Неискренне твой

Я редко покидаю свою комнату раньше полуночи. Перспектива наткнуться на кого-то в узких коридорах поместья меня не радует, но сегодняшний вечер многим отличается от нормы. Меня посетило желание развеяться, и я запихиваю свою неприязнь к внезапным встречам подальше в горло и проглатываю. Сжимая в руке перо, – моё оружие, мою надежду – я начинаю путь по извилистым лабиринтам Минотавра. Пока я шагаю по устланным коврами проходам, я продвигаюсь вперёд в своё собственное сознание, откуда пытаюсь подчерпнуть хоть каплю вдохновения. Стучу по шестерёнкам, чтобы ржавый механизм продолжил действовать. Чем дальше я от своей комнаты, тем легче дышится. Кошмар обитает во всех темных уголках, мимо которых я прохожу, но чаще всего я вижу его в кресле напротив письменного стола. Он сверлит меня взглядом, пока я судорожно царапаю еле разборчивые фразы на бумаге, он питается моим напряжением. Но я знаю, что ворон не любит людей ещё сильнее, чем я, потому снаружи душной комнаты мне спокойнее. В скитаниях я прихожу к просторной зале, где к несчастью натыкаюсь на две фигуры: девушка с длинными волосами и размазанной по лицу тушью, а рядом – дрожащий в панике парень с копной непослушных кудрей, скрывающих лицо. Кажется, я знаю их имена, но вспоминать будет бессмысленной тратой времени. Я скрываюсь за углом и наблюдаю, чувствуя себя жалким негодяем. — Эмиль, слушай меня. Слушай мой голос, я рядом с тобой. – девушка берёт руки парня в свои и заглядывает ему в лицо. – Делай глубокий вдох. Он поступает так, как она говорит, набирая полные лёгкие воздуха. — Выдыхай, Эмиль. Он снова слушается, крепче сжимая её ладони. Девушка улыбается в попытке успокоить возлюбленного. В моей голове что-то щёлкает, я ощущаю, как по телу разливается удовлетворение от резко возникшей идеи. — Ты молодец, милый. Давай ещё раз попробуем? Вот они – живые, полные любви и жажды идти вперёд ради друг друга. А вот я – впитавший каждое их движение и слово, воодушевлённый, исчезаю в полутьме коридора. Я не заметил, когда перешёл на бег, но теперь я прихожу в себя после столкновения. Кто-то напротив меня грубо ругается и шипит оскорбления. — ..И какого хрена.. Требуется секунда, чтобы поправить монокль, и ещё одна, чтобы понять, кому принадлежит голос. Слишком хорошо он мне знаком. — Кэмпбелл. – зачем-то озвучиваю я своё умозаключение, хотя и так вижу высокий широкоплечий силуэт перед собой. Он уже успел подняться и теперь смотрит на то, как я неуклюже встаю и отряхиваю костюм. — Тебе бы научиться под ноги смотреть, когда по коридорам носишься. – а потом чуть тише добавляет, – Как сумасшедший. Я шумно выдыхаю, задетая гордость кричит внутри, чтобы я колко ответил на замечание. Но я слишком вдохновлён, мне некогда разглагольствовать с дикарями. Только собираюсь обойти его, как он упирает руки в бока и занимает весь проход. Чувствую, как копится раздражение и появляется желание ударить Кэмпбелла прямо в грудь, оттолкнуть так, чтобы он улетел за пределы моего поля зрения. — В чём проблема? – чуть ли не рычу, но очень стараюсь звучать спокойно и безразлично. — Ни в чём. Он глядит выжидающе, и я не знаю, чего он ждёт: когда я ударю его кулаком по лицу или всё-таки пройду мимо? Я выбираю второй вариант, сжимаю руки в кулаки и проскальзываю сбоку, чудом не задев его локтя, ускоряю шаг. Думаю, Кэмпбелл хочет кинуть мне что-то вслед, но не успевает придумать достаточно резкую фразу. Я заворачиваю в другой коридор и бегу. И только заперев дверь, упав в объятия темноты моей комнаты, я понимаю, что потерял любимое перо. Вещь, за которую я держался как за спасательный круг, вдруг пропала, и я боюсь допустить мысль о том, что перо сейчас в руках у Кэмпбелла. Я даже не знаю почему, но мне было бы не так страшно потерять его в процессе наблюдения за парочкой в зале или в одном из безлюдных коридоров. Тот факт, что моё орудие искусства может пересечься с кем-то таким грязным и скользким, как этот шахтёр, пугает меня больше всего. Я стекаю по стене и впиваюсь пальцами в колени, пытаясь унять сходящее с ума сердце. Кажется, я вот-вот разорвусь на кусочки, спасает лишь отсутствие Кошмара рядом. У меня есть запасные перья, они хранятся в ящике письменного стола, но ни одно из них не лежит в руке так, как моё любимое – именно оно сотворило лучшие из романов, когда-либо написанных мной, именно это чёртово перо было для меня поддержкой все долгие годы. Если я не найду его, я потеряю способность писать, почему-то я твёрдо уверен в этом. Остатка сил мне хватает на то, чтобы за шкирку поднять себя с пола и открыть дверь, чуть не ударив Кэмпбелла по лицу. Какого чёрта?! Не успеваю задать очевидный вопрос, как сильная рука старателя хватает край двери и дёргает на себя. От неожиданности я отпускаю ручку, мысленно готовлюсь к драке, но он не нападает. Догадка о том, что Кэмпбелл пришёл мстить за неприятное происшествие в коридоре, отпадает, но появляются новые вопросы. "Что он тут забыл?", например. — Не думал, что ты настолько невнимательный. Совсем слепой, да? Я опускаю взгляд на протянутую ладонь и вижу на ней моё перо. Целое и невредимое. Не могу сдержать облегчённого вздоха, а зря, потому что Кэмпбелл ловко это подмечает. — Чего, перепугался за свою безделушку? В следующий раз выброшу в окно, так что зрение проверь и по коридорам больше не бегай. Он хмыкает и разворачивается, чтобы уйти. Я и не думаю его благодарить – он сделал то, что следовало. Но, может быть, этот поступок был не совсем ожидаемым. Я снова запираю дверь и спешу протереть перо платком, после чего усаживаюсь за стол и готовлюсь писать. Использую пример "живой" любви, который вышло запечатлеть. Добавлю героям крепкого доверия и полного взаимопонимания. Это ведь то, чего ворон ожидает от меня? Новую рукопись, более полную и проработанную по моему скромному мнению, Кошмар рассматривает и оценивает несколько дольше. Мои внутренности стягиваются в тугой жгут, пока я терпеливо жду вынесения приговора. Я хочу надеяться, что в этот раз разбор полётов пройдёт быстрее и проще, но ворон никогда не позволял мне такой глупости. Впрочем, он не меняется. — Ты меня не понял, Орфей. Желание провалиться под землю возвращается, теперь оно вдвое сильнее. Я ненавижу Кошмара каждой клеточкой своего тела и думаю, что он относится ко мне не лучше. Он презирает меня, считает глупым и никчёмным, и я всегда неправ в его глазах. — Объясни же. Ворон наклоняется, буравит взглядом, и я невольно перестаю дышать, пока он не начинает говорить. Его голос – скрежет металла. — Что ты почувствовал, когда нагло следил за влюблёнными? Я думаю. Заставляю себя вспомнить. — Лёгкую зависть. Но я видел их любовь и отразил это на бумаге. Кошмар качает головой, откидываясь назад в кресло. Я поджимаю губы, как ребёнок, который в серьёзном разговоре с отцом сказал что-то не так. — Ты не можешь перенести на бумагу то, чего не чувствовал. Ты лишь пытаешься описать это чужими словами, но догадаться легко, что ты никогда не имел с этим ничего общего. Он удивительно прав, потому что знает меня лучше, чем я сам. И это задевает до глубины души. — Я могу сказать, что ты на верном пути, но тебе пора перестать искать лёгких выходов. Кажется, я понял, о чём он говорит. Мне это совершенно не понравилось. — Разве я могу взять и вписать себя в роман? Тогда он будет необъективен, и читатель не увидит целой картины с разных сторон. — Смысл любовного романа не в этом. Заставь читателя чувствовать, в первую очередь испытай это на себе. Я молчу, и ворон готовится испариться во тьме у окна. — Старая птица всегда права, Орфей. Прекрати отрицать очевидное. Закрываю глаза и грубый голос эхом проносится в голове – проделки Кошмара или что-то, с чем мне предстоит столкнуться против моей воли?