиков» и, наконец-то, отпускает бедного, измученного заботой, Тэёна на волю.       — Уснул.       Джисон, обняв диванную подушечку, весь в муке и кукурузном крахмале, потому что помогал готовить, сопит носиком, пока на пол ляпает зелеными каплями, раньше бывшими свежими фруктами, из приоткрытой пластмассовой баночки, которую он умудряется удерживать маленькими пальчиками даже когда спит. Настоящая любовь.       — Посмотри на него, самый лучший в мире ребёнок, когда не носится по дому, как слонёнок, и не переворачивает все вещи с ног на голову. Знаешь, я различаю их по топоту: Джисон — всегда быстрый и звонкий, потому что босиком двадцать пять на восемь, а Лукас — медленный, а звук глубокий и глухой, но ощущение, что потолок проваливается, не покидает ни в первом, ни во втором случае. Хендери у нас, слава богу, ходит, как человек, ногами, — Тэён на семьдесят пять процентов из любви, на тридцать восемь из восхищения, и Джехён не может оторвать взгляд, потому что невозможно совершенно, когда Тэён такой открытый и такой уязвимый: улыбается даже глазами, возле которых собираются мелкие морщинки, которые хочется видеть чаще, потому что эта искренность большую часть времени прячется под маской недоступности и холодности, и словами «Нет» или «Я сам, мне не нужна твою помощь»; волосы всколошмаченны — парикмахерская Джисона работает без выходных и праздников. — Что? — улыбка немного гаснет и превращается в недоумевающую и растерянную, и Джехён спешит поскорее всё исправить.       — Я уложу Джисона в кровать.       — Ладно.., — переживает, но даёт шанс, в первую очередь, себе — поверить, и Джехёну — не облажаться; поправляет в очередной раз рукава и возвращается к приготовлению, но краем глаза замечает, что малыш в безопасности в джехёновых руках, что грязные щёчки заботливо вытираются влажными салфетками, что сон не прерывается даже тогда, когда Джехён неловко и неудобно для самого себя, но с особым усердием и комфортом для спящего, берёт на руки и несёт в кровать, пока Джисон сонно цепляется за одежду.       — Теперь твоя очередь, — личное пространство — нет, не слышал, — ты меня сегодня весь вечер провоцировал, Тэён, — шепчет в ухо, блокируя все пути для нового исчезновения вжатыми в поверхность стола ладонями, потому что Тэён тот ещё любитель побегать.       — Не понимаю, о чём ты, — прижимается спиной ближе к чужой груди, но делает вид, будто ему просто неудобно готовить и срочно нужно отойти на три километра назад, чтобы продукты удобнее умещались в руках, а нож резал под правильным углом, потому что, если нет — всё, надо начинать по новой.       Рыбка в пути к естественной среде обитания — плюхается по полу, пока все остальные продукты участвуют в соревновании «кто откатится дальше и кого будет сложнее найти и убрать до того, как закончится срок годности и начнётся срок распространения диковинных ароматов», потому что зачем они вообще, если самое вкусное блюдо уже на столе.       — Советую тебе быть осторожным с выбором места для поцелуев, — Тэён хитро смотрит из-под прикрытых век, опираясь руками на столешницу, и вообще выглядит так, будто «Вот он я, почему ты всё ещё стоишь?».       Джехён молнией преодолевает расстояние — ему два раза говорить не надо, понимает и с полувзгляда; целует в нос, щеки, осторожно подбирается к губам, которые теплые и мягкие, и настойчиво отвечают, и еще немного и звоните пожарным, потому что становится слишком горячо; опускается ниже, туда, где ещё позволяет вырез свитера, оставляет влажные следы; запускает руки под одежду, не встречая сопротивления; нежно сжимает талию и, не сдержавшись, легко прикусывает кожу на шее, отчего Тэён громко и шумно выдыхает; и Джехён не может решить чего он хочет больше: остановиться, пока это ещё возможно, или зайти дальше, потому что его мысли больше похожи на расплавленное желе, чем на мысли взрослого адекватного человека, предки которого прошли миллионы лет эволюции для того, чтобы их потомок сейчас и двух слов связать был не в состоянии. Притягивает ближе к себе, пряча свои действия за всё теми же нежными поцелуями куда придётся, в надежде, что Тэён позволит побыть рядом ещё немного. «Ещё немного» заканчивается ровно в ту секунду, когда между их телами даже воздуха не остаётся, не то, что места, чтобы руку всунуть, а шея горит ярче светофора и намекает на чёткий отказ для Джехёна на сегодняшний вечер.       — Джехён, — Тэён упирается ладонями в грудь, но не отталкивает, просто слегка надавливает, чтобы обратить на себя внимание.       — Я хочу тебя, Тэён. Как мне оставаться спокойным и не пытаться, когда ты в моей квартире, на моей кухне, в моей одежде, позволяешь целовать твою шею, которая буквально оголённый нерв, пока я стою между твоих разведённых в стороны ног, а ты стонешь мне в ухо?       Тэён поправляет пальцами волосы, совершенно не меняя позы, заглядывает в глаза, а затем притягивает в свои объятия и играет роль коалы — Джехён даже и не пытается, но если бы да, то вряд ли он смог бы выбраться из сильной, но, в тот же момент, такой мягкой хватки:       — Знаешь, о чём я подумал? — Джехён разлепляет глаза, в которые будто кто-то специально брызнул молока, чтобы они склеились похлеще, чем клеем, потому что плечо Тэёна такое комфортное, запах успокаивающий, а движения ладонью в волосах пускают мурашки по телу и, будь у Джехёна хвост, он бы им вилял, поэтому виляет только собака, которая спряталась внутри и иногда подвывает, будто бы она очень даже волк.       — О чём? — Джехён пугается своего голоса, потому что он слегка охрипший, и чувствует, как трясётся Тэён в его руках от беззвучного смеха.       — Возможно, ты мне нравишься, — продолжает, когда веселье проходит.       — Возможно? — Джехён усмехается и отстраняется, чтобы заглянуть в глаза, что очень сложно, потому что Тэён умеет убегать не только взглядом, но и полностью прятаться тоже.       — Настолько возможно, что я, возможно, хочу рассказать своим детям о том, что, возможно, ты мне нравишься; и я бы хотел, чтобы ты чаще проводил время с нами, возможно, у нас дома, возможно, даже оставался на ночь, и, возможно, даже не на диване в гостиной, а в моей кровати.       — Хорошо, я начну, — Джехён храбро пережёвывает первый рисовый шарик, мужественно сдерживая слёзы, потому что продуктов Тэён для этого дела «Рис правды, после которого больше не захочется делать что-либо под покровом ночи и хранить за семью замками и без лишних ушей», который родом из ютовой родины, не пожалел и приготовил, скорее, не рис с перцем, а перец с рисом; кривится, но проглатывает, и выдаёт первый секрет, — На Рождество я специально оставил свой худи, потому что хотел найти причину снова приехать к вам домой.       Тэён не удивлён совсем — очередное подтверждение очередной теории, хватает свои палочки и, щурясь, продолжает марафон правды:       — Ваше задание для практики — моя робота, которую я всегда скидываю на студентов, потому что не хочу возиться сам. А вы всегда интересные идеи подсказываете, — пожимает плечами и откидывается на спинку дивана, совершенно не чувствуя себя виноватым. — Спасибо Марку, детишки в джисоновой группе в детском саду были счастливы.       — Я попросил Марка, чтобы он притворился больным и дал мне возможность провести с тобой и Джисоном время и завладеть твоим вниманием, — встревает Джехён, потому что «раз уж начали за Ли, то почему бы не раскрыть все карты сразу», пока Лукас недовольно хмурится, но покорно ждёт, потому что его секрет не такой уж и безобидный и папа его точно убьет, когда узнает. — Я предложил художественной школе рассмотреть рисунки Хендери. И я оплачиваю часть обучения. Я собирался рассказать тебе раньше, но не мог найти подходящего момента.       — Ещё что-нибудь? Говори сразу, — Тэён откладывает палочки и опирается локтями о стол, придирчиво разглядывая парня напротив, у которого, оказывается, есть парочка тёмных скелетов в шкафу и не такой он уже идеальный, каким хочет казаться.       Средненький и старшенький решают, что пора брать ситуацию в свои руки, и Лукас, как самый храбрый и заботящийся о младшем брате, начинает:       — Па, — мнётся, колупая палочками еду, вздыхает, трёт нос и жалобно смотрит, — Прости меня, па. Я клянусь, это было случайно. На мой день рождения я разбил твою любимую лампу из гостиной. Но Джехён-хён сразу же купил новую и сейчас уже всё в порядке, — накрывает голову руками, чтобы не получить по ней хорошей затрещины, потому что папа с лицом лица встаёт со своего места, проверяет ту самую лампу в гостиной, очень громко, так чтобы весь дом, двор, и даже соседи слышали, вздыхает, и устало падает назад на своё место.       — Как Джехён всё успевает, — бормочет себе под нос и, с едва заметной, но обидой в голосе, спрашивает, — Может Джехён ещё в чём-то тебе помог за моей спиной? Он ведь такой заботливый и всегда появляется в нужный момент, — Тэён знает, что в нём говорит безосновательная ревность, потому что его детишки никогда не будут любить кого-то больше, чем его, но ничего не может поделать.       Лукас всовывает целых три рисовых шарика в рот, жмурится от того, как во рту горит, тяжело дышит, и скидывает в общий чат фотографию, что следующая после фотографии с их домашней тусовки, по одному взгляду на которую сразу ясно, что Хендери и Лукас — братья, Тэн и Янян в попытках сделать сердце, Винвин ещё не выглядит, как враг номер один, с которым они друг другу по подарочку и оставили, а Сяодзунь заедает своё горе вкусной едой, потому что Хендери на него всё ещё не обращает внимания и, как сказал Лукас, «ты по уши в моего младшего брата, который полный дурачок в таких делах, не могу поверить, что ты выпустишься из школы и даже ни разу с ним, хотя бы, не заговоришь, бери уже всё в свои руки, и что, что он альфа и должно быть немного наоборот»; где он «променял родного отца на какого-то знакомого с улицы, которого знает месяц, если не меньше» — со слов Тэёна; «папочка, они просто обнялись от радости, после того, как у Лукаса закончилось носовое кровотечение», — пытается исправить ситуацию тихонько сидящий Хендери, что выходит не очень, и Тэён задаётся вопросом, какие могут быть секреты у всегда идеального и честного средненького, а потом окончательно понимает смысл сказанных слов:       — Почему у тебя шла кровь носом? — Тэён сжимает зубы и закрывается, скрещивает руки на груди. Ему уже не нравится эта затея с Джехёном и впусканием его в их спокойную и безсекретную до этого семейную жизнь. — Почему ты мне не позвонил? Я за тебя отвечаю. А если бы было что-то серьезное, Лукас?! — нервно прикусывает большой палец и тянется за стаканом, чтобы налить воды. — С кем ты подрался? С чьими родителями мне придётся решать конфликт?       — Папочка, прости, это была моя идея — попросить Джехён-хёна, — жалобно доносится со стороны, — Я не хотел, чтобы ты переживал и не спал ночью, потому что ты всегда много работаешь и устаёшь. Папочка, пожалуйста, не злись… — Хендери решает добить уже своим признанием, крепко обнимает, а затем уносится в сторону гостиной, хлопает дверьми в тэёнов кабинет на первом этаже, и Тэён напрягается посильнее, чем от разбитого лукасового носа, потому что похожую ситуацию они уже проходили, и после у них оказался новый член семьи в виде усатого четырёхлапого.       — Хендери… — в руках усатый четырёхлапый, и это не Луис. — Хендери, где ты его взял? — устало выдыхает, проводит руками по волосам и берёт в руки это чудо, радостно виляющее хвостом и облизывающее шершавым языком нос и щёки Тэёна, пристально разглядывающего шерсть на наличие лишаёв и прочих болезней.       — Он бегал возле школы, одинокий и голодный, падал сильный снег. Папочка, ему очень нужна была моя помощь.       — Па, он просто вечно голодный и ему нужен кто-то новый, чтобы съесть его, помнишь, как с Луисом? — Лукас гладит щеночка по бокам, пока его не утянул в свои загребущие лапки Джисон, которому очень интересно откуда у них в доме собачка и можно ли с ней поиграться.       — Хендери, золотце, мы не можем спасти всех, ты ведь знаешь. И это совершенно другое, чем кот. С псом нужно играть, выгуливать каждый день и не раз, и он не молчит, носится по дому, таскает вещи, и ещё грызёт их. Хендери, это очень ответственно и будет занимать всё твоё время. Ты уверен, что сможешь справиться? — Тэён возвращает питомца назад средненькому и наливает себе воды, два стакана, выпивает их по очереди, и не успевает больше ничего сказать, потому что Джехён оказывается рядом, касается легонько спины и купается в восхищении и обожании всех троих детишек, потому что:       — Думаю стоит дать Хендери шанс, а я помогу, если будет трудно.       — Повезёшь его ночью к ветеринару, когда у него будет расстройство желудка или температура?       — И если будет чихать, или будет болеть хвостик, или всё остальное, что может ещё случиться. Я позабочусь, не переживай, — Джехён гладит по плечу и, пока Тэён тяжело вздыхает и смягчается в лице, заговорщицки подмигивает старшенькому и средненькому.