сгорая в объятиях рыжего солнца

      ран просыпается от настойчивого стука в дверь — сначала даже и не соображает, откуда и что за шум — отлипает от подушки, рукой зачесывает волосы назад и тянется к телефону. волосы падают обратно на лицо, и хайтани их сдувает — после сна с несобранными волосами у него всегда на голове пиздец — пробора нет и все пряди свисают в разные стороны черти как, пока не приведешь их в порядок. часы на телефоне рана показывают двадцать минут двенадцатого; для старшего хайтани — это рано, в субботу он раньше двух часов дня не встает, если нет срочных и важных дел.       стоящий за дверью активно стучит по ней кулаком, и ран хочет настучать ему по башке за свое раннее пробуждение. и не дай бог это риндо что-то забыл, решил вернуться и разбудил рана — остаток выходных его младший брат, в таком случае, проведет на улице в коробке из-под бананов.       ран вылезает из постели, ругаясь матом, на ходу закручивает волосы на макушке, чтобы не мешали если что прибить пришедшего гостя.       — какого ху..., — ран распахивает дверь и останавливается на полуслове, не договаривает фразу до конца. сонное наваждение пропадает махом, и старший хайтани распахивает глаза в изумление, стоит ему только увидеть человека за дверью, —... нахоя, — имя испуганным шепотом срывается с губ. рану требуется пару секунд, чтобы осознать увиденное, подумать, что делать и среагировать, — блять, нахоя...       хайтани силком за куртку затаскивает кавату в квартиру и слышит болезненные стоны — неудивительно. у нахои практически все лицо в крови: веснушчатые щеки, нос, разбитые губы и подбородок. на шее тоже виднеются смазанные разводы крови.       — нахоя, — ран кладет ладони на его перепачканные щеки и смотрит в родные бирюзовые глаза, — господи, блять, хороший мой... кто? что случилось?       — ебланы... какие-то. ссыкуны, блять, — шипит нахоя, старается говорить тихо и медленно, рукой зажимает нос, из которого снова начинает течь кровь, и ран это замечает.       — так, сначала ванная, — безапелляционно говорит ран, — а потом все остальное. помощь нужна?       нахоя отрицательно качает головой и подносит вторую руку к лицу, потому что кровь — теплая, темная — начинает течь по его ладоням. пару капель попадает на пол, ран потом ее замоет.       — не запрокидывай голову и не шмыгай, — просит ран и доводит улыбашку до ванной, — вот умница, молодец. точно помощь не нужна?       — нет, — отвечает нахоя и сплевывает вязкую кровь вместе со слюнями изо рта. хайтани видит, как на красных губах улыбашки повисают длинные кровавые липкие слюни, и нахоя стирает их тыльной стороной ладони.       — детка, если что, зови. я пока найду тебе футболку, боюсь, твою мы отстирать не сможем, — вся светлая футболка улыбашки сильно измазана кровью. нахоя не сказал рану, что зажимал ей разбитые губы и нос, чтобы не испачкаться полностью и хоть как-то остановить кровотечение, — давай куртку, вот так, молодец.       ран выходит из ванной комнаты и пытается переварить в мозгу, что он только что увидел. за полгода отношений и раньше — когда они еще не встречались, но знали друг друга из-за банд — хайтани ни разу не видел, чтобы улыбашка так сильно получал по ебалу. да, ходил с синяками на лице, но до разбитого носа и губ не доходило никогда.       шум воды заставляет рана взять себя в руки и начать двигаться. он пытается убедить себя, что ничего страшного не произошло, им не в новинку получать пиздюли и ходить избитыми... только хайтани ран это так просто не оставит, узнает, кто избил нахою, и прибьет к чертовой матери, если нахоя, конечно, сам еще этого не сделал. он вешает куртку улыбашки в прихожей и идет искать ему футболку, более-менее подходящую по размеру.       кавата выходит к нему в гостиную спустя минут двадцать — умытый, частично с мокрыми кудряшками и проступающими синяками на лице. о случившемся напоминает испачканная кровью одежда.       — держи, — ран протягивает нахою свою футболку, — постарался найти самую мелкую, но думаю, она все равно будет тебе большой.       — ничего страшного, — нахоя осторожно снимает с себя свою футболку, старается не задевать лицо, но все равно недовольно шипит: нос побаливает, и осторожно надевает футболку рана. она смотрится на улыбашке, как оверсайз, и, в принципе, можно подумать, что так и задумано.       — чай будешь? — спрашивает ран, он не хочет давить на нахою. ждет, когда тот сам ему все расскажет.       — дай лед, — просит нахоя и залазит на диван с ногами.       хайтани достает из морозилки пакет со льдом и протягивает его старшему из близнецов. нахоя сразу же чуть ли не утыкается лицом в него, но старается прикрыть нос и разбитые губы.       — думаешь, поможет?.. — осторожно спрашивает ран.       — надеюсь, не хочу заставлять сою волноваться, — отвечает нахоя и поворачивается к рану.       — а он разве... не с тобой... вы не вдвоем?..       — нет, — говорит кавата и замолкает.       они некоторое время сидят в тишине: ран не лезет с расспросами, лишь сидит рядом, а нахоя прижимает мокрый пакет со льдом к разукрашенному лицу. ран никогда не думал, что будет так волноваться о командире четвертого отряда.       — сильно видно? — спрашивает нахоя, открывая рану полностью свое избитое лицо.       — тебе честно?       — да.       — тогда видно, — ран грустно улыбается, — но было хуже. я испугался, когда увидел тебя на пороге всего в крови.       ран кладет свою руку поверх ладони нахои — холодная и мокрая.       —... извини, — говорит улыбашка, а у старшего хайтани сердце делает прыжок и приземляется обратно всего лишь от одного слова, — дома соя... да и к вам... было ближе.       ран пытается успокоить быстро бьющееся сердце в груди. он видит сейчас перед собой другого нахою — слабого, побитого, уязвленного. ему нравится и эта сторона улыбашки, такого нахою хочется защищать и оберегать еще больше. кавата доверяет ему: не испугался показаться перед ним слабым и избитым.       — почему не позвонил, хоя?       —... телефон разбили, — грустно признается нахоя, — жалко. мама ругаться будет.       — ничего страшного, подарю тебе новый.       нахоя молчит, даже не отвечает колкостью в духе: «я что тебе, блять, содержанка?». ран делает вывод, что сильно расстроен.       — нахоя, что случилось? — ран старается не давить на него, но он хочет знать, что произошло. это не любопытство, это забота: ран очень за него перепугался, когда увидел всего в крови.       —... на нас с баджи напали, какие-то гандоны... кучей. их человек пятнадцать было, — нахоя горько усмехается, — лежат сейчас где-то в переулке жопами кверху.       — вы всех...?       — да. мы всех вздрючнули, но, как видишь, и сами хорошо получили, — нахоя смотрит на их руки, ран поглаживает ему исцарапанную кожу большим пальцем; слишком нежно, — баджи тоже получил по ебалу и пополз к чифую, а я... не хочу домой, там соя... переживать будет... не хочу.       — тогда оставайся, — говорит ран и притягивает нахою к себе, — риндо до вечера не будет, а, может быть, и до утра — хуй его знает, а мы с тобой найдем, как скоротать время. можем фильм посмотреть и пиццу заказать...       — какую?       — любую, — ран зарывается в его рыжие кудряшки, — какую захочешь. только не грусти. не люблю, когда ты грустишь, улыбашка.       — эй! — нахоя краснеет от того, что ран зовет его улыбашкой. его это до сих пор чертовски смущает.       — не злись, — ран осторожно целует его в холодный нос; хочется в губы, но они разбиты, и ран боится, что нахое будет неприятно и больно.       —... напиши сое, что я у тебя.       — это означает «да»?       — да, ран, — нахоя смущается и отворачивается, — это значит «да».