***
В ту ночь он спал урывками. Стоило прикрыть веки, Степа фантазировал об.. взаимодействии с Мишей. В его голове они продолжали свой диалог о песне, которая еще не обзавелась названием. Он ему пел и делился другими мыслями.. Воображаемый Миша предложил ему не только закончить песню, но и работать вместе дальше, погружаясь в идеи друг друга. Это было так.. приятно. Найти с кем-то сходство. Словно это было некое освобождение. Раскрытие перед другим человеком таких личных, наполовину бессознательных сторон. Это была всего лишь маленькая капелька, но она принесла такое ощутимое облегчение. Ожила его музыка. Ожила его любовь к ней. Как будто он проснулся. Как будто его смогли разбудить. Степа улыбался, сжимая подушку. Он просто распадался в сентиментальных мыслях. Ему так сильно хотелось этим жить. Только в третьем часу ночи ему пришлось с усилием разогнать мечты и заснуть.***
В который раз он спустился с небес на землю утром. Замёрз даже под одеялом, еле разлепил веки и в гробовой тишине заварил чай на ледяной кухне. Солнце вставало. Ему было жутко в этой обстановке. Очень одинокой. Жутко от того, что она срослась с ним. Вот начиналась стена и переходила в позвонки на его спине, жестко подстриженный затылок и подушечки замерзших пальцев. А пейзаж за окном, восходящее солнце – ничего не значили. Он знал, что среди тысяч людей на улице... тоже одиноко. Тоже плохо. Они не могли вырвать его из четырех глухих стен отверженности. Степа боялся признать, сколько внутри боли.. он все еще был к этому не подготовлен. Она вырывалась, заставляя испытывать стыд. Степа не знал, как себя вести, поэтому хотелось всеми силами не дать этому произойти естественно. В голове то и дело проносилось, что его поведение неуместное, неправильное и бессмысленное. Маша указала ему в самую больную точку во всем, что делало и представляло его человеком, и воспоминания об испытываемых в тот момент ощущениях его пугали. Как напряглось тело, сжатое горло не давало вздохнуть, а зажмуренные глаза резали слезы.. Он уже обрёл понимание, что в его силах начать меняться. И удивительным образом появившиеся в его жизни люди, сами того не ведая, осветили ему путь. Он начал идти на их свет. Огонёк посреди ничего. Он словно прозрел, наконец ощутив, насколько пустота его сжирала. Уничижительный голос говорил, что ему нет места среди них. Миши и Нади. Даже рядом с Машей, которая по какой-то причине приняла его спустя два года. И вот он ответил: "Я решил". Слишком очарованный, слишком мягкий и восторженный. Совсем без брони. Поражённый харизмой Миши. Он не встречал никого подобного ему и был уверен, что их что-то сближало. Кроме музыки. Что-то иное.. В том пузыре переломного момента, когда Никольский заявил, что отказаться нельзя, Степу выбросило в новое пространство, где не существовало уколов совести, стыда и боязни. Существовало только его согласие – аксиома, словно он не волен был сам принять решение. Он мог только смириться. Как будто все уже случилось. Степа невольно вспомнил свой выход из комы, проводя параллель с тем, какие ощущения он испытал тогда. Прошло так много времени, а для него всего лишь миг. Он мог только смириться с этим. Подчиниться. Это было ещё одно пробуждение, и рядом находился Миша, который.. Степа продолжал это чувствовать, управлял их ситуаций. Мастерски и так естественно для него. Дальше могло произойти все, что угодно. Но в любом случае, в любом повороте, ему придётся сказать, что он росгвардеец. Он стал им так давно.. и так давно потерял себя. Степа машинально собирался на работу. Кажется, он не просто упал на землю. Его размазало в обломки костей и требуху, которые собрать вместе могло только выработанное чувство груза ответственности.***
На день он не обратил никакого внимания. К определённому моменту времени он не мог вспомнить, а думал ли он о чем-то? Просто давал событиям управлять им, при этом действия стирались, были просто белыми полосами в сознании. После работы Степа должен был встретить Машу у её ветклиники. Он настоял на том, что будет по возможности всегда её встречать, потому что темнело рано. Это нельзя было так оставить. Она ему этого не сказала, но Степан догадался, что подруга для экономии времени шла через дворы, гаражи и прочие городские дебри. Он прекрасно знал, что патрули там не проходят, не надо это никому. Если что-то случится, первыми отреагируют неравнодушные люди. Но многие делают вид, что ничего не знают и не видели.. Он оживился и начал соображать, когда быстро забежал домой, чтобы переодеться. Стал прокручивать в голове вымышленный разговор.. Ему не хотелось снова говорить о нем, мусолить собственные проблемы, забивая ей этим голову. Он просто.. просто хотел довериться. Наверное, он уже это сделал. Не всеми словами, не всеми таящимися эмоциями, но на уровне души. Каким-то образом Степа это узнавал, получал об этом сигнал. Рядом с ней он не мог удержать нечто настоящее, что кипело внутри. Как только Степан приблизился к крыльцу ветклиники, подруга вышла к нему. Он подождал, когда она сама немного раскроет руки, тем самым подавая знак, что они могут обняться. Степа любил обнимать маленьких людей.. он мог накрыть их, как палатка. – Что ты смеёшься.. – с веселостью в голосе сказала Маша, отстраняясь. – Ничего. Я рад тебя видеть! Она с подозрением его оглядела, при этом улыбаясь. – Я знаю, что у тебя на уме. Степа рассмеялся. Они стали удаляться, когда он заметил несколько сотрудниц ветклиники на крыльце. Они пристально смотрели в их сторону. Отойдя на какое-то расстояние, Степа, без задней мысли, спросил: – Почему они так смотрят? Маша не стала оборачиваться, но, кажется, ей было понятно, о чем Степа спрашивает. Её выражение лица стало кислым. – На работе много женщин.. тебе это не очень знакомо. Всех обсуждают, перемывают кости.. – вдруг девушка саркастично улыбнулась. – Они теперь думают, что у меня есть парень.. ну или просто есть кто-то с членом. Степа замедлился от неожиданности. Маша продолжила: – Это так дико. Почему это считают мерой зрелости.. И так глупо принимать это на свой счёт, даже когда тебе не говорят это в лицо, – она опустила глаза. Некоторое время Степа обдумывал услышанное, он распознал меланхолию в её последней реплике, понимая, что ему изложили не просто мысль, а личную проблему. Он пытался подобрать нужные слова, хотя был не уверен, что их жизненный опыт хотя бы немного где-либо сходился. Степе казалось, что нет смысла в фразах: "Не обращай внимания". "У каждого своя правда". И тому подобное.. Простой человек не просветленный Будда, который отделился от бытия, социума и общества. От них не скроешься, потому что они же нас и сформировали. Тем более нельзя сбежать от себя.. – Помнишь ты сказала, что мне нужно понять, чего я желаю по настоящему, – он увидел, как Маша увела свой взгляд в сторону. – Значит.. нужно стремиться только к тому, что делает именно тебя счастливым. Это же правильно? – осторожно закончил Степа. Маша выглядела потерянной. – Просто, Степ.. – девушка наконец встретилась с ним потускневшими глазами. – Я знаю. Пару мгновений она присматривалась к нему, как будто опасаясь проявления непонимания или отдаленности. Но Степа был всего лишь встревожен. Он многое не знал, но ему хотелось показать, что он готов разделить с ней это переживание. – Я даю советы всем, кроме себя. По её лицу металась нерешительность. Маша обдумывала, стоит ли ей идти на откровение. Степан старался мягко и чутко смотреть в её светло-синие печальные глаза. – Это парадокс. Решать чужие проблемы проще, чем свои, – сказала она уже более спокойно и ясно. – Поэтому, когда мы говорили вчера, я просто.. Степа понял, в чем ему признавались. – От собственного страха ты не можешь.. – Абстрагироваться, – закончила за него Маша. – Чтобы мыслить здраво. Да. На какое-то время Степа позволил себе задуматься о прозвучавших словах. Он не стал бросаться осыпать её незатейливыми словами поддержки. По себе знал, что этого мало, и люди ищут в том, кому доверились, гораздо больший отклик.. им физически и психически хочется ощутить помощь. Степа узнавал себя в этой ситуации. В критические моменты эмоции всегда брали над ним вверх, отрезая от здорового восприятия действительности. И он всегда боялся вновь окунуться в дискомфорт и боль, которые когда-то пережил. Он боялся того, что могло даже не произойти. Для него все это ощущалось, как хождение по замкнутому кругу, но Маша могла испытывать другие чувства. Он решил аккуратно поинтересоваться, что она ощущает и как долго. – Как давно ты с этим столкнулась? Маша с удивлением вновь вскинула на него глаза. – Уже давно.. И я давно начала выбираться, – вдруг она ободряюще улыбнулась ему. – Все уже не так болезненно, как прозвучало. Воспоминания и ассоциации о собственных отрицательных переживаниях были очень свежи. Степа знал, что ему тоже необходимо бороться с ними, найти верный путь, поэтому он не мог не задать вопрос о том, как прошла через это Маша. – Но как? – Я просто.. – девушка вздохнула. – Не думаю, что есть еще решение, кроме.. самопознания. С помощи рефлексии можно понять о себе немного больше, чем ты понимал до этого. Попытаться увидеть все свои стороны и принять их, потому что.. это истинный ты. Реальный. Где-то внутри Степу снова начало потряхивать от попадающих в цель слов. – Вот почему я сказала тебе принять свою военную карьеру. Все.. сколько лет? – Восемь. Восемь лет. Степа в который раз изумился этому сроку. Он словно совсем не ощущал протяжённость этого времени и, не углубляясь в воспоминания, не мог назвать ничего ценного именно для него. Не мог сказать, что жил каким-то смыслом. Маша была права, его настоящего в этой жизни не было. Он стал тем, кем его хотел видеть отец. Он делал то, что ожидали от него окружающие. – Я понял, – тихо выдавил из себя Степа, опустив голову. – Не думаю. Он почувствовал, как его ладонь тянет к себе маленькая рука Маши. Это было приятно. В прошлый раз из-за эмоций он не оценил этот жест. Степа нежно сжал её руку. Стало спокойнее. – На это уходит время. И ты должен себе его предоставить, – продолжила Маша. – Не сразу начнёт получаться бороться с собственным осуждением себя, в том числе глазами других людей. Никогда не будет идеала, и он не нужен. – Да? – растерянно спросил Степа. – Это ведь погоня за иллюзией. Они немного прошли в тишине, обдумывая сказанное. Степе было тревожно, но присутствие Маши заземляло. Он вспомнил самое начало разговора и вдруг спросил: – Ты все еще переживаешь о осуждении? – Получается, да, – кивнула Маша. – Я не люблю в этом признаваться.. и люблю когда все думают, что я в себе очень уверена, – она усмехнулась над этим заключением. – Но даже это нужно принять, чтобы двигаться дальше.. Со временем все остается позади. Я все ещё время от времени забиваю себе голову этими дурацкими мыслями, но я знаю, что решение всегда остается за мной. Она остановилась, и Степа с тревогой оглянулся. – Но не впитывай все, что я наговорила, до конца, как губка. Все может быть по другому для тебя. Просто прислушивайся к ощущениям, не бойся обратиться за помощью, не держи внутри боль и не думай, что ты один. Степа пробормотал что-то, расслышать чётко можно было только: "Я сейчас снова зареву". Маша с теплотой улыбнулась. – Ну нет! Мы стоим около мусорки и выглядим странно! Степа с тоской посмотрел вокруг, а потом порывисто обнял её. – Прости. Просто ты очень добра ко мне. Маша погладила его по плечу. Спокойная, добрая и умиротворенная. Он хотел на нее равняться, поражаясь тому, какой сильный и хороший человек впустил его в свою жизнь. – Ты лучшая. – Я знаю.***
Маша позвала его к себе. Степу не надо было чем-то заманивать, но она заманила, сказав, что у неё есть пирог с грушами. Как же сильно Степу радовало, что он может провести вечер с кем-то, а не в одиночестве дома. – Почему он зелёный? Его отца оплодотворил инопланетянин? Они играли в Симс. – Нет! – Степа засмеялся. – Не знаю.. с его внешностью сочетается зелёный. Я просто люблю зомби. – Я даже знаю, чья это внешность. Степа перестал улыбаться, застыв в замешательстве и смущении. Он не держал в голове внешность Миши, когда определял настройки.. это вышло само собой. – Эм.. Маша прищурилась. – Мы разошлись по домам вчера, ты так и не сказал, чем вы занималась с Никольским. Степа не знал, почему не спешил поделиться всем этим. Он не хотел скрывать, просто все, что произошло между ними, было таким.. другим. Новым, странным и возбуждающим. Он вчера провалился в фантазии и не успел все как следует обдумать. – Он послушал мою песню, – Степа сделал паузу, пытаясь понять, что выражают глаза Маши. – .. Сказал, что она прекрасна. Он вспомнил этот момент и вдруг почувствовал, как по позвоночнику побежали мурашки. Каким невероятным это казалось.. И похвала, и горячий азарт в глазах, и сам Миша. Он сам предложил ему закончить песню, значит, был уверен, что не впустую потратит на Степу своё время. Это захватывало дух. Но.. что делать дальше? Неожиданно Степу накрыл страх, и он быстро выпалил: – Он предложил закончить её с ним. И я согласился. По голосу Маша поняла, что Степан снова начинает ударяться в панику. – Это же классно. У тебя правда получилось создать что-то необычное. Степа боязливо поднял голову. – С ним все получилось лучше. Девушка вскинула брови. – Ты и без него неплох, но.. Если что-то пойдет не так, ты можешь и должен отказать. – Дело всё ещё в том, что он не знает о Росгвардии, – эмоционально проговорил Степа. – Он похвалил, сказал, что я не дилетант. Он так смотрел на меня.. Но я уверен, что его мнение поменяется, как только я все расскажу. – А ты ничего не знаешь про него. И что теперь? – Маша всплеснула руками. – Если он будет наезжать, просто уходи. Ничего не поделать, если его кругозор окажется узким. Я тоже не сразу все про тебя поняла. Но, если есть желание, стоит понять, что человек представляет из себя целиком. Степа разбито молчал минуты две, пытаясь раствориться в тишине. Маша дала ему время. – Ты права, – наконец подал голос он. Девушка посмотрела на него, поджав губы. – Твоё знакомство с ним сделало тебя счастливее? Степа посчитал, признание в том, что их контакт всколыхнул в нем застывшие чувства, словно разбудил в нем душу, прозвучит странно и сентиментально. Может быть, он скажет об этом позже, но сейчас ему не хватало уверенности. – Да. – И ты ждёшь, что он позвонит? – Маша перевела взгляд на телефон Степы. Он все время держал его рядом. – Наверное.. Он ждал и боялся этого. – Сделай это сам, хватит заниматься мазохизмом. Понизь свои ожидания и просто.. Сделай это! – Маша вскочила на ноги и встала перед побледневшим собеседником. – О нет..***
Маша убеждала и подбадривала его следующие двадцать минут. В итоге Степа стоял на лоджии, сжимая в пальцах трубку. Он вслепую тыкнул на кнопку, устав с собой бороться. Раздались гудки. Что ему говорить!? Телефон хотелось сдуру выкинуть в окно. У него чуть волосы на затылке не зашевелились, когда включился автоответчик: "Ууу моторола! Я не могу сейчас говорить – я.. голый". После этих слов записанный голос Миши странно засмеялся. На фоне были слышны звуки пианино и блеяния овец. Степа сбросил вызов и округлёнными глазами встретился с Машей, которая наблюдала за ним с дивана. Не успел он что-то сказать, на экране появился входящий звонок. Так быстро. Он ахнул, как будто руку обожгла кислота. – Боже, как это стремно.. Степа нажал на "принять" и поднёс телефон к уху. – Ну здрасте.. Немного искаженный голос Миши звучал грубее обычного. Степа собрал в кулак все, что мог в себе собрать, и ответил: – Привет. – Ты был уверен, что я ничем не занят? Прозвучало немного надменно. Степа в доли секунды стал надеяться, что это была наигранность. Просто потому что.. они не.. он собирался озвучить: – Мы не договаривались о том, кто когда свободен. Послышалось что-то похожее на шуршание, как будто Миша беззвучно засмеялся. – Похоже, что ты не передумал. Степа не знал, почему, но он стал улыбаться. – Я думал, ты мне поверил. Ответ не занял у Миши много времени: – Просто увидел, как сильно ты хочешь, чтобы в тебя поверили. Степа застыл. Этот неоднозначный тон Миши в который раз ставил его в тупик. Он не знал, что ответить, проваливаясь в ощущение двусмысленности. Но Миша не стал ждать и снова заговорил: – Не спеши радоваться. Пока ещё я не подтвердил, что ты достоин моего таланта. Слышал про обряд инициации? Готовься к ударам плетью, падению в пропасть и яду лягушек. Ты должен доказать это. Чего? Степа округлил глаза. – Что я должен доказать? – Что ты можешь быть мои фронтменом! Степан чуть челюсть не уронил. Как вообще это понять? Как все к этому пришло? – Подожди, но.. – Хватит базара, мы теряем время, – прервал его Миша. – Через час жду в "Ganggreen Gang". Ясно? Не успел Степа ответить Никольский отключился. В каком-то оцепенении он ещё минуты две простоял на месте, ничего не понимая. Из-за полного замешательства его щеки начали краснеть. Степа посмотрел на диван, но Маши там почему-то не было. Она нашлась в своей комнате. – Просто не стала слушать.. – сказала Маша неровным голосом, –.. ваши личные переговоры. Но я все вижу по твоему лицу. – Он сказал, что ждёт в том баре, где был концерт. Степа вспомнил это странное название. Тот самый бар, который стал решающим поворотом на ту тропу, где в его жизни могли присутствовать Миша и Надя. – В баре? Вы точно договорились вместе делать музыку, а не устроить загул. – Мы договорились закончить всего лишь песню. Они вышли в коридор, и Степа начал суетиться со своей курткой и обувью. – Но он сказал, что я должен доказать, могу ли я быть его фротменом. Это немного шокировало даже Машу. – Ладно.. – она удивлённо и со снисхождением следила за его сборами. Степа оделся и встал у порога. Осталось только захватить из квартиры.. Текст? Компьютер? Ничего? Он понятия не имел, что они будут делать в баре.. Но Степа весь устремился оказаться там. Его ведь ждали. Он взялся за ручку и обернулся, чтобы попрощаться с Машей. – Помни, что я сказала про ожидания, – произнесла она, когда их глаза встретились. – Но почему? – Степу насторожило это напоминание. – Мне интуиция подсказывает – с ним что-то не то.. Все очень странно. Он ведь живет с Надей, – она подняла на него глаза, в которых плескались неловкость и беспокойство. – А ей.. нет восемнадцати. Степа только изумленно поморгал глазами, вмиг прогнав в мыслях десятки.. неприятных образов. Хотя он понимал, что без полной картины не имеет оснований обвинять кого-либо из них в чем-то плохом.. Это не могло не поселить в нем досаждающие сомнения. Все, что касалось Миши, спутывалось в комок сомнений, но это не мешало расти голодному чувству нетерпеливого предвкушения.***
Степа сразу заметил басиста, хотя он почти сливался с темным, жутким зданием. Такое ощущение, что Степан пришёл к заброшке, чтобы вспомнить юность. Но нет, тусклая подсветка горела, отбрасывая на Никольского зелёную тень. Степа не представлял, с каким лицом подходил ближе, пытаясь сдерживать в себе что-то, что описать не выходило.. Миша смотрел нейтрально, вроде бы ничего не выражая, но остальные черты лица были красноречиво резкими. На этот раз Степа решил задать вопрос первым, чтобы точно получить ответ: – Почему ты меня сюда позвал? Миша только скептически хмыкнул. – А ты что такая уж интеллигенция? Или в такие места только за юбками ходишь? – Никольский открыл дверь и быстро прошёл в темноту, не обращая внимания на хлопающего глазами Степу. Когда они уже вдвоем оказались в маленьком коридоре без света, басист по-заговорщицки продолжил: – Хочу показать кое-что. Было темно, хоть глаз выколи. Это напрягало. Степа уже устал чувствовать себя странно. Но они быстро вышли в зал. Бар, по всей видимости, не работал. Было тихо. Только в бильярдной комнате кто-то разговаривал и катал шары. Миша, не издавая никакого шума, направился к проходу за барной стойкой. Он сердито глянул на Степу, который переставлял ноги менее неслышно. Они снова оказались в тёмном коридоре, но на этот раз басист светил вперед фонариком на телефоне. Почему он вёл себя так.. тайком от всех? Они прошли мимо кухни, коридор продолжался дальше. – Ну и сколько тебе лет? – неожиданно затормозил перед ним Миша. Степа чуть не влетел в него. Вновь эта сбивающая с толку резкость. – Двадцать восемь, – Степа решил задать ему тот же вопрос. – А тебе? – Тридцать один. Степа почему-то удивился.. Сам он немного побаивался тридцатилетия. Не просто возраста, а того, в каком состоянии его настигнет этот возраст. Он точно не добился бы того, чего добился Никольский. Миша выглядел.. зрело. Стало тянуть холодом. Было иронично встретить дверь с табличкой "Адская дыра". Это уже невыносимо. Куда его ведут? Наконец они наткнулись в темноте на бетонные ступени, ведущие куда-то вниз. Миша взглянул ему в глаза. – Добро пожаловать в мой храм. Святая святых. Здесь я начал сотворение своего мира. Степа замер. Там что подвал, где.. его прикончат? Или он смотрел слишком много ужастиков. – Что там? – у него аж голос высоко дрогнул. Миша закатил глаза. – Ты серьёзно? – он начал спускаться вниз. – Там моя студия. Студия? Несколько секунд Степа этого еще не понимал, но улыбка уже расползалась по лицу. Повернулся ключ, заскрипела тяжелая дверь, щёлкнул выключатель света, и у Степы разбежались глаза. Не сравнить ни с одной студией, что он видел. Хаос. Но ему нравилось. Многие вещи были стандартными. Комната для записи голоса, мониторы, пульт, экран, процессор. Проводов и розеток было навалом. Степа с восторгом заметил, как много вокруг приборов обработки звука, к которым он так давно не прикасался руками. Предусилители, ревербераторы, эквалайзеры, компрессор и еще какие-то гаджеты. В тишине Степа рассматривал все это добро, замечая, что некоторые приборы были довольно старыми. Это ему не винтажные плагины! Настоящие ручки и микросхемы. – Я давно здесь не был. Степа оторвался от восторженного разглядывания, замечая, что Миша стоит около подставки с гитарами. Они – единственное, что было накрыто какой-то плёнкой для сохранности. – Ты так оправдываешься за пыль? – Степа безобидно улыбнулся. – Ой, а ты один из тех, у кого стоит на кнопки, крутилки и прочие приблуды, – ухмыльнулся басист. Степа, посмеиваясь, подошёл к Мише. – Да. Это потрясающе! – откровенно заявил он. – Ты все это собрал? Миша, видя такое открытое удовольствие, тоже стал выглядеть добродушнее. – Занимаюсь этим большую часть жизни, – с важностью в голосе ответил Никольский. Он снял плёнку с гитар. Степа оставил при себе комментарий о том, что их так не хранят. Судя по внешнему виду за ними как раз таки ухаживали. – Это первый телекастер Нади, – он аккуратно взял гитару, чтобы показать ближе. Степа легонько прикоснулся к состаренному временем, но все еще блестящему корпусу. На нем были разные наклейки, что его умилило. И выражение лица Миши, который тоже рассматривал гитару, показалось ему чем-то растроганным. Заметив на себе взгляд, он быстро вернул её на место. – Это просто полуакустика. Она самая новая, – он указал на второй инструмент. Степа уже увидел, что последним на подставке стоял бас. – Красный Fender P-Bass. Мой второй бас в жизни. Степа улыбнулся. – А что стало с твоим первым? Никольский фирменно, как определил для себя Степан, ухмыльнулся. Так остро. – Стал жертвой во имя музыки и опыта. Проводил его как брата. Были даже поминки. Степа фыркнул, беззвучно смеясь. Сложно было объяснить себе чудесное тепло, рождающееся внутри. Как будто все это ему снилось. – Я тоже свои первые клавишные разобрал. Он видел, как улыбнулись Мишины глаза, но не губы. Басист отвернулся, как будто ища предмет, за который может зацепиться взгляд. – Кстати, – он двинулся к тёмному углу за столом. Его каблуки стучали по бетонному полу. – Тут есть аналоговые синтезаторы и какой-то Yamaha. Степа тут же оказался рядом и заглянул за стол, где все клавишные просто неаккуратно лежали на полу. – Может, не работает пара кнопок или клавиш.. как и у всего, – Миша отошёл ему за спину, чтобы на него перестали строго посматривать исподлбья. – Говорю, я тут долго не появлялся. Но почему его так долго не было в собственной студии? Набитой крутой, дорогой аппаратурой и инструментами? Степан недоумевал. Но спросить об этом постеснялся. – Ничего, я посмотрю, что не так, – примирительным голосом произнёс Степа. – Или, если хочешь, притащи свой. Освободим место. Миша пошел обратно, к центру прямоугольного помещения, который занимал маленький и видавший лучшие дни диван. Как только он сел, в воздух поднялась пыль. – Да бля.. – запрокинул голову он, и на несколько мгновений показался Степе усталым и чем-то расстроеным. За компанию он тоже сел в пыль. Рядом. Миша окинул его непонятным взглядом. На самом деле у Степы были к нему десятки вопросов, но главный из них: – Ты сказал, что я могу быть твоим фронтменом. – Я не это сказал. Ты должен доказать, что можешь, – Миша закинул ноги на рядом стоящий табурет. Это что-то меняло, или Степа туго соображал? Он был готов высказать свои опасения на счет этой идеи.. не затрагивая факт работы в Росгвардии. – Мы только познакомились в ту субботу.. – Нет. До этого уже виделись, – встрял басист. – Да и вообще мне лично до этого дела нет! Вокруг тьма людей. У всех свои цели. Давай просто обменяемся услугами! Вот чего ты хочешь от меня? У Степы закружилась голова, не готовая так быстро обрабатывать его фразы.. Мишины глаза смотрели жёстко, подгоняя ответить без раздумий. – Не знаю.. вместе делать музыку. – И я тоже хочу. Вот и все. Не усложняй нами самими. Музыка – вот самое главное, – на этот раз он посмотрел на Степу пронзительно. Вроде бы с этим можно было сиюминутно согласиться, но что-то сбивало Степу с толку. Эта позиция не согласовалась с ним, хотя.. сделала всё возможным. Миша считал, что за рамками общего дела можно быть кем угодно. Росгвардейцем в том числе. Удобно. Может быть сейчас на это следует положиться? Это было позволено самим Мишей. Ему этого хотелось. – Хорошо, – он сдался в угоду этому тяжелому взгляду. – Давно хотел себе ученика. Надеюсь, у тебя чистая душа и прозрачные намерения! – Миша оживился и быстро поднялся с места. – Душа? – Степа посмотрел на него снизу вверх. – Ну хотя бы у одного из нас она должна быть, – последовал ответ совершенно будничным тоном. – Так, нам нужна тряпка и ведро..***
Они два часа приводили студию в порядок. Протирали аппаратуру, попутно выявляя поломки и распутывая провода. Миша красноречиво пропесочил всех топовых отечественных и зарубежных исполнителей, а потом довольно перешёл к Black Sabbath. По его словам, их песни повлияли на его становление не только как музыканта и автора, но и как мужчины, как личности и дьяволопоклонника. Он считал сатанизм своей духовностью, а хеви метал тем, что всегда будет открывать в нем второе дыхание. У Степы не хватало комментариев. Мишины мысли были захватывающими. Он умел преподнести их таковыми. В свою очередь Никольский тоже с любопытством поинтересовался, к чему же Степа питал любовь. Оказалось, сейчас басист не был против панк рока и электронной музыки, хотя в юношестве это было не его. Им обоим был по душе регги да и просто хороший, лёгкий рок. – Я помню, мы много каверов играли. Просто на то, что было популярно тогда, – вдруг вспомнил Степа, когда они уже выходили из здания через чёрный ход. Было немного за час ночи. – Но среди этого я всегда хотел сделать что-то особенное. Какое-то.. безумие, которое от меня никто не ждал. А я знал, что оно во мне есть. Они закурили. В темноте черты лица Миши выглядели более мягкими, либо Степа просто начал видеть их такими спустя проведённое вместе время. – Знаешь, моя студия напоминает мне средневековый замок, – задумчиво поделился басист. – Или я просто всегда мечтал о такой студии. Как у Блэк Саббат. Чтобы там рождались новые чудовищные риффы.. Вдруг он прервался и посмотрел Степе в глаза. – Завтра мы положим безумию начало. Не особо умное, не оригинальное, но начало. Степа не мог поверить, что сейчас он разделяет такой глубокий и в каком-то отношении личный момент, поэтому неосознанно улыбался, как ребенок. Подъезжало его такси, он думал, что мог бы провести с Мишей всю ночь.. И на этом душевном подъеме Степан резковато протянул правую руку. Он надеялся.. Он желал это рукопожатие. Руку крепко пожали.***
Следующей ночью они начали ставить их безграничные эксперименты. Миша показал несколько своих демо.. дрянных, если честно, но они могли эволюционировать во что-то крутое. А вообще, Степа видел потенциал во всем, что они вытворяли. Ночь за ночью они открывали новые звуки и шумы. Трубное гудение, жужжание, звон, грохот, мяуканье, прыжки в ведрах, сломанные кнопки, детские игрушки.. Ничего из этого они не считали дурацким. И это так вдохновляло. Конечно, Степа уставал после работы, но силы всегда появлялись, стоило ему добраться до студии. Миша даже отдал ему копию ключа. Еще он принёс свой рабочий бас. Степа как-то прочитал цитату гитариста Ричи Эдвардса: "Я не могу очень хорошо играть на гитаре, но я хочу, чтобы гитара выглядела смертельно". "Эль Диабло" выглядела смертельно. Миша без юмора заверил, что эта гитара досталась ему от Сатаны. Скоро они начали искать идеи. Записывали их на бумажки, складывали в круг на столе и крутили бутылку, играя в "крутите барабан". Стихи для песен звучали полувменяемо, но это их устраивало. Кроме этого, разложив вокруг полпачки бумаги, Степа рисовал какие-то рожицы, каракули, граффити и зомби. Ему хотелось найти некое общее между мелодиями и стихами.. Выразить их связь через что-то необычное. Об этом думал и Миша, прижимая к бедру бас. – Что это? – спросил он, придвинувшись ближе. Не успел Степа ответить, Никольский забрал листок из рук. – Обезьянка. Это была только одна часть обезьянки. Степа нарисовал ей половинку мозга и косточки лап, рёбер и хвоста. – Примат – зомби, – Миша вернул ему рисунок. Степа расплылся в улыбке. Ему понравилось, как это прозвучало. Только "примат – зомби" явно должен быть более устрашающим.. в голове возник новый образ. Это было дерево с зомби – гориллами. Огромными, жуткими, с красными глазами. Он рассказал Мише, и тот, представив эту картину, тут же дополнил: – Тогда пусть это будет на кладбище. И там буду я. Но Степа решил добавить и себя тоже. Через десять минут, довольный, он ткнул законченным рисунком Мише в плечо. Все еще улыбаясь, он ждал, что ему скажут. – Это.. Ёж Соник и кот из "Котопса" под деревом? – Нет! Это я и ты. Степа поднял удивлённые глаза на Мишу. Тот подмигнул.. Он шутил. – Поёшь ты лучше, чем рисуешь. Степа обиженно отвернулся. Конечно, он не был в этом хорош, но это же было не так важно.. – Бля, Степ. Хватит дуть губы! Степа проигнорировал. Это был упор ради упора. Степа сам не знал, откуда в нем это взялось.. Через две минуты Миша все-таки сдался. – Да понравилось мне! Дай сюда, повешу на стену.***
Это было в воскресенье. Все выходные в баре меняли проводку, поэтому не проводилось никаких мероприятий. Зато они собрались в студии раньше.. Сделали несколько попыток записать вокал к той песне Степы, утвердили ещё две идеи. Потом в Мише взыграла капризность. Он сказал, что его попросили присмотреть за рабочими, поэтому он торчал в баре с самого утра и уже "затрахался". В девять они вышли прогуляться, на этот раз Миша стал жаловаться, что "отвратительно холодно". Похоже, он любил поворчать. Честно говоря, Степа готов был проводить в студии сутки напролёт. Он забывался, как будто большей части дня вообще не было – просто отрезок времени до наступления.. удовольствия. Это больше не было забытым, стёртым ощущением. Он был удовлетворён. Внутри что-то разогревалось и к наступление ночи мягко наполняло его скопленным теплом, когда он видел Мишу. Так сразу. И так ярко. Степа понимал, что прошло всего несколько дней, но.. он по-детски надеялся, что все останется таким надолго. Они смогут стать настоящими друзьями и основателями группы. Он так много думал о Мише.. Басист говорил о себе чрезвычайно мало, и Степа ловил себя на мысли, что чувствует некую неутоленность им. Лезть к человеку с постоянными расспросами неправильно.. как и периодически пялиться на него, пытаясь оценить невербальные знаки. Тем более у него это не выходило, его только ловили на этих странных взглядах. Все равно они погружались в общество друг друга. Нельзя было это отрицать. Миша не требовал от него быть в каких-то рамках, что просто купало Степу в ощущениях пространства и освобождения. Поначалу он даже не понимал, что именно начал испытывать. Да, бывало басист замечал тугодумство Степы, но реагировал безобидно. Даже его "придурок" или "длинный придурок" было окрашено.. дружественностью. Миша загадочный, многогранный и, наверняка, многоликий. Наравне с приятными чувствами Степа испытывал тревожность. Всё это смешивалось в пока еще практически неуловимое, труднообъяснимое, но единое чувство. Разъяснение скрывалось где-то дальше. В глубине того, что Никольский из себя представлял, всех его сторон. Степа пытался найти объяснение своему желанию.. увидеть больше. Не только увидеть, но и прикоснуться всем собой. Он все еще помнил о тревожном моменте связи между Надей и Мишей. Кто они друг другу? Как познакомились? Степа не представлял, что сделал бы, узнав о чем-то таком, чего допустить нельзя.. Ни один человек не святой. И в Мише были заметны отрицательно окрашенные стороны. Грубость, вспыльчивость, капризность, импульсивность.. скорее всего, это не все. Но Степа все равно был очарован его харизмой, откровенностью идей и жаждущим эго. Да, он хочет зайти дальше.. – А те мультяшки, которых ты нарисовал.. Миша внезапно вырвал Степу из мыслей. Они встретились глазами. – Они могут быть группой. Степа поднял густые брови. – Как Глюкоза Nostra? – Да, – ухмыльнулся Никольский. – Айн – цвай – драй шики – шики швайне. Степа беззвучно засмеялся. – Мне нравится. Но разве ты не хочешь папарацци, фотосессии и.. – Кривляться в клипах, как узколобый выёбистый идиот, – Миша остановился, чтобы прикурить сигарету. – На хуй нужно, скажем дружно. Исчерпывающая позиция. – Как мы это провернем? – вопрошающе пожал плечами Степа. Миша задумчиво затянулся. – Не знаю все детали, но могу спросить кое у кого. Дым красиво распадался в холодном воздухе вокруг. Степа сжал руки в кулаки в карманах куртки, потому что.. это была одна из его реакций на что-то беспокоящее. Миша молча протянул ему свою сигарету, взглядом говоря: "Затянись". "Ради Бога, зачем он смотрит на то, как я держу фильтр у губ", – думал Степан. Они стояли в свете "Магнита". Прохожих было мало. Миша наконец оторвал от Степы взгляд и повернулся к стеклу. – Давай зайдём. Хочу эту вафельную фиговину со сгущенкой.***
До закрытия было десять минут. Они искали вафельные трубочки. Все-таки у Степы было очень хорошее настроение, и по неизвестной причине он был уверен, что Мише тоже хорошо. – Я нашел! – Молодец, – Никольский с улыбкой шёл к нему с другого конца отдела. Кассирша угрюмо смотрела на них. И серьезная девушка перед ними раздражённо оборачивалась, потому что они, не сдерживаясь, угорали над названиями презервативов "Сексреаниматор" и "Ночной хранитель". Отсмеявшись, Степа наконец положил их трубочки на ленту. Миша продолжал провоцировать его своим лицом, заставляя снова давиться смехом. Очередь подошла и он резко рванул вперед, выкрикнув: "Платишь ты!" – Эй! – скорее просто из-за неожиданности воскликнул Степа. Но Миша уже выбежал за дверь. Как можно было не засмеяться еще раз? Заплатив, Степа с трубочками шёл на выход, видя что Никольский крутится вокруг чего-то за стеклянной дверью. Как только Степа оказался рядом, он протянул ему три круглые жвачки в виде глаз из автомата. – У них вкус пропадает через три секунды. – Ты неблагодарный. – Я? – Степа положил в рот все сразу. Миша посмотрел на него несколько секунд, прежде чем довольным тоном, с наглыми глазами, заявить: – Одну я облизал. – Фу, ну и зачем? – Степа притворно скривился. – Чтобы оказаться у тебя за щекой, конечно же! Степа начал покрываться красными пятнами, это приводило Мишу в восторг. Он смотрел, как басисту весело, не соображая, что ответить, еще и с полным ртом этих дурацких жвачек. Это было отчаяние.. в Степе что-то умирало от волнения и стыда. – Ты.. – это была провальная попытка что-то сказать. – Ты невоспитанный. Ответ не произвел на Мишу впечатление, только опять позабавил. – Меня поздно воспитывать, – он выхватил у Степы вафельную трубочку.***
Еще несколько рабочих дней прошли мирно. Степа не обращал внимания на мир вокруг, погружаясь в маленькую вселенную, которая образовалась между ним и Мишей. Степа не представлял, что басист делал за пределами студии, какие задачи еще выполнял. Никольский следовал тому правилу, что сам установил: "Без нас самих". Без жизни за. Без человеческого бэкграунда. Степа заметил, что "жизнь за" всё-таки влияла на Мишу. Он выглядел усталым, может быть, совсем невыспавшимся. Бесцветным. У Степы тоже мизерное количество времени уходило на отдых, и круги под глазами не сходили.. но с Мишей что-то происходило. Ему часто кто-то звонил. Он выходил поговорить либо не брал. И всегда после звонка выглядел суровым. Напряжённым. Все это время в баре практически не было сотрудников и людей, но к концу недели появилось оживление, что раздражало Мишу. Он делал все, чтобы они ни с кем не сталкивались. Как будто.. ему хотелось оставаться незамеченным. В той части здания, где находится подвал, практически всегда было тихо, и Миша старался не сильно шуметь в студии. Они в основном придумывали тексты. Вдохновение как-то подиссякло. Да и после очередного телефонного разговора Миша сидел в стороне, циклично наигрывая несколько аккордов. Степе не было скучно, просто тревожно. Из-за молчания и затишья. Как будто перед грозой. Он уже подходил к нему с банальным вопросом: "Все ли в порядке?" Только нарвался на грубое: "Да, отвали". Степа просто чувствовал, что состояние Миши падает все глубже вниз. Сидеть, ничего не предпринимая, было невыносимо. – Я включу музыку? Миша даже не обернулся. Может, он вообще не хотел, чтобы Степа тут был.. Вдруг ему надоело? – Делай, что хочешь, – безэмоционально ответил он. Степа вздохнул и начал прокручивать свой плейлист. Ему пришла идея. На свой страх и риск он подошёл к басисту. – Хочу спеть для тебя. – Чего? – Миша оторвал грозный взгляд от струн. – Бля, мы не в диснеевском мультфильме. – Ну давай, ради вдохновения. Просто подыграй мне, – Степа нашел около ног его гитарный шнур. – Нет. – Пожалуйста. – Что ты вообще собрался петь? Похоже, Миша всё-таки начал таять. – Помнишь, мы недавно разговаривали о "АнимациИ". – Да, о тех зомби, – Миша кивком показал на рисунок Степы на стене позади. – Нет, о группе "АнимациЯ". Миша закатил глаза, откинувшись на спинку дивана. Степа решил идти до конца, поэтому пошёл включать песню. Заиграло гитарное вступление и он вернулся, чтобы снова встать у Миши над душой, но теперь еще и петь. Он сидел с наморщенным носом. – Ты же знаешь слова. Миша прожёг в нем дыру глазами, но Степа начал петь. Он считал, что пение всегда снимало напряжение. Если не делать ничего плохого, Никому не сказать плохого слова – Наверно, будут любить, наверно, будут уважать. И, вероятно, будут брать за хвост и провожать. Глазами он пытался уговорить Мишу подыграть. – Ты дурак дураком, – Никольский покивал головой, но смягчился в лице. Степа чувствовал, что у него получается. Все-таки сейчас Миша обращал на него все свое внимание. Да, алгоритм прост, и он является основой. Круто, замечательно, и в целом просто клёво! Миша поднялся с дивана, перехватив руками бас для игры. Если не делать ничего плохого, Никому не сказать плохого слова. Не отрывая горящий взгляд от лица басиста, Степа набрал в грудь больше воздуха. – Ну давай! Эй, возьми мои мокрые спички, мою холодную воду, Мои дурные привычки, больную свободу. Он видел. Видел, как по его лицу проскользнула улыбка. Пальцы быстро переместились на нужные лады. Эй, зачем мы лезем из кожи? В ней довольно удобно! А мы с тобою похожи и вроде бы оба свободны. Миша начал играть бридж, во время которого Степа увеличил громкость. Он завороженно смотрел на его игру, крест на чёрной футболке и напряжённые руки. Степа не знал, что с ним творилось, но сопротивляться этому было бесполезно. Он думал, что они могут быть нужны друг другу.. Он хотел быть Мише нужным. Что Миша думал о нем? Ну что ты лечишь мне рецепты человеческого счастья, Они то и дело пересекались взглядами. Степа выманивал ещё одну улыбку. Ему сам рок помогал в этом. Рок провоцировал выплеснуть всё воодушевление и стимулировал организм от ступней до корней волос. Рок – это чёртова революция. Что ушел бы на край света и в жару и в ненастье? Внезапно с лица Миши исчезли остатки хмурости, он широко распахнул глаза и перекричал музыку: – Я сдаюсь! И они начали подпевать вместе. Давай уедем, давай! Давай, рюкзак надевай, Только демагогию свою не развивай. Степа запрыгал от счастья. Наверно, это правда, что вначале было слово, Но есть ли разница, когда в нем толку никакого? Я повторяю тебе снова и снова: Только не делай ничего плохого. Степа начал задыхаться от того, что они во всю просто кричали слова. Это была правильная песня. У него бежали мурашки по всему телу. Миша был.. прекрасным. И он видел, как тот смотрел в ответ с обожанием, часто хватая грудью воздух. Эй, возьми мои мокрые спички, мою холодную воду, Мои дурные привычки, больную свободу. Эй, зачем мы лезем из кожи? В ней довольно удобно! А мы с тобою похожи и вроде бы оба свободны. Это было потрясающе. Степа просто.. Что-то скрипнуло за его спиной. Он заметил, как за долю секунды Миша изменился в лице, смотря куда-то сквозь него. Он обернулся и увидел изумленные лица Нади и Арсения. – О! Новый знакомый! – Арсений отсалютовал им.***
– Почему ты ничего не говорил? Надя.. рассердилась. – Хотя бы то, где ты. – Я не обязан перед тобой отчитываться. Степа с Арсением неловко смотрели на разборки. – Вы всё равно нашли. И здесь меня достали. – Ты мог быть где угодно! – Арс сам меня уговорил последить за баром, пока он смотался куда-то. Почему до вас раньше не дошло, что я просто в своей студии, – Миша резко развёл руками. – Потому что тебя тут толком никто не заметил. Оказывается, ты.. – девушка запнулась и оглянулась по сторонам. – Ты и Степа.. писали музыку? Между ними повисла тишина. Степа.. чувствовал смущение. – Скрытные вы конечно! Арсений неловко посмеялся, когда все уставились на него.***
Это была гроза. Молнии били прямо Степе в череп. С того дня.. Миша словно с цепи сорвался. С его стороны не было приложено никаких усилий для самообладания. Этот контраст рубил Степу на куски. Все стремительно становилось хуже, а Миша жёстче. Его ничего не устраивало, барьеры в словах слетели, и на лице большую часть времени чернело озлобление. Что произошло? Ну как.. как такое произошло. Почему? Пары часов было достаточно, чтобы Степа эмоционально исчерпал себя. Он замыкался, когда на него кричали, когда хотели пристрелить взглядом. Его выдержка за это время ослабла. Она просто стала не нужна, когда всё стало таким.. приятным. Уже в прошлом. Он пытался увидеть в чем-то причину. Сначала Мишу просто раздражало присутствие Нади или Арсения вместе с ними в студии. Они просто.. заходили. Да и вообще, как Степа узнал, они были хорошими музыкантами, могли помочь им, обсудить что-то, предложить хорошую мысль. Миша в их присутствии переходил от капризничества к ожесточению. А их личные отношения деградировали до малодушного лидерства над Степой. Как будто Мише хотелось уничтожать.. оскорблять и втаптывать его в грязь. Неделя подходила к концу. Степа терпел и не хотел думать о том, что ему больно. Он не пытался себя защитить, поэтому это старались сделать Надя и Арсений. Но их громоотвод почти не помогал, злости в Мише было немерено. Работа шла ужасно. И видя, что Степа стремится к Наде и Арсению, Миша тащил его обратно к себе, как воплощение какого-то монстра. Он не хотел делиться. В субботу Степа особенно не хотел идти. Маша пыталась уговорить его остаться дома, а он внушал своему слабому духу, что должен появиться. Все.. проходило тихо. Но, конечно, Никольский не воспринял его новую песню. Красивую и настороженно-томную лирику, частично написанную в лучах впечатлений о Мише.. Она понравилась ребятам. А он обозвал её попсой, примитивщиной и шлаком. Степе наконец стало по-настоящему обидно. Он устал. И боялся в чёткости понять, что разочарован. Он хотел увидеть хоть что-то другое, кроме злости. Это спровоцировало в нем некую самозащиту. – Да, прости. Наверное, я поленился сделать что-то получше, – Степа не узнавал свой твёрдый голос. – Не сравнится с твоими стихами о самолюбовании самим собой. Ты украл материал у группы "Пающие Трусы"? Это оттуда строчка: "Я на свете появился, чтоб на яхте хуй сосать". Он наблюдал, как Миша покраснел, потом побледнел, потом почернел. Это были какие-то древние инстинкты человекообразных обезьян? Иначе что подсказало ему бежать.***
Он увидел что-то кроме злобы. Настоящую осатаненность. – Выходи, Попов! Миша неистово дёргал ручку двери. Степа, как банальная жертва бытового насилия, закрылся от него в туалете. – Нет, пока ты не успокоишься! – Я, блять, СПОКОЕН! Пинки по древесине говорили о спокойствии. – А что ты там зашкерился!? Ответь за слова! Степа не соображал. Ему казалось, что с ним вот-вот случится обморок. Все разрушалось. Он даже больше не слышал крики.. И сам ничего не мог сказать. Белая пустота и ужас.***
Мише надоело долбиться в дверь. Напоследок обматерив все и вся, он ушел. Степа, не чувствуя ноги и желудок, вышел из бара. Он просто шёл куда-то. Ему в голову не пришло, что нужно идти к остановке. Сознание одновременно старалось и защитить и добить его, ведь на поверхность пробивались.. оскорбление и вина. Он мог.. не говорить то, что сказал. Он мог не привести к этому. По левую руку от него подъехал автомобиль. За рулем был Арсений. – Садись, довезу до дома, – он постарался выдавить из себя улыбку. Степа сел. Он был не уверен, что ноги доведут его до дома. Он назвал адрес для навигатора, и следующие пять минут они молчали. – Степ, – Арсений привлёк его внимание. – Ты хороший парень. Степа никак не отреагировал. – Я поговорил с Надей. Раз вы с Мишей затеяли работать.. Она хочет, чтобы ты кое что знал, – он вздохнул и убрал с лица темные очки. – За Мишу решать неправильно, но мы не могли предвидеть вас.. Никто не ожидал, что Миша.. неважно. Степа собрал последние силы, чтобы сфокусировать внимание на словах. Он не знал, хочет ли слышать что-то о Никольском или нет. Похоже, ему не оставили выбора. – Он недавно зашился. Месяц назад. От алкоголизма. Степа.. не знал, как реагировать. У него потемнело в глазах. – Ясно, – выдавил он. – Все было нормально. Он работал и был с нами, но с алкоголизмом ничего не делал. Потом, наверное, появился ты.. С ним уже такое было. После первой подшивки. По черепу как будто водили чем-то раскалённым. – Это называется сухой алкоголизм и значит, что у него ничего нет на зубах, но он хочет. Ты его отвлекал, и он спрятался от всех. Но тут мы пришли и.. Миша ненавидит, когда его контролируют. Ещё сильнее ненавидит чувствовать себя слабым. Ему снесло башню. Арсений свернул на улицу Степы. – Не хочу тянуть резину. С ним тяжело. Мы не хотели вас.. поссорить. И я ничего у тебя не прошу. – Хочешь сказать, мне нужно остаться. Попросить у него остаться? Он явно готов разбить мне лицо.. Степа.. почувствовал туман ярости. Ему просто было неприятно. Он ждал панику и срыв. Это выворачивало его наизнанку. – Нет. Я просто.. ладно, я всё-таки прошу. Прими решение. И скажи ему. Он ведь появится. – Чего? – Он придёт, – Арсений остановил машину ровно у дома Степы. – Неспроста он тебя так прятал.. Он стал в тебе нуждаться, как не нуждается в Наде или во мне. Ты для него что-то новое.. Ты для него особенный.***
Больше обычной работы Степу убивала работа круглосуточная. Он восемнадцать часов простоял во Внуково, потому что прилетал и улетал кто-то.. Он даже не знал, кто это был. Он практически не спал трое суток. Простудился. Казалось, что мозг умирал. У него не осталось сил и чувств. Неделю Степа ничего не слышал о Мише и не принимал никаких решений. Он только выяснил, что ему было страшно. Страшно потерять. Оказаться в темноте, ведь он – ведомый лучом света, который ему зажгли. Который ему открыл в себе Миша. Под слоями одежды, кожи, мышц и костей. Маша его опекала, утешала и просто.. держала на поверхности. Пыталась вылечить. – Ну хоть нормальное что-то поел, – она взяла пустую тарелку и поставила на её место чай с мёдом. Рассказ об алкоголизме её не удивил. Предчувствие сбылось. – Не забудь про сироп и ложись спать, понял. – Хорошо, – Степа смотрел на неё поверх кружки. – Тогда я пойду. Касаемо ситуации с Мишей она была не очень многословной, но её глаза пытались согреть его каждый удобный момент. Это была неоценимая поддержка. Они обнялись, Степа шепнул слова благодарности, и Маша ушла к себе. А он выпил сироп, выпил коктейль обезбола и залез под одеяло. Он думал, что стук в дверь это галлюцинация. Степа надавил на глаза и встал. Не прекратилось. Не галлюцинация. Маша что-то забыла. Он открыл дверь и ощутил, как сердце провалилось куда-то. Перед ним стоял Миша. Его лицо размывалось в Степиных глазах, но даже фигура во всем черном и сжатая в кулак ладонь доводили до дрожи. Никольский быстро двинулся вперед, заставив послушно сделать пару шагов назад. За ним закрылась дверь. Степа пытался убедить себя смотреть на Мишу. Хотя бы увидеть, что происходит, что басист хочет от него. Не выходило, поэтому он спросил слабым голосом: – Зачем ты пришёл? Степа угадывал состояние, в котом может упасть в обморок. С его головой и ростом нельзя резко оказаться на полу. Он спокойно, ему так казалось, пошел в свою комнату и встал около окна, дождался, пока перед ним снова окажется Никольский. – Теперь ты мне ответишь? Мишин голос был словно через вату. Но вернулся фокус к зрению, и Степа увидел его глаза. Не злые. Серые и уставшие. Замученные. Степан.. этого не ожидал. Он скучал. Кажется, он сам приблизил обморок, потому что не знал, что делать. Но знал людей надо предупреждать, когда падаешь. – Я теряю сознание. Стало темно.***
Проснулся он на кровати. Первая мысль была о том, что это был сон. Но на этот раз ощущение собственного тела быстро вернулось, и он понял, что кто-то сжимает его запястье. Это был Миша. Обошлось без потери памяти, он помнил, как его вырубило. – Сколько я был? Миша посмотрел в сторону электронного будильника. – Тринадцать минут. Степа пошевелил рукой. Чужие пальцы не спешили отпускать. – У тебя пульс шпарит, но сначала руки синели минуты три. – Когда-то у меня было два тяжелых сотрясения, и я выпил таблеток. – Понятно. Степа не хотел, чтобы Миша отпустил. Он ощущал его немного шероховатые пальцы. Тело расслаблялось, он медленно проваливался обратно в сон. Только в белый. Мягкую дымку. В комнате горела лампа, когда пришлось в следующий раз открыть глаза. Первым делом Степа начал искать его. Басист сидел за его столом, рука лежала на какой-то тетради. Они встретились глазами. Миша взял эту тетрадь и сел на пустую половину кровати. – Ты все еще дурак дураком. Мог бы позвонить и просто послать уже наконец. Я бы тебе слова не сказал, – спокойно произнёс басист, глядя куда-то в пол. – Ну ладно, сказал бы. Тебя никто не обязывал слушать, просто сбросил бы и заблокировал. Но нет, я ждал этого неделю. – Арсений мне все рассказал. После брошенной фразы Степа невольно вжался в матрас. Внутри словно натянулась острая струна. Миша повернул голову. Чёлка отбрасывала тень на глаза. – Да ну. Я думал ты уже давно начитался про меня всякой лажи в интернете. – Это было бы хуже? – глаза не вовремя стало щипать. Никольскому не потребовалось много времени для ответа. – Нет. Может быть ты бы включил мозги и не стал бы со мной связываться. Хотя в горле собирался ком, Степа произнёс серьёзным тоном: – Видимо, я не машина без чувств. Не могу быть просто полезной услугой. Он хотел, чтобы к этому прислушались. По лицу Никольского пробежала рябь растерянности. – Ты.. – он прервался и как-то загнанно вздохнул. – Просто тощая обезьяна без хвоста. Кажется, Миша хотел сказать другую фразу, но у Степана не было сил мучать себя догадками, только.. улыбаться. Почему он снова вызывал в нем эту восторженную обнажённую улыбку. Можно ли оправдать это последствиями обморока? Миша смотрел мягко. "Может быть, я выгляжу настолько немощным.. Это жалость," – подумал Степа. Ему самому было жалко себя. Он не ожидал, что так же застенчиво, как щупал его пульс на руке, Миша спонтанно дотронется до горячего лба. Они замерли друг напротив друга. Всё накрыла тишина. Степа видел, как дернулось горло Никольского. Что-то совершенно незримое, но внутренне невыносимо ощущаемое достигло своего апогея. Это заставило Никольского бесшумно подняться и отойти от кровати, как будто его что-то напугало. Возможно, Степа это понимал.. Они не знали, как им вести себя в этом моменте. Как им быть друг с другом? После всего, что случилось, что пришлось почувствовать. И словно.. Миша тоже понимал. Его не держат в этой тишине, которую они оба еще не знают, как перебороть. Эту странную ситуацию им никак не разрешить. Не сейчас. Степа был просто не готов. Ему нужно время.. – До встречи, – прозвенел голос Миши в тишине. Он ушёл.