Минус четыре по Цельсию

             - Повернись немного… Вправо чуть-чуть…       - Так?       - Это влево, а я прошу вправо… Вот…       - Так хорошо?       - Отлично…       - Сиськи видно?       - Да… Но если волосы вперед перекинешь…       - Вот так… На одну сторону… А тут пускай будет видно…       - Супер… Ты классная… Настоящая модель…       - Ай-и, ну тебя… Много ты моделей видел… Ой… А так трусики видны…       - Нет!.. Не меняй ничего. Сиди спокойно. Я сделаю так, что их не будет…       - А что вместо них будет? Хи-хи…       - То, что надо, то и будет.       - Ну… Ладно…       - Не крутись только…       Я замираю… Под мерный треск дров в камине… Под тихую, ненавязчивую музыку… Смотрю на него…       А он смотрит на меня…       Нинель привозит нас к себе в дом относительно рано. Сегодня пятница, в школе нет дневных уроков, и вечерняя тренировка у нас заканчивается в шесть, а не в девять. А еще, мама за мной сегодня не приезжает. Потому что Нинель снова позвонила ей и сказала, что забирает меня в гости. До утра…       Маме я, конечно же, признаюсь далеко не во всем. Про наши с Анькой дела молчу, естественно… Потому что истерика будет. Еще и по заднице отхватить можно… А уж то, что из школы заберут, так это вообще сто процентов. Родители у меня, конечно, современных взглядов и не ханжи… Но сексуальных игр между тринадцатилетними девочками не поймут однозначно. Так что тут на любые откровенные разговоры – табу. Про Ланского тоже… Нет, я конечно говорила о нем с мамой, и кое-в чем призналась. Ну, мол, мальчик симпатичный, нравится. На меня, вот, тоже внимание обращает. За ручку берет, обнимает… В гости зовет… Мама, я вижу, иногда напрягается слегка… Но молчит. Сомнений в моем моральном облике не высказывает и с вопросами дурацкими не лезет. Но облегчение в ее глазах, когда я вчера утром, сонная, потащилась в ванную с пачкой прокладок наперевес, было довольно очевидным.       Другое дело Нинель Вахтанговна.       - Так, дети мои, - она заруливает на расчищенную парковку возле дома, глушит двигатель и поворачивается к нам. – Остаетесь сами на всю ночь. Дом не сожгите мне… Сережа, знаешь, что делать, да? Дрова когда догорят, разворошишь их кочергой… Только не вздумай водой обливать…       - Я все знаю, не волнуйтесь, - спокойно кивает Ланской.       - Алкоголь не трогать, - продолжает нравоучение она, отстегивая ремень и выбираясь из машины. – Хотя… все равно ведь полезете, знаю я вас… Только красное вино. И по капле. Ясно?       - Ага, - киваем вместе, с хитрыми улыбками на физиономиях.       Уже зайдя в дом, она бросает взгляд на то, как мы держимся за ручки и поглядываем друг на друга. И говорит в полголоса, обращаясь теперь ко мне.       - Не спешите, хорошо? Ты, главное… Успеете… Не усложняйте себе жизнь…       Я смотрю на Сережку… Потом на нее… Синева неба… Глубина тьмы… Небо влечет… Но тьма сильнее.       Быстро киваю несколько раз. Не говорю ни слова… Потому что уже привыкла беспрекословно подчиняться этому голосу.       Нинель мимолетно улыбается.       - Бавшвеби… - произносит она на непонятном языке. – Суле-леби, шекваребу-леби да бедньэри… (Дети… Глупые, влюбленные и счастливые (груз.))       Сережка усмехается и, повернув меня к себе, целует в нос и обнимает.       - Ну габражеби, деда, - говорит он также непонятно. – Ме намдвилад микварс-иги… (Не сердись, мама. Я правда ее люблю (груз.))       Нинель качает головой и, не говоря больше ни слова, уходит по лестнице наверх.       Он же снимает с меня шубку, наклоняется и стаскивает с ног намокшие уги… И опять же сам, не позволяя мне ему помочь, распускает мои замотанные в хвост волосы… Смотрю на него… Встречаюсь глазами с его взглядом…       - Что это за язык, на котором вы разговариваете?       - Грузинский…       - Точно… - хлопаю себя по лбу. - Я могла бы догадаться… Она же Тамкладишвили… Грузинка…       - Угадала, - кивает он.       - А ты откуда?.. Э-э-э…       - Бабушка… Тоже была грузинкой, - с деланным равнодушием пожимает плечами он. – Научила меня ругательствам и… И еще паре фраз.       Ну конечно же! Его бабушка… Это же ее мама!..       Строю хитрую мордашку.       - А это ты сейчас ругался так… Или это были… Еще пара фраз?       Он опускает взгляд. Поддергивает молнию на моей кофте и аккуратно расправляет пряди волос на плечах.       - Сережка… - не отстаю я.       - Что?..       - Что ты сказал Вахавне?..       - Тише ты…       Картинно прокашливаюсь.       - Что… Ты… - произношу громче, с коварной улыбочкой.       Он прикрывает мне рот ладонью.       - Я сказал, что мы будем вести себя хорошо, и она может не волноваться, - скороговоркой произносит он. – Довольна?       Я медленно отвожу его руку и, проскользив ладонями по его груди, обнимаю за шею.       - Врешь безбожно… - шепчу я, снова ловя его взгляд. - Но красиво…       За ней приезжает утробно урчащая машина, нетерпеливо взревывающая мотором у подъездной дорожки. Да так звучно, что нам аж в гостиной слышно. Ага… Вот, значит, как… Тоже, туда же… И ночевать дома она, стало быть, не планирует… Ну-ну…       Нинель сбегает вниз по лестнице в красивейшем длинном платье, в сапожках на шпильке, запахиваясь на ходу в роскошную, в пол, норковую шубу. У мамы есть похожий коротенький полушубок. Так она мне как-то сказала, что за него можно было бы купить новую машину. Даже представить не могу, сколько стоит великолепие, небрежно накинутое сейчас на плечи Нинель. Как самолет, наверное…       - Я уехала, заприте дверь, - бросает она нам.       И вслед за цоканьем каблучков по мрамору мы слышим грохот закрывшейся за ней тяжеленной двери. А потом и утробный гул мотора за окном постепенно стихает вдалеке.       Ну вот… Как в американских фильмах в таких случаях говорят, «файнали алон» - наконец-то одни…       Смотрю на огонь в камине… Нервно кусаю губы… Честно, не знаю, что дальше будет. И хочу, и боюсь… Сама не понимаю, чего.       Слышу, как он откладывает телефон, который крутил в руках…       - Э-э-э… Хочешь… - неловко начинает он.       Но у меня в голове уже включился режим тревоги.       - Нет… - говорю быстрее, чем успеваю подумать, а почему, собственно, «нет», если я даже не знаю, что он мне собирается предложить.       - Танюша…       Он встает со своего места, подходит ко мне и опускается передо мной на колени… Снова!.. Ой, мамочки…       - Танечка, солнце…       Он мягко берет мои ладони в свои.       - Сереж… - я на грани истерики. – Вызови мне такси, пожалуйста. Я домой хочу… Или, лучше я маме позвоню…       Он не реагирует и не отвечает на мои слова. А просто нежно целует мне руки… Каждый пальчик, как он это уже делал…       И никакой этой ерунды, типа «ты же сама хотела», «никто за тобой не приедет на ночь глядя», или того хуже «никуда я тебя не отпущу». Просто небесный взгляд огромных глаз, ласковая улыбка… И то, что я вообще не ожидаю услышать.       - Если хочешь, - спокойно говорит он, - я позвоню… э-э-э… водителю Нинель, и он отвезет тебя куда угодно. Но…       Я машинально киваю. Но чувствую, как его ладони сильнее сжимают мои пальцы.       - Но… - настойчиво повторяет он. – Если ты останешься… Я тебе обещаю, что не сделаю ничего, чего бы ты сама не захотела или не попросила. Слышишь, Танюш? Ничего…       Смотрю на него… Тону в его взгляде… До крови закусываю нижнюю губу… Господи-божечки… Как страшно-то…       Сережка кивает.       - Я звоню водителю…       - Нет!       На этот раз уже я цепляюсь за его ускользающие руки… И прижимаю их к себе. Эти руки ласкали меня… Вчера? Или… Сегодня?.. Или это было очень давно?.. Но это было так… Волшебно… Чего же я сейчас-то…       Дважды я уже была на краю, готовая переступить ту самую грань, за которой заканчивается жизнь маленькой девочки, и начинается новая, неизвестная, манящая и такая пугающая жизнь взрослой женщины… Первый раз тогда, еще в Рязани… Когда я морочила голову милому, но простому и незамысловатому мальчику… Который оказался таким благородным, что не дал… Не позволил мне совершить глупость… Второй раз - совсем недавно… Когда мы сидели с Сережкой в нашем атриуме, на полу, в полумраке… И он так меня нежно обнимал… Так хотел… Что я готова была сделать для него все, за эту его ласку и заботу… Было ли мне страшно, тогда, в Рязани, или уже здесь в «Зеркальном»? Конечно… Но, помимо легкого, сквозящего в сердце ужаса, пополам с желанием и задором, я прекрасно понимала, отдавала себе отчет, что… Что ничего не будет. Пока я сама этого на самом деле не захочу. В последний момент отпихнуть, сделать удивленные, или сердитые глаза… Расхохотаться ему в лицо, обозвать дураком и сказать, что он меня совершенно не так понял… Напугать, что заору и все расскажу родителям… Да мало ли способов есть у нас, малолетних, бессовестных стерв, чтобы, нашакалив, удрать в кусты в самый последний момент?.. Что же случилось со мной сегодня?.. Почему я, такая в себе уверенная раньше, сейчас вдруг запаниковала?.. Неужели, потому что поняла, почувствовала, что не смогу больше сказать «нет» этому голубоглазому чуду, стоящему передо мной на коленях и смотрящему на меня таким взглядом, от которого мне и холодно до дрожи, и жарко, и страшно до жути… И так хорошо и сладко, как никогда еще не было…       - Прости… - шепчу я еле слышно. - Я еще никогда… Ни с кем… Вот так… Мне так страшно…       Он проводит ладонями по моим ногам и, шутя, щиплет за коленки.       - Ты же слышала, - хитро смотрит он из-под своей челки, - нам разрешили выпить немножко красного вина… Для храбрости – лучше не придумаешь. Я проверял…       До этого, мама раз или два разрешала мне пригубить вино, и то, какое-то церковное и только на рождество или пасху. Говорила, традиция… Мне не понравилось. Приторно-сладкое, тягучее, фу!       - Лучше пива, - снова ляпаю я первое, что в голову приходит. – Папа как-то давал попробовать… Мне понравилось…       Сережка усмехается, но согласно кивает.       - Отличный выбор…       Он притаскивает из кухни два стеклянных бокала и маленькую баночку, которую, вскрыв, разливает нам с ним поровну.       - Есть еще чипсы, орешки, - задумчиво перечисляет он. – Мясо могу разогреть…       - Ты что! – сурово перебиваю его я. – На ночь? Нельзя!       Он пожимает плечами и протягивает мне мой стакан.       - Тогда – не закусывая…       Чтобы насладиться вкусом хмельного напитка, так уважаемого любителями спорта у телевизора, нам хватило по одному маленькому глотку.       - Какая гадость! – вытирая губы, с отвращением отставляю бокал я. – Как это только пьют…       Сережка смеется, но тоже ставит свое пиво на стол.       - Мне тоже не нравится… - признается он. – Но я не теряю надежды… Всегда нужно давать шанс…       И тут вдруг… Я понимаю, что меня отпускает. Уходит страх. Ужас от осознания того, что со мной может произойти что-то нехорошее… А вместо этого, я вижу вокруг себя красивый, изысканно обставленный дом, чувствую тепло огня и, хоть и горький, но веселящий привкус алкоголя на губах… А передо мной совсем даже не страшный монстр, который затащил меня в свою пещеру, чтобы сделать со мной что-то непростительное, а красивый мальчик… Такой же испуганный и нерешительный, как и я… Только тщательно это скрывающий… Прячущий свой страх за маской спокойствия… И мальчик этот, я знаю, меня никогда не обидит… Потому что влюбился… Потому что сам об этом мне сказал… Господи… А ведь хорошо-то как…       - Сережка, - шепчу я, глядя на него во все глаза, - а ты что, серьезно мог вызвать мне водителя и отправить домой?       Он смотрит на меня спокойно и немного удивленно.       - Если бы ты захотела – конечно, - кивает он. – Как можно удерживать кого-то силой?..       Попался!.. Опять попался!.. Ух ты ж мой хороший…       - И ты бы позволил мне уехать, - повышаю голос я, - и, вместо самой романтичной в моей жизни ночи с тобой, провести ее дома, в слезах, обнимая подушку?..       Наслаждаюсь его недоумением. И снова убеждаюсь, что пробить его доброту и открытость простыми девчоночьими уловками невозможно.       - Ты больше меня не боишься? – улыбается он.       - А ты меня? – вопросительно приподнимаю бровь.       Смотрим друг на друга. И видим насквозь. Как будто мы голые и прозрачные.       - Можно тебя обнять?..       - Можно…       Наши руки сплетаются…       - И поцеловать?..       Он прижимает меня к себе.       - Да… Только не тискай сильно…       - Прости…       Он делает попытку отстраниться. Неправильный ход. Обнимаю его за шею…       - Да целуй же ты уже…       Вот… Да… Начало хорошее… Уй-и, приятно… Аж ножки дрожат…       Натискавшись и наласкавшись в меру моих сегодняшних скромных возможностей, отпускаем друг друга отдышаться. Чувствую, щеки мои пылают. А сердце аж вырывается наружу.       По Сережке вижу, тоже заряд бодрости получил… Румянец на щеках, глаза горят…       - Что, Ланской, - томно тяну я, пристроив голову у него на бедре и пощипывая пальцами его откровенно напрягшийся под футболкой сосок, – не было у тебя еще такой девушки, как я?       Он аккуратно расправляет волосы у меня на лбу и проводит рукой по моей шее.       - У меня вообще не было… Никакой девушки. – произносит он тихо. – Ты – первая…       - Ой, хорош врать-то, - недоверчиво усмехаюсь я. – Катьку тискал? Тискал, сама видела. Аньку по заднице гладил? Ну, ну, не отводи глазки-то… Я тоже гладила, и голой ее видела. Мне самой нравится. Вальку пока не считаем, но…       Он смеется, наклоняется и прерывает мой обличительный монолог сладким поцелуем. Ну… Ладно… Если так, то… Так уж и быть…       - Я люблю только тебя, - шепчет он. – Остальные не считаются…       - Вот только не морочь мне голову, - сердито отталкиваю его я.       Сережка снова, с беззаботной легкостью пожимает плечами.       - Это правда, Танюш… - говорит он. – Как бы это ни выглядело… С Катькой мы с одиннадцати лет вместе в «Зеркальном»… Считай, почти брат и сестра… Валя - ну, это смешно, сама понимаешь… Анька… Она мне нравится, это правда… Но не на столько, чтобы из-за нее терять голову…       - А из-за меня?       - Что?       - Из-за меня, - мурлычу я, - ты готов потерять голову?       Он смотрит на меня внимательно. И очень серьезно.       - Из-за тебя, - без улыбки произносит он, - я уже потерял сон, покой и аппетит. Что уже там о голове говорить…       Ой-ой-ой… Ну прям актер-актер. Неужели думает, что поверю?..       Несколько секунд держу серьезную мину, такую же, как у него. Потом не выдерживаем оба и вдвоем катимся со смеху.       - Да ну тебя, - отсмеявшись, шлепаю его по рукам и сажусь обратно на диван. – Не знаю, как там все остальное, а вот шуточки твои дурацкие только я вытерпеть могу. И не разобидеться на тебя на всю жизнь. И в ответ пошутить. Так что цени…       Он вытягивается было на диване в расслабленно-удовлетворенной позе. Но я еще даже не начинала веселиться.       - Кто-то там свистел, - разглядывая потолок бормочу я, - что собирается меня рисовать… Я даже бельишко красивое надела… Наврал, видать, как всегда…       Он подхватывается, как ужаленный. И, на секунду задумавшись, не говоря ни слова уносится в сторону лестницы.       - Ты куда рванул, ненормальный, - кричу ему в след. – Я же пошутила…       Звук какого-то бедлама наверху. Какой же он все-таки… Ой, рыжая, держись…       Мне жарко от огня. Тяну вниз молнию и сбрасываю свою спортивную кофту, оставаясь в белой футболке. И борюсь с желанием стянуть также и штаны… Потому что шортики я, не подумав, оставила в своем шкафчике в «Зеркальном». А вот так сразу представать перед ним в трусиках… Даже в таких красивых, как на мне сегодня… Ладно, потерплю…       Сережка возвращается нагруженный какими-то альбомами, волоча подмышкой широкую деревянную доску и знакомую мне коробку карандашей… Рафаэль доморощенный…       - Вот… - он с облегчением водружает альбомы на диван. – Никому, никогда не показывал… Только… мнэ-э-э… Нинель и бабушке… Так что ты будешь моей первой ценительницей.       - И первой моделью? - хитро щурюсь я.       Он морщит нос.       - Не совсем…       - Что? – притворно возмущаюсь я. – А ну дай сюда!..       Выхватываю первый альбом, пока он не успевает ничего сообразить, и переворачиваю обложку…       Она… Ну конечно же… Кто же еще? Самая главная женщина в его жизни…       Нинель у открытого окна с чашкой кофе… Нинель, сидящая на диване… На этом самом… Нинель, улыбающаяся, с роскошным букетом роз…       Он и правда умеет рисовать… Причем умеет – это не то слово. В каждой линии, в каждом штришке, в каждом мазке – совершенство и уверенность мастера. И безграничный талант. У меня аж мороз по коже продирает, на столько точные, естественные и абсолютно живые образы проявляются передо мной на каждом новом листе.       Вот снова Нинель… На этот раз рядом с какой-то женщиной. Пожилой, но тоже очень красивой… Сидят друг напротив друга в саду… Это бабушка… Сходство очевидно…       А вот Нинель с маленькой девчушкой, лет семи, темноволосой, улыбающейся…       Вот снова эта девочка, на этот раз одна, задумчиво наклонив голову, смотрит в окно…       - Это Фиона, дочь Нинель…       Сережка осторожно подсаживается рядом со мной, и я тут же пристраиваюсь к нему под руку, прижимаясь и касаясь головой его плеча.       - Так ты у меня талант… - шепчу я в полном восторге. – И скрывался…       - Теперь ты веришь, что я смогу тебя нарисовать? – усмехается он.       Переворачиваю очередной альбомный лист… Снова эта девочка… Фиона. На этот раз это попытка нарисовать автопортрет. Сережка с Фионой у бассейна, на фоне симпатичного домика и морского берега вдалеке.       - Фиона живет в Америке у своего папы, - объясняет он… - Нинель брала меня с собой… в гости летом… в прошлом году… Ну… Чтобы не болтался здесь без дела сам…       - А что-то еще есть… Кроме…       Он кивает и кладет мне на колени еще один альбом.       - Тут больше… Разнообразия…       Открываю… Ах, ну да, ну да… Можно было бы догадаться…       На первом же листе – я, собственной персоной, расселась на трибунах «Зеркального», втыкаю в телефон. Ничё так… Если я и в жизни такая симпатичная…       Дальше… Снова я. За столиком в атриуме. Сижу, подперев голову рукой, задумчиво смотрю вдаль. Волосы, буйной гривой, по плечам и спине… Красиво…       - Мне нравится, - говорю.       И, повернув голову, легонько целую его в уголок губ.       Дальше идут какие-то зарисовки из наших тренировок. Фигура прыгающая. Фигура вращающаяся… Фигура летящая вдоль бортика… Тренеры, совещающиеся у бортика… Набросок портрета дяди Вани Муракова. Там же Розин… О, и Валечка здесь… Ее он изобразил смеющейся, с восторженно распахнутыми глазками… Прям, как в жизни…       Переворачиваю лист…       Катя… Игриво смотрит из-под светлой челочки, прижав палец к нижней губе… На ней нет одежды, но рисунок обрывается на самом интересном месте… Фантазер… Постеснялся… А было бы интересно… Снова Катя… Верхом на лошади…       - Мы с ее родителями прошлой осенью ездили на ипподром, - просто объясняет Сережка. – Звали всех, но Анька не поехала…       Не оправдывайся… Все равно не поверю… Уж очень… Нежно ты ее изобразил. Хотя мой портрет мне нравится больше…       Переворачиваю Катю прочь…       - Ух ты!.. – невольно вскрикиваю от неожиданности.       Снова продуманный и завершенный рисунок. Мы с Анечкой… Вдвоем. В красивых платьях на фоне какого-то фантастического буйства цветов… Держимся за руки, смотрим друг на дружку… И взгляды такие… Те самые, короче, взгляды. Все он, оказывается, видит и понимает… Но здорово, ничего не скажешь…       Снова Анечка… Видно, что она ему не просто нравится. Пускай не врет… Нарисовал ее улыбающейся… В легком, развевающемся, прозрачном платьице… Так, что и ножки видны, и попочка…Так-так…       Я… Опять…У меня аж дух захватывает… Смотрю, словно в зеркало… Точнее, я на рисунке смотрюсь в зеркало. На переднем плане моя рыжая грива, стекает и струится по плечам и спине… А в огромном, до пола, зеркале – я… Обнаженная… Совсем. Без малейшего намека на одежду… Обольстительная и бесстыжая. И мое лицо, в огненном ореоле волос и с яркими зелеными глазами… Недобрыми такими… Внимательно смотрящими прямо на того, кто посмел меня потревожить, когда я на себя любуюсь…       - Вау… - только и могу произнести я. – Ну, Ланской, у тебя и фантазия…       - Нравится? – он проводит ладонью по моей щеке.       - Спрашиваешь…       Его рука скользит по моей шее… И мгновенным согласием на его эту ласку, возбужденно напрягаются под майкой мои сосочки. Чувствую, как замирает его дыхание.       - Можно? - едва слышно шепчет он…       - Можно, - выдыхаю в предвкушении удовольствия я… - Тебе все можно…       Наобнимавшись, нацеловавшись и натискавшись (Не жми так сильно! Ты что?.. Ласково… Поглаживай… Вот так… Учить тебя и учить…), Сережка утаскивает меня, довольную и хихикающую, поближе к камину и укладывает на огромный, лохматый ковер.       - Ой, а что это?.. Такое мягкое…       - Медвежья шкура…       - Да ты что! Настоящая?       - Вчера еще бегала и гавкала, - ухмыляется он.       - Фу ты, дурак, - шлепаю его по рукам.       И снова тону в его ласках и объятиях…       Он устраивается со своей доской и карандашами напротив… Долго примеривается, рассматривая меня со всех сторон. Наблюдаю за ним с блудливой улыбкой.       - Вот так меня возьмешь и нарисуешь, да? – интересуюсь.       - Вот так… Возьму, - он наклоняет голову, прищуриваясь. – И ка-ак нарисую…       А меня уже несет в разнос…       - В штанах и в майке? – уточняю, облизывая губы кончиком языка.       Он замирает. А я, с развратной ухмылочкой и «тем самым» своим взглядом медленно, по кошачьи, на четвереньках крадусь к нему.       - А хочешь, - мурлычу, - я совсем разденусь… А? Хочешь посмотреть… И потрогать… Голую девочку?.. Вот так… Не в фантазиях твоих… А взаправду…       Вижу, как кровь приливает к его щекам… А синие глаза загораются огнем… Или это просто отсветы пламени от камина?..       Подбираюсь к нему вплотную и, вдохнув аромат его волос, шепчу в самое ухо.       - Или хочешь… Сам… Раздень меня…       Божечки… Что я творю?.. Но какой же он все-таки… И как же невыносимо приятно видеть, ловить, чувствовать на себе его восхищенные взгляды… И ощущать прикосновение его рук…       - Не крутись Танюш… Замри…       - Тебе хорошо меня видно?..       - Хорошо…       - Везде?..       - Да…       - А ты меня еще потрогаешь?.. Потом…       - Обязательно…       - И поцелуешь?..       - Конечно…       - А хочешь прямо сейчас?..       - Не крутись, говорю!..       - Ну хорошо…       Ну, а потом…       Сижу с ним рядышком… Укутанная в мягкий, шерстяной плед… Потому что зябко, хоть и жар от камина идет… А одеваться обратно в свои опостылевшие спортивные шмотки не хочется…       Сижу… Прижимаюсь к нему… И разинувши рот смотрю, как он колдует…       Сначала он заставляет меня сидеть ровно и не двигаться. И что-то быстро, легкими, размашистыми штрихами наносит на прикрепленный к деревянной доске лист бумаги, то и дело бросая на меня мимолетные взгляды. Потом его движения становятся более плавными, а взгляд не таким сосредоточенным. Наконец, он вздыхает и откладывает карандаш…       - Лисенок, дыши – улыбается он мне, застывшей и выдерживающей заданную мне позу. – Ползи ко мне, если хочешь…       - Хочу-хочу…       Подбираюсь к нему, как есть… То есть почти без ничего… И снова ловлю на себе полыхающий огнем взгляд.       - Держи, - он протягивает мне плед, благоухающий знакомым ароматом. – Смотри не замерзни…       - А ты меня согрей…       - Тогда иди ближе…       Он прижимает меня к себе левой рукой. А в правую снова берет карандаш…       Сначала вижу на бумаге только бледный набросок. В котором едва угадывается фигура обнаженной девушки… Но постепенно, игрой света, тени и цвета, под рукой художника, начинает рельефом проступать окружающий мир. Мерцают языки пламени в камине… Блестит полированный каменный пол… Лоснится небрежно брошенная у огня мохнатая шкура… А девушка – оживает… Сверкая подсвеченной огнем кожей и обжигая золотом волос… Завораживая зеленью глаз и изяществом линий тела… И превращается… В меня… Вызывающе, беспутно и одновременно доверчиво и беззащитно глядящую на того, кто вот так вот ворвался в мою жизнь… Непрошенный и желанный…       Смотрю, как он наносит последние штрихи, добавляя, где нужно, цвета и сгущая по углам тени… Смотрю, и не могу отвести взгляда от зеленых глаз той, другой меня, которую он создал, вдохнув в нее часть моей и своей души…       - Ну… Вот…       Сережка аккуратно кладет последний карандаш в коробочку.       - Как… Уже все?.. – грустно поднимаю на него взгляд.       Он понимает…       - Это всего лишь рисунок… - тихо произносит он. – Ты настоящая – здесь, со мной…       - Я с тобой… Я настоящая… Я…       Укутанную, как куколку, в теплый плед, он относит меня на руках наверх… И, уложив в свою кровать, устраивается рядышком. Я ощущаю его дыхание на моем плече и шее… И его ласковые, волшебные руки на моей груди и на животе. Сильнее прижимаюсь к нему спиной… Чтобы ему тоже было тепло и хорошо… Как мне…       - Положи ладонь… Туда, - прошу его тихо. – Мне больно… Но если ты меня согреешь, боль пройдет…       - Я тебя согрею, - эхом отзывается он. – И твоя боль сразу пройдет…       Чувствую его мягкую ладонь у себя между ног… Закрываю глаза… Хочу, как дура, разреветься в его объятьях. От счастья… И от безумной тоски…       - Только не бросай меня, пожалуйста, - едва слышно шепчу я. – Никогда не бросай… Если ты меня бросишь, я перестану жить…       Его поцелуи обжигают мою кожу… Моя душа рвется наружу, чтобы навсегда соединиться с его…       А я содрогаюсь в беззвучных рыданиях, со всей безжалостной очевидностью понимая, что эта моя сказка очень скоро закончится…