Y is for yoga

Квартира Гето не отличалась особой роскошью. Сатору и сам живёт в такой же: перекрашенные сотый раз белые стены, простая мебель, кое-где трещинки на потолке. Сугуру снял обувь, кинул на кафельный пол прихожей мокрый зонт и обратил на Сатору слегка потерянный взгляд. Было видно, что гости к нему приходят редко. — Подождите минуту. Сугуру дал ему полотенце, продолжая бегать из одной комнаты в другую и хлюпать по полу мокрыми ногами. Сатору наблюдал, как хозяин квартиры забирает их обувь, ставит под батарею, предварительно набив бумагой. Вода стекает по волосам Годжо, оставляя на лбу и щеках влажные дорожки. На губах Сугуру появляется слегка виноватая улыбка, когда он, внезапно остановившись, глядит на Сатору, продолжавшего стоять в коридоре с полотенцем на голове. Сатору первым оказался в ванной и разделся, скинув на пол влажную одежду. Годжо вздрогнул от холода, обволакивающего всё тело. По спине побежали мурашки, и Сатору поспешил натянуть выданную Сугуру одежду. Она пахла свежестью, но, казалось, порошок не мог перебить запах её хозяина. Годжо оглянулся, рассматривая помещение: на полках лежали свежие махровые полотенца, на полу — пачки с порошками и кондиционеры для белья, а рядом с раковиной Сатору заметил несколько небольших свечей. Даже незажженные, они обволакивали комнату приятным древесным ароматом. Годжо с облегчением отметил, что одежда Сугуру оказалась ему как раз. Разве что баскетбольные шорты свободно висели на бёдрах, но и эту проблему удалось решить, потуже завязав шнурок. Сатору, шлёпая ногами по старенькому ламинату, показался в проёме кухни. Сугуру стоял к нему спиной, но развернулся, отложив нож, когда заметил его присутствие. — Вы уже закончили? — Сугуру улыбнулся, вернувшись к прежнему занятию. Он тоже успел переодеться и кое-как просушить волосы. — Я решил, что нужен чай. Срочно, — Годжо подошёл поближе, увидев из-за спины Гето чайник. В нём уже лежали кусочки имбиря и апельсина. — Присаживайтесь, — произнёс Сугуру, заливая в чайник кипяток. Сатору проследовал к столу и занял место у окна за небольшим деревянным столом. Он поставил на него локти и положил подбородок в чашечку ладоней, наблюдая за Сугуру. — Спасибо вам, — произнёс вдруг Сатору. Гето взглянул на него лишь на секунду и отвернулся. — Ничего особенного, — Сугуру закончил с приготовлениями, поставил на стол заварочный чайник. Годжо наблюдал, как Сугуру достаёт свою чашку из шкафа и распаковывает совершенно новую для него. Сатору улыбнулся: в шкафу было ещё несколько кружек — обычных, белых, с рисунками и с надписями, вроде тех, что дарят друг другу коллеги на работе или родственники на незначительные праздники. Всё в доме Сугуру говорило о его одиночестве: единственная щётка в ванной, небольшая кровать, маленький стол на кухне. Сатору и сам такой: он уже лет шесть ни с кем не встречался, из близких в его жизни осталась только Сёко, знавшая его с незапамятных времён. Для Сатору в этом нет ничего печального: мы рождаемся и умираем в одиночестве и всё такое. И всё же, одиночество Сугуру и Сатору было разным. Годжо думал над этим всё то время, что находился в квартире Гето. Сатору опомнился, когда перед ним поставили новую стеклянную чашку. Она блестела так, как обычно блестит всё новое, только что покинувшее заводскую упаковку. — И часто вы приглашаете клиентов к себе домой? — вдруг повеселел Сатору. Сугуру развернулся, оперевшись на столешницу. Его взгляд снова выражал что-то, чего Сатору не мог понять до конца. — Нет, — помедлив, ответил Гето. — Только тех, кто не носит в дождь зонтики, — Сатору в который раз за сегодняшний вечер сдержал глупую улыбку. Сугуру сел напротив. Скорее всего, столик, как и всё в этом доме, покупался с расчётом на одного, поэтому, усевшись друг напротив друга, оба развернулись, дабы не задевать друг друга коленями. — Вы давно работаете тренером? — спросил Сатору. Его взгляд следил за пальцами Гето, игравшими с кончиками распущенных волос. Эта картина необъяснимо завораживала. — Может, год? — ответ прозвучал так, словно Сугуру и сам не знал. — Время пролетело быстро, — Гето перестал терзать кончики волос и забрал их в высокий хвост. Сатору не мог прекратить рассматривать небрежные пряди, выбивавшиеся из причёски Сугуру. Гето заметил на себе его взгляд и улыбнулся. — Любимая работа? — наконец поинтересовался Годжо. — Наверное, — Сугуру помолчал несколько долгих секунд. — Случаются тяжёлые дни, но хороших теперь куда больше. Годжо промолчал. Ему было всё равно, где работать. Волновали только деньги, которых хватало, чтобы жить, а не существовать. Гето не поинтересовался в ответ и, пожалуй, Сатору был ему благодарен за это. — А если серьёзно, — начал Сатору, склонившись над столом. — Почему я сейчас сижу у вас на кухне, пью ваш чай? Вам не страшно? Сатору действительно этого не понимал. Сугуру не похож на человека, готового позвать к себе кого угодно. И всё же проводил, намок, позвал. — Мне не страшно, — просто ответил Гето, разливая чай по чашкам. Сатору надеялся, что это не конец фразы. — А почему вы пошли? По моему скромному мнению, я не похож на маньяка, но всё же. Сатору улыбнулся и склонил голову. Его удивляло, радовало и одновременно злило то, как Гето играл с ним. Вопрос на вопрос, ответ за ответ — эта игра затягивала. Однако с каждым произнесённым словом хотелось говорить всё больше, хотелось забыть все возможные правила и начать с честности. — Мне кажется, наши ответы окажутся чем-то похожи, — произнёс Гето, поставив чайник на стол, и устремил на Сатору вдруг ставший задумчивым взгляд. На мгновение установилась тишина. Сугуру смотрел прямо, без стеснения. Его руки спокойно лежали на столе, а грудь вздымалась мерно. Гето приблизился, и Сатору почувствовал, что что-то в этой ситуации ему знакомо. Человек, сидящий напротив, спокойствие в его глазах, приподнятые уголки губ. Всё это было когда-то. Казалось, подсказки были совсем рядом, но ускользали, безжалостно оставляли его в непонимании. — Вы хотите остаться? — вопрос Сугуру повис в воздухе. «Где? Или с кем?» — По-моему, пора отбросить формальности. — Ты хочешь остаться? «Чёрт, чёрт, чёрт». — Хочу. — Тогда не нужно торопиться. — Не буду. Они промолчали несколько долгих мгновений, а после слова потекли сами собой. Они говорили обо всём: о работе, о семье, о фильмах. Пили чай, пока старая круглая лампа над столом обдавала их теплым жёлтым светом. Сатору то и дело засматривался на Сугуру, его умиротворённое лицо, мягкую улыбку, пальцы, изучавшие впадинки на поверхности деревянного столика. Сугуру говорил медленно, расслабленно, словно всё время планеты этим вечером принадлежало ему. Он будто ощущал на языке вкус слов, которых раньше никому не говорил, историй, которых никому не рассказывал. — Когда я стал заниматься йогой, — говорил Сугуру, отпивая из чашки давно остывший чай, — мне всё казалось глупым. Сатору опёр щеку об ладонь и внимательно его слушал. Слова Сугуру вызывали в нём неподдельный интерес. Словно книга, которую читаешь до первых лучей: глаза начинает щипать от света и усталости, но выдуманный мир продолжает затягивать. Строчка за строчкой, страница за страницей. Только тут нет ничего выдуманного: напротив него сидит почти незнакомый человек, который рассказывает ему о своей жизни. Прямо сейчас происходит что-то, что повлияет на их с Сугуру жизни. Сатору чувствует это, когда слушает рассказ Гето. — Я не мог дышать, как надо, не мог расслабиться, — Сугуру улыбнулся. — Казалось, что я трачу силы впустую. — И что изменилось? — вклинился Сатору. — Мне просто понадобилось время, чтобы понять, какую роль это играет в моей жизни. Я стал ощущать себя, перестало казаться, что моё тело — мешок костей, — Сугуру нахмурился, будто понял, что слова эти прозвучали чересчур печально. — Главное — что будет, а не то, что было. — Пожалуй. Через пару часов, когда разговоры становились всё глупее, расслабленнее и задушевнее, на кухне показался некто до этого незнакомый Сатору. Сугуру не обратил внимание на его присутствие, в отличие от Годжо, подпрыгнувшего от неожиданности. — Блять… — Сатору схватился за сердце. — У тебя есть кошка? — Это Шишка, — засмеялся Сугуру. — Она любит уединение, поэтому всегда дрыхнет в спальне. Кошка тихонько подошла к Сугуру, взобралась на колени и растянулась на них, наслаждаясь мерными поглаживаниями хозяина. Шишка была чёрной, с короткой мягкой шерстью, длинными лапами и большими ушами. Как позже расскажет Гето, Шишке почти десять лет, у неё нет одного глаза и совести, кстати, тоже: — У меня иногда ощущение, что я живу у неё, а не она у меня. Через четверть часа кошка поднялась с коленей Сугуру, спустилась на пол и приблизилась к Сатору. — Она меня не убьёт? — поинтересовался Сатору, заметив её презрительный взгляд. — Увидим, — хмыкнул Сугуру. Шишка прыгнула к нему на колени и уставилась прямо в глаза. — Может, нужно притвориться мёртвым? — спросил Сатору, не сводя с Шишки взгляда. — Не думаю, что это поможет. Если она приняла решение — это конец. Шишка ещё несколько секунд пристально смотрела на Годжо, после чего принялась нюхать его пальцы, а потом совсем подобрела, легла и замурчала. Сатору заулыбался, прикоснувшись к её гладкой шерсти. Он наблюдал, как Шишка, только что готовая убить его взглядом, сопела и согревала его своим теплом. Сатору поднял глаза и заметил на себе пристальный взгляд Гето. Он опёрся щекой на ладонь и наблюдал, как Сатору тихонько гладит его Шишку. — Она теперь не проснётся, пока не захочет есть. Придётся посидеть до утра.

***

Дождь прекратился лишь к рассвету. Шишка побежала есть, когда горизонт окрасился в красный, возвещая о приближавшемся утре. Разговоры постепенно сошли на нет, оставив место усталым взглядам и тихому дыханию. Они смотрели на рассвет, зная, что вчера для них заканчивается лишь сейчас, когда Сатору устало вздыхает и запрокидывает голову назад, собираясь покинуть квартиру Сугуру. Когда они наконец прощаются, и Сатору бредёт в одежде Сугуру по мокрым пустынным улицам, солнце уже выглядывает из-за горизонта. На часах пять утра, через три часа начнётся рабочий день. И всё же Сатору улыбается. Наступает в лужи. Щурится от ярких утренних лучей. Перед выходом он продиктовал Сугуру свой номер, который тот записал на ладони синей шариковой ручкой. В кармане завибрировал телефон. «С добрым утром». И утро сегодня действительно доброе.