Минус четыре по Цельсию

             Мой тринадцатый день рождения проходит грустненько… Но очень мило и приятно.       Грустно, потому что, отлипнув друг от друга, наконец, под вечер субботы, и пообещав звонить и писать друг другу каждый день, мы с Ланским так до его отъезда и не видимся. В воскресенье он занят сборами… Я же - нытьем и всхлипыванием у мамы на груди, и рассказами о том, какой он замечательный и что «я кажется влюбилась». Никогда такого не было, и вот опять… Свой рисунок Сережка хотел подарить мне, но я уговорила его подержать его пока у себя… Мама бы не поняла… Папа – тем более… Даже Нинель, увидев утром в гостиной последствия нашей бурной ночи, долго разглядывает Сережкины художества, а потом, покачав головой коротко что-то спрашивает у него по-грузински. В ответ он, покраснев до ушей, раздраженно смотрит на нее и отрицательно качает головой. А мне кажется, что этот их диалог я понимаю без перевода… Ну, а в понедельник рано утром он улетает, прислав мне эсэмэску со словами «люблю, скучаю» и плачущим смайликом. Ответить я ему не успеваю – мой поцелуйчик так и висит не просмотренный. Наверное, он еще не включал телефон…       Хорошее… Ребятки из нашей группы постарались и сделали мне приятное. Подарили новенький айпад. Понимаю, что тут и тренеры, и их родители приняли участие… Но так мило... Просто очень. И «Хэпи бёзди…» мне спели хором… Ну вот, люблю всех…       Нет. Анечку все-таки сильнее всех… Она вспомнила, что я как-то жаловалась ей, что хочу себе теньки от Наташи Денона, но стоят они дорого, у меня столько никак не накопится, а у родителей просить стыдно. И вот… Офигенная, тяжеленькая палеточка с двадцатью восемью цветными кубиками лежит передо мной с прилепленной к ней открыткой в виде сердечка и надписью «От Ани». Моя ж ты сладкая… Люблю-люблю… Обожаю…       Нет… Хотя, да… Анечкин подарок самый лучший. Но самое неожиданное происходит под вечер…       День рожденья днем рожденья, но рабочий график никто не отменял. И мы отпахиваем тренировку как следует. Расхристанная и захеканная, с языком на плече, я вколачиваю в лед лутцы, флипы, сальхофы, риттбергеры, добивая их каскадами тулупов и аксель-тулупов. Мне же тринадцать… Уже! А значит с осени я - полноценный юниор. То есть летом, в межсезонье, мне, как взрослой, будут ставить две программы, которые я потом буду показывать на контрольных прокатах… А может быть и на юниорском чемпионате России… А может даже на… Ой-и.. Аж подумать страшно. Но чтобы все это сбылось, чтобы было из чего конструировать и строить мои выступления, мне нужен качественный контент. Набор фигурок, которые будут потом расставлены на ледовой шахматной доске в наиболее выигрышной для меня комбинации… Вот я и молочу, как асфальтоукладчик… Ветер в харю, а я шпарю… Прыгаю, верчусь как юла, шаги оттачиваю… И, правда, ловлю от этого нереальный кайф. Я делаю. И у меня получается… Что может быть прекрасней?       Завершаю очередное задание и, согнувшись и уперев руки в колени, еду вдоль бортика к тренерским местам. Устала… Но хорошо устала. Качественно. Не выдохлась, а напротив, зарядилась…       Вижу, краем глаза, Нинель машет мне рукой, подъезжай, мол… Странно. Сейчас очередь дяди Вани меня дрессировать… Но, раз зовут, нужно идти…       - Таня, зайди, - Нинель традиционно немногословна.       Удивленно потираю нос, как всегда, в подобных случаях, вспоминаю, где накосячила, но бодро залезаю в калитку и цепляю чехлы.       Подхожу к Нинель – она разговаривает по телефону и жестом велит мне подождать… Ну а потом…       - На… Только сядь где-нибудь подальше, не мозоль глаза…       Она протягивает мне свой телефон, и я вижу на экране его ухмыляющуюся физиономию.       - Ой…       - Иди вон туда…       Она машет мне в сторону трибун. А я прижимаю к уху телефон и скулю, пищу, стону и визжу, слыша его голос…       - Лисенок, рыженький мой, с днюшкой тебя!..       - Сержик, Сержичек… Уй-и-и-и!...       Мы не виделись три дня… А мне кажется, что прошли годы.       И разговор у нас получается бестолковый, одни эмоции и восклицания. У него пока нет новостей – он только прилетел, куда-то там поселился, как-то передохнул и…       - Первым делом телефон купил, чтобы тебе звонить, - сообщает мне Сережка.       - Но позвонил не мне, хи-хи… - дурачусь я.       - Так до тебя легче дотянуться…       Все правильно… На тренировке любые телефонные разговоры нам строжайше запрещены. То, что сделала для меня Нинель – это невероятное исключение. И одолжение…       - Танюшенька моя…       - Сержичек…       Минут двадцать воркуем и мурлыкаем. Пока хозяйка телефона не начинает бросать уж очень пристальные взгляды в мою сторону.       - Сержик, мне пора, - шепчу я в трубку, прикрывая рот рукой. – Вахавна уже смотрит…       - Привет ей передавай, - усмехается он.       - Ага… Обязательно… Сержик…       - Что?       - Хнык…       - Танюшик…       - Плак…       - Я тебя люблю-люблю…       - Ах…       Приятно… Грустно… Плакать хочется – капец…       С глазками на мокром месте, но с улыбкой до ушей, возвращаю телефон Вахавне.       - Ну что?..       - Все хорошо… - шмыгаю носом. – Спасибо…       Она окидывает меня взглядом… И отворачивается.       - Иди дорабатывай, что Иван Викторович тебе сказал делать, - негромко произносит она.       Ну, а что ты, рыжая, ожидала? Что она бросится к тебе на шею? Удочерит? На коленки к себе посадит…       Хотя…Если это антипатия… Тогда, она могла бы просто не звать меня к телефону… Сказала бы, что я занята на тренировке, не могу… Материнская ревность? Тогда зачем позволять приглашать меня в гости?.. Считает, что я недостойна?.. Не подхожу для ее самого лучшего в мире мальчика?..       Ох-ох-онюшки… Не хватало мне еще и здесь…       Аккуратно кладу чехлы на бортик, чтобы не упали и собираюсь уже ступить ногой на лед.       - Таня…       - А?       Удивленно поворачиваю голову.       - Иди сюда…       Туплю от неожиданности, застываю на месте. И она подходит сама...       Подтягивает молнию на моей кофте. Смахивает невидимую пылинку с плеча… Легонько касается пальцами моей щеки. Как же она волшебно пахнет… Узнать бы, что это за духи…       - Беври бичьи гагиждеба шензе, гого… – произносит она негромко. – Дзалиан беври… (Много мальчиков ты сведешь с ума, девочка… Очень много… (груз.))       Я невольно сглатываю подкативший к горлу ком.       - Простите… - лопочу еле слышно, - я не понимаю…       Она вздыхает и отворачивается.       - Иди работай, - говорит она, махнув мне рукой в сторону льда. – Времени мало…              Как-то раз, в апреле, или уже в мае – не помню, к нам в «Зеркальный» упали две звезды. Ну, хорошо, не упали. Приехали. Но все равно, эффект был как от попадания метеорита. Потому что, когда видишь прямо перед собой, так близко, что дотронуться можно, того, на кого с открытым ртом засматривалась с детства и которым восхищалась как богом, это что-то да значит. А тут сразу двое…       - Танька, чё сидишь, ворон считаешь?.. - Аня влетает в атриум и, не давая мне опомниться, трясет за плечи и тянет за руки. - Идём же…       - Да что случилось-то? – не могу понять такого ажиотажа я. – Киркоров, что ли, пришел Вахавне предложение делать?       Полтора часа до начала вечерних занятий я планировала потратить на выполнение школьных заданий, чтобы потом не тратить на них время дома. А тут Анька…       - Уи-й, дурочка, какой Киркоров? - возмущенно корчит рожицу она. – Там Авербаум с Жигудиным приехали. Реально, прикинь?       Ну… Да. В нашем мире это событие, пожалуй, поинтереснее Киркорова будет. Согласна…       - Да ты что? – подскакиваю. – Где?       Сейчас в коридоре тусят, - деловито докладывает Анька. – Потом пойдут с тренерами кофе пить… А потом…       А потом они придут на лед и будут смотреть на нас. Это очевидно. Просто так ехать в Коньково чтобы праздно пошататься и попить кофе такие люди не станут…       - Авер будет ставить Юльке Лептицкой произвольную, - на ходу объясняет мне Анька. – Для олимпиады…       Точно! Помню… Было дело, узнала я об этом совершенно случайно, при очень пикантных обстоятельствах…       - Так что же, - удивленно поднимаю брови, - он что, будет здесь у нас торчать все время что ли?       Анька пожимает плечами.       - Вряд ли. Скорее накрутят все летом в Белогорске, а дальше она будет с Артемом допиливать…       - Понятно… - киваю. – А Жигудин здесь зачем?       - Ты что?..       Анька аж застывает на месте посреди лестницы, так что я едва не налетаю на нее.       - Да, блин… - хватаюсь за перила чуть не упав. – Ничего, просто спрашиваю…       - Алексей Константинович, - нравоучительно и с нескрываемым пиететом произносит Анька, - личный друг и доверенное лицо самой Тихоновой. Татьяны Вячеславовны. У нее влияние – ого-го! Слово скажет кривое о том, кто ей не нравится и все, считай конец карьере. Хоть в Америку езжай…       Ну, думаю, Америка – это еще не конец карьере… Но, о Тихоновой я слышала, и немало. Как хорошего, так и не очень.       - Думаешь, - размышляю, глядя в пол, - он специально приехал…       - Конечно, - пихает меня в бок Анька. – Он всегда приезжает, когда готовится переход кого-то в юниоры или во взрослое… А у нас в этом году и ты, и я…       - И Катька… - киваю. – Точно…       - А еще, - Анька делает загадочное лицо, - я слышала, что Тихонова очень интересовалась нашей Валечкой. Говорят, увидела ее где-то, на какой-то детской программе, и аж оторваться не могла, так она ей понравилась.       Ну, понятно. Весь наш выводок, получается, теперь под пристальным изучением сильных мира сего. Жалко только…       - Жалко только Сережки нет, - заканчиваю вслух свою мысль я. – Он-то поинтереснее нас всех, даже Катьки.       - Ай, - машет рукой Анька, - он с ними уже давно вась-вась. И с Авером, и к Тихоновой в гости ездит… С Алексеем Константиновичем так вообще на «ты» и по имени… Хотя тот его старше прилично…       - Хм, интересно…       - Скажи!..       Болтая и сплетничая, спускаемся на первый этаж и застаем там небольшую группу наших тренеров в компании двух знакомых мне, правда только по телевизионным передачам, но, тем не менее, узнаваемых фигур.       Импозантный, элегантный, расточающий вокруг себя добродушие, оптимизм и аромат дорогого парфюма, Семен Мирославович Авербаум. Когда-то, очень давно, еще меня на свете не было, он выиграл на олимпиаде серебряную медаль в танцах на льду… И по сей день называет ее своей самой грустной медалью. Потому что самые обидные места всегда второе и четвертое. Во всяком случае, в нашем спорте. Авербауму идут борода и усы, делают его похожим на такого, добродушного Мефистофеля. А вот реденькие седоватые кудряшки, свисающие с висков и затылка, как пейсы у хасида, на мой взгляд его только уродуют. Подчеркивая недостаточную растительность на голове, которую не скрыть даже модной кепкой с броской иностранной надписью. Когда-то, еще в самом начале своей карьеры он танцевал в паре с нашей Нинель. И, поговаривают, у них даже был роман. И кто его знает, быть может… Хотя вряд ли… Да ну, точно нет… Даже отдаленное сходство не просматривается. Так что… Не-а, нифига…       А вот рядом с Авербаумом… Моя икона. Безумная, беззаветная и, разумеется, безнадежная и безответная любовь с раннего детства, когда я еще только начинала постигать коньки, и поглядывать на телевизионные трансляции различных соревнований по фигурному катанию с особым, можно сказать, профессиональным интересом. Алексей Константинович… Уй-и! Красавец! Не сравнить, конечно… Кое-с кем… Но очень хорош. Даже сейчас, в его возрасте… Э-э-э… Взрослом… Вот… А раньше… Мне всегда больше нравилось смотреть мужчин-одиночников чем девочек. Ну, во-первых, по вполне понятным причинам… Хотя… На Анечку мне тоже приятно смотреть… И даже на… Тфу ты, рыжая, ну о чем ты думаешь все время?.. Так вот… Да. И во-вторых, потому что девочки, в основном, за редким исключением, все изящные и грациозные, и удивить тут редко кого можно. Зато мальчики… Мне вообще, еще с детства, всегда больше нравились такие вот, утонченные мальчишки. Чтобы не здоровые, как быки, и не толстые… А такие вот… Как из японских комиксов… Только большеглазые, и чтобы повыше чуть-чуть… Вот как раз таким я Алешу Жигудина и увидела первый раз, когда по телеку крутили в записи его олимпийское выступление. Когда он золото выиграл… Малявкой была, и тут же влюбилась, естественно. Но не как в мужчину, а как в образ. Таким он для меня и остался навсегда. Непревзойденным… И вот… Мой кумир у меня перед носом. Иди знакомься… Хлопай глазками… Проси автограф…       Стою, как дурочка, в оцепенении, с выражением немого обожания на лице. И даже не знаю, что делать, если на меня обратят внимание…       - А, а вот и юные дарования пожаловали…       Розин первый замечает нас с Анькой и взмахом руки подзывает ближе.       - Привет… И кто это тут у нас?.. – Авербаум - само радушие.       - Здрас-сте, хи-хи… - краснеем и жмемся друг к дружке мы.       - Аня Озерова, - Розин показывает рукой на Аньку. – Помнишь, я тебе говорил?..       - Ага…       - Ну и русалка наша рыжая, Шахова…       - Здравствуй…       Жигудин протягивает мне руку. Которую я, преодолевая страх и смущение, крепко пожимаю.       - Таня, - смотрю ему прямо в глаза, пытаюсь выдавить улыбку.       - Леха, - усмехается он. – Ух ты ж, сильная какая… - он с деланным страхом забирает ладонь. – Чуть не сломала…       Забавно… Аньку Жигудин словно не замечает…       Авербаум, вместо рукопожатий, тискает нас с обеих за плечики.       - Невероятные истории тут про вас ваши наставники рассказывают, - ухмыляется он, бросая косой взгляд на стоящих чуть в стороне Нинель, Саныча и Железняка. – Говорят такое умеете…       Открываю было рот, чтобы ответить что-нибудь подходящее случаю, типа, «стараемся на благо…», «не посрамим высокое доверие…», «лишь благодаря мудрому руководству и отеческому наставничеству…»       - Ну что ты девушек смущаешь, Авербаум, - улыбается Жигудин, не сводя с меня взгляда. – Вон, смотри, покраснели сразу как…       И чего он на меня так уставился?..       - Ты, Алексей Константиныч, - тут же встревает Розин, исподтишка подмигивая нам с Анькой, – не позволяй, себя так легко обмануть. Эти две акулы у нас самые зубастые, нарвешься – и укусят, и скажут тебе пару ласковых… А эта вон, - кивок в мою сторону, - еще и покажет… Стеснения там ни на грош.       Благообразно скалимся, скромно потупив глазки.       - Ладно девочки, - подает голос молчавший до этого Мураков, - идите, догуливайте свой перерыв, и на хореографию. А то там Железняк что-то заскучал… - добавляет он громче, чтобы услышал его Алексей Николаевич. - Потом на раскатке жду, - это снова нам. - Чтобы без опозданий.       - Но мы же еще… - вопросительно смотрит на него Жигудин.       - Да-да-да, - кивает дядя Ваня, разворачивая нас по направлению к лестнице, - я все помню… Давайте, барышни, двигайте…       Двигайте, барышни, ага… У нас тут взрослые разговоры не для ваших ушей… Ой, да подумаешь…       Неспешно удаляемся, гордо задрав носы и усиленно выписывая попами восьмерки.       Вот, значит… Познакомились… Да…       - Слушай, - напускается на меня Анька, стоит нам зайти за угол. – Чего Жигудин так на тебя вылупился? Глаз не сводил…       - А я почем знаю, - пожимаю плечами я. – Сама в шоке… Зато на тебя он вообще не отреагировал…       - Ай, - Анька машет рукой, - мы уже знакомы. Они еще в сентябре сюда вместе с Шубой приезжали, как раз на меня смотреть… Тебя еще не было…       - С кем – с кем? – не понимаю я.       - С Шубой… - Анька морщит нос. – С Тихоновой. Это у нее прозвище такое. За то, что очень шубки меховые любит. У нее их знаешь сколько?..       - Понятно… И что ты… - спрашиваю. - Не понравилась?       - Черт его знает, - передергивает плечами она. – Вроде все показала… И Вахавна меня не ругала особо…       Опускаю руку и ласково тискаю Аньку за задницу.       - Все-все показала? – мурлычу, наклонившись к ее ушку я. – Или кое-что только для меня оставила?..       Она мимолетно улыбается и, закусив нижнюю губу, озирается по сторонам.       - Кое-что и для тебя… - произносит она, проводя ладошкой по моему животу и слегка сжимая между ног. – Хочешь?..       От ее прикосновения меня накрывает приятной истомой.       - Да… А ты?..       - Угу…       Она соблазнительно поводит кончиком языка по губам.       Прижимаю ее к себе.       - Давай как тогда, - шепчу я, тиская ее везде, где только можно. – Ты мне… Я тебе… Хочешь?..       - Очень… - шепчет она в ответ, продолжая гладить и сжимать меня там, где у меня все уже готово, живет, дышит и требует продолжения.       - Тогда идем…       У нас в «Зеркальном» много укромных местечек… Как специально для таких, как мы строили… Так что…       Короче…       Свободное время до урока хореографии мы провели очень насыщенно. Можно сказать, с пользой. Для здоровья.              - Таня, давай-ка теперь все каскады с флипом… Поняла, да? – Нинель внимательно смотрит мне в глаза, словно проверяет, действительно ли я все поняла. – Флип-тулуп, флип-риттбергер… Ну, как сделаешь, так и хорошо. Потом с ойлером флип-сальхоф, да?..       - Я поняла, - киваю.       - Алексей Константинович, - она поворачивается к Жигудину, который стоит в сторонке, у калитки со здоровенным фотоаппаратом на перевес. – Мы готовы… Если вы готовы…       Жигудин показывает задранный вверх большой палец.       Нинель снова поворачивается ко мне.       - Ну…       Ее ладонь снова на моей щеке… От нее тепло… Хочется наклонить голову, прижаться…       - Давай, делай…       Она скользит пальцем по моему подбородку и, развернувшись, едет туда, где стоит Жигудин. Чтобы смотреть с ним вместе и комментировать…       Даю… Делаю.       С точки зрения контента, флип считается прыжком средней сложности. Дороже тулупа, сальхофа и риттбергера, но дешевле лутца и акселя. Тем не менее, многие спортсмены флип не любят за его сложный заход и, соответственно высокую вероятность ошибки при отталкивании, так называемое, неясное ребро. Ланской мне как-то признавался, что даже у него, великого и ужасного, флип с неправильного ребра раз-другой, да и проскочит, превращая его в корявую пародию на лутц и сжирая драгоценные баллы.       Что такое флип, вообще? Я, конечно, тот еще теоретик… Того же Сережку спросите – он умеет классно объяснять сложные вещи простыми словами, что даже неспециалисту понятно становится… Короче. Флип нужно прыгать с хода тройками назад-внутрь, с левого внутреннего ребра, с одновременным отталкиванием правым зубцом. Заезжать на прыжок нужно на высокой скорости, чтобы удерживать ребро, а значит заходы по дуге и такие любимые наши раскачки здесь не проходят. Ну а дальше – как обычно, закрут, отталкивание, группировка, приземление, выезд. Ничего сверхъестественного. Для левоногих фигуристов, у которых толчковая нога – левая, немного сложнее. Также, как и в случае с лутцем и риттбергером. Зато у них проще идут тулуп, сальхоф и аксель. Ну, а для правоногих, соответственно, меньше проблем с прыжками, которые выполняются с правой ноги. Я – правоногая. Поэтому аксель у меня – больное место. Зато риттбергер, флип и лутц – запросто.       Разумеется, тренеры знают все эти наши особенности. И соответствующим образом выстраивают тренировки, чтобы умения спортсмена развивались равномерно. Естественно. А как по-другому? Варианты, когда ты выучил один единственный прыжок и радостный только его и тулишь по всем программам у нас не проходит. По правилам, повторения допускаются только для прыжков в каскаде и в случае нарушения чреваты потерей баллов за элемент.       Заканчиваю проезд и готовлюсь к заходу… Смена направления… Тройки… Ребро…       Если так вдуматься…Придя сюда в «Зеркальный» осенью прошлого года, я, положа руку на сердце, не умела ничего. Куцый набор из двойных прыжков, без акселя, с корявенькими вращениями и невнятными шагами. И все. Хотя нет. Был еще отчаянный блеск в глазах и бесконечное желание понравится. Чтобы взяли. Чтобы не прогнали с порога… Не знаю, что уже там Нинель Вахтанговна во мне разглядела… Точнее, как?.. Но вот, спустя почти восемь месяцев, я уже стабильно приземляю все тройные прыжки плюс двойной аксель. Прыгаю каскады… С переменным успехом. Зато во всех доступных комбинациях, двойные и тройные, с ойлером и без… Вращения третьего уровня сложности у меня накатаны… Шаги и хореографические элементы допилены… Между нами. Анька, которая занимается у Нинель дольше меня, и в нашу первую встречу умевшая уже и тройные прыгать и вращаться, сейчас, объективно, выглядит слабее. Мы, по-хорошему, не соревновались еще – тот детский утренник с пряниками не в счет. Но мне кажется… Вернее. Не так. Я уверена, что устрой нам сейчас Вахавна контрольные прогоны, я Аньку сделаю. При чем, легко. Даром что лучшая подружка…       Флип-тулуп три-три прыгаю легко. Тулуп вообще прыжок несложный. Хорошая скорость и правильный заход – это все, что нужно для его качественного исполнения. После флипа скорости для второго прыжка у меня достаточно…       Едем дальше…       Флип-риттбергер. Это серьезнее. Вообще со вторым риттбергером каскады выполнять сложно. Прыжок сам по себе не из приятных, как и любой реберный, выполняется с захода и толчка одной ногой. Читерить можно. Если после перекидывания ноги в момент отталкивания у тебя получается опереться на свободную ногу и так помочь себе выше взлететь – никто за это не штрафует. Но нужно быть аккуратным, чтобы левая нога не уехала слишком в сторону и риттбергер не превратился в тулуп. А лучше, так вообще прыгать по классике, не касаясь льда левым лезвием.       Каскады с риттбергером в качестве второго прыжка выглядят красиво и динамично. Со стороны вообще кажется, что фигурист, приземлив первый прыжок, не раздумывая, тут же прыгает второй. Это получается за счет того, что занять позицию на риттбергер проще - не нужно далеко выбрасывать свободную ногу и упираться зубцом. Плюс – скорость. Ее нельзя терять, времени на раскачку нет, а если упустишь, то, как результат, бабочка или недокрут с падением.       Поэтому, как и в предыдущий раз… Троечки… Ход… Ребро… Правая назад, тело вперед, руки вправо… Зубец!.. Прыжок в гиперпространство… Хрясь! Приземление… Не спим! Левую накрест перед правой, присесть… Взлет… Держать группировку… Дзинь-хрусь… И облако снежной пыли из-под лезвия… Выезд… Выезд длинный… Дотянутый и с ручками… Ф-фу-у… Это каскад у меня три-два, пока больше не умею… Но даже взрослые включают такие каскады в свои программы и получают за них гои…       Почему Жигудин так на меня смотрел?.. Словно невидаль какую увидел… Ну, положим… Я такая, ничё себе. Эффектная, да. Говорят, красивая… Ну, не знаю… Чуть-чуть бы нос попрямее да губы попухлее… Ну, ладно. Выгляжу старше своих тринадцати лет. В последние месяцы резко округлилась и набухла грудь – теперь уже не два прыщика под майкой, а такие, полуяблочки с пупырышками посредине… В сравнении с плоской, как мальчишка, Анькой, так вообще, девица… Опять же, рыжая… У некоторых мужиков, я слышала, прям фетиш на рыжих, веснушчатых и белокожих… Ну, да, я такая. Веснушек, правда, почти не бывает – совсем чуть-чуть, на носу. Но кожа белая, на солнце сгораю мгновенно. До живого мяса. На плечах и спине даже рубцы после ожогов остались… Вряд ли, конечно, такой взрослый и серьезный дядя, как Алексей Константинович, мною, прям, залюбовался, что аж глаз не мог отвести. Но ведь смотрел же… Вдруг понравилась? Ланскому обязательно скажу, пускай понервничает в своей Японии…       Снова заход на флип… Раз… Два… Тр-ри!.. Есть… Выезд и сразу же, не разгибаясь, перепрыгиваю на левую ногу. Это ойлер. Смазка между прыжками. С ее помощью в каскад можно добавлять прыжки с левым заходом. Как, в моем случае, сальхоф. С этим прыжком тоже скорость решает. Но зато тут – качайся сколько влезет. Точнее, сколько нужно, но не больше разрешенного правилами времени между прыжками. Группировка… Замах правой ногой… Подприседаю на левой и нахально, с двух ног, выталкиваю свое тело в прыжок. Наглейшее читерство. На самом деле в правилах написано, что допускается только чиркнуть правым лезвием по льду, а отталкиваться следует левой ногой. Но… За такое «усовершенствование» нас не штрафуют. Напротив, судьи не делают разницы между сальхофом по классике и сальхофом по-читерски. Ну так… Смешно было бы не воспользоваться… Вы подождите, мы еще четверные таким макаром скакать начнем. Вообще прозреете…       Выезжаю из прыжка… Ну… Все как бы? Сделала все, что могла… Теперь пора делать все, что нужно… Да?       Краем глазу вижу, что Жигудин продолжает меня снимать, держа фотоаппарат на вытянутых руках перед собой. Ладно… Я, правда, подустала уже, мне бы передохнуть пару минут… Ничего… Потом передохну… Надо ж показать себя во всей красе… Раз так на меня смотрят…       Все теми же тройками заезжаю на позицию, ставлю левую ногу на ребро и резко упираюсь правым зубцом в лед… Снова флип. Накатанный до высочайшего порога стабильности. Выше девяноста процентов у меня этот прыжок… Взлет, группировка, вращение, приземление…       Каскадов со вторыми акселями не бывает. Но мы их делаем. По правилам, прыжки в каскаде должны выполняться без смены направления движения между ними – всегда ходом назад. Аксель мы прыгаем ходом вперед. Следовательно…       Полувыезд на правом лезвии и сразу же разворот наружу со сменой ноги и направления… И тут же резкий замах правой с одновременным толчком левой… И снова группируюсь, лечу, кручусь… Приземляю… Дупель после флипа. Не каскад. Секвенция. Последовательность. Трюк, как говорит Ланской, из разряда фигурнокатательных фокусов. Зрелищный. Сложный. Но, увы, стоит дешево. Дешевле аналогичного набора прыжков, выполненных соло. А значит – лишенный смысла. Но ведь красота не всегда должна быть объяснима, правда?       Все… Бобик сдох… Нету у меня больше сил… Яду мне…       Тяжело дыша, еду вдоль бортика под взглядом Нинель и объективом камеры Жигудина. Ну зачем меня снимать такую?.. Хотя… Плевать… Делайте, что хотите…       - Ну вот, Алексей Константинович, - говорит Нинель, когда я подъезжаю к ним, - Шахова во всей своей красе. Все делает как надо… А потом просто берет и зачем-то тратит последние силы на бессмысленную ерунду… Таня… Ну скажи пожалуйста, зачем?       Пожимаю плечами. Утираю нос рукавом. Не смотрю на нее.       - Потому что может, - с хитрой улыбкой подсказывает Жигудин, тыкая на своем фотоаппарате в какие-то кнопки. – Да, русалка?       Он снова смотрит на меня своим внимательным, немигающим взглядом, от которого у меня мурашки по коже.       - Связалась с Ланским… - ворчит Нинель, водя пальцем по краю бортика, - Тот тоже любит… Фигней страдать… То лутц-флип с левой ногой сделает, то вот такое вот… Черти что… Сама додумалась до этого?.. Даже не знаю, как назвать… Произведения?..       - У меня было задание, - бурчу я, глядя в пол, - все каскады с флипом. Я сделала… Почти… Лутц-флип я не потяну. Поэтому решила с акселем…       Нинель не дает мне договорить. А вместо этого подтаскивает меня за локоть, прижимает спиной к себе, и обнимает, касаясь подбородком моих волос.       - Ну вот что с ними делать, Леш? – спрашивает его она. – Они же сумасшедшие все…       Жигудин усмехается, пожимая плечами.       - Что делать?.. – произносит он. – Учить…       - Учить… - она обреченно вздыхает. - Мало мне было Ланского с Асторной… Потом Озерову взяла, та вообще без башни, в двенадцать лет тройной аксель пыталась приземлить, чуть не убилась… Вот эта вот, - объятья, - оторва рыжая, смотрит, как Сережка выделывается и все за ним повторяет… И ведь повторяет, даже лучше и чище… А недавно, вон, тоже… Девоньку новую взяла… Думала поспокойнее будет. Так ведь липнет к этим вот, смотрит, рот разинув, и такой же делается…       - Кстати! – Жигудин поднимает палец вверх. – Ее я тоже хочу посмотреть. Валя кажется…       - Да… Конечно, посмотришь… Сейчас они переоденутся…       Чтобы показать Жигудину, Нинель специально сорвала меня с хореографии на двадцать минут раньше. Так что, на сегодняшних «смотринах» лед был полностью мой, и никто мне не мешал. Редкий случай. Обычно на нашем катке обязательно кто-то толчется…       Набираюсь наглости и поднимаю взгляд на Жигудина.       - Алексей Константинович, - спрашиваю громко, - а зачем вы меня на видео снимали?       Нинель слегка сжимает ладони на моих плечах. Но не сильно.       - А что? – приподнимает бровь Жигудин. – Хочешь денег за съемку? Сколько?       Он демонстративно лезет к себе за пазуху.       Ах ты ж зараза… Потроллить меня хочешь… Ну держись!..       - Тысячу долларов в час, - невозмутимо говорю я, - плюс четыреста за право показывать видео кому-то другому.       Вот тебе! Посмотрим, как ты теперь будешь перед малолеткой выкручиваться.       Чувствую, как напряглась, но тут же расслабилась за мной Нинель. Не одергивает. Не делает замечания. Не пытается все обратить в шутку… Ну надо же…       - Вы снимали меня где-то пять или шесть минут, - безжалостно добавляю я. – Значит, с вас пятьсот долларов.       Протягиваю к нему руку ладонью вверх.       У Жигудина не дрожит на лице ни один мускул. Медленно достав из кармана портмоне, он спокойно отсчитывает пять зеленых купюр. Протягивает мне, но в последний момент отводит руку, не позволяя мне взять деньги.       - Почему так дорого за показ? - интересуется он. – И так мало за съемку?..       Ах, дорогой вы мой детский кумир! Сейчас я удивлю вас до невозможности…       - Снимать меня дешево, - объясняю с милой улыбкой, - потому что я пока еще только учусь быть великой спортсменкой. А остальное… Вряд ли вы, обжегшись на мне, после этого, предложите деньги моим подругам, которых тоже будете снимать. Поэтому это и их доля тоже.       Несколько секунд уходит у него, чтобы понять мой ответ и окончательно убедиться, что я не шучу. Все с той же наглой улыбочкой смотрю ему в глаза и приподнимаю бровь, изображая легкое нетерпение. Наконец, пять стодолларовых купюр перекочевывают в мою ладонь.       Аккуратно сжимаю их пальцами…       - А ведь Тёма тебя предупреждал, - тихо произносит Нинель, - что акулки кусаются… А ты не поверил…       Чувствую, сквозь одежду, как бьется ее сердце…       Жигудин держит фасон. Также медленно, как и доставал, прячет свой кошелек во внутренний карман… Потом усмехается, качает головой и снова смотрит на меня.       Но уже совершенно другим взглядом.       - Придет время, - говорит он, тыча в меня пальцем, - и ты поймешь, что продешевила… Ты стоишь дороже. В сотни раз…       Но меня, как паровой каток, уже не остановить.       - Обращайтесь, Алексей Константинович, - елейно улыбаюсь я. – Я всегда готова рассмотреть любое ваше предложение…       На этот раз чувствую, как ее рука сжала мой локоть сильнее. И на дольше. Значит пора сдавать назад…       - Извините, - скромно опускаю глаза и решительно протягиваю ему деньги, - Возьмите. Я пошутила. У меня сегодня… День скидок. Для олимпийских чемпионов…       Легкое пожатие… И даже поглаживание пальцем моего локотка…       Всегда нужно давать шанс… Особенно, если это шанс сохранить лицо.       Жигудин выставляет перед собой руки.       - Вот еще! – к нему тут же возвращается его самоуверенность. – Никакого манибэк. Это твой законный заработок. Вон, Нинель Вахтанговна подтвердит, все честно…       Вы все одинаковые… Все… Всё дело лишь в обстоятельствах и средствах… А так… До чего же легко вами управлять…       Наш диалог прерывает громкий звук телефонного звонка. И Алексей Константинович сразу делается серьезным и озабоченным. Достав из кармана старенькую кнопочную «Нокию», у меня такая классе в третьем была, он смотрит на экран и, вскинув брови, нажимает прием вызова.       - Алло! Да!.. Это я…       Сделав нам с Нинель большие глаза и указав, зачем-то на телефон пальцем, он быстрыми шагами направляется к выходу, в сторону коридора и раздевалок.       Одни… Файнали алон… Как тогда… Только не здесь и не с ней. И сейчас мне на много страшнее…       Нинель отпускает меня, и я медленно поворачиваюсь к ней лицом. По-прежнему сжимаю в руке жигудинские доллары… И в ужасе поднимаю на нее глаза.       И вижу… Как она мне улыбается. Как смотрит. С восторгом… И… Уважением?..       Она… На меня…       - Ой… - только и могу выдавить из себя я, чувствуя, как заливаются краской мои щеки и уши.       - А ты умеешь удивить, - произносит она, склоняя голову набок. – Умеешь…       С отчаянной решимостью протягиваю ей деньги.       - В-верните… Алексею Константиновичу… П-пожалуйста, - заикаясь от напряжения прошу я. Я не…       Она спокойно качает головой.       - И не подумаю. Он все правильно сказал. Это твой законный заработок…       - Но я не…       - И ты, - продолжает она, - как и собиралась, честно им поделишься со своими подругами. Да?       Киваю. Что ж… Раз она так говорит… Значит так и есть.       Спокойно, на этот раз, без суеты и стеснения прячу деньги в карман кофты. И смотрю на нее взглядом газели.       - Нинель Вахтанговна…       - Что?..       - Помните… Тогда… Когда Сережа уехал… Он позвонил вам… И вы мне дали с ним поговорить…       Нинель на секунду хмурится, но, очевидно поняв, о чем я, кивает.       - Помню…       - Вы мне тогда сказали что-то по-грузински… Я запомнила… Что-то вроде: «Бери бычьи гамарджоба…»       Нинель удивленно щурится. А потом, видимо распознав в моей абракадабре созвучные, правильные, слова, негромко смеется, показывая ряд красивых зубов.       - Беври бичьи гагиждеба шензе, - говорит она. – Вот так это правильно звучит… Надо же, запомнила…       - Записала, - признаюсь я. – В телефон. Чтобы потом в интернете посмотреть перевод… Но ничего не нашла…       - Ты сведешь с ума многих мужчин… - говорит она.       - Что?       - Это перевод… Ты сведешь с ума многих мужчин. Это то, что я тогда сказала… И могу повторить снова…       Опускаю глаза… И словно что-то подстегивает меня – говорю от души.       - Зачем мне многие… Если я хочу… Одного…       Она отворачивается от меня и смотрит на мерцающий в свете ламп пустой лед.       - Он еще только мальчик… - тихо говорит она. – Не мужчина… Красивый, нежный… Но…       Снежной лавиной несусь с горы вниз головой.       - Я люблю его, - со злой решительностью говорю я. – Да, он красивый и нежный… А еще добрый, умный и… Настоящий. Вы очень хорошо его… Воспитали…       Она замирает. Лишь на мгновение. Потом слегка кивает головой… Поняла все…       Я подъезжаю к ней и, встав рядом, прижимаюсь лбом к ее плечу.       - Я правда люблю его, - шепчу я. – Но я сделаю все, как вы скажете… Чтобы он… Чтобы он не наделал из-за меня ошибок…       Она поводит плечом и, повернувшись, знакомым жестом берет меня двумя пальцами за подбородок.       - По-хорошему, - жестко говорит Нинель, - тебя следовало бы выгнать еще когда у вас все это только началось. Но он бы мне не простил… А не прощать он умеет...       - Поэтому вы услали его в Японию… - шепчу я.       Она отпускает мой подбородок и прячет руки в карманы кофты.       - Ему есть чему поучиться у Ямады. И подумать о том, чего он на самом деле хочет… Но если он и правда в тебя так влюблен, как пытается убедить в этом меня… Я не стану вам мешать…       - Нинель Вахтанговна…       - Я тебя прошу… - перебивает меня она. - Пока только прошу… Если ты его любишь… Не затягивай Сережу в бездну. Он с радостью туда нырнет за тобой… Но ты выплывешь, а он там останется. Потерпи… Хотя бы год…       - Его и так не будет здесь год, - шмыгаю носом я.       Она саркастически усмехается.       - А ты не знаешь, как можно сводить мужика с ума на расстоянии?       Передо мной выбор. Серьезный. Суровый… И мне нужно принять правильное решение здесь и сейчас. И, как на ответственном старте, у меня только одна попытка.       Смотрю ей прямо в глаза.       - Сделайте из меня олимпийскую чемпионку, - говорю я как можно спокойнее. – И я обещаю, что Сережа… Никогда не наделает глупостей… По моей вине.       Она смотрит на меня долгим взглядом. И на ее лице я не могу прочитать ни единой эмоции.       А потом, она поворачивается ко мне спиной и, не говоря ни слова, медленно едет в сторону калитки…       Стою. Не знаю, что мне делать. Идти ли собирать вещи и убираться вон? Умолять ее не выгонять меня? Закатить скандал? Или…       - Иди раскатывайся и готовься к тренировке, - говорит она, перегибаясь через бортик и шаря рукой по тренерскому столу. – Хотя… Стой…       Спокойно так, и даже как-то буднично.       Отреагировать не успеваю.       - Значит так, - она находит наконец то, что ей было нужно – листок бумаги с какими-то цифрами. – У нас тобой, дорогуша, проблемы с весом. Поздравляю. С сегодняшнего дня ты на диете и на СФП.       - Но я…       У меня отвисает челюсть. Еще сегодня утром, на взвешивании, со мной все было в порядке и никаких претензий мне не высказывалось. Или это вот так вот оно начинается все?..       - Но ведь ты же хочешь в сборную, да? – Нинель внимательно смотрит на меня поверх своей бумажки.       Киваю… И кажется начинаю прозревать…       - А для сборной нам с тобой что нужно? – продолжает голосом доброй мамочки она. – Ну?.. Правильно, четверные прыжки.       Трясу головой так, что рискую, что она у меня оторвется. Да… Да!..       - Ну, а для четверных, душа моя, - она поворачивает листок цифрами ко мне и машет им, держа двумя пальцами, – нам нужна не инфантильная Лолита с чувственными изгибами соблазнительного тела, а худая, поджарая, сухая и очень злая спортсменка. Ты можешь мне такую спортсменку показать?       - Да… - шепчу я, не веря своему счастью.       - Не слышу…       - Да!..       - Шахова, ты где? – она картинно оглядывается по сторонам. – Ты голос потеряла?       - Да!!! – что есть силы ору я и бросаюсь к ней.       Подлетаю вплотную… Но понимаю, что то, что еще можно Лолите, уже недопустимо для Татьяны Шаховой. И просто останавливаюсь, глядя ей в глаза.       Нинель спокойно окидывает меня оценивающим взглядом.       - Сегодня дорабатывай как обычно, - решает она. – С дядей Ваней и Артемом. Завтра утром вижу у тебя на весах, - она снова крутит свой листочек, - минус триста грамм. Если будет минус двести девяносто девять, то вместо тренировки - бег в пленке. Поняла меня?       Спокойно киваю. Изо всех сил давлю торжествующую улыбку. И опускаю глаза.       - Поняла.       Я не вижу… Но чувствую, что она улыбается кончиками губ…       - Ну хорошо, - произносит она уже спокойнее. – Давай-ка пройдись мне хореографией вон оттуда вот сюда… И разбей пополам… Вон там вот бильман сделай… А вот здесь волчок… Ясно.       Снова киваю.       - Ясно…       - Ну так делай давай, раз ясно, - вдруг громко командует мне она. – Времени осталось мало, а дел у нас с тобой – не переделать. Пошла, пошла… Работай…       Я, как ошпаренная срываюсь с места и несусь крутить дорожки с вращениями…       И понимаю, что все, что случилось со мной до сегодняшнего дня – это были лишь детские развлечения и игры в песочнице. А теперь у меня начинается настоящая работа.       Работа… С большой буквы. На износ. И на результат.              Вот и подходит к концу мой первый спортивный сезон в Москве… Здорово… И немного грустно.       За эти месяцы «Зеркальный» стал моим домом, как в переносном, так, во многом, и в прямом смысле. Здесь я учусь, тренируюсь, ем… А иногда даже сплю. Нередко тренировки затягиваются до ночи, и тратить на дорогу домой драгоценное время, которое можно с пользой посвятить отдыху, оказывается банально нецелесообразно. Для таких случаев в нашем спортзале для хранения спортивного инвентаря в углу лежит мой спальный мешок. Рядом с такими же мешками других девчонок и мальчишек нашей школы…       Мои тренеры и наставники… Их четверо.       Дядя Леша Железняк, Алексей Николаевич – веселый, харизматичный и очень толковый тренер по хореографии и танцам. Фактически, он научил меня двигаться. Из угловатого, неотесанного бревна, с кривыми руками и нескладными раскоряками ног, Железняк выстругал и обтесал из меня какое-никакое, но все же подобие хореографически подготовленной фигуристки. Теперь я понимаю разницу между хип-хопом, рок-н-ролом, диско и тверком, умею правильно двигаться в ритмах вальса и танго, а также легко чувствую и танцую сальсу, кизомбу, бачату, реггетон и ча-ча-ча. Со следующего сезона Железняк также планирует открыть нам отдельный курс балетного мастерства – дисциплину, которую до этого мы изучали по стольку-поскольку, урывками и бессистемно. И даже поговаривают, что для этого он нашел нам в качестве тренера настоящую балерину. Узнав об этом мы все, по-дружески и любя, начали подшучивать над нашей подругой Валечкой, что наконец-то и у нее появится шанс разделать нас всех под орех. Потому что Валька, даром, что от природы пластичная и невероятно красивая, так еще и занималась в балетной школе в своей Казани практически с трех лет.       Наш постановщик, Артем Сергеевич Розин, вложился за этот год в меня не меньше, а может даже и больше Железняка. Зачем далеко ходить?.. Розин научил меня прыгать тройные прыжки. Не Волков, которому я формально «принадлежала», но у которого на меня, в частности, да и на весь «Зеркальный» в целом, постоянно не хватало времени. А именно Артем Сергеевич. Долгие часы таскания меня на лонже, объяснения, попытки, ошибки, снова объяснения… И ни разу этот надменный и очень красивый человек не позволил себе не то, что грубое слово, но даже повысить голос на меня за мою неуклюжесть или бестолковость. Не получилось – ничего страшного. Поднимайся и делай снова, пока не получится. А потом сделай еще два раза, чтобы запомнить. И еще разочек на всякий случай… И сопли подотри… Ты же у меня самая красивая должна быть всегда… Русалка рыжая… И кстати, ту короткую программу, которую Розин поставил мне для детского конкурса, Нинель велела мне не забывать, предполагая использовать ее и в будущем сезоне, разумеется, усложнив и немного доработав. Артем мне нравится… Как тренер, естественно. Очень хочу, чтобы он и дальше со мной работал…       Конечно же, Иван Викторович Мураков… Дядя Ванечка. Строгий, но такой замечательный тренер по скольжению и прыжкам. После разученных и поставленных с Розиным тройных, я месяцами вкатывала, въезжала и вбивала все эти тулупы, риттбергеры, сальхофы, лутцы, флипы и аксели под чутким руководством и беспощадной критикой Ивана Викторовича. «Шахова, хныкать маме в жилетку дома будешь, - безжалостно взбадривает меня дядя Ваня, когда я, в очередной раз грохнувшись на лед, замираю на несколько секунд в позе эмбриона, беззвучно вопя от чудовищной боли и украдкой, чтобы никто не заметил, вытирая брызнувшие из глаз слезы. – Поднялась, поднялась, лед твердый - лежать жестко…» И после этого, когда боль уходит, а способность соображать возвращается, я получаю тщательный разбор прыжка, замечания по всем ошибкам и буквально с точностью до миллиметра четкие указания, как заводить ребро, куда ставить зубец, на сколько согнуть ногу или выпрямить спину. И словно по волшебству, в следующий раз у меня все получается. Как будто этими своими заклинаниями добрый волшебник дядя Ваня заколдовывает меня на успех и оберегает от падений… А еще мы учим с ним шаги и дорожки… А еще он рассказывает много разных историй, смешных, поучительных, а иногда грустных. При чем, не только из своей жизни и карьеры неудавшегося одиночника, а и из жизни многих тех, кого мы знаем и кем восхищаемся.       Ну и… Да. Она. Которую обожаю беззаветно. Которую не могу не боготворить. Нинель почти не участвует в процессах разучивания или допиливания техники. Ей не интересны те, кто еще что-то не умеет. Она называет нас «материал». И этот материал должен быть готов для создания из него шедевра по задумке мастера. А разве может получиться шедевр из некачественно приготовленных красок на криво натянутом, драном холсте? Она не позволяет нам фамильярностей и очень скупа на ласку. Когда мы дети, она готова нас обнимать, ласкать и баловать. Но когда мы взрослеем, она относится к нам как к коллегам. Как к единомышленникам, с которыми она вместе делает сложную и важную работу. И эта работа приносит не только моральное удовлетворение. Я знаю, что Юля, Сережа и Катя, уже в своем чемпионском статусе, работают здесь не просто так, а получают настоящую зарплату. Как взрослые. То есть вложенные в них их родителями немалые деньги в детстве, уже сейчас возвращаются сторицей и, как говорит Нинель, очень часто дети из иждивенцев напротив, становятся кормильцами в семьях. Для меня это важно. И хотя наша семья не бедствует, я все равно считаю, что обязана хотя бы частично возместить родителям то, что они потратили на мое обучение в «Зеркальном». Хотя бы потому что то, что было с излишком отдано мне, не додалось моим братьям. А ведь они не виноваты, что я выбрала для себя такой дорогой и затратный вид спорта… Нинель дважды за этот сезон выдала мне серьезный аванс, сперва взяв меня в свою группу раньше, чем планировалось, а потом разработав мне систему тренировок, которые должны в результате привести меня к следующему сезону подготовленной к достижению наивысших результатов. И если, например, моя подруга Анька к точно таким же целям идет скрупулёзно и медленно, постепенно нарабатывая багаж и показывая свой потенциал, то во мне все те же самые задатки Нинель умудряется чувствовать, правильно направляя и распределяя мою энергию. Нинель ведет нас параллельно и, очевидно, совершенно разными путями. Но я понимаю, что ее цель заключается в том, чтобы в один прекрасный день, мы с Анечкой встретились на одном льду, под эгидой одного тренерского штаба, под одним флагом и на полном серьезе выяснили наконец, кому из нас стоять на пьедестале выше другой. Так будет. И очень скоро.       Помимо тренерского состава, здесь же, в «Зеркальном» у меня появились новые хорошие знакомые, приятели, и конечно же друзья, дорогие моему сердцу и любимые…       Сережка… Анечка… Анечка… Сережка… Так получилось… Я сама от себя не ожидала.       Очевидно, что я отношусь к вам по-разному.       С одной стороны, тут возникшая сразу и вдруг симпатия. Его поцелуи, его нахальная самоуверенность и такая трогательная, утонченная забота… И, как результат, влюбленность, лишенная пошлости. Страсть без выхода наружу. Могли бы… Но не стали. Чтобы не испортить себе впечатление от первого раза, наверное… Хотя… Прав оказался Сережа. Мне действительно было любопытно. И тогда, тем вечером здесь у нас в «Зеркальном», я и правда была им так очарована, и так благодарна за его ласку, что готова была на все, лишь бы доставить ему удовольствие… Но… И все. Не чувствую я пока ничего. Нет во мне того самого желания, которое волшебным образом связывает мужчину и женщину, делая их неразлучными, или даже единым целым. Любовниками, семьей, на час или на всю жизнь – не важно. Но, пока так… И как Ланской умудрился это понять – не знаю. Я сама в себе разобралась не сразу… Но он молодец. Искушению не поддался, хотя имел все возможности. Поэтому я абсолютно искренне говорю, что люблю его. В том числе и за это.       С другой стороны – никакого бурлеска или взрыва. Напротив, длительное принюхивание и приглядывание. Друг к дружке. Аньке столько же лет, сколько и мне. Мы занимаемся одним и тем же делом на одном льду… Очевидно, что рано или поздно мы нашли бы точки соприкосновения. Особенно, если больше не с кем. И надо же было такому случиться… При этом мы не испытываем друг к другу такого, прям, интереса. Я понятия не имею, что ей нравится, что она читает, есть ли у нее хобби… Мне это не важно. Как, в общем-то и ей. Но нас физиологически тянет друг к другу. И вот здесь как раз да, неприкрытое желание получить именно то запрещенное удовольствие, и получать его еще и еще раз. У нас получается. Нам нравится. Мы любим друг друга нашими телами. Сохраняя при этом трезвые головы. Вы думаете Нинель не знает о нас с Анькой? Она знает все, что происходит в «Зеркальном» вплоть до количества крыс в подвале и марки салфеток в столовой. Но заметьте, она до сих пор ни слова не сказала ни мне, ни Аньке. Значит ее все устраивает. Значит все, что происходит, имеет право на существование. Как минимум в границах нашего зеркального королевства…       Но самое главное даже не в этом. Главное, что мы вместе. И, на самом деле, нас пятеро.       Не считая Юли Лептицкой, которая занимается по индивидуальной программе. Нас называют «группой Тамкладишвили», или «зеркалятами». А однажды, один умник, прокравшись к нам и втеревшись в доверие к Нинель, взял у нее интервью для какого-то интернет-издания. И когда она перечисляла наши фамилии, спортсменов, которых она ведет сама, Шахова, Камиль-Татищева, Озерова, Ланской, Асторная, он заметил забавное совпадение. Оказывается, если именно в таком порядке расположить первые буквы наших фамилий, то получится слово «школа». Нинель тогда сама удивилась… Но разрешила использовать этот интересный факт в статье. И, знаете, удивительно, но эта аббревиатура понравилась тем, кто интересуется нашими успехами. И вот, мы уже все реже «группа», а в основном «школа», иногда «ШКОЛА», а бывает, что и «Ш.К.О.Л.А.» А что? Нам нравится… Катя, правда, иногда возмущается, что ее поместили на последнее место. Но малая Валька умудрилась примирить ее с этим фактом, простодушно заметив, что раз Ланской стоит рядом с ней, то очевидно, что он на втором месте, а не на предпоследнем. Ну, а стало быть Катя - на первом. Эту версию и решено было оставить в качестве неофициального объяснения такого порядка расположения наших фамилий. Меня же, по итогу оказавшейся последней, а не первой, эта ситуация не трогает вообще, от слова совсем. Потому что я и так знаю, кто здесь самый лучший. И кому просто суждено стать первым из первых. Точнее, первой…       Что вам еще рассказать?..       Та наша встреча с Алексеем Константиновичем Жигудиным оказалась далеко не последней.       В тот день он действительно снял на видео, кроме меня, также и Вальку, и Аньку, и Катю. И очень довольный уехал, перед этим о чем-то тихо пошептавшись Нинель…       Девок я затащила, после тренировки, в один из укромных чуланов в коридоре и честно, как и собиралась, выдала каждой по стодолларовой бумажке, выцыганенной у Жигудина.       - Держите, - говорю, - заработали.       - Ой как классненько, - искренне, не задумываясь, радуется Валечка, хрустя новенькой купюрой как оберткой от конфеты, - Сумочку себе куплю… И поясок…       - Ого! – удивляется Катька. – За чей счет банкет?       - Поспорила с Жигудиным, прыгнет ли Авербаум тройной аксель, - несу я первую пришедшую в голову ахинею.       - И как? – тут же верит мне Анька.       - Авербаум прыгать отказался, - киваю я на деньги. – Жигудин проиграл.       - Да ну, что ты брешешь, - машет на меня рукой Катька.       - Не хочешь – не верь, - пожимаю плечами я.       В конце концов, когда Валька радостно упрыгивает переодеваться, а Анька зависает в телефоне, Катя докапывается до истины.       - Ну а правда, Тань, - тормошит меня она, - откуда бабки?       - Блин, - опускаю плечи я, - ну тебе не все равно? Ну ладно. Я действительно заставила Жигудина мне заплатить. За то, чтобы ему было можно показывать другим то, что он наснимал. Тихоновой своей, еще кому-то…       - Заставила? – удивляется Катька. – Ты?..       - Что, думаешь не могу? – хищно щурюсь я.       - Ты – можешь, - качает головой она.       Машу рукой. Вздыхаю.       - На понт его взяла, - объясняю честно. – Прямо вот и спросила, зачем снимаете? А когда он начал кривляться, типа, а что, денег хочешь, ну я и сказала, да хочу. Еще сказала, чтобы он и за вас троих мне авансом заплатил, чтобы по-честному все было… Рядом Вахавна была. Все слышала, но не вмешивалась. Вот он и не посмел меня при ней отшить… Я так думаю…       - Ничего себе… - качает головой Катька. – Ну ты даешь… Смелая…       - Да какая смелая… - фыркаю я. – Пересрала так, что поджилки тряслись. Вахавна потом меня в чувство привела, сказала, что все я правильно сделала…       Катька задумчиво крутит в руках сто долларов…       - Ну ладно… - она помахивает зажатой между пальцами купюрой. – Спасибо… Уважаю…       - Обращайся, - хмыкнув бросаю я.       И, развернувшись, вихляющей походкой направляюсь к Аньке. С недвусмысленным намерением ее потискать.       Алексей же Константинович возникает в следующий раз в моей жизни не во плоти, так сказать, а виртуально, в виде телефонного звонка моей маме. Откуда он раздобыл ее телефонный номер я могу только догадываться.       - Хочет встретиться, - удивленно докладывает мне мама, закончив разговор. – Завтра… У вас на катке…       - Ну, встреться, - пожимаю плечами я. – Он прикольный…       - Опять ты, лиса рыжая, в какой-то блудняк вписалась, - ворчит она со вздохом.       Мама у меня хорошая. Вы не подумайте. Просто сериалов про бандитов насмотрелась…       - Все ништяк, рыбинка, - гнусавлю я. – Выходи на линию, не очкуй. Фраер не вшивый, за базар отвечает…       - Ой-и, ну тебя… - отмахивается мама. – Нахваталась, тоже мне…       Сериалы я не смотрю. Но иногда, засыпая, слышу, как монотонно бубнит телевизор в комнате родителей…       На следующий день, не успеваю выскочить на раскатку перед вечерней тренировкой, как слышу от тренерского бортика.       - Русалка, привет! Плыви-ка сюда…       Жигудин, на этот раз, сама учтивость. Блядский свой взгляд, раздевающий, пригасил, зато светится приветливой улыбкой и машет мне, такой, ручкой, словно старой знакомой. Ну, а чё? Денег я с него уже выкружила – а это посерьезнее будет, чем если бы он, скажем, видел меня голой… Или я его… Ой, рыжая, ну о чем ты думаешь опять?.. Но, прям, представила… Блин. Аж захотелось так, что мороз по коже пробрал… Обязательно, сразу же в душ после тренировки… Даже, может быть, с Анечкой…       Изображаю вежливую заинтересованность и тулю к нему, на всякий случай поглядывая по сторонам. Нинель нет. Мураков с Розиным тусят с мелкими на детском льду… Ясно. Значит дуру малолетнюю можно из себя не строить…       - Здравствуйте…       - А ты все хорошеешь, - сообщает мне он радостную новость.       Видит он меня второй раз в жизни, и тогда я была сначала сонная, а потом взмыленная как лошадь, расхристанная и уставшая. Так что охотно верю, что сейчас, свеженькая и готовая к тренировке, с уложенной причесочкой и легким макияжем, я выгляжу поинтереснее.       - Спасибо, - слегка приседаю я, разведя руки.       Он смотрит на меня с интересом. Не насмешливо. И не с высока. А как на взрослую.       - Тебе большой привет от Татьяны Вячеславовны, - произносит он спокойно. – Знаешь кто это?       Вау! Сама Шуба! Отпад!..       - Ну кто же не знает великую Тихонову? – говорю я, скромно потупив глаза.       Жигудин кивает и поправляет рукой свою челочку.       - Я с твоей мамой еще поговорю, - серьезно продолжает он. – И с Нинель Вахтанговной тоже… Но хочу, чтобы и ты знала…       Ой… Вот не люблю я этого. Загадки, тайны, тому скажу, этому шепну… Говорите уже прямо.       - Знала… О чем?       - Татьяне Вячеславовне очень понравилось, как ты катаешься, - доверительно понижает голос он. - Правда…       Ну, хорошо. От чего такая таинственность-то?       - Э-э-э… Я рада…       - Ну вот… - он разводит руками. – Цени. Похвала от такого человека дорогого стоит…       И все?.. Чувствую себя обманутой. Это ж надо было столько туману нагнать, аж по телефону с моей мамой о встрече договариваться, чтобы сообщить о том, что меня оценила какая-то престарелая тренерша? Да ладно!..       Из коридора появляется Нинель, и, бросив взгляд в нашу сторону, тут же изображает радушие. Хотя я отчетливо замечаю тень напряжения, промелькнувшую на ее лице, едва она увидела Жигудина и меня.       - Что, Алексей Константинович, - ехидно интересуется она, - снова пытаетесь смущать моих спортсменок? Мало вам в прошлый раз показалось?       Жигудин заговорщически мне подмигивает и поворачивается к ней на встречу.       - Да нет, - пожимает плечами он. – Всего лишь передал Татьяне привет от Тихоновой…       Нинель иронично кивает.       - Шахова, езжай раскатывайся, - с усмешкой произносит она. – А то Алексей Константинович, уже нервничает. По глазам вижу - прикидывает, во сколько ты ему сегодня обойдешься.       Жигудин дергается и строит ей укоризненную мину.       А я, с глумливой ухмылкой, медленно проезжаю мимо них…       Завеса тайны приоткрывается несколько позже… А сначала…       С трудом дождавшись окончания тренировки, первая несусь переодеваться и лезу в душ. И успеваю почти все сама, когда Анька появляется в дверях.       - Иди сюда, - высовываюсь я из стеклянной двери и нетерпеливо машу ей рукой.       Пустых кабинок много, но девчонки часто принимают душ по двое – спинку потереть, волосы размотать… Поэтому на нас внимания не обращают.       - Ой… - она закусывает нижнюю губу и немного тушуется под моим ошалелым взглядом.       - Пожалуйста, - умоляюще шепчу я, - мне совсем чуть-чуть осталось… А то я помру сейчас… Ну же…       Почти что силой заставляю ее передо мной присесть… А сама яростно сжимаю ладонями себя за грудь…       Меня выносит практически сразу, едва я чувствую на себе ее губы, и ласковый язычок чуть-чуть глубже.       - Ой, божечки!..       Но все равно не так, как… Как иногда бывало… С Анькой я никогда не теряю сознания. Внутренне понимаю, наверное, что она просто перетрусит… И вместо ласкового выныривания из небытия в крепкие и нежные объятья, я в лучшем случае окажусь сидящей на мокром полу, хорошо еще если без шишака на лбу… Но все равно… Все равно, сравниться это удовольствие ни с чем не может. И я просто обожаю ту, которая мне его дарит… Ну, как минимум, первые несколько минут.       - Иди ко мне…       Я заставляю ее подняться. Убираю со лба мокрые темные пряди волос. Тереблю пальцами ее крупные, как фасолинки, напряженные сосочки на совсем еще маленьких, едва наметившихся грудках… Совсем легко и мягко целую ее приоткрытые, пухлые губы и касаюсь языком ее языка.       Анька дрожит всем телом и учащенно дышит.       Могла бы не делать. Не обязана. В нашей паре мне позволено быть эгоисткой. Но сегодня я хочу, чтобы ей было также хорошо, как и мне…       Медленно опускаюсь перед ней на колени, скользя кончиком языка от шейки и вниз, вниз по ее телу, по солоноватой, влажной коже… Забавно… У меня… Там… Уже образовался симпатичный рыженький пушок, который иногда очень приятно перебирать пальчиками… У Анечки же все, как и раньше, гладенькое, нежное… И такое сладкое на вкус…       Сжимаю ладонями ее хорошенькую, круглую попочку… И влеку к себе…       - Раздвинь ножки… - шепчу я, поднимаю глаза и встречаюсь с ее блудливым, безумным взглядом, таким же, как у меня… - Моя хорошая… Хочу тебя…       Из душа выползаем последними. Как работяги со стройки, обессилившие, со стеклянными глазами, еле передвигая ноги. Зато довольные – нет слов. И просто валимся в раздевалке на скамейку.       - Ты меня так когда-нибудь угробишь… - стонет Анька, закрывая глаза. – Каждый раз сердце как обрывается внутри…       Мне же, как всегда, хочется похулиганить и некогда следить за языком.       - А представь, - мурлычу я, - если бы там с нами… Третьим… Был… Ланской… А?       Жду испуга на ее мордашке, в ужасе распахнутых голубых глаз и возмущенно надутых губок…       И тут - оп-па!..       Анечка чуть-чуть приоткрывает глазки и томно потягивается.       - Представляла… - с улыбкой произносит она. – Уже представляла… Много раз. Мне понравилось… Только я… Совсем не знаю, какой он… Там…       Придвигаюсь к ней, обнимаю и щекочу языком ее ушко.       - А представляла, - шепчу, - как он в тебя… Туда…       Анька передергивает плечами, откидывает голову и вздыхает.       - Я боюсь, - грустно признается она. – Даже подумать… Это ведь так… Мерзко… И больно…       - Уи-й, дура, - смеюсь я. – Это классно и приятно… Кого хочешь спроси…       Она поворачивается ко мне лицом.       - Я спрошу тебя… - произносит она. – Когда ты… С ним… Ты же мне расскажешь?       - Может быть, - хитро скашиваю глазки в сторону. – Когда-нибудь.       Но на Аньку внезапно накатывает вдохновение.       - А еще хочу смотреть… - снова закрывая глаза, мечтательно говорит она. – Как вы с ним… И чтобы он сначала не знал, а потом чтобы увидел, что я смотрю… И чтобы меня трогал, и целовал…Как ты…       Тут же представляю себе нарисованную Анькой картину, и понимаю, что хочу обратно в душ.       - Озерова, давай хватит, - глухо ворчу я. – А то мы с тобой вообще домой не уйдем сегодня.       Анька улыбается, наклоняет головку… А потом, вдруг, порывисто меня обнимает и прижимается щекой к моей шее.       - Давай пообещаем, - шепчет она, - что никогда друг друга не предадим… Не бросим… Даже ради самого замечательного мальчика.       Меня разбирает смех от этого ее детского порыва. Поворачиваю ее к себе и заставляю посмотреть в глаза.       - Нашего с тобой… Самого замечательного мальчика, - с ухмылкой говорю я, - хватит на нас обеих, еще и на двух других останется. Так что ни бросать, ни предавать никому никого не придется…       Анька смотрит на меня, соображая. А когда понимает, о чем я, поджимает губы и щурится.       - Циничная, рыжая сучка, - цедит она сквозь зубы.       - Ага, - с готовностью киваю я. – А ты – целка-извращенка с задатками площадной бляди…       Замолкаем… Сверлим друг друга взглядами…       А потом Анька, протянув руки обнимает меня за шею и тянет к себе.       - Такого комплимента я еще ни от кого не слышала, - усмехаясь говорит она. – И вряд ли услышу… Называй меня, Танечка, так почаще… Мне очень нравится…       Ха-ха. Кто бы сомневался… Ну, а мне что, жалко, что ли?       - Шлюшка моя, - ласково шепчу ей в ушко. – Анюшка-блядюжка…       И чувствую, как ее маленькая, юркая ладошка бесстыдно проскальзывает ко мне в трусики… Лишь на мгновение опередив мою руку, крадущуюся вверх по ее бедру.       - Домой не уйдем, - издевательски передразнивает меня Анька, развратно облизывая губки.       - Плевать…       Спихиваю ее на пол и наваливаюсь сверху…       Попытка номер два…       На этот раз, вываливаемся из раздевалки только что не на четвереньках, одуревшие от наслаждения, и друг от друга.       И сил нет даже разговаривать. Просто идем рядышком, обнявшись, касаемся бедрами, и кусаем губы от гуляющей по нашим телам остаточной радости. Нафиг тот Ланской, когда нам вдвоем так классно?.. Хотя… Нет. Ланской не нафиг. Остальные все – да. А он – нет… Ох уж эта Анька со своими фантазиями… Я же теперь перед сном только о них двоих и буду думать, представлять себе… Кошмар… Совсем уже без стыда, дура рыжая. Пороть тебя некому…       В конце коридора, перед самой лестницей, наконец отлипаем друг от друга.       - Иди первая, - киваю Аньке. – Не дай бог предки допетрят, чем мы тут с тобой занимаемся…       Она прижимается ко мне и сладко целует на прощание.       - Спасибо…       - Шлюшка, - с улыбкой шепчу я, щипая ее за задницу.       И пока Анька что-то там щебечет внизу своему папе и ждущей меня моей маме, достаю телефон и быстро открываю Скайп.       Сколько у него там сейчас, интересно?.. Пять утра? Или шесть? Зеленого кружочка на аватарке нет… «Пользователь был в сети восемь часов назад»… Ладно. Все равно наше с ним время это когда у меня заполночь…       Сажусь на пол по-турецки и тупо пялюсь в белый экран.       Что же тебе написать?.. Еще минуту назад я была полна решимости признаться ему, что блядую с Анькой, что скучаю по нему, и что мы обе, совсем уже слетев с катушек, фантазируем о том, как переспим с ним - по очереди, а потом все втроем. И пускай делает с этой информацией что хочет… Но теперь… Откуда я знаю, что у него на самом деле на уме?.. Кого он там уже насмотрелся и наслушался, что дует ему в уши Нинель?.. Что вернется сюда в оболочке Сережи Ланского, когда время его японского вояжа истечет?.. Ох-ох-онюшки…       Тычу пальцем в его физиономию и выстукиваю в появившемся поле: «Мне просто грустно. И одиноко… Вспомни обо мне…»       Нажимаю отослать… И прячу телефон в карман.       Я не могу… Не решаюсь сказать ему… Мне страшно. И мне на самом деле грустно и одиноко… И тут я ни на секунду не лгу.       По дороге домой, на перекрестке, мама отвлекается от дороги и смотрит на меня.       - Что-то ты, Танюш, вымотанная какая-то, - озабоченно произносит она. – Не заболела часом?       Качаю головой, угрюмо глядя перед собой.       - Устала…       Мама вздыхает и, дождавшись зеленого светофора, трогает машину с места.       - Твоя Анечка выскочила к папе такая веселая, - грустно говорит она, - что-то рассказывала, смеялась… У тебя все в порядке, а?       Нет, блядь… У меня все херово… Я занимаюсь лесбийским сексом со своей подругой и изнываю от тоски по парню, который ошивается на другом конце земли… Как думаешь, у меня все в порядке?..       - Чего Алексей Константинович хотел? – спрашиваю я, заставляя себя повернуть к ней голову и состроить заинтересованное лицо.       Мама хмурится. И озабоченность моей сиюминутной хандрой тут же сменяется на ее лице заботами на много более глобальными.       - Предложил подумать, не хотим ли мы перейти к другому тренеру, - произносит мама с напряжением в голосе.       Я подскакиваю на сидении как ужаленная.       - Он… Что?       - Предложил подумать… - тоном, каким общаются с дебилами повторяет она. – Не хотим ли…       Яростно стукаю себя кулаком по коленке.       - Это я слышала, - выкрикиваю я, и мой голос колокольным звоном отдается в моей голове. – Что ты ответила?       Мама косится на меня с удивлением и опаской.       - Тихо, тихо… Таня, ты чего?       Пелена бесконечного ужаса застилает мне глаза…       Ну конечно… Тихонова. И Жигудин пророк ее… С их-то влиянием… Они могут предложить любые условия. Деньги, спонсорство… Даже просто взять на себя расходы по моему обучению. Лишь бы я работала с кем-то из… С кем-то, кто им… Кто ей должен… На кого она может… И предложение может быть очень заманчивым. До такой степени, что даже мои родители… Конечно, двадцать пять тысяч в месяц - это не бог весть что, и они могут себе позволить такую трату… Но если… Их… Замотивировать… Если меня заберут из «Зеркального»… Значит… Я больше никогда… Анечка… Сережка… Нинель… Никогда…       - Я… Н-не х-хоч-чу… - заикаясь, с трудом выговариваю я. – Мама, ты слышишь?..       В мох интонациях такая истерика, что испугается любой. И это я не придуриваюсь… Все взаправду.       На этот раз мама смотрит на меня уже со страхом.       - Татьяна, успокойся, - съежившись и как-то даже отстранившись произносит она. – Никто никуда тебя переводить не собирается… Я так ему и сказала, не рассчитывайте, мол. Пока ты несовершеннолетняя и не принимаешь решений самостоятельно мы не станем ломать то, что в тебя уже вложили, и что тебе нравится… Я и Нинель Вахтанговне вашей потом тоже самое сказала, и она согласилась… Сказала, что специально сейчас усложняет тебе тренировки, чтобы подготовить к юниорскому чемпионату…       Звон в моих ушах постепенно проходит. Пелена перед глазами рассеивается. Сердце, готовое еще минуту назад разорваться и выскочить из груди, успокаивается и бьется ровнее…       - Да что с тобой такое, рыжунь?       В мамином голосе неподдельная тревога, забота и… И такая… Такая нежность и любовь, что я, не выдерживаю и громко, в голос, разражаюсь безудержным потоком рыданий и слез…       Полчаса сидим в машине, которую мама припарковала у какого-то супермаркета. На заднем сидении. Обнявшись… И я, обливаясь слезами, утирая сопли, краснея от стыда и ужаса от того, в чем сама же, по собственной воле, признаюсь, рассказываю ей все, о чем молчала до сих пор… О чем рассказать могу только маме.       О том, как пыталась соблазнить мальчика еще в Рязани… Как в первый же день в «Зеркальном» без ума влюбилась в Сережку Ланского… Как мы с ним заигрывали друг с другом… Как тискались, целовались, как он меня ласкал, и заласкал до обморока… И как потом нарисовал мой портрет… О том, как я по нему скучаю… А еще о том, как я совершенно безумно люблю Аньку… Как именно люблю, во всех подробностях… И как она любит меня… И что нам так классно и здорово вдвоем, что все равно, что о нас подумают другие…       - Прости меня, мамочка, - задыхаясь, скулю я. – Но когда… Когда я на секундочку представила, что их… Сержика, Анечки… больше у меня не будет… Мне показалось, что я… что я… умру… от горя…       Слезы льются из моих глаз потоком… И мама утирает мне их салфетками и рукавами своей блузки. И обнимая, как когда-то в детстве, качает и баюкает меня, целуя в макушку и повторяя: «Танечка, Танюша, рыжуня моя…»       И как в далеком детстве, которое я уже почти не помню, мама не ругает меня за мою бестолковость, не кричит и не обзывает бессовестной дурой и бесстыжей дрянью… А вместо этого…       - Ты знаешь… - тихо произносит она. – Когда я училась в школе, у нас в классе была девочка. Даша. Очень красивая… Всем мальчикам нравилась. Хвостом за ней ходили. Но она такая была, недотрога. Не позволяла никому за собой ни ухаживать, ни заигрывать… Нагрубить могла, если кто-то очень настырный попадался… И вот как-то раз, на дне рождения у какой-то из наших одноклассниц… Короче… Как бы тебе сказать…       Мама пытается подобрать слова. И я поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. И вижу, что ее щеки пылают, а глаза как-то неестественно горят.       - Мамочка…       - Я пошла в ванную… - отводит взгляд она. – Тогда в домах были маленькие ванные, не то, что сейчас. Пошла маечку застирать, потому что измазала тортом… Сняла… Воду открыла… Вот тут Дашка ко мне и зашла. Дверь на крючок… Я сначала испугалась, что она за что-то со мной отношения выяснять станет… А она…       Мама, не выдержав, закрывает лицо руками… Но я вижу, что она не плачет… А улыбается.       - Это был мой первый поцелуй… Настоящий. Не в щечку. И не с бабушкой-дедушкой…       Она отводит ладони… И я вижу ее словно помолодевшей лет на десять. С таким восторженным выражением на лице… И такой… Совершенно развратной и бесстыжей улыбкой…       - А потом мы разделись… - мама усмехается, снова прижимая меня к себе. - Точнее она раздела меня, а я ее… Как кукол, с которыми мы все игрались в детстве… Маечки, юбочки… Трусики… Лето было, жарко… Одежды на нас было немного… Дашка была фигуристая… Такая уже девушка… Как ты сейчас… А я была худыщкой… И она сказала, что я буду за мальчика… И что она первая… Ну… Первая поцёмает мне писечку… Так и сказала, как сейчас помню… А когда мне станет совсем-совсем приятно, то я сделаю ей тоже самое… Только без обмана…       Мама тихо смеется своим воспоминаниям, закрывает глаза, краснеет… А я протягиваю руку и провожу ладонью по ее щеке…       - Это был первый и последний раз, - шепчет она,- когда меня… Ласкала девочка… Первый и последний… Но… Такого безумного восторга, такого удовольствия, такого бурного и долгого оргазма я больше никогда не испытывала… Даже…       Она прижимает к губам палец, не позволяя вырваться совсем уж тайному откровению. Но я понимаю ее и так.       - Даже с папой, - заканчиваю за нее я.       И она быстро-быстро кивает головой, беззащитно и испуганно глядя на меня.       - Я не верю, что говорю тебе это, - скороговоркой, отчаянно шепчет мама, глядя на меня горящими глазами. – Ты моя дочка, моя девочка… Мой ребенок… И я никогда не сознаюсь, что говорила тебе это… Но… Танька… Если тебе с твоей Аней так хорошо, что ты от одной мысли о расставании с ней готова умереть от горя… Продолжайте. Пока не повзрослеете и не поймете, что это вам больше не нужно. В жизни так мало радостного…       Опускаю голову и пожимаю плечами.       - А как же Сережка, - спрашиваю я не столько её, сколько себя. – Ведь его я тоже люблю… По-другому, но…       Мама хитро смотрит на меня и легонько щелкает по носу.       - Сережка… Он мальчик. Красивый… Привлекательный… А вырастет – станет еще красивее. Но… Он мальчик. И это его забота за тобой бегать. Если любит, он примет тебя такой, какая ты есть. Иначе это не любовь, а эгоизм. А зачем тебе эгоист?       - Незачем – мотаю головой я.       - Ну вот…       - Но, если вдруг… - мне аж самой страшно от этой мысли, но мне ведь больше некого спросить. – Если вдруг мне придется выбирать… Между ним и Анькой… Что мне делать?       Мама ласково смотрит на меня. И я понимаю, что для нее ответ очевиден. Жаль, но это не то, что я бы хотела от нее услышать.       Я беру ее руку в свою и прижимаюсь к ней щекой.       - Я люблю тебя, мамочка, - говорю я. – Очень-очень…       - И я тебя… - она судорожно сглатывает, притягивает меня к себе и зарывается лицом в мои волосы. - Рыженькое ты мое сокровище…