Неизведанная страна

На следующий день, когда Юри вернулся к себе, измученный вечерним катанием, его ждал мягкий конверт. Он был подписан неровным почерком, в котором Юри узнал почерк Виктора. Он аккуратно вскрыл его. Внутри, как ни странно, обнаружились пять копий тех самых радужных ремешков, какие Виктор надевал на запястье во время тренировок, каждый в отдельной пластиковой упаковке, и записка, гласящая: «НАПИШИ МНЕ, КОГДА ПОЛУЧИШЬ ЭТО». Юри проверил время в Санкт-Петербурге — сейчас там было утро — и отослал сообщение. Материал этих полосок сложно было определить. Они не были эластичными, как Юри предполагал, а крепились на липучках, и, когда он сгибал их, они чуть ощутимо сопротивлялись давлению его пальцев. Немного погодя зазвонил телефон. — Привет, Юри! — это был именно что телефонный звонок, а не связь по FaceTime, что означало, что Виктор, вероятно, уже был на катке. — Я получил твою посылку, — Юри разглядывал одну из распакованных полосок, надев её на руку. — Твой секрет — это… браслеты? — Я пришлю тебе ссылку, — сказал Виктор. — Установи приложение, когда перейдёшь по ней. — Но… — И тебе нужно будет пойти в магазин и купить жёлтую краску для твоих коньков, — продолжил он. — Не волнуйся, она снимается скипидаром перед соревнованиями. Я сам пользовался ей до того, как появились мои золотые коньки. — Что? Но… — Подожди, мне нужно зайти в кабинет Якова, чтобы объяснить, — попросил Виктор. Спустя несколько минут ожидания послышался звук закрывающейся двери. — Я немного нервничаю, Юри. Я просто не уверен, что ты подумаешь обо мне после того, как я тебе расскажу. — Я загружаю приложение, — сообщил Юри, — но… — Позволь мне задать тебе вопрос. Как ты думаешь, почему лезвия моих коньков золотые? — Потому что ты всё время выигрываешь золото? — Нет. Это потому, что программному обеспечению, которое я использую, слишком трудно различать серебряные лезвия и лёд. — Твоему программному обеспечению, — невыразительно повторил Юри. — Моему программному обеспечению. Я нанял человека для работы над ним ещё несколько лет назад, до того, как появились какие-либо полезные бесплатные приложения для фигурного катания. Сначала я действительно просто хотел иметь что-то, что могло бы рассчитывать моё время в воздухе без необходимости использовать отдельные кадры камеры. Я не думал, что это будет сложно сделать. Мне, человеку, так легко определить по фотографии, когда мои коньки уже не касаются льда. Но я думаю, что человеческий мозг лучше воспринимает тонкие различия в насыщенности. Компьютеру было очень трудно отличить лёд от коньков. Обе эти вещи находятся где-то в серо-голубом спектре. Золото — это другой оттенок, и поэтому программа может распознавать его лучше. — Ты… — Юри сглотнул. — Ты носишь золотые коньки, потому что они лучше работают с твоим программным обеспечением? — Гм, да. Кроме того, если на льду два фигуриста, программа знает, кто из них я, и у меня нет необходимости дополнительно сообщать ей об этом. Оказалось, что распознавать коньки было самой сложной проблемой. Как только у нас появилась программа, способная видеть мои лезвия на льду, то выяснилось, что есть ещё множество других параметров, которые мы могли бы заставить её вычислять помимо времени в воздухе. Например, точный угол между внешним ребром и льдом, моя скорость на заходе в прыжок… Просто масса всего. Я не совсем понимаю всю математику, которая в неё входит. — Боже, — голова Юри просто пошла кругом. — Это звучит как… так много информации. — Так и есть, — подтвердил Виктор. — Поэтому я записываю каждый свой прыжок, удачный или неудачный, а затем передаю эти сведения своему аналитику данных, и она сопоставляет удачные и неудачные попытки, чтобы понять, что именно я делаю, когда совершаю прыжок. Я не действую на основе догадок. Я знаю, что мне нужно сделать, чтобы приземлить прыжок. В точности. — О, — Юри чувствовал себя слегка ошеломлённым. Ещё больше информации о том, что он делал не так, на самом деле представляло собой… просто ещё больше информации, как он мог всё испортить. — Что касается браслета на запястье — это не повязка от пота. Он содержит трёхосевой акселерометр, крошечный микрочип, чип Bluetooth и механизм обратной связи. Он точно определяет, когда я прыгаю. Как только я узнаю, на чём мне нужно сосредоточиться — например, когда именно замедлять вращение в прыжке, — я задаю эти параметры в приложении. Ты сказал, что не можешь определить разницу между 0,6 и 0,63 секунды в воздухе, и, конечно, ты правда не можешь. У тебя нет таких точных внутренних часов без тренировки. — Тогда… — Но ты можешь натренировать их. Этот браслет будет жужжать через точное время после твоего взлёта в воздух, которое ты введёшь. И со временем ты научишься распознавать, что такое этот временной интервал. Юри до сих пор был не совсем уверен, что понимал, что именно говорил ему Виктор, за исключением того, что Виктор — гений. — С учётом того, как ты способен заниматься — Юри, ты совершил тридцать два прыжка на последней тренировке, — ты мог бы с этим справиться. — Вау, — повторил он. — Этого так… много. Много для восприятия. — Я знаю, — Виктор вздохнул. — Все думают, что я лучший фигурист, и… На самом деле меня это тяготит. Я не настолько хорош. У Юри упала челюсть. — У меня просто есть инструмент, к которому никто другой не имеет доступа. То есть да, я поднимался на мировой пьедестал пару раз… — Шесть раз, — парировал Юри с открытым недоверием. — И побеждал последние четыре раза подряд. — Я не совершаю ничего против правил, но не могу отделаться от мысли, что каким-то образом жульничаю. Я… — он запнулся. — Я полностью пойму, если это… изменит твоё отношение ко мне. — Это даже не считая твоих побед в юниорах! — Юри загибал пальцы, считая в обратном порядке. — И… это не учитывает твои первые два выигранных чемпионата мира, поскольку тогда ты не использовал золотые коньки! Или твоя золотая медаль в Сочи? Как ты можешь говорить, что просто не был настолько хорошим фигуристом? — Тогда у меня не было большой конкуренции! — То есть ты хочешь сказать, что понял, что можешь стать лучшим фигуристом, чем уже на тот момент был как двукратный чемпион мира и победитель Олимпийских игр. Всё, что тебе было нужно, — другой инструмент. Затем ты разработал инструмент, который никто больше и не думал разрабатывать, и, эффективно используя его, ты говоришь, что твои победы не считаются? — Я… ну… это… это не так, просто… я чувствую, что, если бы люди узнали об этом, они… поняли бы, что я не заслужил всех этих побед. Я не знаю, имеет ли это смысл. Но для Юри это действительно имело смысл, самый болезненный и глубокий. Он прекрасно знал, каково это — слышать, как люди незаслуженно хвалят тебя за то, чего ты не добился. Это разрушало душу: ты жаждал чего-то достичь, а затем тебе говорили, что у тебя это есть, только для того, чтобы глубоко внутри ты понимал, как сильно потерпел неудачу. Он знал, каково это, но Виктор не должен был этого знать. Виктор — вот то, к чему Юри стремился. Он был вершиной всего, что только существовало в фигурном катании. Как Виктор мог сомневаться в ценности своих достижений? — Ну… — Юри изо всех сил пытался понять смысл сказанного и наконец сдался. — Ты не прав. Ты заслуживаешь всего. И тебе меня не убедить. Я практикуюсь в этом всю свою жизнь. Когда мне было четырнадцать, я сломал клавиатуру родителей, споря с идиотами в интернете о Викторе Никифорове, и я хочу, чтобы ты знал, что я выиграл каждый спор. Я абсолютно лучший в умении доказать, что ты самый выдающийся на свете. Единственной причиной, по которой я перестал спорить в интернете, стало моё понимание, что я хочу выиграть у тебя золотую медаль в финале Гран-при. — И ты понял, что меня можно победить. — Нет, я понял, что будет очень неловко, если мне придётся уклониться от разговора с тобой на пьедестале, потому что я должен буду спорить с твоими хейтерами в сети. Повисла тишина. — Э-э… — Юри почувствовал, как щёки стали горячими. Ох. Нет. Он не хотел поднимать вопрос о существовании nikiforovfan17983. — Может… забудешь, что я это сказал? — Юри. — Забудь, что я всё это сказал? Виктор выдохнул. — Гм, но, наверное, нет, если всё это снова заставит тебя чувствовать себя плохо? Тогда… я думаю, ты можешь об этом вспомнить, — кажется, его лицо становилось всё более и более красным. Виктор выдохнул снова. — Просто подожди, пока не воспользуешься приложением и не увидишь, какое большое преимущество оно тебе даёт. Ничего страшного, если… если ты решишь… — Если я решу что? — Что я нравлюсь тебе меньше, — прошептал Виктор. Именно теперь Юри так отчётливо это осознал. Виктор ему нравился. Очень, очень нравился. Его чувство стиснуло грудь с такой силой, что он едва смог дышать. Обычно он прятал свои эмоции глубоко внутри, как растущую тайну, чтобы в конце концов добавить её ко всем остальным своим тайнам. Сейчас он не мог — не тогда, когда Виктор сказал ему такую нелепость. Он подрался бы с любым сказавшим о Викторе такую чушь, и тот факт, что это оказался сам Виктор, не имел никакого значения. — Ты нравишься мне больше, — пробормотал он. — Я… да? — Всё больше и больше, — всё тело Юри пылало, охваченное эмоциями, которые он не мог сдержать. — С каждым днём. То, что он разместил для Виктора на той карте сокровищ, было гениальным на самом жестоком уровне. Ему казалось, что Виктор снимал с него все слои, обнажая его уязвимое сердце. Это было самое доброе из всех вторжений, какие только могли быть, и Юри был так беззащитен перед ним. — Ты мне очень нравишься, — признался он. — О, — голос Виктора звучал почти ошеломлённо. — Юри. Это… хорошо, не так ли? — По шкале от одного до десяти, где десять — наивысшая оценка… — медленно продолжил Юри. — Это как… пудель. Виктор задохнулся. — Юри, это лучшее. — Да, — Юри закрыл глаза, непроизвольно сжал руки. — Это лучшее. Я думаю, что ты лучший. Это правда было лучшее, но он уже терял пуделей. Он потерял Викчана, и… Виктор был лучшим, и, как и пудель, носящий его имя, он вырвет сердце Юри, когда всё закончится. Не сейчас, умолял Юри. Не позволяй этому оборваться. Ему нравился Виктор, и, если он не сможет победить на All Japan, всё закончится в тот же миг.

***

Тот факт, что ему нравился Виктор, не должен был быть таким уж неожиданным. Он бы сказал, что Виктор ему нравится, в любой момент вплоть до сегодняшнего дня. Однако это было словно бы слишком бледное слово для того желания, которое Виктор в нём вызывал: желания встретиться с ним на льду, стоять с ним на пьедестале, представить себя как конкурента, как человека, достойного его внимания. Юри фантазировал о том, чтобы обладать им, как ему казалось, всеми возможными способами. Он желал Виктора с глубокой тоской в душе. Но, как выяснилось, границы его прошлых грёз вовсе не были всеми возможными способами обладания. Раньше он и представить себе не мог, что они могут стать такими друзьями. И за неделю до начала All Japan Юри со всей ясностью осознал один невозможный факт: до этих пор Виктор никогда не нравился ему по-настоящему. Ведь тогда это был совсем не он: не тот Виктор, которого он узнал, Виктор, который так легко смеялся и шутил во время их совместных пробежек. Не тот Виктор, который был так серьёзен, который записывал каждый прыжок и вычислял точные параметры для каждого прыжка в своих программах. Виктор был добрым, милым и щедрым, и он очень, очень нравился Юри. И эта симпатия переплавлялась в другие эмоции — его тоску, его печаль. Она проникала в страдание, которое Юри носил в своём сердце. Она вплеталась в тайное чувство, что его провальное выступление в финале Гран-при было наказанием за то, что он бросил Викчана. Его симпатия к Виктору причиняла боль, потому что в глубине души он боялся, что, возможно, его наказание ещё не закончилось. Они с Виктором бегали по утрам, и Виктор нравился ему всё больше и больше. Однажды, в шесть тридцать, ещё в полудрёме, он снова оказался в парке Макоманай, в нескольких метрах от катка. Вокруг него падал снег. Солнце ещё не взошло. Он разглядывал девственный нетронутый пейзаж, замерший в преддверии первых прохожих, и в полусонном состоянии чувствовал, что нашёл своё сердце. Но мысль о грядущих следах причиняла боль. Юри вспоминал, как в последний раз на Кюсю шёл снег. Он бежал по пляжу, а Викчан лаял и бежал рядом с ним. Он смеялся над крошечными отпечатками собачьих лап, остающихся на снегу. Теперь снег был голым, и его сердце щемило. Что ж, вот на что был похож и он сам — новая территория, неизведанная страна, ждущая, когда Виктор пройдёт по ней, оставит следы и исчезнет. — Юри? — тем временем Виктор ждал его в наушнике. Виктор — пока ещё — ждал его. Юри запихнул поднявшиеся, как из колодца, эмоции обратно вглубь, туда, где им было самое место. — Да, — вздохнул он. — Теперь я разворачиваюсь. Что ты опять собирался рассказать о Миле? Он бегал, и он тренировался, и он говорил о катании. Он приземлял свой сальхов снова и снова; браслет, что Виктор ему подарил, бесконечно гудел у него на запястье. Он прыгал ещё и ещё, пока это жужжание не начало ему сниться, пока он не узнал точную продолжительность каждого движения в воздухе с мрачной уверенностью. За два дня до All Japan Челестино похвалил Юри за его программы и дал ему ободрение и поддержку, которых Юри, по собственному мнению, не заслужил; если он и добился большего, то только благодаря Виктору, а не себе самому. — Просто сделай этот сальхов, — сказал Челестино. — Я сделаю. Обещаю, — это было глупое обещание, и позже Юри всё ещё продолжал думать о том, насколько оно было глупым. Юри нравился Виктор, и, если он не сможет победить на национальных, он его потеряет. В день разговора с Челестино он перевёз свои вещи для предстоящих прокатов в отель, расположенный гораздо ближе к катку. JSF оплатила номер, и это радовало: каждый день пробегать пять километров до катка было бы мучением даже при самых благоприятных обстоятельствах. На следующее утро, когда короткая программа показалась на горизонте, он отправился на очередную пробежку с Виктором. У Виктора завтра была его собственная короткая программа на чемпионате России — с их разницей во времени для него это было завтра, но для Юри уже сегодня. Юри, конечно, планировал смотреть его катание, как он всегда это делал. Но в этот раз всё было по-другому. Ему нравился Виктор, и ему самому предстояло кататься уже на следующий день. Его эмоции нарастали, накапливались тяжёлым комком. Всё, что ему нужно было сделать, — проглотить его, надёжно запереть внутри до окончания All Japan. — Возвращаешься? — спросил у него Виктор. — Удачи, у тебя всё получится! Не терпится поболеть за тебя. Комок горя грозил прорваться наружу. Юри подавил его. — Ещё нет, — ответил он. — У меня есть ещё одно дело. Мне нужно кое-что купить. — Да? И что же? Хочешь, я снова стану твоим списком покупок? Юри остановился прямо перед святилищем, которое и было его целью, и перевёл дыхание. — Гм… — он понятия не имел, как много Виктор знал о Японии. Тот пару раз участвовал в NHK, но соревнования — определённо не лучший способ узнать о стране. — Это… трудно перевести. Мне нужна картина с лошадью. — Картина с лошадью? — По-японски это называется «эма», — пояснил Юри. — Картина с лошадью — это просто то, как это переводится. Это трудно объяснить. Я покажу тебе, — он перебирал деревянные дощечки в маленькой будке и наконец выбрал одну с овцой на лицевой стороне. Поблизости никого не было; он опустил в будку требуемые 500 иен и нашёл ручку. Открыв её, он на мгновение поморщился от резкого запаха перманентных чернил, но запах быстро рассеялся, когда стержень завис над оборотной стороной. — Это такая штука в святилищах, — всё-таки попробовал объяснить он. — А? — Да. Спереди есть картинка. На обратной стороне ты пишешь своё желание. Они называются лошадьми, потому что лошади были транспортным средством богов? Юри говорил как идиот. Он вспомнил все те случаи в Детройте, когда пытался объяснить что-то японское западному человеку. В лучшем случае это было неловко. Чао-Чао пытался выглядеть благожелательным и культурно чутким, когда Юри попросил его помочь найти синтоистское святилище перед Skate America. Ключевое слово — «пытался». — Знаешь ли ты, — начал Виктор, — что запрос в Google «картина c лошадью» не выдал мне ничего полезного… о, подожди, это просто было не на первой странице. Должно быть, сейчас он читал, потому что затих. Юри смотрел на пустую деревянную табличку перед собой. Он должен был попросить удачи на All Japan, чтобы загладить тот позор, который навлёк на свою семью — нет, на всю страну — в финале Гран-при. Но его рука уже двигалась, поддаваясь эгоистичному, постыдному желанию его сердца. Он сделал снимок своей эмы, когда повесил её, — но ограничился лишь лицевой стороной: он не хотел, чтобы Виктор переводил слова на обороте с помощью своей навороченной штуки OCR. Он отправил фотографию Виктору. — Вот. Вот и всё. Для меня это традиция. Я делаю это перед каждым соревнованием. — Что ты загадал? Юри перевернул свою эму. Его почерк всегда был легко читаемым, а слова резко выделялись на древесном фоне. «Пожалуйста, подарите мне время Виктора, хотя бы ненадолго». — О, — туманно ответил он. — То, чего я хочу, но не заслуживаю. А теперь прекрати со мной разговаривать. Тебе нужно выиграть чемпионат.