Неизведанная страна

Юри успел быстро принять душ и переодеться (о боже, почему он дал себе всего полчаса? И почему не взял с собой в Сочи ничего, что хоть отдалённо напоминало бы наряд для свидания?). В отчаянии он проглотил чашку горького кофе, сваренного в номере отеля, и спустился в лифте. — Привет! — Виктор улыбнулся ему, когда они встретились в вестибюле. Виктор был так красив с этой россыпью серебряных волос, блеском в его глазах. Юри просто постарался не растаять в ответ. — Э-э… Привет. — Ты отлично выглядишь! — Ах, — лицо Юри вспыхнуло. — Ты… Ты тоже, — он вернулся к односложным ответам. — Куда мы идём? — спросил Виктор. — Хм, — чёрт. Когда дошло до дела, он оказался совсем к этому не готов. — Дай мне секунду. Я едва успел надеть штаны, не говоря уже о том, чтобы искать место. Он достал свой телефон. — Ты мог бы обойтись без штанов, — прошептал Виктор. — Что? — должно быть, он ослышался. — Я сказал, — повторил Виктор, — я могу подобрать место. Если хочешь. Я уже бывал в Сочи. — Ну да. На Олимпиаде. — Да, и ещё… ну, неважно. Я знаю одно неприметное местечко недалеко отсюда. Подойдёт? Неприметное местечко. Идеально. Это впишется в бюджет Юри, ведь раз уж он пригласил Виктора, тот уверен, что он заплатит. — Конечно. Виктор соединил их руки, и они с ветерком вылетели из отеля. Юри понимал, что это свидание — и что он должен говорить, потому что именно это люди и делают на свиданиях. Олимпиада дала Юри повод для разговора — он спросил Виктора, как она прошла, чем она отличается от других соревнований. На самом деле его интересовало, было ли напряжение на олимпийских прокатах сильнее. Потому что он уже очень отчётливо его чувствовал. До его колоссального провала здесь, в Сочи, японские комментаторы пророчили ему олимпийскую медаль через несколько лет, и… Ну, это был образец сильно переоценённой национальной гордости. Нет. Просто… Нет. Но вместо этого Виктор рассказал ему историю о том, что в Олимпийской деревне закончились презервативы — «не то чтобы мне нужны были их презервативы, но, вообще говоря, они должны были это предвидеть!». Юри старался не краснеть, думая о том, как Виктор использовал бы их здесь и как красиво он выглядел бы со своими тогда ещё длинными волосами, рассыпавшимися по подушке, пока… Чёрт, он не мог об этом думать. К тому времени, как они нашли ресторан, он покраснел уже раз двадцать. Кровеносные сосуды в его щеках, вероятно, застыли в состоянии постоянного расширения. Физиологически это не могло быть возможным, но было очень похоже на то. По крайней мере, Юри сможет написать статью об этом явлении. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что неприметное местечко Виктора выглядело ошеломляюще дорогим. Кроме того, оно пользовалось популярностью: женщина у входа спросила их, заказан ли столик. Виктор улыбнулся ей. — Нет, — сказал он, — и я знаю, как вы, наверное, ужасно заняты, но я надеялся, что вы сможете втиснуть нас в последнюю минуту? Она внимательно посмотрела на него. Её глаза расширились в узнавании. — Конечно, конечно, господин Никифоров. Рады снова вас видеть, — она не упомянула Юри. Она не взглянула на Юри. Может быть, он стал невидим. Это было бы здорово. Им достался столик сзади, прямо у окна, с видом на лазурные воды Чёрного моря, раскинувшегося перед ними. Они сели. Но, вопреки ожиданиям Юри, не заказали еду; Виктор попросил официантку принести им то, что назвал дегустационным меню шеф-повара. Юри смутно осознавал, что это он пригласил Виктора на свидание, и поэтому он должен заплатить, и, о боже, у него на счету… не было даже пятидесяти тысяч иен, может быть, четыреста американских долларов? К счастью, даже занявший последнее место в финале Гран-при получал что-то, иначе всё было бы ещё хуже, чем сейчас. До возвращения домой осталось четыре месяца, и он не представлял, как будет выживать, если не победит на национальных соревнованиях в этом году. Он не мог просить денег у родителей. Он не мог. Возможно, это было худшим в мире свиданием. Виктор был жутко, мучительно, потрясающе красив, и он любезно заполнял неуклюжие, размером с мину замедленного действия, паузы, которые Юри оставлял в разговоре. Юри совершенно не понимал, что делал на свидании с ним. Вся эта идея была глупой. Та женщина узнала Виктора. Ещё была долгая прогулка. Люди, вероятно, их фотографировали. Весь интернет, вероятно, уже строил догадки, почему Виктор опустился до того, чтобы провести время с этим неудачником Юри Кацуки… — Что на самом деле находится на этой карте сокровищ, которую я тебе дал? — спросил он, прервав Виктора на середине рассказа о том, как он и его собака приехали сюда в отпуск после прошлого сезона. — Честно говоря, мне не по себе от этой идеи. Меня не должны заставлять делать что-то только потому, что я подумал, что это хорошая идея, когда был пьян. — Нет! — Виктор посмотрел на него. — Конечно, нет! Ты всегда можешь сказать «нет», Юри. Я надеюсь, что ты так и сделаешь, если тебе будет некомфортно. Это означало бы сказать «нет» всему, чего, как он подозревал, Виктор от него не хотел. Сам факт желания чего-то, связанного с другими людьми, заставлял Юри чувствовать себя некомфортно. — Разговор, — начал Виктор, — шёл примерно так. Ты сказал, что я не так-то легко залезу к тебе в штаны. Он сказал это своим обычным тоном. Любой мог его услышать. Юри огляделся, но если кто-то и обратил на них внимание, то сделал вид, что не заметил. — Естественно, я спросил, что мне нужно сделать, чтобы залезть к тебе в штаны. — О, — Юри покраснел. — Как неловко. Что ты имеешь в виду под «естественно»? Почему ты об этом спросил? Виктор наклонил голову. — Потому что я хочу залезть к тебе в штаны. Я думал, это уже очевидно. Не то чтобы Виктору нужна была какая-то помощь в этом вопросе. Всё, что ему нужно было сделать, — это просто существовать. Существовать и смотреть на Юри с таким выражением. Хотя если бы он ещё и понизил голос, то это бы существенно помогло делу. — И ты сказал… — Виктор всё ещё говорил это тем же обычным тоном. В тихом ресторане его голос звучал для Юри очень громко, достаточно громко, чтобы любой мог услышать. Достаточно громко, чтобы Юри уже мог представить себе завтрашние заголовки таблоидов: «Кацуки Юри сексуально домогался Виктора Никифорова, требовал минет и стриптиз». — Нет, — перебил Юри. — Я передумал. Я вообще-то не хочу знать. — Но… — Просто удиви меня. — О, — теперь слабый румянец коснулся щёк Виктора. — Я могу… то есть я бы с удовольствием это сделал. Возникла неловкая пауза. Мысли Юри всё ещё обращались вокруг всех тех вещей, о которых он должен был попросить Виктора. Он хорошо знал, каким он бывает, когда пьян. Его тщательно выстроенные границы испаряются. Он не мог поверить, что Виктор собирался выложить подробности его порнографических грёз всему ресторану. — Юри, — протянул Виктор, — нам ещё так много нужно узнать друг о друге. — Не совсем. — Что? Ты не хочешь?.. — Нет, нет! — Юри с запозданием понял, как грубо это прозвучало. — Я, наверное, уже сказал тебе, что я твой большой фанат? Я просто имел в виду… — о боже, он действительно собирался сказать это вслух. Не то чтобы он должен был испытывать чувство стыда; нет, не после того, как он, очевидно, предоставил Виктору список своих сексуальных фантазий. И всё же… — Послушай, я вроде как читал о тебе всё, что только можно. Больше нет ничего о тебе, что я мог бы знать. А ты уже знаешь обо мне всё самое интересное. — Я почти ничего о тебе не знаю! — Именно. Виктор нахмурился, затем продолжил: — А ты почти ничего не знаешь обо мне! — Я знаю о тебе очень много. Я знаю, что ты носишь солнцезащитные очки за миллион иен и что тебе очень идёт синяя подводка для глаз, — Юри понял, что он сказал, только когда он это сказал. Но он всё равно продолжил, надеясь, что Виктор ничего не заметит. — И хотя это не говорит о тебе всего, но даёт возможность кое-что понять. Виктор потянулся к солнечным очкам, которые спрятал в карман рубашки. — Миллион иен? — он достал их. — То есть в рублях это… — Ты не знаешь, сколько ты заплатил? Виктор просто провёл пальцем по дужке. — Обычно мне неизвестно, сколько стоит то, что я ношу. Компании просто присылают мне вещи, знаешь? Если люди видят, что я ношу это, это хорошая реклама, — он вгляделся в мерцающие золотые стёкла. — Мне они даже не очень нравятся, но я не слишком расточителен, чтобы покупать ещё одни, когда эти вполне пригодны. Хм. Юри задумался над этим. Завтрак прибыл в этот момент. Или, предположил Юри, точнее будет сказать, что прибыло первое блюдо завтрака, потому что, очевидно, он состоял из нескольких блюд. Два официанта одновременно поставили перед ними рюмки с кремово-голубой жидкостью — с идеальной синхронностью парных прыжков. Поверх этой светлой массы были опущены самые крошечные в мире листики. Это было настолько далеко от хашбраунов с сыром, насколько вообще было возможно в спектре завтраков. — Ваш амюз-буш, господа, — объявил один из официантов. — Просто небольшое угощение, чтобы пощекотать ваш аппетит. Это черничный суп с кубиками сельдерея, увенчанный крем-фрэшем и микробазиликом. Юри узнал слова «черника» и «суп». — Ваше первое блюдо будет подано в ближайшее время. О. Очевидно, это даже не было блюдом. Это наверняка было что-то причудливое, как номера в европейских отелях — они не считают первый этаж? Чёрт. Счёт будет… таким большим. Юри смотрел на рюмку. Он подозревал, что это самая дорогая жидкость, которую он когда-либо держал в руках. — До дна, — выпалил он и выпил всю рюмку одним махом. Это удивительно смягчило его похмелье. Виктор усмехнулся. — Мне нравится, — заключил он, откладывая крошечную ложечку, которую взял было в руки, и, о боже, Юри запоздало осознал, что должен был есть это ложкой. Но Виктор просто повторил за ним. — Итак, — проговорил Виктор, когда появилось второе блюдо — погодите, нет, первое блюдо. Это был треугольник идеально подрумяненного французского тоста, усеянный ягодами, присыпанный сахаром, лежащий рядом с квадратом карамелизированного свиного брюха. — Как мы будем над этим работать? Он застал Юри с набитым ртом. Юри почти подавился, пытаясь говорить, затем решил закончить жевать, затем осознал, что жевание, похоже, занимало феноменальное количество времени, а Виктор, без сомнения, терял терпение. Он проглотил пищу слишком быстро. Она проскользнула в горло сплошным комком сладкого сожаления. — Как мы будем работать над чем? — успел уточнить он, прежде чем зайтись в приступе кашля. Виктор ждал, пока Юри выдохнет свои лёгкие в салфетку. Разумеется, он уже задался вопросом, что в нём нашёл. — Работать над этим, — Виктор повертел вилкой, чтобы охватить жестом их двоих. — Нашими отношениями. У них были отношения? Юри подумал, что Виктор просто планирует трахнуть его. — Ну, знаешь, отношения на расстоянии. Я вряд ли смогу соблазнить тебя на чемпионате мира, если до этих пор мы ни разу не поговорим, — Виктор игриво подмигнул ему. Как будто было недостаточно подавиться своим завтраком, Юри подавился собственным языком. — Верно. У тебя есть карта сокровищ, по которой нужно следовать, — чёрт, чёрт, чёрт. О чём он думал? — Какое у тебя расписание в обычный день? Ты возвращаешься в… Детройт, ты ведь там тренируешься? Когда ты обычно просыпаешься? Что ты делаешь в течение дня? Что ты ешь на завтрак? — Виктор взволнованно склонился вперёд, пока говорил. Юри уже чувствовал себя подавленным. Он даже не обсудил свои планы с Челестино. Он совершенно не хотел объяснять Виктору своё неопределённое будущее. — Я… Э-э, я не знаю насчёт Детройта. Я лечу обратно в Японию. — А, едешь домой ненадолго? В тот онсэн, который ты упоминал? — Нет, All Japan очень скоро. Это, гм, японский… — он прервался, увидев веселье в глазах Виктора. — Точно, ты знаешь, как называется японское национальное соревнование по фигурному катанию, поскольку ты… гм… тоже… фигурист. Он не хотел об этом думать. Груз реальности — то, как сильно он провалился в финале Гран-при, то, что, если он вернётся домой, он свернётся калачиком и будет плакать над своей собакой, — только и ждал, чтобы ударить его. Он отмахнулся от реальности. — Мне понадобится практически день, чтобы долететь до Детройта, плюс смена часовых поясов… Нет смысла лететь туда, а потом ещё двадцать с лишним часов лететь в Японию десять дней спустя. Кроме того, я заканчиваю университет. Пока я учился, большую часть курсов я проходил заочно, но перед окончанием мне нужно сдать последний набор работ и несколько, гм, практических экзаменов. Мне нужно сделать это лично. Мой университет находится на Хоккайдо — это на севере, — они очень хорошо помогли мне с дистанционным обучением, но мне нелегко вернуться домой, потому что родительский дом находится на Кюсю, а это довольно далеко, да и время… Он забеспокоился, что до этого момента говорил недостаточно. Но, возможно, это было правильное решение, учитывая те слова, что сейчас исходили из его рта. — Кроме того, я почти уверен… Нет, он не собирался упоминать тот факт, что на самом деле он не может заплатить Челестино, что, даже если бы он занял третье место в финале Гран-при, он едва смог бы позволить себе тренерские гонорары Челестино и свою крошечную квартирку в Детройте. Он перешёл к чему-то менее личному. — Челестино больше не хочет иметь со мной ничего общего после моего вчерашнего выступления, так что Детройт… Я даже не знаю, смогу ли туда вернуться. Я собрал почти все свои вещи, прежде чем приехать сюда. В любом случае у меня не так много вещей. Их отправляют… Не останови его Виктор в ближайшее время, Юри начал бы говорить номера отслеживания. Он замолк, запихивая в рот остатки свиного брюшка. Виктор наблюдал за ним. Должно быть, он думал, стоит ли ему вообще есть что-то с таким количеством сахара. — Звучит ужасно, — вздохнул Виктор. — Челестино действительно сказал тебе это? Я никогда раньше не слышал, чтобы он был придурком, но иногда люди тебя удивляют. Отлично. Теперь ему непреднамеренно удалось очернить Челестино. — Нет, нет! Он этого не говорил. Вообще-то он сказал мне не беспокоиться об этом. И, возможно, перестать корить себя, — Юри потёр лоб, но головная боль не прошла. — Последнее он сказал, наверное, раз пятьдесят. Я не знаю, я перестал слушать. Виктор смотрел на него. — Я просто плохо выражаю свои мысли. Похмелье. — Но… Пора было полностью сменить тему. — Ха-ха, мой ум сейчас не очень хорош. О чём ты опять спросил? Когда я обычно просыпаюсь? Хм. Обычно около десяти, — это была ложь, но Юри подумал, что это звучало лучше, чем если бы он признался, что обычно встаёт в полдень. — Десять? — Виктор выглядел ошеломлённым. — Что? Серьёзно? Нет, подожди, это… какая разница во времени… Ладно, хорошо, мы можем это устроить, — он кивнул. — Я могу желать тебе доброго утра прямо перед своим сном. Что ты делаешь на своей дневной перекрёстной тренировке? Юри не собирался признаваться, что готовился к финалу Гран-при с усердным графиком заедания стресса. — Э-э. Балет, наверное? К счастью, наступила пауза, когда принесли следующее блюдо — что-то, что официант представил как гравлакс, чем бы он ни был. Это оказался самый тонкий в мире ломтик тоста, намазанный тончайшим слоем какого-то мягкого сыра с непроизносимым названием, увенчанный самым тонким в мире ломтиком копчёного лосося и одной идеальной веточкой укропа. Виктор поморщил нос после того, как они сделали первый укус, и вернулся к насущному вопросу. — Балет — это вряд ли перекрёстная тренировка. Он задействует те же группы мышц. Что ещё? — И… плиометрика? — Те же группы мышц. — И… я бегаю? — раньше бегал, в ту смутную в его памяти осень, когда возможность попасть в финал была светлой надеждой. Виктор оживился. — Отлично! Ты можешь пойти со мной на пробежку. Если ты просыпаешься в десять, то, наверное, ложишься в… — он прищурился. — Час? Два? Четыре, что Юри ему не сказал. — Так что, если я перенесу пробежку на утро, у тебя будет достаточно времени, чтобы остыть и поужинать… Он огляделся по сторонам; взгляд остановился на тканевых салфетках. — Блокнот, — пробормотал он. — Я не взял с собой блокнот. Когда официанты подошли со следующим блюдом — слегка протушенной рыбой с соусом «восход солнца», который, очевидно, был изготовлен из цветного перца, — Виктор попросил бумагу и ручку, что не показалось им странным. Виктору потребовалось около тридцати секунд, чтобы начать составлять совместное расписание своим невероятно корявым почерком. Виктор начал с собственного. Итак, он вставал, занимался балетом, завтракал, бегал, проводил три часа на льду, ел то, что, несомненно, являлось идеально сбалансированным обедом, затем посещал тренажёрный зал, затем растягивался и шёл домой, где смотрел записи тренировки этого дня на катке и делал заметки на следующий день. Затем он ложился спать. Здесь не было места NetFlix. Были два десятиминутных блока, отведённых на управление соцсетями. Не было никакого простоя. Юри наблюдал за этим расписанием с предрассветным ужасом. — Ты сумасшедший? — Я четырёхкратный чемпион мира, — возвестил Виктор, склонив голову над своим графиком, неаккуратно внося в него обеденный перерыв. — Конечно, я сумасшедший. Неужели ты ожидал чего-то другого? Юри вроде как предполагал, что Виктор появился на свет полностью сформировавшимся и готовым завоевать золото. Теперь, когда он об этом думал, эта мысль казалась ему глупой. — Ты никогда не упоминал об этом ни в одном из своих интервью. — М-м, люди предпочитают думать, что я прирождённый гений. Я просто позволяю им видеть то, что они хотят, — Виктор протянул Юри ручку и бумагу через стол. Последнее блюдо — Юри всё ещё не мог смириться с тем, что их завтрак состоял из нескольких блюд, — было подано. Оно прибыло так, как и все остальные: два официанта с апломбом поставили его перед ними. В фарфоровых чашках для яиц с позолоченными краями находилась сине-зелёная яичная скорлупа. Юри наклонился вперёд, рассматривая её. Скорлупа не была окрашена; она была голубой по всей своей поверхности, словно это был естественный для яйца цвет. Верхняя часть яйца была надрезана, и к ней прилагалась маленькая золотая ложечка. Юри предположил — в конце концов, у него имелся некоторый опыт в еде, — что внутри скорлупы находилось яйцо. Но это было не яйцо. Кажется, это был заварной крем с карамелизированным сахаром и крошечными красными ягодами, о которых он никогда не слышал. Это было идеально сбалансированное сочетание сладкого, терпкого и насыщенного. На самой верхней ягоде висел настоящий завиток золотой фольги. «Я знаю одно неприметное местечко недалеко», — сказал ему Виктор. Ха. Вот уж действительно. Если бы Юри мог сосредоточиться на еде, а не на своей тревоге о том, сколько она должна стоить, он бы плакал от того, как это было вкусно. — Ты постоянно так ешь? — Нет, — Виктор подмигнул. — Только когда пытаюсь произвести впечатление горячим свиданием. Значит, сейчас, к полудню, это всё ещё так выглядело. — Ты собираешься заполнить своё расписание? — Виктор указал на собственные записи. Ох. Юри надеялся, что он забудет. На краткий миг Юри задумался о том, чтобы изложить на бумаге для Виктора Никифорова что-то вроде своего реального графика в последние несколько недель. Проснуться. Потратить час на чтение социальных сетей и пропустить завтрак. Пойти на каток. Беспокоиться обо всех своих ошибках. Съесть обед. Съесть второй обед. Совершить полусерьёзную пробежку. Заблудиться в собственных мыслях; съесть третий обед… Нет. Однозначно нет. Юри знал, что он должен был написать — что-то более близкое к расписанию самого Виктора, что-то с меньшим количеством мисок кацудона и бо́льшим количеством кросс-тренировок. — Гм… — он поднял глаза на Виктора. — Ты… хочешь, чтобы я записал… всё… в своём расписании? Ты, гм, ожидаешь, что я, гм… — О, нет, никто не ужасен в этом настолько, как я, — серьёзно сказал Виктор. — Мне приходится много работать. Не все могут быть такими горячими от природы, как ты. Это была его разламывающая виски головная боль, которую он игнорировал? Юри понимал, что это не похмелье. Или, по крайней мере, не просто похмелье. Оказывается, задворки его сознания кричали «Какого чёрта?!» на непрерывном повторе в течение всего последнего часа. В этом не было никакого смысла. Никакого. Как Виктор мог говорить такие вещи о нём? Затем понимание поразило его со всей лёгкостью кирпича в носке. Если у него и оставались какие-то сомнения в том, что он рассказал Виктору о своих самых сокровенных желаниях, то последняя экстравагантная похвала окончательно их развеяла. Он не знал, сколько раз доходил до позорно нереалистичных сценариев, в которых Виктор Никифоров по какой-то причине терял всякий здравый смысл и прекрасный вкус и решал, что ему нужен Кацуки Юри. Юри слишком часто доводил себя до оргазма, представляя, как Виктор шепчет ему: «Ты прекрасен, Юри. Такой горячий, Юри». Он так и видел, как его пьяное «я» легкомысленно разглашало этот секрет. «Похвали меня, скажи, что я красивый, и я сделаю всё, что ты захочешь». Слова Виктора были бессмысленны. Виктор никогда бы не похвалил его так по собственной инициативе. Это всё было ложью. Даже в его лучшие дни в нём никогда не было ничего особенного. Виктор протянул руку через стол и взъерошил его волосы. — Всё в порядке, Юри, — сказал он. — Теперь я знаю твой истинный эрос. Я собираюсь воплотить все твои мечты в жизнь, — его голос был низким и плавным, таким же соблазнительным, как скольжение коньков по льду. — Скоро. Как всё было запутанно. Юри мог только представить, какое впечатление на Виктора произвёл его пьяный вид. Он слишком хорошо знал, какие фантазии вынашивал о Викторе на протяжении многих лет. Похвала, в конце концов, была лишь началом этих фантазий. Если Виктор предложит сделать с ним все эти вещи… Что он скажет? О нет, Виктор, не надо, пожалуйста, не надо, не трогай меня там… Если бы. Рациональное, плотное расписание Виктора казалось Юри выговором. Это было напоминанием о том, каким он сам был в те дни, когда работал изо всех сил, чтобы неизбежно не пройти в финал Гран-при, как он не попал в финал три года назад. Это было напоминанием о том, как плохо всё это может закончиться. Виктор — это… ну, Виктор. Если у Юри есть хоть капля здравого смысла, он покончит с этим сейчас. Но Юри не имел никакого смысла. «Какого чёрта?!» — всё ещё кричал хор в глубине его сознания. — Что-то не так? — спросил Виктор с другого конца стола. Верно, что-то не так. И это что-то — Юри. — Просто пытаюсь вычислить разницу в часовых поясах, — солгал он. — О, не беспокойся об этом, — заверил Виктор. — Как только я настрою для них свой телефон, он обо всём позаботится. — О, ха, тогда хорошо, — Юри натянул на лицо самую фальшивую из всех фальшивых улыбок. — Отлично. Тогда я, э-э, просто займусь этим? Он посмотрел на листок. — На самом деле с университетскими делами… — если он уже решил что-то выдумать, он мог выдумать всё. — Гм, да. Мне… определённо нужно вставать рано. Раньше. Так Юри придумал пробежку в шесть утра. Это вроде как даже не было ложью, если под шестью утра подразумевать одиннадцать утра, а под пробежкой — пробежку за бубликами. Хотя в Саппоро найти бублики будет гораздо сложнее. Он выкроил крошечный кусочек времени на завтрак, несколько часов — для катка, затем время в спортзале и балетной студии. Поскольку Юри-из-Расписания фактически притворялся ответственным близнецом Настоящего Юри, он отвёл время и на подготовку к предстоящим экзаменам. В любом случае расписание было стремлением. Это не значило, что он на самом деле обманывал. Это скорее был тот случай, когда притворяешься, пока… ну, пока тебя открыто не обвинят в притворстве. Остальные часы он заполнил другими делами, кроме видеоигр и просмотра реалити-шоу. Виктор нахмурился, когда Юри передал лист бумаги обратно. — Вечернее катание? Зачем тебе вторая тренировка на льду? На… четыре часа? Это была единственная вещь в его графике, которая не являлась ложью. Я слишком встревожен, чтобы заснуть, если я не буду кататься, не сказал ему Юри. — Я наращиваю свою выносливость, — сказал он, и это было первым полуправдоподобным объяснением, которое пришло на ум. — Речь идёт не столько о тренировке прыжков и техники, сколько о том, чтобы научиться хорошо кататься, когда я истощён. — Хм, — Виктор с уважением смотрел на этот полный выдумок список. — Видишь? Я уже узнал от тебя что-то новое. Это так удивительно! Юри лишь удалось не рассмеяться истерически.