Неискренне твой

Я достаточно быстро пришёл в норму. Раны на спине ещё не зажили, но я покинул лазарет и вернулся в комнату. Кошмар ни разу не приходил – видимо, ждёт, когда я сам к нему обращусь. Я пробовал начать роман заново, но все попытки кончались разорванной в отчаянии бумагой и разлитыми чернилами. Теперь я вижу: это не то, что нужно ворону, что нужно мне и моему роману. Что касается странного происшествия в палате: я до сих пор не уверен, что Кэмпбелл действительно навещал меня. Я много думаю о нём и сейчас, но не могу сопоставить реальность с видением. Точнее, я думаю обо всей этой ситуации. Именно так. Считаю, что это может быть лишь игрой света и моего воображения. Тем не менее, мне хотелось бы выяснить точно, чтобы не возникло лишних недопониманий. Последнее, на что стоит тратить драгоценное время сейчас – недопонимания с Нортоном Кэмпбеллом. Не имея никаких чётких инструкций к действию, я хочу составить план. Теперь, когда я осознаю, что у меня совсем нет единомышленников в этой тюрьме, мне ещё сложнее продумать дальнейший шаг, но сделать это необходимо. Я должен выбрать "жертву". Так я это назову – я ищу жертву своей любви. Достаточно романтично, правда? Представляю, как Кошмар презрительно фыркает на подобную фразу, и меня возвращает в реальность. Мой новый роман будет писаться дольше, чем я ожидал. Сидя за столом, я принимаюсь составлять список всех, кого хотя бы знаю: – Мелли Плиний, женщина, скрывающая своё лицо; мы вместе прошли несколько матчей, но никогда не разговаривали. Ведёт себя крайне подозрительно, асоциальна (за что я её не осуждаю). Вердикт: не подходит на роль лирической героини. – Ада (прочерк), девушка, не отходящая от "Пациента" ни на шаг; очевидно, не подходит. – Эмиль, "Пациент", крайне эмоциональный возлюбленный Ады; для чего я записываю их? Не подходит. – Эмили Дайер, медсестра; мудрая и заботливая женщина, помогающая раненым после игр, присматривала за мной в лазарете. Не интересует меня, не подходит. – Лука Бальза, изобретатель в прошлом; также встретился мне в паре матчей, во время которых был крайне разговорчив, я лишь слушал нескончаемый поток мыслей, не понимая ни слова (слишком много технических терминов); Можно подумать. Я задерживаюсь, прежде чем написать следующую строку. Неясная тревога нарастает в груди и расползается по всему телу, поражая мозг, словно паразит. Что это? На отвращение, что было бы более логично, совсем не похоже. Это волнение с каждой секундой только усиливается, я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. В ноздри ударяет запах чернил, но всего на мгновение мне вспоминается то, что я почувствовал в лазарете – я хотел, чтобы он, этот запах, остался. – Нортон Кэмпбелл. Я замираю, без понятия, что писать дальше. Тянусь, чтобы зачеркнуть имя, попробовать откреститься от всех странных мыслей и догадок, посетивших мою голову за последние несколько дней, но не могу переступить через себя. Что это? Что это? – Нортон Кэмпбелл; необходимо узнать, что он делал в палате. Втыкаю перо в бумагу, чернила жирной точкой расплываются и съедают ближайшие буквы, кружащие в беспорядочном танце. Я тут же выбегаю из комнаты и направляюсь вперёд по коридору, даже не задумываясь о том, куда иду. Ноги сами несут меня к дверям белоснежной комнаты, в которой всегда стоит стерильный запах лекарств, гробовая тишина, прерываемая только лёгким трепетом шторок и вздохами уставшей медсестры. Эмили испуганно отпрыгивает назад, когда я рывком открываю дверь лазарета, и ударяется об шкафчик с несчётным количеством всяких баночек и колб. Когда, наконец, замечает меня, приходит в себя и хмурит брови. — Орфей! Вас не учили стучаться?.. – Дайер опирается на стол и переводит дыхание. – Фух, перепугали Вы меня до чёртиков.. У меня нет никакого желания вести светские беседы, но я боюсь, что она ничего не расскажет, если я не приведу собеседницу в хорошее расположение духа. Я прикрываю дверь и сажусь на свободную койку напротив Эмили. — Прощу прощения за внезапность, миледи, мне действительно стоило сначала постучаться. – заставляю себя звучать как можно более любезно и не выдать своего нетерпения скорее докопаться до истины. — Что уж Вам, ничего страшного. Зачем пришли? Хотите, чтобы я проверила раны и поменяла повязку? Дайер встаёт и принимается доставать из ящика всё необходимое, не дожидаясь моего ответа. Не придумав ничего убедительнее, я следую её плану и расстёгиваю рубашку. — Я удивлена, что Вы так скоро поправились. Оголяю спину перед медсестрой и морщусь, когда она снимает присохшие к заживающей ране бинты. — ..Эмиль тяжелее перенёс игру. Я настаивала на том, чтобы он остался в палате, ему стоило поставить капельницу. У мисс Мезмер было другое мнение на этот счёт, увы. Руки Эмили бережно проводят по царапинам мокрым платком, я внимательно вслушиваюсь в каждое слово, ожидая каких-то полезных сведений. — Пока они не покинули лазарет, я всё время присматривала за ними двумя. Никак не успевала уделить Вам должного внимания, прошу прощения. Я задумчиво склоняю голову набок, анализируя слова собеседницы. Я точно помню, как кто-то перевязывал меня и делал компрессы, в моих воспоминаниях фигурировали кадры, в которых Эмили мечется из стороны в сторону по палате. Казалось, что это она заботилась обо мне. Может, я что-то неправильно понимаю? — Благо, рядом был Нортон. Не хотела напрягать кого-то ещё, но пришлось попросить его о помощи. У него отлично получились перевязки, хоть я и переживала, что он сделает что-нибудь не так. Спину обжигает болью, и я шиплю, но не от неприятных ощущений, а от неожиданного открытия. О таких подробностях я и подумать не мог. Значит, это была вовсе не иллюзия. Более того, он приходил не с намерением придушить меня подушкой или отравить воду, которую я пью, а чтобы.. Чтобы что? — Ой, не дёргайтесь, Орфей! Я почти закончила, потерпите, пожалуйста. Эмили меняет повязку, а я перевариваю услышанное и пытаюсь составить вопрос так, чтобы не смутить свой источник информации. — Скажите, Эмили.. Кэмпбелл что-нибудь говорил Вам о том, зачем посещал меня? Он ничего не передавал? – я говорю негромко, отстранённо, чтобы она решила, будто я спрашиваю просто так, не вкладывая никакого особого смысла в вопрос. Моя уловка действует. — Вы поверите, если я скажу, что он ничего не говорил? Зная Кэмпбелла, которому порой нужно сказать любой бред, лишь бы оставить за собой последнее слово, я отрицательно мотаю головой. Натягиваю рубашку на новую повязку. Эмили поджимает губы. — Он сказал, что Вы – идиот. Это уже больше похоже на Нортона. — И всё? Тут Дайер начинает вести себя странно: зажимается в нерешительности, взгляд отводит; видимо, думает, стоит ли выдавать Кэмпбелла дальше. Оценивает возможные последствия. — Я спрашиваю из интереса. У меня нет ни малейшей мотивации обсуждать это непосредственно с ним. Не беспокойтесь, Вас я точно не выдам. Я не вру, потому как доверие медсестры мне подрывать нет никакого резона. Пока она добровольно помогает, я не хочу лишать себя подобного рода поддержки. Эмили перебирает край фартука пальцами, ещё немного размышляет и всё-таки говорит: — Он шептал что-то, пока заботился о Вас. Ненамеренно подслушала, правда, я просто проходила мимо, пока меняла компресс Эмиля, честное слово! Я бы никогда не- — Что он говорил, Эмили? – перебиваю её, не сдержавшись. — Он выглядел.. Очень печально, когда это сказал. Что-то вроде "Почему я вообще так беспокоюсь о тебе, придурок?" Она замолкает, ожидая моей реакции. Я никак не отвечаю, только пялюсь в стену позади неё, и Эмили, распереживавшись, принимается хлопотно складывать бинты и бутыльки в шкафчик. — Спасибо, что помогли с перевязкой. Я закидываю пиджак на плечо и выхожу из палаты, не оборачиваясь. Дайер что-то говорит на прощание, но я уже не в силах разобрать. Сердце проваливается куда-то вниз, и я оставляю его в коридоре, не собираясь поднимать. — Орфей. Голос Кошмара доносится откуда-то сзади, но я игнорирую. С ним мне сейчас хочется говорить меньше всего. Ускоряю шаг, желая побыстрее закрыться в своей комнате и хорошенько подумать о сложившейся ситуации, разложить каждый отдельный факт по полочкам. — Орфей! Кричит ворон громче, настойчивее. Мне всё равно, пусть клюёт меня, сколько угодно. За спиной слышу стук когтей по полу, он приближается, хватает меня за плечо, разворачивает к себе. — Ты что, глухой? Слепой, глухой, еще и без мозгов! Нортон складывает руки на груди и недовольно смотрит на меня сверху вниз. — И совести у тебя нет. Я исчерпал лимит добрых поступков на ближайшие лет десять, всё из-за твоей тупости. Может, хоть поблагодаришь? Ещё немного, и меня стошнит. Смысл его слов всё никак не дойдёт, просто в голове не укладывается, как он способен на подобные поступки. — Да что ты ко мне пристал?! – кричу, отталкивая его от себя, хотя он и без того стоит на расстоянии. Разворачиваюсь и сбегаю с места преступления, пока не выяснилась очередная сомнительная информация, без которой мне жилось бы куда проще. В комнате уже ждёт Кошмар, расположившись в кресле. Не имея никаких радостных (для нас обоих) новостей, я падаю в кровать и отворачиваюсь к стене. Он прожигает взглядом мой несчастный затылок, я сую голову под подушку. Как жаль, что Кошмара я услышу в любом случае. Его голос проникает сразу в мозг, извивается червём и пожирает изнутри. — А ты не оставляешь попыток скрыться от действительности, Орфей. Я хриплю что-то невнятное, но он понимает: — Отвали. — Почему бы тебе не использовать ситуацию в свою пользу? Ты теряешь такую отличную возможность.. Я молчу. — От меня тебе никуда не деться, так что прислушайся к тому, что я говорю. Не упусти шанс, глупый и трусливый мальчик Орфей. Сжимаю челюсти с такой силой, что в ушах звенит от боли. Если подумать, это действительно хорошая идея. Но размышлять об этом я совсем не хочу. По крайней мере, не сейчас.