Спрячем слёзы от посторонних

Факелы освещали ночную гостью. Она тихо шла по коридору, стараясь не создавать лишнего шуму. Но когда она уже вышла из гарема в мужскую часть дворца, перел ней возникла статная фигура война. Кеманкеш. Он спросил, что Валиде делает там в столь поздний час. Хотелось воспротивится, напомнить о своей и его положении, но почему-то Кёсем этого не сделала. Она вдруг дала волю чувствам и рассказала Кеманкешу все. Он молча выслушал и кивнул, пропуская женщину вперёд. Кёсем прошла, стражники впустили её к сыну и она оказалась в его мрачный покоряю. Мурад лежал на спине и беззвучно плакал. Его глаза были закрыты. Кёсем тихо подошла к его постели и села рядом с его годовой. Нежными движениями она положила его голову к себе на колени. Он испуганно открыл глаза. Жестом Кёсем показала, что все хорошо. Запустила руку в его волосы и начала петь старую греческую колыбельную, которую так любил Мурад в детстве. Когда она окончила, Мурад спросил: - Валиде, вы пришли. Вы больше не сердитесь на меня? - Мурад, сынок. Давай не будем ни о чем говорить сейчас. Я пришла, потому что не могу иначе. И Мурад молчал. Его лицо было полно страха, но нежные материнские руки постепенно успокоили его. Даже приступы кашля, во время которых он так и норовил лишится лёгких он не замечал. Он старался не шевелится, боясь, что все окажется сном, что может растаять. Но Кёсем ему не снилась. Она была вполне реальна. Её руки, голос. Он чувствовал её, тепло её тела. И так стыдно было ему, и так странно. Он лишил её всего, убил её детей, лишил её главное детище, империю, будущего, обрёк её саму на страшный финал. И эта женщина его простила. Сказала, что не могла иначе. И сидит теперь рядом с ним, облегчая предсмертные муки. - Валиде? - Что такое, сынок? - Прости меня. - Ну что уж, не буду отрицать, что ты много натворил, но теперь уж поздно все исправлять, я простила, Мурад. - Мне страшно, Валиде. Я боюсь того мига, когда окажусь на небосводе. Не чуда боюсь, не кары. Я заслужил, я боюсь глаз братьев. Что они мне скажут - Они простят тебя, сынок. Уже простили. И кары не будет, ведь есть раскаяние. - Валиде, а Кая? Сейчас она совсем кроха. А потом, она вырастет и узнает, что натворил ее отец. И станет презирать меня и мою память - Что за глупости, Мурад. Исмихан вырастет со мной. И всегда будет почитать тебя. Как отца и как султана великой империи, покорителя Ревана и Багдада. Я выращу и воспитаю ее сама… В великом почтении к тебе Мурад ничего не ответил. Лишь с огромным усилием приоткрыл глаза и благодарно взглянул на мать. Утром он, с помощью матери поднялся и они вместе вышли в сад. Сидели и смотрели на Босфор, есть обоим не хотелось. И говорить тоже, нечего было сказать. Тишину оборвал слуга, принёсший письма. Писали Мураду сёстры, которых он звал в столицу, чтобы увидеть в последний раз. Фатьма и Айше отказались, ни капли не пожалев. Даже через не их руками писанные письма сквозило болью и непринятием. Тем же, что испытывала несколькими днями ранее Кёсем. А Атике же послала короткую записку. Обещала приехать. Она считала виновной Кёсем, а Мурада лишь жертвой. Тем важнее ему было с ней объясниться, поговорить, И они ждали, вместе. Сидели в шатре, пока не стало холодно. После, ушли в покои. Кёсем вновь говорила с Мурадом, утешала. Вновь гладила волосы. Оба прекрасно знали, что он умирает, но оба говорили о жизни, стараясь хоть ненадолго отсрочить момент вечной разлуки. Единственное, Мурад просил Кёсем вырастить его дочь, Исмихан Каю. Сделать счастливой в будущем. Хотя это Кёсем сделала бы и без просьб. Но все случается неожиданно, после очередного приступа кашля его глаза закатились наверх. Кёсем все поняла сразу. Она закричала, крик её во полон боли и самого дикого отчаяния, и на крик вошла стража. Все всё поняли, лекаря звать было поздно. Они молча вышли, дав Кёсем оплакать потерю. Она упала на колени у кровати, целовала его и безутешно рыдала около часа.