Into Darker Water

— О-о, — ответила Ши Цинсюань. — Какое красивое имя.   Ян Лицю означало «красивое осеннее солнце». Горько-сладкое имя для женщины, которая погибла слишком молодой.   — Я всегда так считал, — ответил Хэ Сюань.   — Ты, э-э. Ты хочешь рассказать мне о ней?   — Ты хочешь выслушать?   Ши Цинсюань знала, что должна без колебаний ответить «да». Но какая-то ее часть невольно подумала: «Нет, конечно, я не хочу слышать о женщине, которую ты любишь. Разве ты не слышал, как я только что сказала, что влюблена в тебя?» Может, он хотел наказать ее таким образом? Убедиться, что она полностью понимает, почему ее чувства для него оскорбительны? Но она скорее предпочла бы, чтобы Хэ Сюань наказал ее тысячей болезненных истин, чем решил, что она не стоит усилий, и отверг ее.   — Хочу, — сказала она. — Она важна для тебя, а значит, и для меня тоже. И это самое меньшее, что я могу сделать после того, как она умерла, чтобы я могла жить.   — Не то чтобы у нее был выбор.   — В-верно.   Повисла неловкая тишина. Ши Цинсюань чувствовала, что должна помочь Хэ Сюаню начать, но она была слишком напряжена. В последний раз, когда Хэ Сюань решил поделиться с ней своим прошлым, все началось с театральной инсценировки его смерти, а дальше становилось все хуже и хуже. Сейчас она была способна только тихо выслушать Хэ Сюаня, о чем бы он ни захотел рассказать.   — Ты знаешь, что моя семья была бедной, — начал, наконец, Хэ Сюань.   Ши Цинсюань кивнула.   — И семья Лицю тоже. Мы жили в трущобах, и наши родители часто работали вместе. Брались за любые заработки, какие могли найти. Мы с Лицю были одного возраста, а дети из более обеспеченных семей на нас даже не смотрели. Так что у нее не оставалось выбора, кроме как стать мне подругой.   Какой очаровательно мрачный взгляд на вещи.   — Вряд ли она воспринимала это так.   — Ты думаешь, что можешь говорить за нее? — спросил Хэ Сюань, подняв бровь.   — Нет! — Ши Цинсюань поздно вспомнила, что решила слушать молча. — Нет, конечно нет. Но, э-э… Я знаю, это не то же самое, но у моего двоюродного брата тоже не было выбора, кроме как жить со мной и братом, когда его родители забрали нас к себе. И он нас терпеть не мог. Так что я рада, что вы с Ян Лицю смогли подружиться.   — Для нее было бы лучше, если бы она меня ненавидела.   На это у Ши Цинсюань не было ответа.   — Но я полагаю, ты права, наша дружба не была неизбежной, — продолжил Хэ Сюань. — Я едва ли был самым симпатичным ребенком. Интересной была, скорее, моя сестра. Мы с Лицю от природы были тихими, но мэй… но А-Цзы всегда много болтала и рассказывала о своих планах, как она разбогатеет и обеспечит нас большими домами со слугами. То она хотела стать заклинателем, и мы должны были тренироваться с ней. То она собиралась стать певицей, и нам нужно было послушать последнюю из сочиненных ею песен. Всегда находились какие-то идеи.   — Похоже, твоя сестра была довольно веселой, — улыбнулась Ши Цинсюань.   — Я тогда так не думал. Я вечно говорил ей, что она ужасно раздражает и лучше всего ей упасть замертво.   Ши Цинсюань подавила неловкий смех и подняла глаза на Хэ Сюаня, чтобы посмотреть, не обиделся ли он. Он холодно посмотрел на нее в ответ, а потом сказал:   — Сядь. На тебя больно смотреть.   — А? — Ши Цинсюань осознала, что опирается на одну ногу, потому что вторая начала болеть от долгого стояния. Она этого даже не заметила. — О, спасибо.   Она присела на край кровати и со стоном вытянула ноги, чтобы расслабить ноющие мышцы. Пока что этот разговор был не таким ужасным, как она опасалась. В словах Хэ Сюаня чувствовалась тяжесть горя, и сердце Ши Цинсюань сжималось от вины и сочувствия. Но было также и облегчением поговорить о тех, кого Хэ Сюань любил, чтобы не воспринимать их больше как безликие и безымянные жертвы. Это было больно, но боль походила на расслабление мышцы, стянутой от долгого неподвижного сидения.   — Значит, сам ты не интересовался самосовершенствованием? — спросила она.   — Нет. Я от природы был высоким и сильным, но книги интересовали меня больше, чем мечи. Я был своего рода пацифист, — он прохладно улыбнулся.   Что ж, это была дополнительная вишня трагичной иронии на и без того перегруженном торте всей этой трагедии.   — А Ян Лицю? Интересовалась ли заклинательством она?   — Я думаю, что она могла бы попробовать самосовершенствование, если бы у нее был доступ к настоящему учителю. Но у нас были только книги, так или иначе попавшие в наш городок, и мы едва ли могли себе позволить покупать их. Были какие-то тексты, заявленные как руководства по заклинательству, но они годились только чтобы подстегнуть полет фантазии А-Цзы. Или чтобы поддержать огонь в холодную ночь.   Он бросил косой взгляд на просторную комнату, в которой они находились. Вероятно, мысленно сравнивал ее со скудной обстановкой дома, где он вырос. Ши Цинсюань вспомнила о стоявшем в углу сундуке с книгами и о множестве других книг, которые она здесь видела. Она имела представление о том, что значит окружить себя роскошью после многих лет лишений.   — К счастью, у моих родителей уже были копии большинства классических текстов, — продолжил он. — Они были собраны в надежде, что кто-нибудь из детей или внуков однажды воспользуется ими, чтобы пробиться в жизни. Так что мы с Лицю учились по ним, чему могли.   — Значит, она была такой же образованной, как ты?   — Не совсем как я. Я беспокоился лишь о том, чтобы сдать императорский экзамен, а она даже не имела права подать на него заявку. Поэтому она читала больше для того, чтобы найти аргументы для спора и доказать мне, что я не прав.   — Ха, она мне нравится.   Как только Ши Цинсюань сказала это, сразу поняла, что это правда. По крайней мере, та девушка могла сделать Хэ Сюаня счастливее. Если бы Ян Лицю была жива сейчас, если бы она была женой Хэ Сюаня… наверное, было бы труднее хорошо к ней относиться. Но глупо было таить обиду к давно умершей женщине, сумевшей занять место в сердце Хэ Сюаня. Ведь сейчас с ним была именно Ши Цинсюань, пусть они были и не в таких отношениях, как ей хотелось бы.   — А в чем, собственно, ты был неправ? — спросила она.   — Во многом, — губы Хэ Сюаня приподнялись в намеке на улыбку. — Но особенно часто мы спорили о том, что касается послушания власти.   — Она придерживалась таких взглядов? — это было неожиданно. Учитывая горький цинизм Хэ Сюаня по поводу насквозь коррумпированного общества, это должно было стать причиной некоторого конфликта. Но Хэ Сюань помотал головой.   — Таких взглядов придерживался я, — его голос приобрел незнакомый тон, серьезный и самодовольный. — Если у наших правителей есть небесный мандат, то кто такие мы, простые смертные, чтобы сомневаться в богах? С другой стороны, каждый человек мог бы преуспеть в жизни, если бы просто усердно работал и доказывал вышестоящим свою ценность.   Ши Цинсюань поморщилась. И таковы были убеждения молодого Хэ Шэня?   — Ах, я, кажется, и сама верила во что-то подобное, пока не встретилась с богами лично… Выходит, ты тогда был совсем другим? То есть, я знаю это, но мне трудно представить.   — Просто представь себе парня, слишком ослепленного собственным умом, чтобы понять, что он наивный дурак. И слишком ослепленного мечтами об успехе, чтобы признать, что его мечты построены на пустой и прогнившей системе, — в голосе Хэ Сюаня прозвучало презрение к самому себе. — Не знаю, как она меня выносила.   — Я думаю, парню повезло, что он был… — Ши Цинсюань проглотила слово «симпатичным». Да ладно, сейчас не время для флирта. — …э-э. Трудолюбивым. И добрым.   — С чего ты взяла, что я был добрым? Когда-то я был оптимистичным и уравновешенным, пока несчастья, которые я испытал из-за твоего брата, не сделали меня циничным и жестоким. Но я никогда не был милым. Даже ребенком я был напыщенным и нелюдимым.   — О-о, — что ж, это Ши Цинсюань могла себе представить. — Готова поспорить, ты был очарователен! — сердце Ши Цинсюаня сочувствовало этому оптимистичному, уравновешенному молодому человеку, который умер так давно.   Губы Хэ Сюаня сжались, как будто он едва удержался от отрицания, что слово «очаровательный» хоть когда-то могло относиться к нему. Это было невероятно мило.   — Ян Лицю была доброй, — сказал он. — Она была спокойной и тихой, но любила людей и верила в присущую им доброту, — в его глазах появилась мягкость, какую раньше Ши Цинсюань видела только по отношению к себе самой.   — Похоже, она была очень славной, — сказала Ши Цинсюань, и она на самом деле так думала. Хоть и больно было видеть, как Хэ Сюань говорит с такой теплотой о ком-то другом, но также было приятно убедиться, что он вообще способен на такие чувства. Смерть и жажда возмездия забрали так много из его сердца. И даже если сейчас в этом сердце царила Ян Лицю, а для Ши Цинсюань почти не оставалось места, по крайней мере, оно было в хороших руках.   — Она была лучшим человеком из всех, кого я встречал. Доброжелательной, щедрой, трудолюбивой. И очень талантливой, намного умнее меня. Если бы она была мужчиной, ей была бы гарантирована должность государственного чиновника. Но, поскольку она была женщиной, в лучшем случае она могла выйти замуж за одного из них.   — Это не очень романтичный подход, — рассмеялся Ши Цинсюань.   — С чего ты взяла, что романтика имеет к этому отношение?   — Что? — Ши Цинсюань удивленно моргнула.   — Вот почему ты так и не вышла замуж, — сказал Хэ Сюань, пока Ши Цинсюань смотрела на него в полном замешательстве. — Ты романтична и думаешь, что брак должен быть основан на страстной любви, а она быстро отгорает или заканчивается катастрофой.   — Я… нет, я так не думаю, — сказала она, пока часть ее разума продолжала повторять: «он говорит, что не был влюблен в нее?!» — Я не думаю, что это плохо, когда люди женятся из каких-то практических соображений. Просто у меня самой никогда не было потребности вступить в такой брак. Так что единственная причина, по которой я могла бы выйти замуж, это если бы я по-настоящему сильно полюбила кого-то, и он ответил бы мне тем же. Но если вы с Ян Лицю хотели вступить в брак по другим причинам, то это… — чудесно! — …вполне разумно.   — Брак — это когда находишь кого-то, с кем хочешь прожить до конца дней. Кого-то, кто останется союзником, даже если весь остальной мир против тебя. Именно это мы с Ян Лицю могли дать друг другу. Она была бы хорошей женой. Мы были бы счастливы.   — Мне жаль, — сказала Щи Цинсюань.   — Я это знаю.   — Мне жаль, что я неправильно предположила. Конечно, не обязательно быть в влюбленным в человека, чтобы он был дорог. Чтобы захотеть отомстить за его смерть. Она, кажется… была чудесной. Мне жаль, что у меня не было возможности встретиться с ней. Мне жаль, что… что она не осталась в живых.   «И мне жаль, что я не могу дать того, что ты хочешь». Пусть Хэ Сюань и не был влюблен в Ян Лицю, но он ведь считал неразумным ставить любовь на первое место, как это делала Ши Цинсюань. Хэ Сюань мечтал о хорошей, ровной и благоразумной жизни с хорошей, ровной и благоразумной женой. Он хотел того, что Ши Цинсюань предложить не могла. Того, на что ее брат столетия назад украл всякую надежду. Ши Цинсюань стало плохо от разочарования, к которому добавилось чувство вины. Все это не имело отношения ни к ней, ни к ее глупым чувствам.   — Ты хочешь услышать о том, как она умерла?   — Э-э, — точно нет. — Е-если ты хочешь рассказать мне.   Хэ Сюань некоторое время смотрел на нее.   — Нет, не буду. Ни к чему углубляться в эту старую боль, это ничего не даст.   — Спасибо, — Ши Цинсюань вздохнула с облегчением. — И спасибо, что рассказал мне… о хорошем. О своих близких.   — Потому что тебе приятно было слушать?   — Не то чтобы приятно. Но они ведь часть тебя. И я думаю, это мой долг — попытаться понять, что было потеряно и кто был потерян из-за действий моего брата. Из-за меня.   — Значит ли это, что и у меня есть такой долг?   — Что ты имеешь в виду?   — Должен ли я сидеть и слушать, как ты рассказываешь, каким замечательным братом был Водяной самодур?   — Я, э-э. Думаю, ты уже слышал об этом множество раз, — Ши Цинсюань съежилась, вспомнив, как часто она превозносила достоинства своего брата перед Хэ Сюанем в роли Мин И.   — Верно. Я хорошо представлял, что делаю, когда забирал его у тебя.   Послышалось ли ей, или в его голосе прозвучало чувство вины? И даже сожаление? Он не мог сожалеть о том, что убил ее брата. Он ясно дал понять, что поступил бы так же при любых обстоятельствах. Но он мог сожалеть, что заставил страдать Ши Цинсюань.   «Не нужно придавать этому слишком большого значения», — сказала она себе.   Оба они погрузились в неловкое молчание. Хэ Сюаню, похоже, больше нечего было сказать. А Ши Цинсюань не могла придумать ничего уместного, кроме «спасибо», но это уже было сказано. Обычно она заполняла паузы в разговоре шутками или каким-то непоследовательным продолжением, но сейчас это не подходило.   — Ну что ж, — сказала она, когда тишина стала совсем невыносимой. — Теперь, я думаю… мне пора домой?   — Нет, — ответил Хэ Сюань.   — Нет?   — Нет, — Хэ Сюань, нахмурившись, снова смотрел в окно, будто избегая встречаться с ней взглядом. — Не сейчас.   — А-а… Тогда, э-э, — тогда что именно ей делать? Просто продолжать сидеть так в неловкости?   — Я хочу… — Руки Хэ Сюаня сжались в кулаки. — Я еще не показал тебе сад.   — Что? — моргнула от неожиданности Ши Цинсюань.   — Я создал этот сад для тебя, приложив много усилий. По меньшей мере, ты могла бы взглянуть на него.   Ши Цинсюань совершенно не представляла, как вести этот разговор. Сначала ей показалось, что ее раскрывшиеся неуместные чувства расстроили его. Но теперь Хэ Сюань придумывал предлог, чтобы она осталась? Его потребность поговорить о невесте еще можно было понять, но прогулка по саду?   — Я уже видела его, — сказала она. — В прошлый раз, когда была здесь. Он очень красивый.   Хэ Сюань посмотрел на нее, и на его лице было написано: «почему ты все так усложняешь?»   — Но было бы здорово увидеть его снова! Наверняка я пропустила много важных особенностей, о которых мог бы рассказать хозяин дома! — Ши Цинсюань не понимала, почему Хэ Сюань вдруг вспомнил про сад, но была рада исполнить эту прихоть.   Может быть, он опасался того же, чего и Ши Цинсюань: что если они сейчас расстанутся, то могут больше не увидеть друг друга.   Хэ Сюань хмыкнул и быстро направился к двери, но недостаточно быстро, чтобы скрыть едва заметную улыбку. Ши Цинсюань тоже улыбнулась и последовала за ним.