Минус четыре по Цельсию

      После вечерней тренировки мы обычно, переодевшись, выползаем в вестибюль к ожидающим нас родителям. Нинель просит, а иногда даже требует, чтобы папы, мамы, бабушки и кто там еще из родственников ее спортсменов, по возможности всегда присутствовали на катке. И смотрели внимательно, на что уходят их деньги, заплаченные за тренировки. А также, какие успехи за эти деньги показывают их дети. Однако, ко мне это пока не относится. Потому что я еще не ее спортсменка.       Обнявшись, прощаемся с Анечкой. За ней всегда приезжают ее папа и мама, а иногда даже и сестра… Они приятные. Всегда улыбаются… Несколько раз звали в гости. Но вечером объективно уже нет сил для гостей. А в единственный наш выходной день – желания куда-то тащиться. Но вежливость требует соблюдения ритуала… Я обратила внимание, что Анина семья явно не такая состоятельная как моя. Естественно, я ни словом, ни намеком… Но сам факт. Ездят они на хорошем, но довольно старом внедорожнике. Живут в Чертаново – не самый элитный район, прямо скажем… Анька ходит в обыкновенную бесплатную школу… Ну и мы такие… Папа, который каждый год меняет автомобиль, и маме, вон, подарил новенький белый мерседес… Огромная квартира, которую мы хоть и снимаем на окраине, но исключительно потому что папе так ближе ездить в загородный коттеджный городок, где он руководит строительством нашего нового дома… Да даже телефоны… Меня вот уже года три подряд, на Новый год под елочкой всегда ждет новенький айфон… А Анька мучается с каким-то старьем, на которое без слез не взглянешь. Я как-то попробовала ей подсунуть свой аппарат, просто в игрушку поиграть, уж очень она внимательно смотрела, как я игралась… Так она отшатнулась тогда от меня как от чумной. И полдня не разговаривала… И знаете… Наверное где-то после этого я прониклась к ней еще большей симпатией и… И даже уважением каким-то… Была б моя воля… Будь я уверена, что Анька не обидится… Подарила бы ей тот новый айфон, который, может быть, и в этот раз будет мне преподнесен родителями. Вот верите – рука бы не дрогнула. А меня и мой старый вполне устраивает…       Катю, как и меня, забирает мама. Они похожи. Обе красивые. Обе высокомерные… Катька по-прежнему терпеть меня не может. И даже не пытается этого скрывать. Может столкнуть в зале со сферы Босу, влезть передо мной в очередь на спинер или на беговую дорожку… На льду ничего такого не бывает – пакостить друг другу во время тренировки категорически воспрещается, но вот при заезде в калитку Катя запросто может специально так встать, что обойти я ее уже не могу и мне приходится надевать чехлы стоя на льду. Что небезопасно и, соответственно, тоже не приветствуется тренерами. Понятно, меня это злит… Но я терплю. Потому что понимаю, кто здесь я, а кто она. А также, кого станут слушать, дойди дело до скандала, и кого, в результате, попросят на выход… Мы с Катей не здороваемся. И не прощаемся. Просто молча друг друга ненавидим.       И вот так каждый день… Точнее вечер. Где-то примерно в то же время, что и Аньку, меня забирает мама. И пока мы едем домой, я успеваю ей рассказать обо всем, что произошло со мной за день, о своих успехах, неудачах и переживаниях… Только кое-о чем я умалчиваю… Не потому, что стесняюсь. А потому что не знаю, как мама к этому отнесется. И не будет ли это для нее неприятным… Поняли, о чем я?.. Ну, вы же у меня все такие понятливые…       Ну а как-то в начале декабря, незадолго до взрослого чемпионата России, мне посчастливилось… Или правильнее сказать угораздило?.. Короче, довелось… Вот правильное слово… Мне довелось прикоснуться к одной из самых загадочных тайн нашего зеркального королевства…       Было так…       Сижу, значит, кислая и грустная я в вестибюле «Зеркального». За окном вечер. Вьюга. Мороз под двадцать градусов. Уже уехала Анька, уехали все ребята и девчонки из волковской группы. Уехали розинские… И сам Артем Сергеевич величественно прошествовал мимо меня к выходу, на ходу кивнув и бросив что-то похожее на «до завтра»… Все уехали. Одна я сижу. Жду у моря погоды. Потому что моих родителей угораздило именно сегодня утром поехать в Рязань по каким-то их делам. А, возвращаясь вечером в Москву и имея в планах забрать меня из «Зеркального», они банально застряли в чудовищной пробке под Коломной, и уже третий час тащатся со скоростью десять километров в час без всякого просвета или надежды. Короче, печаль печальная, и перспективы у меня только ночевать здесь в спорткомплексе. Потому что в пустую, чужую и неприветливую квартиру на Клязьминской я даже за деньги не поеду ни на каком такси, хоть вы меня за руки тяните. В общем вот так…       Сижу. Втыкаю в пол. Хочется реветь от жалости к себе. Даже очень.       Шагов по лестнице я не слышу, погруженная в свои раздумья. Поэтому вздрагиваю, когда у меня над ухом раздается его голос.       - О, рыжульчик… А ты что здесь делаешь?       Вот ведь блин… Ну почему именно сейчас, когда я ну вот совершенно не в духе?..       Поднимаю голову и смотрю в его глаза цвета моря и неба. И становится мне еще грустнее от осознания того, что вот и он сейчас уедет, в теплый дом, к добрым и любящим родителям… А я здесь останусь…       - Маму жду, - хмуро отвечаю я.       Сережка удивленно бросает взгляд на настенные часы       - Задерживается что-то твоя мама, - констатирует очевидное он.       Киваю с кислой миной.       - Застряли в снегу пока из Рязани ехали, - сообщаю я ему свою беду. - Может к утру доедут… А дома никого, ехать страшно, да и ключей у меня нет… Сейчас, посижу еще немного и пойду в зал спать. Там хоть тепло и маты мягкие…       Он подбирает полы своего пальто, присаживаясь на корточки передо мной.       - Ни в какой зал ты не пойдешь, – спокойно говорит он мне. – Сейчас мы все решим…       Он берет мои ладони в свои и ласково пожимает.       Смотрю на него… Божечки ж вы мои… Он не стрижется давно уже, волосы длиннющие, вьются… Красивый до умопомрачения. Я аж слюну невольно сглатываю… И вдруг, понимаю. Да… Он все сейчас решит. Сделает так, что мне будет хорошо, комфортно и безопасно. Он… Он обо мне позаботится… Просто так. Не потому что я ему нравлюсь, или он хочет понравится мне… И не из пустого бахвальства… А просто потому что может… В свои пятнадцать лет он - может…       Сережка достает из кармана телефон и проводит пальцем по экрану. Ага… Замечаю, что у него айфон. Крутейший… Последней модели. Такой, может быть, мне на новый год подарят родители. Но это не точно… Значит тоже не бедствует, красавчик…       На экране мелькает фотография. Да ладно!.. Хотя… Наверное, это просто усталость вместе с воображением надо мной шутят. Потому что… Да нет, не может быть.       Оказалось, может.       За поворотом коридора слышен мелодичный перезвон телефонного звонка. И голос…       - Да иду я, биджо, иду, ну что ты трезвонишь?..       Она появляется на лестнице и, спускаясь, с удивленной улыбкой смотрит на нас.       - Неожиданно… - констатирует Нинель.       Сережа поднимается на ноги и тянет меня за собой.       - Я пригласил Таню к нам в гости, - заявляет он, обнимая меня за плечи и привлекая к себе.       И добавляет что-то на совершенно непонятном языке.       Куда он меня пригласил? К кому?.. Я что, уже сплю что ли?       Нинель кивает.       - Ну конечно, о чем разговор, - произносит она и смотрит на меня. – Мама в курсе?       - Мама в пробке по дороге из Рязани в Москву, - успевает вперед меня Сережка.       Нинель спокойно сует руку в свою сумку и извлекает телефон и ключи.       - Идите в машину, - она протягивает ключи Сережке. – А я сейчас Свету предупрежу, чтобы не нервничала…       Он подхватывает брелок и, без дальнейших объяснений тянет меня в сторону выхода на тренерскую парковку. Когда мы сбегаем вниз по ступенькам, я останавливаюсь и дергаю его за рукав.       - Ланской!..       - Что? – он удивленно поднимает брови.       - Куда ты меня тащишь?       - Ко мне домой, - пожимает плечами он.       - Ты сказал «к нам», когда… Когда…       Сережа усмехается и поднимает глаза к потолку.       - К нам, к вам – какая тебе разница? Идем…       - Подожди… - я не двигаюсь с места.       - Ну что еще?       Набираюсь духу.       - Ты что, живешь с… С Нинель Вахтанговной?       Он смотрит на меня с оттенком легкой досады. Но его раздражение быстро сменяется обычной приветливостью.       - Не с ней, а у нее, - объясняет он. – Мы это не афишируем… У меня нет родственников. Бабушка умерла в прошлом году. Вот Вахавна меня и приютила. До совершеннолетия. Видишь, никаких страшных тайн. Мы живем в большом доме за городом. Места хватило бы всей группе…       Что-то он темнит… Не договаривает… По глазам его бесстыжим вижу… Но ничего, погоди у меня…       Строю удивленную и доверчиво-восторженную мину.       - Здо-орово! Интересно-то как… Вот ведь свезло мне так свезло… Ух ты!..       Но, похоже, Сережа и в самом деле не такой, как все.       - Танюш, не переигрывай, - без улыбки говорит он. – Правда… Если бы вместо тебя я там увидел… Увидел кого-то другого… Честно, подумал бы еще, приглашать или нет… А так… Вроде как знак свыше получился…       Я вижу, как он краснеет. И как он смущен… И это, божечки ж вы мои… Как это мило…       - Я же сказала, садитесь в машину, - Нинель появляется на лестнице и быстрым шагом идет к нам. – Непослушные вы дети… Так…       Она отбирает у Сережки ключ и кивает в сторону одиноко стоящего на парковке огромного Ренжровера. Такого же, как у моего папы.       - Маме твоей я позвонила, - сообщает она на ходу. - Они выдохнули и повернули обратно в Рязань. Так что пару дней у нас поживешь… - она открывает машину брелоком и нетерпеливо машет нам ладонью. - Все, давайте, поехали уже. А то устала я от вас сегодня и спать хочу…       Ехать в большой, мягкой и теплой машине сквозь мороз и вьюгу, по заметаемому снегом городу, это, скажу я вам, совсем не то, что ехать в дешевой, дребезжащей скорлупке такси. Или, того хуже, переться через все это безобразие на автобусе к метро.       Поэтому, просто расслабляюсь и наслаждаюсь полетом.       Нинель спокойно рулит, время от времени сверяясь с большим экраном навигатора и выбирая наименее загруженные улицы. Успевает она также и поглядывать в телефон, быстро прокручивая пришедшие сообщения. То, за что папа постоянно ругает маму, когда она ведет машину…       Тихая музыка, мерное покачивание на неровностях дороги и приятный запах в салоне располагают задремать, но я удерживаюсь от того, чтобы пристроиться у Сережки на плече и блаженно заснуть. Хочется. Но не буду… Хватит того, что моя ладонь так и осталась в его, когда мы садились в машину, и когда он помогал мне забраться внутрь. А еще он, балуясь, то и дело перебирает и поглаживает мои пальчики… Была бы я против, попробуй он сейчас полезть ко мне обниматься, или, скажем, засунуть руку мне под шубку, сжимая и тиская за ноги? Черт его знает… Судя по тому, как вздрогнуло и сладко заныло у меня внизу живота от одной только этой мысли - вряд ли. Скорее даже наоборот… Может он просто стесняется и нужно как-то подсказать ему?..       Искоса поглядываю на Ланского.       Сидит спокойно, смотрит в окно… Изумительной красоты профиль в обрамлении длинных кудрей… На актера какого-то похож… Не помню… Думает о чем-то своем… Вряд ли обо мне. Хотя я здесь, рядом… И моя ладонь в его…       И вдруг понимаю… Совершенно неожиданно… Что не хочу сейчас ничего больше, чем просто вот так, в тепле, уюте, сидеть с ним рядышком. Смотреть на него… Чувствовать… И мечтать, что мы всегда будем вместе…       В светлой и чистой прихожей пол выложен мрамором и какой-то замысловатой мозаикой. Стрельчатые окна под потолок, убегающая вверх лестница с ажурными перилами, несколько дверей с витражными вставками открыты, но за ними темно… Картины на стенах… Если здесь так выглядит обычная передняя, то я себе даже не представляю, какой дворец увижу дальше…       Нинель, махнув нам рукой, сбрасывает с ног теплые, с мехом, кроссовки и уходит в сторону одной из темных комнат, где тут же автоматически загорается неяркий фоновый свет. На ходу стягивая пальто, она, довольно резким и раздраженным тоном, продолжает начатый еще в машине телефонный разговор. Из услышанных нечаянно фраз я понимаю, что речь идет о каких-то серьезных денежных делах и договоренностях.       Ланской вешает свое пальто в шкаф, спрятанный за зеркальной дверью здесь же в прихожей и поворачивается к мне.       - Давай…       Разматываю опостылевший шарф. Снимаю с головы шапку, стягиваю с волос резинку и, тряхнув головой, разбрасываю свои рыжие лохмы по плечам. Любуйся! И попробуй только не оценить…       Краем глаза смотрю на его реакцию…       Потом улыбаюсь одной из своих «качественных» улыбок и поднимаю взгляд.       - Нравлюсь?..       Вижу, что нравлюсь… Иначе бы не спрашивала. Не смотрела бы так… И не было бы меня здесь…       - Очень, - без всякого жеманства кивает он. – Я поражен в самое сердце. Ты прекрасна. Можно тебя раздеть?       Зависаю на мгновение…       - Прямо здесь? Совсем? – уточняю на всякий случай.       Он улыбается и подходит ближе.       - Пока только шубу, - произносит он, просовывая ладони за полы и расстегивая мохнатые пуговицы.       А мне так хорошо… Меня пригласили в гости… Я нравлюсь. За мной ухаживают… Заботятся… Ой, приятно-то как…       Сидим втроем на кухне за барной стойкой. Кухня такая же огромная, как и все в этом доме, и напичкана всякой щелкающей и светящейся голубоватыми экранчиками техникой. О назначении некоторой я даже не догадываюсь.       Пьем чай с фруктами.       Вижу, что кушать вечером у Нинель не принято. Как, в общем-то, и в моей семье бывших спортсменов. Режим, которому подчиняешься годами, остается с тобой на всю жизнь. Иного способа сохранить вес и не разожраться не существует.       - Может быть накормить тебя как следует? – интересуется на всякий случай Нинель. – А то свалишься у меня тут с голодным обмороком…       Фыркаю в чашку от смеха.       - Не-е, спасибо, - говорю. – У меня режим. Я после шести ни-ни…       - Правильно, - флегматично соглашается она. – Как и все мы…       - А я хочу пирожок с мясом и кусок торта, – тут же влезает Сережка со своими шуточками. – Мне после шести все можно. Хотите в обморок свалюсь?..       - Ремня тебе можно, - спокойно реагирует на него Нинель, даже не поворачивая головы. – Давно напрашиваешься. От обмороков очень помогает…       Сережка картинно вздыхает и с видом оскорбленной невинности, гордо повернув голову, шумно прихлебывает свой чай.       Мне снова смешно, и я еле сдерживаюсь, прикрывая рот ладонью.       - Тебе повезло, - кивает мне на него Нинель. – Ты его только иногда видишь. А я с ним каждый день общаюсь.       Я бы тоже очень хотела… Каждый день…       Снова звонит ее телефон, и она, прижав его плечом к уху и подхватив дымящуюся чашку, уходит от нас в гостиную…       - Ванечка… Да… Я чего звонила… - слышу я обрывки ее разговора. - Нет, давай не сегодня… Угу… Я попросить хочу, забери детей завтра утром… У меня… Ну, мой, естественно, и девочку, вот, пригласил. Да нашу, нашу… Ага… Да… А… Это… Да ну их… Там скандал, аж стены ходуном… Утяшев с Бисяевым сцепились, два козла… Завтра в федерацию поеду мирить… Я тебе потом все расскажу…       Она уходит куда-то в дальнюю часть дома и, наверное, закрывает за собой дверь. Становится тихо…       Смотрим с Сережкой друг на друга. Я удивленно, он с извечной своей улыбочкой.       - Ванечка?.. - повожу бровью я.       - Ага, - кивает Ланской.       - Это… Наш Иван Викторович?       - Ну-у… - он поднимает глаза к потолку. – Как тебе сказать?..       - Ясно…       Он снова хитро смотрит на меня. Ну точно похож на кого-то… Какой же я фильм недавно смотрела? Чувствую, что рядом где-то, на границе подсознания, знакомая ассоциация, но не могу ухватить ускользающий образ.       - Идем я тебе покажу твою комнату…- он спрыгивает со стула и подает мне руку. – Это наверху…       Мне выдают свежую, теплую пижаму («Это моя, но я из нее успел вырасти, так и не надев ни разу, так что новая, не пугайся…»), пакет с зубной щеткой, пастой и салфетками («Ванная вон там, в конце коридора. Есть еще одна внизу, но она для гостей… Ну, то есть… Для тех, кто не остается…») и огромное махровое полотенце…       - В ванной душ автоматический, - говорит Сережка. – Залезаешь и вода сама льется теплая. А если хочешь горячее или прохладнее, то там две кнопочки…       - Я знаю, - улыбаюсь. – Не из леса же вышла…       - Извини…       Чапаю, шлепая тапочками, в указанном мне направлении… И думаю, что если он вдруг захочет зайти в ванную, когда я буду в душе… И даже если залезет ко мне под душ… Я, наверное, не стану возражать… Да что же это такое?! Рыжая, ну ты уже совсем без стыда… Окстись!       Распаренная, чистая, в веселенькой, с котиками, пижаме (велика) и с закрученным на голове полотенцем (фен не нашла) плетусь из ванной в спальню, которую мне выделили на эту ночь. Большая кровать, телек на стене, тумбочка, стол, кресло, шкаф с зеркальными дверями во всю стену… В шкафу два махровых халата в упаковке из прачечной и набор пледов и одеял. Ну, прям как в гостинице. Наверное, это действительно спальня для гостей, которые в этом доме бывают нечасто…       Кидаю свои шмотки на полку и с наслаждением вытягиваюсь на жестком упругом матрасе.       Устала…       Но спать не хочу. Слишком много впечатлений.       Ланской этот, весь из себя такой загадочный… Живет у Нинель. Сам весь такой ухоженный, утонченный… Очевидно, воспитывали его, не жалея сил…       Сажусь на кровати и разматываю полотенце. Мои волосы жесткие, но послушные. Могу даже не расчесываться на ночь – все равно утром лягут как надо. Но этот процесс меня успокаивает…       Вожу щеткой по своему золотистому богатству. Одарила мамочка, спасибо ей… А мысли все крутятся, жужжат в голове, как пчелы. И все на одну и ту же тему… Пойти, что ли, к нему? Поболтать… Он показал мне где его комната… А вдруг спит уже? Хотя вряд ли, я бы услышала, как он пошел в ванную… Значит не спит…       Слезаю с кровати, сую ноги в тапки и смотрю на себя в зеркало. Волосы еще не высохли, но уже закрутились и уложились ровно так, как я люблю… Я никогда в жизни не стриглась – меня мама водила в салон только подравнивать кончики. Рыжая моя грива вьется волнами вдоль тела, заканчиваясь ниже пояса… Может это как-то отвлечет внимание от того, что на мне надета нелепая, на вырост, мальчишеская пижама?       Осторожно выскальзываю в коридор и, тихо ступая, крадусь к соседней двери.       И застываю на месте…       Потому что снизу до меня отчетливо доносятся знакомые голоса.       Подхожу к лестнице. Спускаюсь на один пролет…       Останавливаюсь. Просто вот так явиться перед теми, кто уединился поговорить?.. А вдруг они не желают, чтобы их кто-то еще слышал?.. Вдруг это будет неудобно?.. Ну значит…       Приседаю, и осторожно выглядываю из-за перегородки, в которую упираются лестничные перила.       Гостиная передо мной вся, как на ладони. Зашторенные высокие окна, комнатные деревья в кадках по углам… Камин, в котором весело горит огонь, большущий телевизор беззвучно крутит какие-то новости… С другой стороны - широкий, мягкий диван два кресла и журнальный столик со стеклянной столешницей…       Они сидят друг напротив друга, Нинель на диване, Сережка в кресле, забравшись в него с ногами. И вроде бы каждый отрешенно рассматривает экран своего телефона…       - Ну вот, я нашел, - он водит пальцем по экрану…       - Не вижу пока… - хмурит лоб Нинель.       - Послал тебе… В почту…       - Ага…       Ловлю челюсть у пола. Они на «ты»?!       Нинель внимательно смотрит на свой телефон.       - Ну… Где-то так… - кивает головой она. – Где-то так…       - Мне правда с Артемом проще, - Сережа откладывает телефон и закидывает руки за голову. – Леша, он хороший, грамотный, что угодно закрутить может… Но он - советует. А Артем ставит. Сначала тебя – раком и боком… А потом тебе же - отличную программу.       Я чуть было не выдаю себя, с трудом проглотив смешок – так мне стало весело, когда я представила себе Артема Сергеевича, ставящего кого-то…       Нинель не обращает внимания на Сережкины образные картинки.       - Асторную я ему точно дам, - произносит она задумчиво. – Может еще малолетку какую-нибудь… Есть у меня одна на примете… С тобой – пока не знаю. Семен Мирославович тут для Юльки будет произвольную делать… Не хочешь?..       - Хочу, – он энергично кивает. - С Авером – хочу. Но он же танцор…       - Ну и что? – Нинель поднимает на него взгляд. – Я тоже… Ну ладно, не аргумент для тебя… Вот, Тихонова из танцев. Но Хомяка ж до золота довела, не поспоришь…       Сережка ухмыляется, закатив глаза к потолку.       - Тихонову мы с тобой не потянем, - говорит он со вздохом. – Да и не пойдет она… Даже ради меня…       Нинель отбрасывает свой телефон в сторону и на несколько секунд прижимает ладони к лицу.       - В общем так, - решительно говорит она, скрещивая руки на груди. – Пока работаешь со мной и с дядей Ваней. Катя – с Артемом… Сёме я предложу подумать о тебе… Когда он с Юлькой все накрутит… Понял меня, да?       Сережка не меняет позы, продолжая улыбаться в потолок.       - Как скажешь, моя повелительница…       Нинель качает головой.       - Трепло ты, господи, твоя воля, - со вздохом усмехается она. – Пойди лучше сделай повелительнице кофе, чем зубоскалить…       - На ночь глядя?       - Наплевать, - мотает головой Нинель. – Хочется…       Сережка выскакивает из своего кресла и бодрой рысцой шлепает на кухню. Слышу, как он гремит там чашками… И вижу, как улыбается Нинель… Легко… Кончиками губ… А у меня перед глазами его, такая милая улыбка… Тоже кончиками…       Батюшки святы!..       В моей голове словно разряд молнии сверкает.       Образ! Вот он!..       Сложился!.. Да не-ет! Не может быть!       - Мам, тебе молоко лить, или просто с сахаром? – доносится из кухни его голос.       Чтобы не упасть от удивления со ступенек, цепляюсь рукой за перила. Челюсть с пола – клац – на место.       Нинель же подскакивает на своем диване как ужаленная. И стоит Сережкиной взлохмаченной голове появиться в проеме дверей, как она яростно напускается на него.       - Что ты орешь, саджихари биджо, - шипит она на него в полголоса, - чужие люди в доме…       Он издевательским жестом затыкает себе рот руками, но в глазах все тот же хулиганский задор.       - Да спит Танька давно, - усмехается он, тоже понижая голос. – Умаялась за день, еще и переживания такие… Маленькая же еще…       В его голосе такие интонации, что Нинель тут же меняет гнев на милость.       - Хорошенькая, скажи? - кивает она.       Ух ты! Это она обо мне?..       - Глаз не отвести, - качает головой Сережка. – Как в первый день познакомился, так…       - Да вижу я все, - машет на него рукой Нинель. – Все время на детский лед пялишься… Уже не знаю, что лучше, выгнать ее, или к себе взять…       - К себе… - Сережка только что на месте не подпрыгивает. – Возьми ее, деда… Она же замечательная…       Нинель откидывается на спинку дивана и закрывает глаза. И я тщетно пытаюсь прочитать на ее лице, какое решение она сейчас принимает.       - Кофе принеси мне, биджо, - говорит она усталым голосом. – И иди спать. Вам с… рыжулей твоей замечательной… завтра рано вставать.       Сережка разворачивается, чтобы снова уйти на кухню. Но на полдороги останавливается и смотрит на Нинель через плечо.       - Ее зовут Таня, мам… - очень спокойно, но с явным признаком металла в голосе произносит он. – Она – не чужая… И я ее очень люблю…       Лежу в своей комнате, натянув одеяло до подбородка. Сна ни в одном глазу. Как до кровати доползла – не помню. Зато глаза так и лезут из орбит от всего, что услышала и узнала.       Ланской – сын Вахавны! Вот это новость! При чем они это скрывают… Хотя живет он с ней. Ну еще бы. Где же ему еще жить, если не с мамой, он же несовершеннолетний?.. Но это ж надо такое…       Ну да ладно… На меня он, значит, пялится… И работе его это мешает… Значит нужно с ним по строже. Никаких больше обнимашек-поцелуйчиков… Пускай пообижается. Сказал, что любит – вот и посмотрим… Зато он топит за меня перед Нинель, чтобы в группу взяла… Ну, хорошо, так и быть, обнимашки можно оставить. Или лучше поцелуйчики?..       Конспираторы, блин… Подпольщики… Как в книжке про молодую гвардию…       А я тут голову ломаю, на кого он мне все время похожим кажется. Тот же нос, тот же подбородок… Улыбка их фирменная… Только глаза у него совершенно другие… И как же они умудряются все это в тайне держать, если достаточно просто присмотреться?.. Нужно будет Ланского к стенке прижать, чтобы раскололся… Или не нужно… Или все-таки…       Как же все интересно и неожиданно! Хи-хи…       Сплю… Сама не замечаю, как засыпаю… И снится мне моя давняя детская мечта – маленький домик, синее море на фоне голубых гор. И волны… Теплые, ласковые, манящие…              - Как думаешь, он выиграет?       Анька без всякой совести в глазах тянется к тарелке за третьим сырником и тут же получает от меня по рукам.       - Не жри перед тренировкой, - ворчу я. – А то лед под тобой проломится…       - Не жадничай! – тут же надувается она. – Последний съем и все…       Тощая зараза может слопать их хоть все – и ничего ей не будет. Мало того, что в организме вместо кишечника – прямоток, все выскакивает не задерживаясь, так еще и прыгать как дрессированной обезьяне это ей ни разу не мешает. На взвешивании – норма, на катке – норма, сама же сытая и радостная. Ну куда это годится? У меня так от стакана воды тут же лишние пятьдесят грамм неизвестно откуда берутся… Хорошо хоть за весом у нас следит Саныч, добрый и хороший, слова от него плохого не услышишь. А вот Нинель, я знаю, своих за излишки гоняет жестко, кроссами, СФП, а кому не помогает, то и обертывание может прописать…       - Ладно, ешь, - вздыхаю я, завистливо глотая слюну. – Хоть за меня отожрись…       Эх-х… Сейчас бы да тарелочку бабушкиных пельменей… С маслом…       Хрен там плавал…       Разреветься хочется – капец...       Анька уписывает за обе щеки последний сырник и, довольная, как удав на камне, откидывается на стуле.       - Ф-фу-ф-ф… А хорошо-то как, Танечка…       Строю кислую мину.       - Я за тебя рада.       Анька делает вид, что не замечает мою неприкрытую зависть. Напротив, наслаждается ею. Еще и потому что, с некоторых пор сама мне завидует кое-в чем. После того, как мы с ней как-то в нашем душе перед зеркалом рядом стали. Ну и… Короче… Расстроилась моя подружечка. Так, самую малость, но я-то вижу… Хотя, было бы из-за чего. У нее у самой все тоже самое через полгода-год будет. Но, понятное дело. То – будет. А это – есть. Ладно. Дело такое…       - Так как думаешь, Тань?.. Выиграет?       Чешу в затылке. Пожимаю плечами.       - Думаю – нет…       И это не из вредности. Я действительно так думаю.       В тот самым момент, когда мы сидим в любимом «Зеркальном» и питаемся, кто святым духом, а кто вредными сладостями, наш дорогой-любимый Сережечка Ланской с языком на плече надрывается на первом своем взрослом чемпионате России. И задача у него там сложная.       Все мы знаем, что чемпионат России – это одна большая, никому не нужная и не влияющая на международные рейтинги фигня, пустая трата времени и сил, с практически нулевым выхлопом по деньгам, позволяющим, ну разве что компенсировать себе затраты на дорогу и снаряжение. И то, если ты как минимум в пятерке. А так…       А так, единственной ценностью этого старта является то, что по его результатам первые номера попадают в сборную страны. А это уже совсем иной коленкор.       Сборная – это мечта каждого спортсмена. Вершина. То, к чему ты идешь всю свою детскую и юниорскую карьеру.       Сначала ты занимаешься в детских группах, участвуешь в местечковых прокатах, детских утренниках и не представляешь из себя ровным счетом ничего. Это, вот как мы с Анькой сейчас. Даром что прыгать чего-то там умеем. На самом деле – грош нам цена, и только Нинель со своим даром предвидения способна сейчас в нас что-то там разглядеть. И проблемы на данном этапе тут возможны не столько у тебя, сколько у твоих родителей, которым приходится оплачивать твое обучение и подстраиваться под не самый удобный ритм существования.       С тринадцати лет дети превращаются в юниоров. Тут уже все на много серьезней. Помимо нагрузок, которые возрастают в разы, у тебя теперь весь набор настоящих соревнований – чемпионаты Москвы и Санкт Петербурга, контрольные прокаты, юниорский чемпионат страны… И юниорская сборная для особо выдающихся на этом этапе. Все это, да и многое другое, о чем мы с Анькой пока даже не догадываемся, прошли Сережка с Катькой, прошла Юлька Лептицкая. Это из наших. А есть же еще целая россыпь школ по фигурке, где тоже умеют готовить спортсменов, и довольно неплохо… попадание же в юниорскую сборную открывает тебе двери к международным стартам. И вот тут ты уже начинаешь зарабатывать себе настоящий рейтинг, который тебе присваивает международный союз конькобежцев, и с которым ты путешествуешь от соревнований к соревнованиям, побеждая, или просто участвуя. Сережа и Катя в этом году стали, соответственно, чемпионами мира среди юниоров в мужской и женской одиночке. Каких трудов, травм, слез, соплей и всего остального это им стоило сказать могут только они сами. А еще, наверное, Нинель. Но ее я спрашивать не смею. Катька со мной вообще не разговаривает. А Ланской, на такие мои вопросы, только грустно усмехается, обнимает за плечи и целует в макушку.       - Не забивай себе голову, рыжуля. Все у тебя будет со временем…       Такой себе ответ. Оптимизма не внушает…       Ну и наконец, с пятнадцати лет у нас можно переходить во взрослое катание и соревноваться уже наравне со всеми известными корифеями. Если тебе повезло, и пятнадцать тебе стукнуло до первого июля, то уже в этом году тебя могут заявить для участия в отборочном чемпионате России. Если не повезло, соответственно, в следующем. Ланскому повезло, у него днюха где-то в марте. Я, правда не знаю точно, когда, он не признается. Слышала просто нечаянно, как Нинель говорила о нем Муракову, мол, типичная «рыба», самый противный знак зодиака… Я тоже «рыба». У меня день рождения в феврале. Так что я тоже противная, и мне тоже, можно считать, повезло. А вот Катьке Асторной хуже, она, хоть и одного с Сержиком года, но родилась в августе, и взрослые старты у нее начнутся только со следующей осени. Обидно. Фактически, год она теряет… Ну… Как есть. Кто-то теряет, а кто-то…       В сентябре, когда меня еще здесь не было, Ланской классно показал себя на контрольных прокатах в Екатеринбурге. И его заявка на отборочный чемпионат была одобрена. Вроде бы живи да радуйся… Увы. В этом году снова не все слава богу с нашей сборной. Так получилось, что по результатам прошлогодних чемпионатов Европы и мира, из-за низких результатов команды, в женской одиночке у нас только две квоты, и на них претендуют три девочки, наша Юлька, Лиза Камышинская из Питера, ученица профессора Федина и Адель Десятникова, которая здесь в Москве занимается в ЦСКА у Елены Буйновой. В мужской же дисциплине и того хуже – квота одна, а претендентов полно. Тут и свеженькие, вчерашние юниоры, фединские Миша Щедрик и Женя Семенов, Дима Гейдаров из ЦСКА, еще кто-то, кого знаю плохо. Ну и наша звезда экрана… Нинель, конечно, вдохновляет его на первое место, чтобы, если уж не прямо в сборную попасть, так хотя бы выгодно продать свою выигранную квоту тому же Федину, или ЦСКА. Но объективности ради стоит отметит, что показывать результат на серьезных стартах – это вам не перед нами, малолетками, тут выделываться. Так что… Тяжело будет Сержику, сочувствую… И очень слабо верю, что в этом году он потянет… В следующем – вполне возможно, но сейчас…       - Думаю, что нет, - повторяю я, в ответ на удивленный взгляд Анечки. – Конкурентов слишком много. Забьют…       Она не расстраивается, но по-детски вздыхает и надувает губы.       - А я все равно за него буду болеть… - веско заявляет она.       Как будто я ее отговариваю.       - И я буду… - развожу руками. – Но одного нашего с тобой… боления… ему будет маловато…       Анька грустно кивает и отворачивается. А у меня, где-то глубоко внутри, едва заметно, но неумолимо начинает просыпаться вулкан жгучей ревности…       Неделю Ланской, вместе с Нинель и дядей Ваней, путешествуют по восточным просторам, покоряя Новосибирск, а за одно и всю страну. А мы смотрим по телевизору все трансляции. И волнуемся... Нервничаем.       Утром перед тренировкой только и разговоров, как там да что... Даже Саныч с Розиным на нас не сердятся. Тоже, небось, переживают...       В конце концов, происходит то, что и должно было произойти.       Выиграв короткую программу, Сережа на полтора балла опережает Мишу Щедрика. И ему остается всего лишь без ошибок проехать произвольную. Всего лишь... Ага. Если бы всегда все было так просто на деле, как на словах. Уже в первой части программы, очевидно устав и перенервничав, он тупо заваливает тройной риттбергер, элегантнейшим образом падает на свою замечательную задницу и в результате оказывается на втором месте, сразу за Мишей. И без всяких шансов на чемпионаты Европы и мира в этом году. Обидно, конечно... Но кто его просил падать?       Анька расстраивается, словно у нее игрушку любимую забрали, и на меня дуется ни за что ни про что. Говорит, что это я Ланского сглазила... Она такая хорошенькая, когда злится. Сразу на взрослую становится похожей... В тот же день вечером в душе прижимаю ее к стенке и долго тискаю, пока она не размякает и не начинает снова улыбаться. Нам нравится то, что мы иногда друг с дружкой делаем. Трогаем, гладим... Целуемся. Той самой, невидимой, определенной нами самими грани мы пока не переходим. Но... иногда бываем очень близко он края. За которым что нас может ждать? Кто его знает...        Сережка возвращается в Москву хмурый, недовольный и похудевший килограмм на пять. Нелегка, видать, взрослая жизнь… Особенно, когда она начинается в пятнадцать лет. Пытаюсь как-то обратить на себя его внимание, в коридоре там лишний раз встретить или в школе на глаза попасться. Ничего. Обычная вежливая улыбка, «как дела», «привет-пока»… Как-то раз видела, как он с Анькой о чем-то прямо на катке болтал, после раскатки перед тренировкой. Им-то можно, они из одной группы… И снова что-то там во мне утробно забурлило и задымило… На мой же вопрос, любопытно же все-таки, подружка как-то неопределенно пожимает плечами.       - Да ничего он не рассказывал… Сказал, что программу ему будут переделывать… Усложнять… Что Нинель велела ему иметь в виду Гран При осенью, чтобы готовился… Ну, вот…       Ну… И ладно. Подумаешь…       В отличие от Сереги, Юлька, со своим вторым местом, по квоте прошла, и вместе с Аделиной теперь готовится к чемпионатам. Точнее не вместе, а параллельно. Наш тренерский штаб со всем вниманием следит за тем, что делает ЦСКА. Да и армейцы тоже проявляют к нам интерес… Буйнова пару раз даже приезжала в «Зеркальный», невысокого роста, приветливая. С Сережкой обнималась, прям как с родным. Наверное, они давно знакомы… Вот…       Чуть не забыла. У нас же пополнение в рядах. Вот буквально под Новый год.       Как-то раз, вечером, замечаем, что в группе Нинель появилась новая девочка. Маленькая. Лет десять ей. Красивая – как куколка. Большеглазая. С милой, наивной улыбкой. И при этом невероятно пластичная и гибкая… Балетная такая… Двигается совсем как балерина в театре. Хорошо скользит, и даже что-то там пытается прыгать. Видимо старались ее чему-то научить, да не смогли… Мне, вот, интересно, где Нинель их всех находит?       К мелкой присматриваемся всем коллективом, интересно же. Но видно сразу, что защиту и опеку ей обеспечили из своих. Катя с Аней постоянно таскают ее с собой - в столовую, в раздевалку, в душ. Сережа тоже… То ботинки ей перешнурует, то кофту поправит. Ну, прям, забота-забота.       И я уже было начинаю грустить и чувствовать себя брошенной и забытой. Конечно… Получили себе новую игрушку… Старую можно и в ящике запереть, чтобы глаза не мозолила…       Однако…       - Ты чего это от коллектива отрываешься?       Они сжимают меня вдвоем с боков, и я с удивлением поднимаю голову. Хм… Забавно.       Катька с вполне себе приветливой улыбкой расправляет мои косички на спине. А Сережка… Снова, как раньше, берет меня за руку и перебирает пальчики.       Фыркаю, держу фасон.       - Можно подумать, меня куда-то приглашают, - сварливо ворчу я.       Ланской усмехается, закатывая глаза к потолку.       - Приглашения долго ждать будешь, - произносит Катя, убирая руки и засовывая их в карманы кофты. – И вряд ли дождешься.       Пожимаю плечами, отвожу взгляд, хмурюсь. Нужны вы мне очень…       Сережа обнимает меня за плечи и прижимает спиной к себе.       - Куда же мы без тебя, рыжулька, - говорит он весело. – Ты же наша? Наша…       - Не ваша, - шмыгаю носом я, даже не пытаясь вырваться       Надо бы, гордо поведя плечами, высвободиться из его объятий, посмотреть так, уничтожающе и, королевой уйти прочь… Но кто ж на глупость-то такую сподобится? Особенно, когда он так тебя обнимает, что аж снова все ноет и щемит внизу, а бабочки в животе так и порхают…       - Наша, наша, - Катя ковыряет носком кроссовка какое-то пятнышко на полу. – Мы все, кто через чистилище прошли, здесь навсегда остаемся. И я, и Юля… И ты. А вот Озерова и эта новенькая могут и вылететь. С тех, кого Вахавна на испытательный срок к себе берет, она вдвойне спрашивает. Считает, что они и так в привилегированном положении. Вот и должны соответствовать… Ладно…       Она, крутнувшись на носке, делает шаг в сторону от нас.       - Ты в атриум? – интересуется Ланской.       - Да… Там подарки привезли. Пойду смотреть. – Катька щурится. - Чтобы не растащили… Пока, рыжая, - легкое движение локтем, не вынимая рук из карманов. – Встретимся еще…       Она удаляется, по коридору, подпрыгивая и виляя попой. С чего бы это вдруг такая симпатия? Три месяца меня не просто не замечала – пакостила как могла, а тут вдруг… Хотя… Наплевать. Есть кое-что и поприятнее, о чем можно подумать.       Откидываю голову и устраиваюсь поудобнее в руках Ланского.       - Забыл меня совсем, - шепчу я и, изловчившись, пихаю его локтем в живот. – Все у тебя только Анечка, да Катенька, да кукла эта новая… Блядун бесстыжий…       Он не отвечает. Но я чувствую его дыхание на своей шее… Ну же… Ну чего ты боишься?.. Поцелуй меня… И руки свои опусти ты ниже. У меня же там уже кое-что есть, маленькое, но кругленькое, упругое… Тебе понравится… А еще ниже, так вообще, только тронь – и я перед тобой аж растекусь вся… Ну что же ты?..       Он прижимается щекой к моим волосам, шумно вздыхает. И убирает ладони с моих плеч…       Эх ты… Ну… Ладно, может и правда не стоит пока… Зачем? Его мама точно не одобрит… А он… Еще взбрыкнет… Зависит же от нее. Загубит себе карьеру, не дай бог, я себе не прощу… Хорошо, пусть так. Ну хоть смотри на меня… Хоти… Я же знаю, что хочешь… Мечтай там себе под одеялом… Все будет, со временем…       Поворачиваюсь к нему и игриво тереблю застежку на его спортивной кофте.       - И как зовут твою новую девочку? - ехидно интересуюсь я.       На него, как всегда, абсолютно не действуют мои шпильки. Словно пропускает их мимо ушей. Или уже на столько хорошо знает все штучки нашего волосатого племени, что научился не реагировать? Вполне может быть, кстати… Женское воспитание… Бабушка, мама…       - Валя, - отвечает он. – Валя Камиль-Татищева.       - Ого! – поднимаю бровь. – Из дворян. У вас неплохой вкус, мой друг.       Я с невинной улыбкой смотрю в его голубые глаза… Совсем не такие, как у его мамы…       - Не надо, Танюш… - он слегка хмурится. – Правда…       Таки достала… Когда сбиваю я тебя с твоего самоуверенного пьедестала, так сразу и превращаюсь из «рыжули» в Танюшу… Есть у меня к тебе ключик… Все равно, знаю, чувствую, неровно ты ко мне дышишь. Никакая Анечка-Валечка-Катенька со мной не сравнятся…       Картинно вздыхаю и разворачиваюсь.       - Ладно, - бросаю, слегка повернув голову, - веди, раз позвал, знакомь с молодым пополнением. Посмотрим, кого вы там себе нашли…       И делаю шаг в сторону нашего атриума. Маленький такой шажочек. А себе думаю, возьмет он меня за руку, или просто рядом пойдет… И сердечко такое, тук-тук… Тук-тук…       Обнял…       Да так, что аж дух у меня перехватило. И все внутри снова расцвело и защебетало…              Валька оказалась хорошей. Маленькая, десять лет всего, угадала я... Но умненькая. Смешливая, искренняя… Не испорченная. Видно, что из приличной семьи. А хорошенькая – загляденье.       - Привет, я Таня… - протягиваю малявке руку.       - Ой, хи-хи… Привет, - она заливается очаровательным румянцем. – А я тебя видела… Ты тут самая красивая…       Беспроигрышный ход. Правильно. Так и продолжай. Валя, я твоя навеки…       - Да ну, скажешь тоже, - скромно опускаю глаза я. – Здесь уродов не держат. Все очень даже… - и тут меня осеняет. – Но самая красивая у нас Нинель Вахтанговна. Вот кто настоящая королева.       - Ага! Точно! – тут же соглашается Валька. – Она такая… Высокая…       Неужели и я когда-то была таким искренним, восторженным, солнечным ребенком? Даже не верится…       Искоса смотрю на ковыряющихся в разваленном на полу разнообразии цветных пакетов и коробок Ланского и Катьку. Но они либо не слышат, либо им пофиг.       - Идем подарки смотреть, - зову я Вальку. – А то без нас все самое лучшее расхватают.       Она хмурится и не двигается с места.       - Ну-у-у… Неудобно… Это же вам все прислали, а не мне…       Моя ты лапа…       - Слушай, - хмурюсь я, изо всех сил изображая старшую, - Если там написано чье-то имя, то никто чужого трогать не станет. Но часто присылают просто с пометкой «Девчонкам из «Зеркального» или вообще без конкретного адресата…       - Правда?       У малой загораются глаза.       - Вот сейчас сама увидишь…       Решительно беру ее за локоть и тащу за собой к устроенному в центре атриума новогоднему изобилию.       По итогу, девочки прибарахлились футболочками с прикольными принтами, экосумками, кучей мягких игрушек и брелоков. Валька как клещ вцепилась в большущего рыжего кота с длинными усищами, полосатым хвостом и ухмыляющейся мордой. Так с ним в обнимку и таскалась весь вечер, с любопытством подсаживаясь то ко мне, то к Сережке, то к Кате.       Катьке надарили кучу разноцветных худи с вышитыми зверушками, которые она тут же рассовывает нам с Валькой.       - Озеровой тоже отдать не забудьте, - говорит она, не глядя на нас, как что-то будничное и само собой разумеющееся.       Ланской сидит на полу по-турецки и возится со своими пакетами.       - Что там у тебя? - любопытно сую нос к нему.       - Хочешь – смотри…       Он подталкивает мне ворох коробочек, и я с готовностью усаживаюсь рядом.       В первой, широкой и плоской, оказывается огромный, яркий набор цветных карандашей, ластиков и точилочек. Ну просто сокровище для профессионального художника. Вряд ли подойдет фигуристу…       - Ух ты! – Сережка рассматривает мой улов. – Вот это класс! Японские карандаши. Лучше Кох-и-Нора. Легко чинятся и не осыпаются…       - Ты что, рисовать умеешь? – недоверчиво смотрю на него я.       - И на гитаре играть, и крестиком вышивать, - усмехается он, отбирая у меня карандаши. Как-нибудь нарисую твой портрет.       - Ой, да пожалуйста, - пожимаю плечами я. – Если хочешь, могу тебе голой попозировать. Только, - картинно вздыхаю, - ручки тебе твои придется на спине узлом завязать. Чтобы не лез ими куда не следует. Так что, если в зубах карандаши держать не умеешь…       Он улыбается, откладывая коробку с карандашами и кивая мне на следующий сверток.       Раскрываю. Симпатичная шкатулка в виде книги. Внутри – свернутая в трубочку и перевязанная лентой бумажка и фотография улыбающейся во весь рот девчушки лет семи, явно восточного вида. А с обратной стороны – какие-то неразборчивые каракули.       Удивленно смотрю на Сережку.       - Это чего такое? – спрашиваю.       Он бросает взгляд на шкатулку и усмехается.       - А, это после юниорского чемпионата мира в Японии у меня там фанклуб образовался. Из девочек дошкольного возраста. Положи там, где-нибудь…       - Ты не заберешь? – удивляюсь я.       Он пожимает плечами.       - Зачем? Если все тащить домой станет негде жить. Лучше пускай здесь будет.       - Та ну… - хмурюсь я. – Нехорошо. Ребенок старался… Давай хоть посмотрим…       Я достаю из шкатулки бумажную трубочку и уже собираюсь потянуть за ленточку.       С удивленным возгласом Сережка резко перехватывает мою руку.       - Ты что?.. – вздрагиваю от неожиданности я.       Он забирает у меня бумажку, затягивает распустившуюся было ленточку и держит ее на ладони, как какую-то ценность.       - Прости, не заметил. Это мы точно забираем.       - Ты даже не видел, что это, - обиженно надуваю губы. – А сразу хватаешься…       Сережка ласково похлопывает меня по коленке.       - В Японии, - объясняет мне он, - есть обычай, дарить друг другу под новый год вот такие вот свитки. Я забыл, как они называются… Но это не важно. На рисовой бумажке, обычно, изображают японских богов. И считается, что если положить эту картинку под подушку накануне праздника и загадать желание, то оно обязательно сбудется. Вот…       Он разглядывает маленький свиток, подносит его к глазу, как подзорную трубу, и направляет на меня.       - Привет!..       Показываю ему язык. Просто так. Чтобы не расслаблялся.       - Держи, - он протягивает свиток мне. – Теперь можешь развязать.       - А до этого, значит, не могла? – ерепенюсь я.       Сережка качает головой.       - Его прислали мне. И если бы ты его раскрыла, магия бы улетучилась. Но теперь я его тебе дарю. Он твой. И ты можешь его открыть…       Ох уж эти мне его прикольчики… Ну ладно, подыграю, жалко, что ли…       Разматываю синюю ленту и разворачиваю бумажную трубочку.       И открываю рот от удивления.       Потому что у меня в руках на столько изумительно и тонко выполненный рисунок, что от него невозможно отвести глаз. Красивый корабль с разноцветными лентами вместо парусов на единственной мачте, веслами, обвитыми длинными водорослями и фонариками вдоль борта. А на корабле – люди. Семеро. Мужчины и женщины. Все с восточным разрезом глаз, но все разные… И такие красивые… Наверное, это те самые боги, о которых рассказывал Сережка…       - Такарабуне, - произносит он. – Я вспомнил. Это называется Такарабуне. Красиво, по-японски. Но что обозначает – не знаю.       - Может быть желание?       - Может быть… Ты обязательно положи его под подушку. И загадай… То, чего тебе больше всего на свете хочется…       Я вижу, что он говорит совершенно серьезно. И, кажется, догадываюсь, почему.       - У тебя была своя такая… картинка, да? Такара… как ее там?       Сережка улыбается и кивает.       - Была…       - И что ты загадал? - с любопытством смотрю на него я. – Стать чемпионом мира? Выиграть олимпиаду? Прыгнуть четверной аксель?       Он смеется. Наклоняет голову и сверкает на меня своими синими глазищами из-под отросшей длинной челки.       - Я загадал, - говорит он, - встретить самую замечательную девочку на свете. И в ту же ночь мне приснилось, что я с какой-то девушкой, и во сне мы сидели с ней в… не знаю… в замке, наверное, с такими кирпичными стенами и силуэтами ночного города за окном… Разговаривали… Целовались и… Говорили о любви… А потом на нее упал свет луны, и я увидел, что она невероятно красивая… С длинными рыжими волосами…       О-ой… Пол… Не улетай из-под меня. Сердце… Не выскакивай… Божечки, ну как это у него получается… И чё теперь сказать-то?..       Сережа откидывает назад непослушную челку и бесцельно передвигает коробочки на полу.       - Про сон этот я почти что забыл… - произносит он едва слышно. – И вдруг, почти год спустя… У нас появляешься ты… И ты как две капли воды похожа на девушку из моего видения. И я уже не знаю… Верить ли мне в японскую магию, вещие сны, верить ли своим глазам… Или уже ни во что не верить…       Вдох… Выдох… Успокаиваемся… Никто не ждет, что ты вот прямо здесь и сейчас выскочишь ради него из трусиков… Если все это правда, что он тут насочинял… Значит это всего лишь объясняет, почему он так на меня реагирует… И почему боится двинуться куда-то дальше.       Подбираюсь к нему поближе. Беру его ладонь в свою. Жду. Когда посмотрит на меня…       Посмотрел…       - Вряд ли, - говорю, - той твоей девушке из сна было двенадцать… ну или уже почти тринадцать лет, правда?       Он смотрит на меня и не понимает… Они никогда не понимают… Видят только то, что хотят видеть. Не замечая того, что есть на самом деле…       - Время, Ланской, - шепчу я, наклонившись к нему. – Время… Оно должно пройти… Неужели ты ждешь, что малолетняя писюха будет вести себя с тобой как взрослая женщина? Тогда ты точно ошибся, и в твоем сне была не я…       До него доходит. Не сразу. Но достаточно быстро. И реагирует он правильно…       - Танюш… Прости… Честное слово, я не хотел тебя обидеть…       Медленно сворачиваю картинку обратно в трубочку и легонько щелкаю ею Сережку по носу.       - Хоть ты этого и не заслуживаешь… - манерно заявляю я, - но желание твое исполнилось, и самую замечательную девочку – меня - ты уже встретил. Если плохо видишь – купи очки. А еще лучше…       Я аж задыхаюсь на мгновение от собственной наглости, но ведь когда, если не сейчас выкруживать из него всего того, что мне так хочется?       - А еще лучше, - повторяю я, понижая голос до шепота, - пригласи меня снова к себе в гости… И желательно, чтобы Нинель Вахтанговны не было дома…       Несколько секунд наслаждаюсь его обалдевшей физиономией, потом поднимаюсь на ноги и, подхватив пакетик со своей долей сувениров поворачиваюсь к выходу.       И чуть не налетаю на Катьку.       - Куда несешься? – беззлобно интересуется она.       Ответить не успеваю.       - На. Это тоже тебе…       Катя протягивает руку, и я вижу, что она дает мне небольшую коробочку. Присмотревшись, понимаю, что это…       - Кать… - лепечу я в полнейшем обалдении. – Зачем?.. Не надо…       - Бери-бери, - Катя уверенно вкладывает коробочку мне в руку и насмешливо смотрит.       А я, не веря своим глазам, смотрю на нежданно-негаданно свалившийся мне с неба новенький айфон.       - Но ведь это твой подарок, - лепечу я из последних сил стараясь побороть собственное желание обладать этим сокровищем. – Это же тебе…       - Ай, ерунда, - легкомысленно машет рукой Катька. – У меня таких два, чтоб ты знала. Один сестре подарю, второй маме… - она на секунду задумывается. - А меня и мой устраивает.       У моего плеча выныривает кудрявая, красивая голова Ланского, чье такое милое еще минуту назад смущение сменилось его извечным раздражающим сарказмом.       - Ну на-адо же, - противным голосом тянет он. – Не успела загадать желание, а оно уже р-раз - и исполнилось… Везет же некоторым…       Вот же дурень…       Сжимаю в руке вожделенную коробочку, смотрю… Глотаю слюну и вот-вот готовящиеся навернуться на глаза слезы… Потому что знаю, что на этот Новый год родители точно не смогут сделать мне такой королевский подарок… На меня у них и так столько денег уходит… Но я понимаю, что если сейчас поддамся вот этой своей жадности… Вот этому своему минутному эгоизму… То никогда себе не прощу… И не смогу спокойно смотреть… В ее глаза…       - Не надо, - решительно протягиваю айфон Кате. – Извини, но…       Катька тут же взвивается и окидывает меня надменным взглядом.       - Гордая, да? – со звоном в голосе произносит она, резко протягивая руку.       Но я не позволяю ей отобрать ее подарок.       - Ты не поняла, Кать, - громко говорю я. – Извини. Спасибо. Я безумно благодарна… И мне очень хочется себе этот айфон… Но…       Она вопросительно смотрит, не понимая. А хитрый Сережка, догадавшись, одобрительно хихикает.        Набираю воздух и решительно расстаюсь со своей маленькой мечтой.       - Я предлагаю подарить его Анечке, - произношу я на выдохе. – У нее единственной из нас нет нормального телефона… Вот…       По Катиному лицу вижу, как обида и досада медленно сменяются пониманием и согласием. И в глазах снова зажигаются лукавые огоньки.       - Подружку свою порадовать хочешь, - хмыкает она, снова поправляя мне косички.       - Ей нужнее, правда… - все еще оправдываюсь я.       Но Ланской, как всегда, ломает девочкам весь кайф.       - Озерова такой подарок не примет, - пожимая плечами произносит он. – Вот где гордость на грани разумного… И родители ей не разрешат…       И он прав. Уж я-то Аньку знаю. Точно будет сопли пускать, но от нас такой подарок не возьмет… Стоп… От нас…       Но Катька соображает быстрее.       - А если так?       Она отдирает от первого попавшегося свертка пустой стикер, с размаху пришлепывает его на коробку с телефоном, которую я как родную до сих пор сжимаю в руке, и, нашарив на столе ручку, красивым, округлым почерком выводит в графе получателя: «Аня Озерова».       Сережка с сомнением смотрит на ее аппликацию.       - Думаешь, поверит? – с сомнением интересуется он.       - Даже если не поверит, - упрямо наклоняет голову Катька, - отказываться тоже не станет. Никто же не притронется, кроме нее…       - Это верно…       - Значит, - осторожно интересуюсь я, - оставляем его здесь, в общей куче?       - Нет, - Сережа с Катей одновременно качают головами. – Именные обычно на столе раскладывают. Туда неси…       Мы засовываем Анькин подарок среди коробок, предназначенных для Юли, Кати и Сережи, а Ланской даже успевает распаковать еще один свой сверток, и тут же напяливает на себя новенькую футболку с принтом, изображающим страшного вида лохматое чудище с гитарой наперевес и непонятной надписью готическим шрифтом сверху и снизу.       - О! – гордо выставляет он грудь колесом. – Классно, а?       Поехидничать над тем, что на футболке изображена Сережечкина истинная сущность, увы, не успеваю...       - Ах вот вы где... Прям все тут... Растащили уже, небось, всё самое интересное...       Она влетает в атриум, свеженькая, разгоряченная, только после душа, с гривой мокрых темных волос и алчно горящими голубыми глазищами.       Смотрим на нее невинными взглядами, улыбаемся, а вылезшая из-за кучи коробок Валька тут же радостно кидается к ней.       - Анечка, Анечка, смотри, - щебечет она. – У меня котик такой красивый... – и тут же испуганно прижимает игрушку к себе. – Только я тебе его не отдам...       Смеемся над нашей маленькой милотой, и Аня, обняв Вальку, влечет ее к подаркам.       - Давай смотреть, что там осталось…       Нашего терпения хватает минут на десять. После чего Сережка, лениво и как бы между прочим, подходит к столу и задумчиво перебирает коробки.       - Тэкс, - бубнит он себе под нос. – Это мне, это опять мне, это снова мне… Это Катьке… О! Анют… А это тебе.       Он талантливо разыгрывает удивление и крутит в руках блестящую пленкой коробку.       Анька хмурится и, поднявшись на ноги, подходит к нему.       - Это точно мне? – уточняет она.       - Ну… - Ланской поворачивает стикер к свету. – Если ты Аня Озерова, то да, тебе…       - Странно…       Она берет в руки протянутый Сережкой подарок и бледнеет, едва поняв, что это.       - Ой, - выныривает у нее из-под руки Валька. – Айфончик. Мне мама с папой такой же подарили недавно. Такой классный…       Анька медленно обводит нас глазами. И интуиция ее подводит. Потому что она останавливает свой внимательный взгляд на мне.       Изо всех сил стараюсь держать на лице простецкое выражение.       - Тут еще от Катюшиных щедрот шмоток куча, - говорю я как ни в чем не бывало, - и мягких игрушек. Вот панда прикольная. Салфетница. Хочешь?       Протягиваю ей игрушечного медведя. И вижу, что вся наша хитроумная комбинация снежным комом катится псу под хвост.       - Зачем? – еле слышно шепчет она. – Это же… Это же так…       Первой не выдерживает Катька.       - Слушай, Озерова, - взрывается она, - что ты все время ноешь? Прыгнула плохо – ноешь, Вахавна что-то кривое сказала – ноешь… Тебе люди подарок сделали… Потому что любят тебя… Потому что хотят, чтобы ты порадовалась, а ты…       Анька стоит посреди нашей большой комнаты отдыха со стеклянным потолком, которую мы гордо именуем атриумом, и прижимает к себе свой новый телефон. Двумя руками. Как величайшую ценность. Потом она медленно кладет его на стол, рядом с Сережкиными карандашами, поворачивается к нам, и протягивает к нам руки.       - Я люблю вас, ребята, - едва сдерживая слезы произносит она.       Мы окружаем ее, кто берет за руку, кто обнимает… Валька, так та вообще умудряется ввинтиться в самый центр, не понимая, что происходит, но радостно принимая участие… И вот так вот, все пятеро, мы стоим, молча ловя дыхание друг друга. И в какой-то момент я понимаю, что между нами, между всеми, именно сейчас случилось нечто необъяснимое, что навсегда связало наши сердца, наши души и наши судьбы. Нас пятеро. Двое старших, Сережа и Катя. Мы с Аней, без пяти минут юниоры. Малышка Валечка… И большой-большой мир, который нам пятерым еще изучать, постигать и покорять.       - Я люблю вас, - снова повторяет Аня, и на этот раз две слезинки выкатываются из уголков ее глаз.       А потом, когда все, наконец, расслабляются, разбредаются по своим углам, а я так вообще размышляю над тем, как свинтить от них в туалет, она вдруг подходит ко мне, обнимает крепко-крепко и, целуя в щеку, жарко шепчет мне в ухо.       - А тебя… Тебя я больше всех на свете люблю… Спасибо…