Неизведанная страна

Юри вернулся к себе в номер почти к полуночи. Слава богу, что разница во времени предполагала, что там, где сейчас находился Виктор, ещё не было так поздно; между тем в его голове уже тикали часы, прошедшие с тех пор, как он отправил ему своё последнее сообщение. Батарея давно села, и Юри подключил телефон к сети, ожидая, когда тот решит проснуться, а сам наполнил гостиничное ведёрко льдом из автомата в холле. Виктор, вероятно, был в ярости. Юри включил телефон, как только вернулся обратно к себе; экран издевательски встретил его изображением разряженной батареи. — Давай, ну же… Наконец появился логотип Apple, и Юри стал нетерпеливо постукивать пальцами в ожидании увидеть главный экран, а затем сразу вошёл в приложение FaceTime. Виктор ответил почти мгновенно. — Юри. Я был… — вначале Юри его услышал. Мгновение спустя отобразилось и видео, и он увидел Виктора в его собственном гостиничном номере. — Привет, — Юри улыбнулся. Виктор выглядел… обеспокоенным. Его взгляд устремился к Юри. Он прикусил губу. — Привет, Юри, — его голос звучал тихо. — Я… я очень сожалею о том, что произошло. Я не хотел отправлять то первое сообщение. — Всё в порядке. — И… до этого, — Виктор немного сдвинулся. — Я… отреагировал плохо? Я должен был быть гораздо более участливым, но ты сказал, что твоя собака умерла, и я подумал о Маккачин, а ей шестнадцать, и что-то во мне… оно просто отключилось, потому что она — всё, что у меня есть. Я не мог думать, я не мог думать о том, как… Я просто запаниковал и наговорил всякого. — Всё в порядке. — Но я, наверное, всё равно всё испортил бы. Я же говорил тебе, что у меня очень плохо получается справляться с эмоциями людей у меня на глазах. — Всё правда в порядке, — заверил Юри. — Я… э-э… на самом деле плохо отношусь к тому, когда люди меня утешают? Однажды, в Детройте, мой товарищ по катку получил травму и попал в больницу. Я был в приёмном отделении и очень волновался, а одна девушка попыталась обнять меня, чтобы поддержать. — О? — Я отпихнул её, прежде чем успел осознать это. — Почему? Юри пожал плечами. — Я не знаю. Наверное, я просто ненавижу, когда люди думают, что я слабый. Что я в чём-то нуждаюсь, — он закрыл глаза. — Так что… наверное, это хорошо, что ты плохо утешаешь людей, потому что я плохо утешаюсь, — он сглотнул. — Кроме того, я должен извиниться перед тобой. Я был очень груб с тобой прошлым вечером. Прости меня. Я всё время чем-то недоволен, но обычно я не так ужасен. Это просто была… пара тяжёлых недель. — Не похоже, что я сделал их легче. Юри раскрыл глаза от удивления. — Что? Нет. Ты — лучшее, что случилось в эти несколько последних недель. С большим отрывом. Я знаю, что сейчас я… не так уж хорош, но я был бы ещё бо́льшим недоразумением без… Без всего этого. Без этих утренних пробежек. Без Виктора, который смеялся вместе с ним, просматривал его тренировки и давал ему почувствовать, что в его перевёрнутой жизни есть хоть какой-то центр нормальности. Он сглотнул, потому что Виктор смотрел на него этими голубыми, голубыми глазами. — Ты не должен, ты не должен беспокоиться… об этом. Я хочу, чтобы ты знал. У тебя тоже много шансов со мной. В этом было слишком много правды, но он не мог оторваться от глаз Виктора. Не сейчас. Виктор отвёл взгляд первым. — Почему же ты так долго не звонил? Я сделал что-то не так? Юри продемонстрировал правую руку с компрессионной повязкой. — Я не думал, что церемония займёт столько времени. Когда я увидел твои сообщения, у меня оставалось два процента заряда. А потом один из чиновников JSF заметил, что я всё время придерживаю запястье, поэтому они заставили меня пойти к врачу, и мне пришлось сделать дурацкий рентген, просто чтобы они знали, что оно не сломано. — О нет. Это… — Просто растяжение, но я должен держаться подальше от льда в течение двух дней. — Ох, ненавижу это. — Я сделаю вид, что ослышался, и всё равно откатаю показательную. Ничего страшного, если я просто не буду делать четверные, верно? — Конечно, — кивнул Виктор. — Я всегда так и делаю. Значит, ты не избегаешь меня, потому что моё первое сообщение… Виктор поднял взгляд, и почему-то от того, что снова приходилось смотреть ему в глаза, стало труднее произносить слова, которые пришли на ум. Но Виктор был одинок, и, даже если он не хотел говорить это Юри, он сказал это, и он не отрицал, что хотел этого. Юри дал ему ещё не так много. Он собрал всё своё мужество и заставил свой рот сформировать эти слова. — Потому что ты сказал, что хочешь меня трахнуть? Они и раньше говорили о сексе. Это не было таким уж сюрпризом. Юри вроде как знал — не желая признаться себе в этом, — что Виктор хотел заняться с ним сексом. Это было не совсем логично — особенно потому, что, по логике вещей, это должно было означать, что он хоть немного привлекал Виктора. У Виктора мог быть кто угодно. Почему он выбрал Юри? Но сейчас можно было отчётливо видеть, как взгляд Виктора то и дело задерживался на нём; его взгляд был единственной лаской, которую он мог дать, пока они оставались так далеко друг от друга. Он смотрел на Юри так, будто Юри был кем-то, на кого стоило смотреть. Юри классифицировал все выражения Виктора — охватив каждое его интервью, каждую программу. И выражение, которое он видел на лице Виктора сейчас, было ему знакомо, но он не мог вспомнить, когда его видел. Желание самого Юри, вожделение, которое копилось в течение многих лет, было ещё одной нитью эмоций, наматывающейся поверх всех остальных чувств, которые у него были. — Виктор, — продолжил он, — ты уже сказал мне, что хочешь затащить меня в постель. Если бы это могло меня оттолкнуть, то не думаешь ли, что это уже случилось бы? — Что ж. Вероятно, — Виктор покраснел, и он был так чертовски красив, когда краснел, что всякий раз Юри хотелось протянуть руку и коснуться его. — Я имею в виду, что, наверное, очевидно, что если я всё ещё здесь, то это потому, что… я вроде как очень хочу того же? Дыхание Виктора сбилось. — Ты хочешь? На самом деле в этот момент Юри двигала не уверенность, которой всегда не хватало; сейчас он и сам едва понимал, что это было: возможно, спокойствие, которое неизменно приходит после бури, или просто упрямство, потому что ему казалось, что его не должно было здесь быть, что он не должен был победить, но каким-то образом он всё-таки это сделал. — Я говорю за себя и за всё остальное человечество. Виктор, ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо встречал. — А? — Да. Я… — Юри склонился вперёд, к самому экрану телефона, а затем скорчился от пронзившей его боли. — Чёрт. — Что? — Извини. Я вроде как ударился плечом во время последнего прыжка, и сейчас там будет синяк. Ты не против, если я приложу к нему лёд, пока мы разговариваем? — Нет. Конечно, нет. Подготовка потребовала некоторого времени. Юри достал полиэтиленовые пакеты, которые хранил в передней части своего чемодана, а затем левой рукой неуклюже запихнул внутрь одного колотый лёд. Он быстро прополоскал полотенце для рук, прежде чем обернуть его вокруг пакета со льдом. Наконец снял рубашку и осмотрел себя в гостиничном зеркале. На спине образовался не очень заметный красный след, усеянный крошечными, ещё более красными ссадинами в тех местах, где блёстки костюма впились в его кожу. Виктор присвистнул из телефона, который Юри прислонил к лампе: — Это было неслабо. Юри зашипел, прикладывая лёд к плечу. Холод вызвал болезненное онемение, и он выдохнул. Виктор тоже. Юри удивлённо посмотрел в сторону телефона. Виктор прикусил губу. Он заметил направленный на него взгляд Юри, моргнул, затем быстро отвёл глаза. — Прости! Прости, я… я должен был спросить, прежде чем смотреть. Виктор хотел посмотреть на Юри. Мир точно перевернулся с ног на голову. — Ты должен извиниться, — пошутил Юри. — Разве я сказал, что ты можешь отвести взгляд? Щёки Виктора окрасились розовым. — О. Гм. В таком случае, — он подался вперёд, опустил подбородок на руки. — Хочешь, я поставлю для тебя таймер? — Конечно. — Десять минут? Юри кивнул. Одна рука расположилась на пакете со льдом, другая была в компрессионной повязке. Если Виктор хотел посмотреть на это, он мог не стесняться. Такова о-о-очень сексуальная жизнь фигуриста. Юри поменял руки так, чтобы неповреждённая была свободна, и медленно орудовал электрическим чайником отеля, чтобы нагреть воду. — Хотел бы я быть с тобой, — прошептал Виктор. — Это полный бред, что мы соревнуемся в одно и то же время, но не в одном и том же месте. Я мог бы подержать твой лёд. — Мой лёд. Если бы ты был здесь, то вот что ты держал бы — мой лёд? Виктор ухмыльнулся. — Брось, Никифоров, — фыркнул Юри. — Я получил то твоё сообщение. Думаешь, всё ещё можешь притворяться невинным? — О нет. Мой секрет раскрыт. Было приятно иметь возможность дразнить друг друга после вчерашнего всплеска эмоций. Электрический чайник зашипел, и Юри одной рукой разорвал упаковку гранул, а затем добавил кипящую воду. Запах ощущался знакомым и лекарственным. — Что это? — Э-э… — перевести было невозможно. — Это дзидабокуиппо. Помогает при синяках. — Действительно помогает? Юри пожал плечами и глотнул, скривившись от горечи. — Один человек — это не совсем клиническое испытание, но да, помогает. Моя мама делала его для меня дома, когда я получал ушибы на льду. По крайней мере, это напоминает мне о ней, — его сердце на секунду сжалось. — Я могу прислать тебе немного, если захочешь попробовать. Кстати говоря, это не… Юри застыл от внезапного осознания. — Аргх. Я собирался сказать, что у тебя скоро день рождения. Но твой день рождения был вчера, а ты ничего не сказал? Виктор просто пожал плечами. — Ничего особенного. Я каждый год провожу его на национальных. — Не может быть, — Юри поморщился. — Не могу поверить… я так замотался… я забыл о твоём дне рождения, Виктор. — Это действительно не так уж важно. Мы не так давно вместе. И я не говорил тебе об этом и не ждал подарка. Юри нахмурился. — Ты должен ждать. — Что я должен ждать? Маленький звенящий звук вклинился в разговор. Виктор засуетился со своим телефоном. — О. Таймер только что сработал. — Хорошо. У меня плечо замёрзло, — Юри поднялся и выбросил лёд в раковину. — Знаешь, — осторожно начал Виктор, — если ты хочешь сделать мне подарок на день рождения, ты можешь просто не надевать рубашку. Юри снова развернулся к экрану. — Ха, просто шучу! Юри приподнял бровь. Виктор вздохнул. — Шучу. Не беспокойся обо мне. Тебе, наверное, пора спать? — Завтра воскресенье. Показательные только в два, и я притворяюсь, что не могу кататься, до этого времени, помнишь? Я могу не ложиться ещё немного. Виктор подарил ему восхищённую улыбку, и, о, Юри подумал, что, может быть, он никогда не заснёт. Юри демонстративно взял со стола свою рубашку, сложил её, а затем бросил через плечо на кровать позади себя. — Ты что-то сказал? На самом деле Виктор ничего не говорил. Он наклонился вперёд, как будто это могло сократить расстояние между ними; его взгляд был устремлён на Юри с обжигающей силой. Он открыл рот, покраснел, закрыл его и беспомощно улыбнулся. Возможно, то, как чувствовал себя Юри, было заразно. Сам Юри пребывал в странном пространстве смешанных эмоций, когда горе и гнев на время утихли. Может быть, это было потому, что прошло почти две недели с тех пор, как он очнулся в комнате Виктора, и он слишком хорошо помнил последствия своего последнего соревнования: как держал Виктора за руку, как ощущал это паническое возбуждение, когда Виктор наклонился к нему для поцелуя. Может быть, это было потому, что Юри нравился Виктор, потому что это всё ещё происходило, рубашка была отброшена, соски напряжены, и, может быть, это были просто последствия льда… А может быть, это было потому, что Виктор смотрел на него так, будто хотел прикоснуться, а Юри хотел только одного — позволить ему это. — Расскажи мне о себе немного больше, — прервал Виктор эту горячую паузу их разговора. — Что ты изучаешь в университете? — Физиологию. — О, это круто! — Круто, — Юри закатил глаза. — Ещё бы. Я надеялся узнать что-то, что пригодится в катании, но… не очень. Теперь я просто знаю названия мышц, когда тяну их. — Да? А что это за мышца? Та, которой ты касаешься. Палец Юри замер на его плече, в том месте, где он бессознательно прослеживал холодную кожу формирующегося синяка. — Ага, — его разум был пуст. — По-английски? Хм. Санкакукин, санкакукин, я всегда путаюсь с переводом на английский, потому что по-японски это сан, что означает три, но это не трицепс… О, точно. Вот она. Дельтовидная мышца. Виктор указал пальцем куда-то в экран телефона. — А что насчёт этой? — Я понятия не имею, на что ты показываешь. — Вон та — справа, — пальцы Юри пришли в движение. — Нет, дальше. Выше. Он одинок, думал Юри, а я здесь, и он протянул ко мне руку, а я уже достаточно его отталкивал. И кроме того… — Может быть, — медленно проговорил Юри, — если бы ты действительно хотел показать мне, ты мог бы снять собственную рубашку. …кроме того, напомнил он себе, Виктор Никифоров без рубашки весьма актуален для моих интересов. Глаза Виктора встретились с его глазами. Слабый розовый румянец коснулся щёк Виктора, распространяясь вниз по его шее. Юри так сильно хотел его. Виктор неторопливо стянул с себя рубашку. Боже, как он был прекрасен. Румянец расплылся и по его груди, слабо окрасив её. У него было больше волос, чем у Юри: немного по всей груди; линия проходила по центру его идеального пресса. Юри хотел провести по этой линии языком, попробовать его кожу, почувствовать, как тот дрожит под ним. — Итак, доктор, — заговорил Виктор, провёл пальцами по ключицам, а затем стал кружить ниже. Его соски были тёмно-розовыми, и, когда его указательный палец коснулся одного из них, нельзя было оторвать от этого глаз. — Как называется эта мышца? Юри должен был сказать что-то сексуальное. Что-то, что затронет его собственное возбуждение, что даст Виктору понять, каким чертовски горячим Юри его находит. Что-то вроде… — Я не готовлюсь стать доктором, — агх. Нет. Что-то не такое. — Нет? — И это хорошо, — с сожалением продолжил Юри, — потому что, если бы это был медицинский осмотр, то, что я хочу с тобой сделать, было бы ужасным нарушением врачебной этики. Ему захотелось ударить себя по лбу, как только эти слова вылетели из его рта. Если и было что-то менее сексуальное, чем профессиональная этика, то Юри не знал, что это было. Но глаза Виктора просто сияли. — Я бы не хотел, чтобы ты нарушил врачебную этику, — Виктору удалось заставить слово «нарушил» звучать чувственно. Его ресницы опустились вниз, как серая вуаль, но глаза остались неподвижными, голубыми и электризующими, сосредоточенными на Юри. Юри хотел, чтобы Виктор нарушил всё: его защиту, его личную жизнь, его тело. Особенно его тело. — Правильно, — Юри сглотнул, чувствуя, как краснеет. — Это… было бы неплохо, — он вздрогнул. — Плохо, я имею в виду. Это было бы плохо, а не хорошо. Не слушай меня. Он был так плох в этом. Просто ужасен. Пальцы Виктора всё ещё оставались чуть ниже ключицы, поглаживая сосок. Его кожа раскраснелась и потемнела, а глаза не отрывались от глаз Юри. — Дайкёкин, — выпалил Юри. — Хм? — Вот что такое эта мышца по-японски, — пояснил он. — Пожалуйста, не спрашивай меня об английском названии. Я сейчас не могу… ни о чём думать. Мне всегда казалось, что твои особенно красивы. Улыбка Виктора стала шире. — Никто никогда не говорил мне такого. Лицо Юри вспыхнуло. — Что, никто никогда не пытался соблазнить тебя, перечисляя названия мышц на японском? Я в шоке. — Ты пытаешься соблазнить меня? Юри едва не ударил себя по лицу, но при этом поднёс перебинтованную руку очень близко к нему. Пощёчина, вероятно, не являлась эффективной терапией. Вместо этого он прикрыл этой ладонью глаза. — Не очень хорошо получается, очевидно. — М-м-м… — протянул Виктор. — Не могу согласиться. Знаешь, если бы я просто изменил угол наклона этой камеры, думаю, ты бы получил представление о том, насколько хорошо у тебя получается. Юри поперхнулся. — А? — Юри, мне так тяжело. Виктор сказал это так легко, и в этот момент Юри почувствовал, что и ему тоже. Он так многого хотел, но он не знал, как выразить это желание словами, которые прозвучали бы правильно. — О, — так что он снова издал какой-то звук. — Не могу поверить, что мы не увидимся ещё три месяца, — признался Виктор. Юри смотрел на него сквозь пальцы. — Ох, — выдохнул он в третий раз подряд, потому что неделями говорил себе, что всё кончено, что у него не может быть Виктора, что его не отправят на чемпионат мира… Но он всё-таки туда поедет. JSF объявила об этом сегодня вечером. Он всё-таки встретится с Виктором, и они определённо будут трахаться, если только он каким-то образом не испортит всё за оставшееся время, что, кстати, вполне вероятно, и, чёрт возьми, он не был уверен, должен ли был смеяться или плакать, потому что не знал, как вообще этот момент, когда он смотрел, как Виктор Никифоров гладил свой сосок пальцем, туда-сюда, с горячим возбуждением во взгляде, оказался реальным в его жизни. — Нам надо потренироваться, — вдруг вырвалось у него. — Потренироваться в чём? Юри заставил себя отвести руки от лица. Он был весь красный, но, учитывая, как ужасно он обычно всё делал, казалось маловероятным, что он может сделать что-то ещё хуже. — Э-э… — он сглотнул. — Ты, должно быть, заметил, что я… иногда… немного неловок? — Что? Ты? Юри продолжал, боясь остановиться. — А до чемпионата мира не такой уж большой срок, и у нас будет всего пара дней вместе. Я подумал… Мы должны попрактиковаться в сексе до этого, чтобы убрать все неловкости с дороги. О нет. Вслух это прозвучало ещё хуже, чем в его голове. Юри каким-то образом удалось сделать самое ужасное в мире предложение самому сексуальному в мире мужчине. — Это… — Виктор замолчал, приложив палец к губам. Глупо. Бессмысленно. Ещё более неловко, чем сам Юри. Невероятно несексуально. Язык Виктора высунулся и коснулся его пальцев. — Это такая хорошая идея, — выдохнул он. — Я тоже неловкий! Мы должны попрактиковаться. Мы должны много практиковаться. Это, наверное, была самая добрая ложь, которую когда-либо говорили Юри, и он ощутил прилив горько-сладкой привязанности. Виктор был хорошим. Он был таким хорошим, он притворялся неловким, только чтобы Юри почувствовал себя лучше. Юри так хотел его, а Виктор снова смотрел на него так, словно Юри был каким-то неизведанным континентом на его горизонте, а он был в море уже много лет. У Юри никогда раньше не было секса по телефону. Или секса по видео. Чёрт, у него никогда не было секса ни с кем, кого он так сильно жаждал. Когда дело касалось Виктора, его желание растягивалось на годы. И сейчас с ним был Виктор Никифоров. Виктор. Никифоров. В горле пересохло. Пульс колотился. Он глубоко вдохнул. Он не знал, что делать, что говорить, но это было неважно. Ожидание не скрасит его неловкость хотя бы немного. Он всё равно пойдёт дальше. — Это… Я имею в виду, это… сейчас? Сейчас можно? Рука Виктора исчезла, соскользнула куда-то вниз, и Юри представил, как тот поглаживает себя через брюки. Юри потратил часы — просто позорное количество часов, на самом деле, — пытаясь экстраполировать тени и выпуклости на фотографиях. Мысль о том, что больше не придётся гадать, заставила его напрячься. — Сейчас было бы замечательно, — прошептал Виктор. Оказалось, что целая жизнь сексуальных фантазий — нисколько не подготовка к реальности. Фантазии пропускали все неловкие переходные моменты: просьбы, медленное движение вперёд и навстречу. Сейчас. Юри должен был что-то сделать сейчас. Но что? Его мозг не справлялся с задачей, пока кровь не прилила к члену. Штаны. Всё, это была его единственная идея. Возможно, ему стоит снять штаны? Он вырос в онсэне. Он мог это сделать. Он наклонил телефон, стоящий на столе, так, чтобы попасть в кадр целиком. Затем он подцепил пальцами левой руки резинку своих спортивных штанов. — О, — откровенно жаждущий звук изо рта Виктора выстрелил прямо в пах Юри. — О да. Юри осторожно потянул другую сторону пояса вниз ещё на пару сантиметров. Его бёдра всегда были его главной проблемой при подборе одежды: сколько бы он ни сидел на диете, они никогда не худели, и, если он только начнёт думать об этом сейчас, он закончит тем, что не сможет дышать от стеснения. — Юри. Ещё несколько сантиметров вниз по левой стороне. — Юри, ты убиваешь меня этим стриптизом. Юри повернулся и посмотрел в камеру. — Я не пытаюсь тебя дразнить! У меня только одна рука! Ты знаешь, как трудно снимать штаны одной рукой? — он поднял своё повреждённое запястье в знак напоминания, и Виктор растворился в пузырьках смеха, такого яркого и восхищённого, что Юри не смог не рассмеяться вместе с ним. — Я забыл! Юри, ты такой сексуальный, как я мог понять, что это было неспециально? — Твоя вина в том, что тебя здесь нет. Если бы ты был здесь, ты мог бы снять с меня штаны. Виктор со свистом втянул воздух. — На коленях, — негромко сказал он. — Таким образом, когда я сниму их, я окажусь в том положении, чтобы… То, что Виктор гипотетически мог бы сделать, оборвалось, когда Юри наконец удалось управиться со штанами и нижним бельём вместе, освобождая свои упрямые, дурацки толстые бёдра. Виктор затих, прикусив губу, и всё тело Юри вспыхнуло в ответ. — Ты такой красивый, — вздохнул Виктор. Юри повернулся так, чтобы его бедро было обращено к телефону, стараясь не паниковать. — Тебе, должно быть, нравятся большие, фиолетовые синяки. Это от вчерашнего сальхова. — Впечатляет, но это не та большая вещь, которой я восхищаюсь. Пальцы Юри заскользили по члену вверх. Он был твёрдым, и даже это лёгкое касание ощущалось на нём хорошо, так хорошо. — Ты имеешь в виду это? Это всё экран телефона, не сказал он. Здесь нет никакой перспективы, не сказал он. Ракурсы камеры странные, а может, это специальный объектив… Он вообще ничего не сказал, потому что Виктор прикусил губу и отодвинул свой телефон. Он находился дальше от камеры, а значит, Юри мог видеть его больше. Его всего — его мягкие спортивные штаны, спутавшиеся возле колен, его подстриженные волосы в паху — чуть более тёмного серебристого оттенка, чем остальные. Толстый твёрдый ствол. — Я так хочу тебя, — выдохнул Юри. «Это не продлится долго». «Мне всё равно». — Я тоже, — ответил Виктор. — Я имею в виду, я хочу тебя. Не «я хочу себя». Это было бы странно. Совсем не странно. Если бы Юри был Виктором, он бы хотел себя. Он хотел бы провести руками по падающей волне серебристых волос, пробежать прикосновением по груди вниз. Он хотел бы подробно исследовать собственные бёдра. Сейчас было так приятно наблюдать за Виктором, знать, что Виктор наблюдает за ним так же внимательно. Юри взял себя в руки, и это просто прибавилось ко всем остальным его желаниям, закручиваясь между ними, связываясь с ними вместе в пучок эмоций. — Да. Вот так, — сказал он, когда Виктор опустил руку на свой член и неуверенно погладил его. — Сделай это вот так. Боже. Как бы я хотел прикасаться к тебе. — Да. Рука Виктора подрагивала на его члене. Юри сдался, поглаживая и себя. Виктор потянулся к нему, и он захотел потянуться в ответ. Несмотря ни на что. Всегда. Было так приятно чувствовать, как собственная ладонь скользила по члену, накапливая ощущения. Это должно было выглядеть медленным и не совсем правильным: он использовал левую руку, и движения были не такими плавными и отработанными, как он привык, — но взгляд Виктора, устремлённый к нему, нёс в себе тепло, в котором он так отчаянно нуждался, и это компенсировало все недостатки. — Блядь, — выдохнул Виктор. — Юри, о, блядь, — он кончил в свободную руку рывками, и его глаза закатились. Юри знал это, потому что не отводил взгляда, не во время собственного оргазма. Он не знал, как долго тот продлится, и хотел дорожить каждой секундой, каждым ударом сердца, пока это ещё было возможно. Он сильно кончил, его чувства переполнили его, а Виктор посмотрел ему в глаза. На мгновение ему показалось, что он парит. Всё его тело покалывало, и он не переставал чувствовать. Он чувствовал одновременно так много: радость в противовес боли в правой руке, удовольствие в противовес пульсации в бедре. Эта скрытая печаль до сих пор не ушла, но переплелась с чем-то манящим и тёплым. Виктор улыбался ему, и он ещё никогда не испытывал такого оргазма, который бы делал его таким открытым, таким уязвимым. Юри не знал, что сказать. Вместо этого он нашёл салфетки и ополоснулся в раковине. Когда он вернулся, Виктор уже взял телефон и пересел на кровать в номере своего отеля за много километров; он лежал на облаке белых простыней, улыбаясь, и был очень близко, так близко к экрану. Было бы грубо делать что-либо, кроме как только скопировать его. Юри свернулся на своей кровати, положив телефон рядом и изо всех сил пытаясь что-то сказать. «Это было так хорошо». «Я должен был сделать это лучше. Я собираюсь сделать это намного лучше». — Эй, — мягко позвал Виктор. Виктор был милым. Он был таким милым, что это причиняло боль. И он очень, очень нравился Юри. Виктор был одинок, и тем, кто у него есть, был Юри: Юри, который не открывался, Юри, который держал свои тайны внутри, срывался, а потом пытался извиниться, занимаясь сексом по телефону путём перечисления мышц. От осознания столь огромного дисбаланса между ними у Юри почти закружилась голова. Но Виктор протянул руку с тёплой улыбкой и тронул пальцами экран телефона. — Эй, ты. — Я? Улыбка Виктора практически сияла, проникая солнечным светом в тусклое флуоресцентное освещение гостиничного номера Юри. — Ты, — повторил Виктор. — Ты, ты, ты. Я так рад, что не завершил карьеру. Будет очень больно, когда Виктор узнает правду. Но Юри не мог жалеть ни о чём, что произошло, как бы это ни было больно. — Я так рад, что пошёл на банкет, — признался он в ответ. — Я почти… не пошёл. Сияние Виктора не потускнело, но словно смягчилось. Он снова провёл пальцем по своему экрану. Юри гадал, какую его часть Виктор трогал сквозь телефон — волосы, губы? На секунду палец Виктора стал сплошным красным пятном, загораживая обзор. — Эй, Юри, — его голос оставался таким же мягким. — Насчёт… всего этого. Ты в порядке? Юри знал, что Виктор спрашивал не о том, что только что случилось. Ещё два дня назад Юри, возможно, солгал бы. Ещё день назад он мог бы выбросить правду, как горсть шипов, надеясь поставить Виктора в тупик. Сегодня… Юри вздохнул. — Нет, — он закрыл глаза. — Нет, это был… просто очень, очень тяжёлый месяц, Виктор. Я не в порядке, — и просто позволить Виктору увидеть это, выплеснуть свои эмоции в открытой комнате в присутствии кого-то ещё было для него очень трудно. Но Виктор был одинок, и Юри хотел дать ему эту честность. Виктор ничего не сказал. Образовалась тёплая, неожиданная тишина. Юри выдохнул и открыл глаза. — Но впервые… Я думаю, что буду. В конце концов. — Это хорошо, — ответили ему шёпотом. — А что насчёт тебя? — спросил Юри. — Ты в порядке? Виктор отвёл взгляд. — Почему бы мне не быть в порядке? — То, что ты сказал сегодня, — но Юри не переставал на него смотреть. — О том, что у тебя нет никаких эмоций и ты думал об уходе. И я… я смотрел твои программы весь год, Виктор. — О? — Я… почти уверен, что у тебя есть эмоции. — А, — улыбка Виктора раскололась. — Ну… Нет. Я… не в порядке. Мгновение снова перетекло в тишину. Виктор протянул руку. Юри подумал, что он, возможно, снова коснулся своего телефона. — Но, как ни странно, я надеюсь… что буду. Они больше ничего не говорили. — Это странно, — Юри прикусил губу. — Я так уважал тебя. Я хотел подарить тебе своё катание, показать, чего ты заслуживаешь. Я потратил годы, преследуя тебя, пытаясь догнать тебя на льду. — Теперь ты поймал меня. Юри покачал головой. — Нет. Теперь я понимаю, что гнался за миражом, только похожим на тебя, и что… ты заслуживаешь большего, чем я когда-либо осознавал. Виктор покраснел и улыбнулся, и Юри не мог не улыбнуться в ответ. — Не поздно ли у тебя? — наконец спросил Виктор. Юри проверил время на телефоне. — М-м. Сейчас час ночи. — Тебе нужно поспать. Тебе нужно восстановиться, чтобы ты мог вернуться к отработке четверного флипа. — О, — Юри спрятал лицо. — Так стыдно. Не могу поверить, что сделал это на публике. — Не могу поверить, что не знал, что ты его тренировал. — Я не хотел, чтобы кто-то знал. Что, если бы люди знали, что я пытаюсь, но у меня никогда не выходило бы? — А что было бы, если бы они знали? — Стыдно, — повторил Юри. Он испустил дрожащий вздох, и, возможно, именно это разрушило чары, наложенные на этот момент приливом эндорфинов. Стыдно? Давайте поговорим о стыде. Юри вдруг осознал, что наговорил за последний час. «Эй, давай поговорим о мускулах по-японски». «Эй, давай займёмся сексом по телефону, потому что мне неловко». «Эй, что больше: мой синяк или мой член?» Осознание пришло к нему, в точности как конец его короткой программы. Он был ошеломлён, измотан, едва дышал, он вдруг различил блеск ослепительных огней, отражающихся от льда, и несмолкающий шум толпы. Он смог увидеть, как его ошибки одна за другой воспроизводились на экране его сознания. Каждая ошибка. Каждый перекрученный прыжок. Каждый раз, когда его пальцы целовали лёд. Виктор улыбался ему. — Что, если бы они знали и им бы нравилось знать, что это грядёт? Рациональность закралась маленькими кошачьими лапками сомнений. О. Боже. Юри только что занимался сексом по телефону с Виктором Никифоровым, человеком, к которому он стремился с того дня, когда впервые увидел его на льду. Нет. Даже этих слов было катастрофически недостаточно для того, чтобы описать то, что только что произошло. Юри нервничал, занимаясь сексом по телефону с четырёхкратным чемпионом мира, поэтому декламировал мышцы тела на японском, как полный ботаник. У Виктора, вероятно, был секс с… ох, Юри не знал, но, скорее всего, любой из его списка контактов оказался бы лучше, чем кто-то за тысячи километров, чья идея флирта заключалась в: «Я не знаю этого слова по-английски, но я всегда думал, что у тебя красивый дайденкин». Секс по телефону должен быть сексуальным. Юри вжался в свою кровать. — Я, гм, мне жаль. — Тебе жаль, — мягко повторил за ним Виктор, смеясь. — Что ты сделал флип? О, ты должен извиниться. Ты скрывал его от меня. Юри снял штаны. Боже, он просто снял штаны, ничего не спросив. Виктору Никифорову не нужно было смотреть на дурацкие бёдра Юри, когда у него были он сам и зеркало. Это было похоже на сильное опьянение, если бы можно было напиться от сочетания похоти, нервов, идиотизма и облегчения. — Нет, я имею в виду… о том… как прошёл этот последний маленький промежуток времени? — Юри зажмурился. — Я знаю, я понимаю. Я, гм, я… просто чуть-чуть… — Ты показался мне совсем не чуть-чуть, — промурлыкал Виктор. Юри нахмурился, снова смотря в телефон. Он не хотел говорить это вслух, но Виктор ждал с нетерпением. — Просто… я… вроде как дурак? — он не знал, почему говорил шёпотом. Это ведь уже не было секретом. — Да, — согласился Виктор с усмешкой. — Так и есть. Юри вымученно улыбнулся в ответ. Прекрасно. Виктор знал. Они признали очевидное. Юри не мог обижаться. В конце концов, он был таким всю жизнь. И он не будет постоянной опорой в жизни Виктора. Он здесь, потому что он единственный, кто есть у Виктора. Всё в порядке. Прекрасно. Конец. — Я позвоню тебе завтра по дороге в аэропорт, хорошо? — предложил Виктор. — И я должен вернуться в Санкт-Петербург до того, как ты уснёшь. Сладких снов, Юри. Юри всё ещё не умел говорить подобные вещи. Он смутился. — Э-э, спасибо? Это звучало болезненно. Настолько болезненно, что какая-то его часть ждала, что Виктор набросится на него прямо здесь и сейчас и потребует, чтобы Юри признал, что у них нет и не будет никакого способа избавиться от неловкости. Что между ними нет и не будет ничего, кроме неловкости; если бы они когда-нибудь её и убрали, то просто ничего не осталось бы. Виктор просто улыбнулся. — Тогда до завтра. Юри нажал кнопку завершения вызова. Выпустил ещё один дрожащий вздох. Он знал, что не всегда смотрел на себя рационально, но это было плохо. Он действительно всё испортил. Виктор, наверное, всё это время надеялся на появление Пьяного Юри. Пьяный Юри знал, как произносить сладкие слова. Пьяный Юри мог очаровать и змею. Трезвый Юри, который был здесь и сейчас… Трезвый Юри выходил из себя и перечислял мышцы. Юри свернулся в клубок и потёр глаза. Он знал, что был разочарован. Часть его верила, что если он свернётся достаточно плотно, то каким-то необъяснимым образом нарушит пространственно-временной континуум, что позволит ему вернуться в прошлое и сделать всё заново. Только на этот раз — сексуально. Время никогда не обращало своё течение вспять за весь его долгий опыт непрекращающегося смущения, но не было причин, по которым это бы не могло случиться сейчас. Но он всё же пытался оставаться рациональным в этом вопросе. Путешествие во времени — не та вещь, на которую стоило надеяться. Сексуальность Юри — также не та рациональная вещь, на которую стоило надеяться. Он мылся как можно тщательнее: временно снял повязку и шипел, когда горячая вода, попадая на кожу, напоминала ему о каждом ударе, который он заработал вместе с золотой медалью. Он пытался отделить свои эмоции от реальности. Прекрасно. Последняя часть была довольно-таки фантастической, с точки зрения Юри. Он знал, что его выступление всё равно было объективно отвратительным. Он знал, потому что… Подождите. Откуда он вновь это знал? Юри остановился в ванной, нахмурившись в поисках доказательств, которые, как он знал, должны были найтись. Он наблюдал за Виктором всё это время. И — вот в чём дело: в том, что не имело смысла, но, несомненно, являлось правдой. Виктор не поморщился. Ни на секунду. Ни разу. Пхичит всегда говорил, что Юри бывает немного забывчивым, и, хотя Юри верил, что Пхичит преувеличивает, он также знал, что иногда так и случается. Во второй раз за один день подсказки сложились. Карта сокровищ. Виктор говорил, что у Юри с ним больше одного шанса. Виктор говорил Юри, что он красивый. Виктор писал Юри, что хочет его трахнуть. Если Виктор на самом деле не имел в виду ничего из этого, он, должно быть, был самым гнусным лжецом на планете. Юри готов был быть строгим к себе, но к Виктору? Никогда. Никогда. Он не мог представить себе такого Виктора. Ещё было и то, как Виктор наблюдал за ним, этот знакомый взгляд его глаз. Юри уверен был, что уже видел его раньше, но просто не знал, где. Если бы только он мог узнать… И тут он вспомнил. Он видел такой взгляд сегодня утром. Он выпрыгнул из ванны и высох ровно настолько, что вода всё ещё капала на экран, отпечаток пальца не совпал идеально — и телефон продолжал жаловаться, пока Юри не ввёл пароль вручную, как животное. Он открыл видеозапись произвольной программы Виктора. Поставил её на паузу в тот момент, когда камера поймала поворот его головы, выражение его лица. Иди сюда, говорил Виктор. Иди ко мне. Юри иногда бывал невнимательным, но прекрасно понимал, что означал этот взгляд, когда думал, что он направлен не на него. Виктор смотрел на него так всю ночь. Сердце колотилось в груди с огромной скоростью. Существовал только один вывод, настолько очевидный, что, как только он пришёл в голову, Юри понял, что это должно быть правдой, насколько бы невероятной она ни казалась. Юри нравился Виктору. Он очень, очень нравился Виктору. Может быть, всё исчезнет, когда Виктор узнает о нём правду, но сегодня он был в самом худшем своём состоянии: неловкий и тревожный, раздражительный и глупый, а Виктор всё ещё смотрел на него так. Как. Как. Юри уверен был, что не сделал ничего, чтобы заслужить это, а незаслуженные преимущества могли растаять в любой момент. Он не мог позволить себе поверить, что это было не просто временное заблуждение. Он смотрел на Виктора в его розово-золотом костюме на экране и улыбался так сильно, что было почти больно. Он нравился Виктору. Экран погас. Ощущение новизны и неуверенности, этот нарастающий всплеск надежды на взаимную привязанность напоминал Юри скольжение по неровному льду. Виктору нравился Юри, а Юри нравился Виктор, и он не знал, как всё это возможно и что с этим делать. Он не заслужил этого. Он не был готов к этому. И всё же… Юри наклонился вперёд и едва ощутимо коснулся губами чёрного экрана. И хотя Виктора здесь не было и никто не мог увидеть эту нелепость, он покраснел.