Парижский миллиардер, или (не)Краткое пособие о том, как стать отцом в девять

      Хендери смотрит на новое входящее сообщение на телефоне папы, которое увидел честно случайно, потому что на кухне темно, а экран загорелся и вдруг там что-то важное, поэтому срочно нужно отнести, но как заставить себя, когда в их уютной гостиной на диване папа громко смеётся с какой-то шутки Джехён-хёна, который, кстати, на днях предложил называть его просто Джехёном, если есть желание; пока Джисон пальцем пробует крем на своём праздничном торте, вдруг не очень вкусно, но по довольному лицу заметно, что под запросы младшенького подходит, а по белому крему на везде сующемся носике — что не только на вкус вкусно, но ещё и на вид и запах. У Хендери всего десять секунд на размышления, потому что если дольше, то папа может появиться в двери в любой момент и увидеть, как он копается в чужом телефоне, тем более в папином, а это совсем не разрешено, а даже запрещено под страхом смерти, так же, как и все в этом доме имеют личное пространство и должны спрашивать можно ли, если очень хочется. У Хендери уже пять секунд и единственная, по его мнению, правильная мысль, поэтому он пользуется ней и так, чтобы точно было слышно и, уж тем более, понятно, что помощь нужна очень и незамедлительно, побольше набрав воздуха и поменьше дрожи в голосе, произносит:       — Лукас, подойди, пожалуйста, не могу достать!       Лукас вальяжной походкой в размеренном темпе приносит себя на кухню «Ты чего тут в потёмках сидишь, дурачок?», и застывает на месте, потому что на младшем брате лица нет, а там, где губы, палец «пожалуйста, тише», а вместо глаз — два глубоких озера, в котором производится шторм в десять баллов. Старшенький заглядывает в телефон, который ему тычется прямо в самый нос, шевелит беззвучно губами и без раздумий удаляет последнее сообщение.       — Ну вот, ничего сложного и не было, нужно было просто подставить стул и легко бы достал. Пойдём, — отвечает так же громко, чтобы было слышно и остальным, поддерживающе треплет по волосам и шепчет, — Позже поговорим об этом. Всё будет хорошо. Я обещаю.       Хендери смотрит в спину Лукаса, который выглядит всё таким же беззаботным, что и до этого, и не знает, где взять в себе силы, чтобы так же по-актёрски делать вид, что ничего не произошло, потому что в большой комнате на первом этаже тепло, и не из-за отопления и полов с подогревом, а потому что папа весь светится и чувствует себя комфортно, потому что Джисон рассказывает что-то на своём всё ещё инопланетном языке и все как будто понимают о чём речь, потому что голос Джехёна, сидящего рядом с папой, говорит о том, что все они в безопасности, потому что Луис лениво шевелит хвостом, пока Белла, да, пёс оказался девочкой, активно скачет и пытается его поймать, но оказывается поймана сама и очень быстро. Хендери не знает, где взять в себе силы, чтобы справиться, если всё разрушится.       — Папочка, я люблю тебя, — садится в ногах и кладёт голову на коленки, чтобы получить свою порцию объятий за день.       — Я люблю тебя, золотце, — Тэён перебирает волосы пальцами, гладит по спине, — И Лукас, и Джисон, и Джехён, и Луис, и Белла. Мы все тебя любим, Хендери, — средненький иногда впадает в грусть и обычно всё проходит спустя пару поддерживающих дней. Но не в этот раз.       — Хендери странно себя ведёт, — делится своими переживаниями Тэён посреди рабочей недели, пока у всех нормальных работников перерыв, а у него — колупание палочками в еде, пока кофе, тот самый любимый кофе их компании, который без сахара лучше не пить, сиротливо остывает и теряет свои последние вкусовые окраски, потому что, когда холодный — дерьмовый, честно говоря.       — Проблемы в школе? — предлагает идеи Доён, который всё утро подначивал «давай закажем пиццу, никто не поймёт, что это мы, боже какой ты старый, где наши двадцать лет, я тебя не узнаю», но сдался, и так же без желания копирует действия лучшего друга, только в обратную сторону.       — Я говорил с Джонни. Он сказал, что с одноклассниками, с оценками всё в порядке. Даже с Сяодзунем всё на том же уровне, никак. Я, кстати, не знал, что мой малыш нравится этому мальчику. Хендери никогда не рассказывал ни о каких таких делах. Мне казалось, что его единственная любовь — рисование, — Тэён всё же откладывает измученную еду в сторону.       — А Лукас что? Молчит? — Доён делает тоже самое и разочарованно выдыхает.       — Лукас молчит, но… Они теперь вместе ходят в художественную академию после уроков. Всегда. И меня это напрягает. Как будто Лукас боится оставить Хендери одного. Надеюсь, что я просто себя накручиваю и Лукас таскается туда только потому, что туда же таскается и Тэн, и это лишний повод провести время вместе.       — Может Хендери переживает по поводу того, что Джехён теперь чаще проводит с вами время? Ну, знаешь, опасается, что может повториться снова…       Тэён думает, что Доён прав. Потому что Хендери слишком потерянный и в себе с того самого дня, когда они, словно одна и большая дружная семья, тусили на дне рождения младшенького. Слишком быстро? Нужно ещё времени? Слишком поддался собственным чувствам и пропустил отношение детей к новой ситуации?       Тэён падает на стул рядом с Ким Донёном, как написано на табличке, потому что Доён схватил и опустил его на место Ли Тэёна, пока сам Ли Тэён задумчиво двигался дальше по конференц-залу, потому что Джехён защищает свой проект, но единственный, кому здесь нужна защита, это Тэён, потому что «Джехён всегда так выглядел в костюмах?!». Джехён что-то печатает на ноутбуке, открывает нужные презентации и документы, и Тэён не может оторвать взгляд от его пальцев, от рук, которые всего неделю назад гладили по бокам и спине, касались под одеждой и сжимали талию, и могут сжать посильнее, и Тэён очень не против, а даже за, потому что руки у Джехёна большие и горячие, и заставляют подрагивать от каждого прикосновения. На экране меняются картинки, но всё, что замечает директор отдела Ли Тэён, который прямо относится к этому проекту, потому что на следующей неделе им вдвоём нужно будет ехать на «поля цветов, тебе понравится», которые рекламировал Джехён с целью получить себе Тэёна на целый рабочий день; это тёмные глаза, которые он прячет в таблицах, схемах и глазах других работников, ища отклик, в тексте доклада, а лучше бы откинул бумаги в сторону, потому что нахуй они правда нужны, если самое важное, экстренное дело, которое не терпит отлагательств — Тэён, который только и ждёт, чтобы с ним хорошенько поработали; широкие плечи, которые показываются, когда Джехён, скидывает пиджак и небрежно вешает на стул, оставаясь, нет, не в обычной белой рубашке, а в белой рубашке, которая так и просит «сними меня, Тэён», и Тэён бы снял, правда снял, выдернул пуговицы из петель, совсем не переживая, что от таких несдержанных действий их придётся пришивать обратно почти все. Джехён такой спокойный и сосредоточенный, и Тэёну совсем немножко завидно, что всё внимание направлено на других, а не на него, печатает «Хочу тебя в костюме» и слегка улыбается, когда шалость удалась, потому что Джехён точно видит загоревшийся экран и адресованное ему послание, сбивается с предложения, сглатывает, поправляет галстук, слегка оттягивая его вниз, и всё же берёт себя в руки, продолжая дальше свой монолог. А затем одаривает таким взглядом, который нельзя понять иначе, чем «Дай мне закончить и ты из под меня не вылезешь, малыш», живот сжимается, а по телу разливается тепло.       — С чего ты взял, что продажи на четырнадцатое февраля будут именно в таком размере? — раздраженный голос Кая разрезает до этого приятную тишину уважения и понимания, пока Тэён странно косится на Доёна, показывая уже второй пропущенный от Джонни, который ещё и сообщениями кидаться стал, хотя знает, что и у его мужа и у дружбана его мужа и коллеги по совместительству важное совещание, и подождать ещё часик-полтора в принципе же можно. И непонимание на лице переходит в беспокойство, потому что «Тэён, прости, что отвлекаю, но это срочно!» ни к чему хорошему обычно не приводит. Тэён выскальзывает за дверь и наматывает круги по коридору, потому что:       — Привет, Джонни. Лукас обидел кого-то? Или обидели Хендери?       — Тэён, мне жаль, но…       — Но что?… — воздуха становится катастрофически мало, как будто он несётся вниз с потерявшего управление самолёта, а за спиной нет парашюта, и встречное течение ветра выбивает из него последние причины жить. Он молится, чтобы все были живы, а с остальным он справится. — Что, Джонни?!       — На первом этаже твой бывший муж и он просит…, — договорить не успевает, потому что Тэён срывается на бег и тараторит:       — Чёрт, нет. Я сейчас буду! Не позволяй ему даже разговаривать с моими детьми, — а затем отключается. Время в дороге до школы тянется мучительно долго, дольше, чем желе, которое Джисон бросал дома в стены и наблюдал, как оно скатывается по гладкой поверхности, оставляя грязные полоски; дольше, чем чайник, который греет воду для чая, когда дети болеют, и Тэён может посчитать, сколько микробов и бактерий атакует их организм за эти бесконечные пару минут; дольше, чем ожидание судебного заключения, которое есть у Тэёна в каждом уголке, чтобы использовать при надобности, которую он жаждал не чувствовать, и которое он всовывает в руки оскалившегося в улыбке бывшего мужа:       — Привет, Тэён! Рад тебя снова увидеть.       — Сто лет не виделись, и ещё бы столько не виделись. Видишь, чьё имя написано?             — Цянь Кун. Запрет на приближение: к дому, к школе, к детскому саду, и, похоже, твоей работе. Но оно действительно до сегодняшнего числа, — позволяет себе смешок и испытывающе смотрит на Тэёна.       — По, — выделяет первое слово, — сегодняшнее число. Внимательно посмотри, — цедит сквозь зубы.       — Не устраивай сцен. Мы в школе. И завтра уже сможем быть, как одна семья, снова вместе. А осадок после сегодня останется ещё надолго.       — Я сейчас же позвоню в полицию, — Тэён хочет кричать, потому что оставаться спокойным просто невозможно, когда прямо напротив стоит человек, которого он ненавидит всем сердцем; потому что парой этажей повыше его старшенький и средненький, и если они сейчас увидят то, что не должны, то к тревожности Хендери ещё прибавится, а чего ожидать от Лукаса вообще непонятно. — Проваливай и не попадайся мне на глаза.       Кун делает шаг вперёд, а Тэёну кажется, что из его относительно спокойной жизни фундамент рушится и опадает по кусочку с каждым выдохом того, кто когда-то в этот же фундамент вложил кирпичиков и, казалось бы, надежная конструкция, но валится сейчас от бракованных материалов. Кун поднимает руку вверх и касается плеча, а у Тэёна непреодолимое желание сбросить с себя всю одежду и спрятаться на пару часов в ванной, оттирая место, в котором ощущается прикосновение, потому что это противно. Тэён ловит себя на мысли, что его давно тошнило от обычных касаний, потому что в последнее время они были приятными, нужными, вовремя. Тэён позволяет себе подумать, что с Джехёном он чувствует себя в безопасности, он чувствует, что дети в безопасности, что всё как будто под контролем. Мужчина скидывает чужую руку, смотрит настолько зло и с отвращением, насколько позволяет его характер, а затем возвращает бракованные кирпичи назад хозяину:       — Я тебе писал. Миллион раз. Ты хоть раз ответил? Ты говоришь, что мы будем как семья, но ты хоть раз попытался быть как семья? Все эти четыре года, пока я был за двоих. Знаешь, это очень сложно: два подростка и новорожденный. Безумно сложно. Но мы справились. И дальше будем справляться. Уходи! — Тэён всё же звонит в полицию, потому что это даст ещё немного дополнительного времени для решения ситуации, и застывает, когда на ступеньках видит Хендери, испуганного и крепко сжавшего одежду Лукаса в поиске защиты, пока сам Лукас выглядит так, будто взорвётся в любую секунду, и лучше не стоять у него на пути.       — Как ты сюда попал? — Тэён запускает посудомоечную машину и только после этого оборачивается на своего внезапного, как снег посреди лета, гостя.       — Через дверь, как все нормальные люди входят в дома. Ты дал мне ключ. Я писал тебе и звонил много раз, но ты не отвечал. Что случилось? Куда ты так внезапно убежал посреди совещания?       Тэён молчит. Он поступает сейчас таким же образом, как и Кун: действует себе на уме, совершенно не думая о людях, которые рядом, и не заботясь об их чувствах. Тэён смотрит на растерянного Джехёна и решает, что он слишком хорош для него, для жизни с ними, такой весь добрый, понимающий, заботливый, весь уже избитый и израненный глупыми нападками Тэёна, но продолжающий приходить снова и снова. Тэён решает, что он должен позволить Джехёну быть счастливым, а не держаться за призрачную мечту того, чего никогда не будет:       — Ладно, на этом и закончим. Как видишь, всё не так весело, как ты мог себе нафантазировать. Встречаться с кем-то, кто почти в два раза старше, ещё и с прицепом детей и проблемами с бывшим мужем, у которого свои проблемы с головой — тот ещё пиздец. Твои вещи. А, твои вещи ещё у тебя дома. Что ж, не успел, повезло. Уйди сам, окей? У меня нет времени тебя провожать, — слова льются потоком, и каждое колючее и ядовитое, и Тэён чувствует себя персонажем какого-нибудь аниме, и не лучшим его героем, а тем, которого ненавидит весь и мир и пытается убить, пока он сам — выжить, и все его действия это защита, даже если выглядит, как избиение.       Джехён молчит, но подходит ближе, заглядывает в глаза, хочет прикоснуться, но отговаривает себя, и у Тэёна от этого действия сердце пропускает удар, и два, и даже три, и проще посчитать, сколько вообще ударов оно делает, потому что:       — Твой бывший муж вернулся — поэтому ты так сорвался. Доён рассказал кое-какие детали. Ты…, — он прячет взгляд, сжимает зубы, и всё его тело, как будто пронизано болью, из тех, что внутри, когда бьют не физически, а морально. — Ты бы хотел сойтись с ним снова? — Тэён ощущает, как тяжело даются Джехёну эти слова и хочет сказать «Ты дурак?!», но говорит лишь:       — Ты вообще слушал меня? — хочет сначала врезать ему хорошенько, чтобы даже мысли такой не было, а потом обнять, потому что единственный, с кем Тэён бы хотел сойтись, стоит перед ним, но этот кто-то точно не заслуживает всего происходящего, не заслуживает быть втянутым в это дерьмо, ещё и разгребать его. — Тебе лучше уйти. Сейчас же, — «потому что ещё немного и я затоплю дом, а ты сжалишься и останешься меня успокаивать, а потом останешься навсегда, а я не хочу, чтобы ты страдал тут со мной и из-за меня, поэтому пожалуйста», — уходи. Проваливай, чтобы я тебя не видел.       — Я устал. Правда, Тэён, с меня достаточно, — Джехён скрещивает руки на груди, смотрит зло и раздраженно, и Тэён никогда не видел его таким, словно другой человек. И Тэён пугается, что может произойти что-то ужасное, например, что за маской спокойствия и любви, скрывается агрессия и неконтролируемая злость, что сейчас придётся вызывать правоохранительные органы и психолога, потому что детишкам будет сложно справиться с ситуацией, которая может тут случиться. Он подходит ближе и Тэён неосознанно сжимается, пытаясь выстроить свои действия, а вдруг, а если… Но вместо — лёгкий поцелуй в висок, затем в щеку, в уголок губ — совсем в нерешительности, а затем молча уходит, пока Тэён — фарфоровая статуя, потому что что это за прощальный недопоцелуй; со всеми усилиями из жизненной энергии, которая ещё осталась в его теле после трудного дня, поднимает руку и касается тех мест, на которых нежными перышками остались тёплые касания, которые теперь горят, потому-то «ты такой дурачок, Джехён! Хватит уже меня любить, тебе нужен кто-то получше меня».       — Папочка, прости, — Хендери заползает на кровать, прячется под одеяло почти по нос, которым шмыгает из-за рвущихся наружу слёз и соплей.       — Золотце, ну ты чего? Ты ни в чём не виноват. Взрослые ссорятся. Дети совершенно тут не при чём, — Тэён прячет средненького в свои объятия, целует в волосы и молча наблюдает, как под второй бок заползает старшенький, колупает одеяло пальцами, и вид у него такой, будто он сжёг школу на днях на уроке химии.       — Лукас?       — Па, прости. Мы надеялись, что если ты не увидишь то сообщение, то вы с ним не встретитесь.       — Какое сообщение? — сердце заходится от неприятных опасений, что Кун позволил себе писать детям.       — На твоём телефоне на дне рождения Джисона. Я случайно увидел, честное слово, — Хендери выглядит как маленький котёнок, которого он притянул несколько лет назад, с такими же испуганными глазами и трясущимся тельцем.       — А я удалил. Он хотел встретиться. Я не хотел, чтобы ты с ним встречался. Больше всего на свете, — Лукас выглядит виновато, как Белла, когда стянула игрушку Джисона и чуток её пожевала, потому что хотела поиграться, а Джисон это всё дело увидел и устраивает водное шоу.       — Так нельзя делать, — Тэён вздыхает, обнимает и старшенького, потому что по коридору уже несётся младшенький, чтобы разобраться, куда все внезапно пропали и почему не позвали его, плюхается сверху, заглядывает каждому в лицо.       — Хендели больно? — уносится как ураган, шлёпая босыми маленькими ступнями по полу, и возвращается с упаковкой пластырей, конечно, с конями. — Хендели больсе не больно, — потому что пластыри на лбу, щеках, подбородке Хендери, и даже на носу Лукаса, для профилактики.       — Мне теперь не больно. Спасибо, Джисони. Ты меня спас.       Джисони и рад стараться, заползает на папу сверху, колошматит волосы и сильно-сильно обнимает. И Тэён наслаждается этими минутками, которым точно уже не вернуться, когда трое собрались вместе и не собачатся друг с другом.       — Больше так не делайте. Я сам разберусь с проблемами, которые должны решать взрослые, хорошо?       — Хорошо, папочка. Я просто… Я просто испугался, что из-за Куна Джехён уйдёт, и ты снова будешь грустить.       Тэён чувствует, как внутри холодеет, потому что Джехён уйдёт, если ещё не, и не из-за Куна, а из-за слов Тэёна, которые он выплюнул на ни в чём не виноватого человека, который просто пытается помочь и быть рядом.       — Всё будет хорошо, — сдержанно улыбается и хочет сам верить в свои слова, — Завтра утром самолёт к дедам, пора спать.       Спустя минуту спальня пустеет и Тэён ощущает, как уходит тепло с мест, где сидели детишки, просачивается сквозь пальцы и растворяется в воздухе. Он ворочается в кровати примерно до двух, пытаясь уснуть, но бросает затею, потому что чувствует себя паршиво, спускается на кухню и гипнотизирует экран телефона: шесть пропущенных и двадцать сообщений, и все они не от Джехёна, и чего он вообще ждал?! Прикусывает большой палец, пока второй рукой ищет нужный номер, режась глазами о номер ещё более нужный, но теперь, похоже, его судьба — быть удалённым и забытым на веки вечные, потому что Джехён же сказал, что с него достаточно, значит это и правда конец. Не этого ли ты хотел, Тэён? Почему грустишь?       — Доён, ты спишь?