Минус четыре по Цельсию

             Сборы в Белогорске начинаются у нас со скандала.       Приехав под вечер и ввалившись прямо с автобуса в общагу со всеми своими сумками, чемоданами и рюкзаками, обнаруживаем, что нас раскидали по комнатам, поселив вместе только Вальку с Анькой, и то с двумя чужими девочками. Такой расклад нас категорически не устраивает.       И мы с Катькой открываем рты…       Орем так, как никогда до этого не орали. Сначала настойчиво просим, чтобы нас четверых поселили вместе. Когда просьбы не действуют - громко требуем. Потом недвусмысленно угрожаем. На мерзкую тетку за стойкой регистрации не действует ничего. «Мест нет», «Что вы тут мне кричите?», «Сейчас дежурного позову…» Что ж… В рукаве у нас козырь, которым разрешено пользоваться в самом крайнем случае.       - Хорошо, - говорю, спокойно глядя в свинячьи глазки вредной вахтерши. – Зовите дежурного. Мы подождем. Сейчас, как раз, Тамкладишвили подойдет – вот она с ним и пообщается…       Немая сцена.       - Так вы чё, эти самые, что ли, - тетка отвратительно кривит губы, мгновенно сбавляя тон, - хрустальные, или как там вас?..       - Мы не эти самые, - сквозь зубы шипит Катька. - И не как там нас… Мы из школы Самбо-80, отделение фигурного катания «Зеркальный»…       Я незаметно пихаю ее локтем в бок.       - Будьте любезны, - со звенящей вежливостью снова обращаюсь я к тетке, - посмотрите еще раз… Нам нужна комната на четверых, и не выше второго этажа. У нас много очень тяжелого снаряжения…       Тетка задыхается от моей наглости. И снова разевает было пасть. Но вдруг, с наслаждением вижу, как лезут на лоб ее гадостные глазки.       - Так, девочки, все у вас в порядке, да?       Слышим голос из прекрасного далека. Точнее, от дверей вестибюля.       Нинель появляется внезапно и очень кстати.       - Почему вы до сих пор здесь? – тут же напускается на нас она. – Через полчаса разминка, а вы время теряете. Какие-то проблемы?       - Никаких проблем! – синхронно качаем головами мы с Катькой. – Сейчас вот поселимся и сразу же…       - Ладно, - нетерпеливо перебивает меня она, - берите свое барахло и тащитесь… Какой там у вас этаж?       - Второй, - преображение тетки за стойкой достойно премии имени Галкина, - Ключики не забудьте… Четыре штучки… И окна в сторону леса у вас…       Ну просто сама приветливость и радушие. А как там с дежурным? Все? Не пригодился?       Быстрым движением сграбастываю со стойки четыре пластиковых карточки и сую их Нинель. На мгновение встречаемся взглядами. И она мне едва заметно подмигивает. Все поняла… Как всегда…       Подхватываю свой рюкзак на плечо, беру в обе руки свою и Валькину объемные сумки и, сгибаясь под непосильной ношей, тащусь следом за остальными девчонками.       - Нужно проверить, чтобы в номере свет везде был, вода, и чтобы душ работал, - в полголоса говорит Нинель, поднимаясь за мной по лестнице. – А то потом ничего не докажете…       - А мы Танечку попросим, - простодушно закладывает меня Валька, с довольной моськой прыгающая по ступенькам налегке. – Она так строго с тетей разговаривала, что та сразу же с ней согласилась… А сначала не хотела нас вместе селить…       Краснею до ушей…       И чувствую ее ладонь, которая, ласково проскользив по моей спине и попе, подхватывает из моей руки тяжеленную сумку.       - Иди-иди, - говорит мне Нинель, когда я уже открываю рот чтобы возразить. – Натягаешься еще…       Короче… Свет включили, воду пустили… Даже розетки проверили, повтыкав в них свои телефоны. Поселились, с грехом пополам. И под конвоем нашей строгой тренерши, с коньками наперевес, отправились на каток.       Ну, здравствуй, блин, Белогорск…              - Вот здесь делаешь вот так… После вращения… Вот… Вот… Выпрямилась теперь, вот так встала, ровно… лицом туда… Да… И голову повернула на судей… И взгляд вверх… Все… М-да… Ну, где-то как-то…       Семен Мирославович Авербаум устало и как-то обреченно вздыхает, и опускает плечи. И настроение у него явно не очень веселое.       Его подопечная выходит из образа, упирает руки в бока и ленивой елочкой подкатывает к бортику.       - Чё это за херня вообще?.. – звонким, склочным голосом интересуется она. – Ничё, блин, не понятно и нихера не интересно… Капец, бл…       Светленькая девочка, стройненькая, с ангельским личиком. И очень недобрыми глазами.       - Юля, язык прикуси, - тут же орет на нее Нинель в несвойственной ей такой же базарной манере. – А то я тебе сейчас в рот снега натолкаю и пластырем заклею. Что за тон, я не поняла?       Авербаум, раздраженно приподняв брови, качает головой, поворачивается и не спеша едет вдоль бортика, подальше от начинающей клубиться грозы.       - Сюда подъехала, я сказала, - продолжает рокотать на весь каток Нинель. – Что ты рожу свою кривишь? Стала спокойно. И меня слушаешь… И не дергайся тут!.. Потому что я тебе сейчас дернусь…       В состоянии полнейшего офигения, только что не разинув рот, еду на очередной кружок раскатки.       М-да…       Добро пожаловать в мир взрослого фигурного катания.       Кто еще не понял, это мы с вами имели честь немножечко окунуться в творческий процесс постановки произвольной программы для Юлечки Лептицкой – нашей звезды и олимпийской надежды. И главным попаданцем в этом всем деле оказался в общем-то ни в чем не повинный Авер…       К счастью, с Юлькой мы пересекаемся редко.       Ее лед, обычно, рано утром и в середине дня – как раз, когда у нас школа. Иногда она приходит и в наше время, что-то доработать с Нинель или Мураковым, но это бывает нечасто. И даже в эти моменты она лишь иногда снисходит до общения с Катей, предпочитая не замечать больше никого из нас. Хотя нет. Вру. К Ланскому Юля испытывает какой-то заискивающий, стеснительный интерес, при любом удобном случае пытаясь с ним о чем-то поговорить. В ответ Сережка, с неизменной вежливостью, поддерживает беседу, коротко ей отвечает и, при первом же удобном случае, отворачивается и уходит. Есть легенда, что однажды, давно еще, Юлька попыталась наехать вот с этим своим хамством, на тогда еще совсем маленькую Аньку, что-то грубо ей крикнув и сильно пихнув в спину. На что Ланской, увидев это, тут же вплотную к ней подъехал и что-то очень быстро и тихо сказал. Что – загадка для всех. Но с тех пор Юлька резко поменяла к нему отношение, и вместо презрительного равнодушия теперь смотрит на него с ужасом, восхищением и какой-то ну совершенно уже неуместной щенячьей преданностью в злых зеленых глазах. Аньку же она вообще обходит десятой дорогой, демонстративно поворачиваясь спиной, когда ее видит. Короче, интриги и тайны «зеркального» двора. Манера же общения, в стиле похабной уличной торговки, у Юлечки врожденная. Тут уж ничего не поделаешь – порода. Точная копия своей мамаши. Той, правда, звездную болезнь лечила уже лично Нинель, и далеко не столь интимно и изыскано, как Сережка. Уже не легенда, а всем известная история, которая произошла пару лет назад, когда «Зеркальный» только образовался и Юля, перейдя из Екатеринбургской школы «Локомотив», стала одной из первых учениц Нинель в ее новом статусе олимпийского тренера. Явившись на тренировку дочери, вся из себя, эта фифа – Юлькина мамаша - начала качать права, поучая Нинель, как ей работать с ее девочкой, что она будет делать, а чего делать не будет. Не дослушав, Нинель на полуфразе повернулась к ней спиной и посмотрела на одиннадцатилетнюю Юльку.       - Выбирай, - сказала она ей, - или ты слушаешь меня и делаешь то, что я говорю, или слушаешь свою маму и уходишь. Без вариантов.       Вопрос дискуссионный, может ли ребенок в таком юном возрасте принимать на столько серьезные решения. Оказалось, что может. Потому что, пошептавшись десять минут с мамой, Юлька в тот день осталась в «Зеркальном». А фифу дальше вестибюля больше никто никогда не видел.        Но все равно… Можно вывести девушку из деревни, а вот наоборот – не всегда. Своеобразная манера общения Юльки шокировала и продолжает шокировать всех окружающих… Кроме Нинель. Которая спокойно и жестко держит эту хамоватую девицу в узде, ломая об колено, заставляя пахать на льду как проклятую и не позволяя совсем уж распоясаться.       Тем более, что работать Юля умеет, как никто, вкалывает за себя и за того парня… Или девку… Не важно. И результат показывает - дай бог. Чтобы вы понимали, накануне наступающего олимпийского сезона, Юлька уже выиграла все серьезные и рейтинговые старты, какие только есть в нашем спорте. Вообще все. Все юниорские первенства, взрослые чемпионаты страны, мира и Европы. Два этапа и финал Гран При… Не случайно же ее рассматривают как самую реальную претендентку на олимпийское золото в следующем году. Тут можно многое простить… А если для достижения такого уровня нужно хамить и брыкаться, и чтобы тебе хамили в ответ… Ну… Нинель совершенно спокойно относится к такой постановке вопроса. Для достижения цели все средства хороши. Ни малейших сантиментов – чистое творчество.       К сожалению, прагматичность и непробиваемость психики нашей непревзойденной королевы свойственна далеко не всем…       Нарезаю круг беговыми и догоняю размеренно катящего вдоль бортика Авербаума, раздраженно то встряхивающего руками, то теребящего свою кепку. Неудобно, конечно… Да и не к месту… Но просто так молча проехать мимо тоже будет невежливо.       - Здравствуйте, Семен Мирославович! – заезжаю к нему спереди и поворачиваюсь, катясь теперь назад. – Вы меня, наверное, не помните…       Авербаум поднимает на меня взгляд. И его озабоченное лицо тут же озаряется приветливой улыбкой.       - Здравствуй… – знакомый взгляд, который я все чаще и чаще теперь ловлю на себе со стороны мужчин. – Конечно я тебя помню. Русалка рыжая…       Ну, кто бы сомневался…       - Вообще-то я Таня, - хмурюсь, так, совсем чуть-чуть, раздумывая, обидеться, или нет.       Авербаум усмехается, зыркая на меня вполне себе откровенно. Но откровенность его такая, позитивная. Не пошлая. Не раздевающая. А скорее оценивающая. «Да – Нет?»… «Может – Не может?»… «Получится, как-нибудь когда-нибудь – или не стоит даже пытаться?..» Не думаю, Семен Мирославович… Вряд ли… Ой, вряд ли… Хотя… От тюрьмы, суммы и неземной любви зарекаться не стоит... Типаж-то вы мой, как ни крути… Кто вас знает, может и способны вы еще вскружить голову малолетке, а?..       - Не сердись, Танечка, - говорит он с очаровательными виноватыми нотками в голосе. – Просто мне так понравилось, как Тёма тогда тебя назвал… Тебе пошел бы образ…       Мило улыбаюсь.       - Увы, - кокетливо повожу плечиком, - не подходит наш с вами спорт для русалок. – Разве что посреди катка проруби начнут делать и чемпионат по прыжкам в холодную воду устроят… Или из воды…       Авербаум смеется. Искренне. Открыто. Похоже, ему правда интересно со мной разговаривать. Не только пялиться…       Останавливаемся у бортика, и я сразу же ищу глазами взгляд Нинель. Простои на раскатке не приветствуются, но у меня ведь есть оправдание…       Она мельком смотрит в нашу сторону и едва замено кивает. Можно… Значит на данном этапе хорошие отношения с Авером следует углублять и развивать… Точно! Она же хочет, чтобы он поставил Сережке программу… Возможно, кто знает, даже олимпийскую… Ну, ради ненаглядного моего, я, так уж и быть, и русалкой побуду, и ресничками похлопаю, и хвостом покручу. Пускай, ловелас старый, глазками своими масляными меня потрогает… Все ж при мне мое, не ворованное… Не жалко…       Чтобы не уводить разговор по неверному руслу, наглею с обезоруживающей непосредственностью.       - Что, - киваю в сторону Юльки, которая, у противоположного бортика, поджав губы и опустив голову, выслушивает нагоняй от Нинель, - не выходит каменный цветок у Данилы-мастера?       Авер смотрит на меня с интересом… На этот раз в глаза, а не ниже…       - Смешно тебе?       - Ни разу, - качаю головой. – Лептицкую я терпеть не могу, это правда. Но она член команды. Будь она хоть трижды сукой – все равно я желаю ей только успеха и победы…       Авербаум кивает, и лицо его сразу же делается сосредоточенным и жестким.       - Трудно работать со спортсменом, если он не понимает, чего от него хотят, – произносит он со вздохом. – Ты же знаешь… Тебе же Тёма рассказывал, о чем ее программа?       - Рассказывал, - киваю. - «Список Шиндлера». Я даже попросила, и родители разрешили мне кино посмотреть…       Он хмурится.       - Напрасно… Для такого… Ты еще маленькая…       Ах, теперь я уже маленькая… А как на сиськи мои смотреть, так ничё так, гожусь, да? Ох уж мне вот эти вот игры во вселенских мудрецов…       - Не напрасно, - кручу головой я. – Когда Артем Сергеевич мне ставил короткую, я всего Билла Хейли переслушала, и массу чего еще подобного. Начиталась о том времени в интернете, чтобы проникнуться атмосферой… Для произвольной, Эдит Пиаф, тоже - что нашла… И перевод песен… И об иностранном легионе… Это же безумно интересно… А фильм этот… Меня никто смотреть не заставлял… Но я досмотрела… До конца… Два дня ревела… Как представлю ту девочку…       Чувствую, как на меня накатывает… Отворачиваюсь к стенке и, сложив ладони, прижимаю их к переносице, чтобы слезы не полились ручьем. Потому что правду говорю…       Авербаум явно обескуражен.       - Ну что ты, что ты… - растерянно бормочет он, неловко дотрагиваясь до моего плеча.       - А хотите, - лезу я уже окончательно на рожон, - я прямо сейчас вам целиковую Юлькину программу откатаю?.. Я ж ее на память помню… С прыжками, с каскадами… Со всей хореографией. Да так, что вы тут все у меня рыдать будете…       Абсолютно по наитию, на чистом вдохновении, встаю в финальную Юлькину позу и делаю тот самый поворот головы… Как девочка в фильме… И взгляд… На котором, собственно, и держится вся программа.       Бедного Авера аж передергивает всего. И теперь уже он, повторяя мой жест, прикладывает сложенные ладони к лицу.       Опускаю плечи… Отворачиваюсь… Попустило… Но знаю, что если понадобится, то я смогу еще…       - Тебе точно всего тринадцать лет? – глухо интересуется Авербаум.       Усмехаюсь. Пора разряжать обстановочку…       - Мама говорит, что да… - щурясь, с подозрением смотрю на него. – А что, я так старо выгляжу?       Авербаум простодушно улыбается.       - Если бы не знал… Подумал бы, что лет шестнадцать тебе… Если вот так поговорить… - он делает жест ладонью. - И вообще… Девушка… Только маленькая…       Это комплимент? Или оскорбление? Может обидеться? Ну, так, на всякий случай…       Миловидно улыбаюсь, скромно опустив глазки.       - Ай, Семен Мирославович, не смущайте, - отмахиваюсь от него я. – Мне это многие говорят. А я не знаю, как отвечать… Парни взрослые пристают в школе… Те, кто не знают.       Он, вижу, тоже расслабляется… Все-таки не у каждого взрослого получается сложить в уме мою внешность и то, что я иногда ляпаю языком. У Нинель – да. У Розина еще тоже… Но и все… Для остальных нужно быть той, которую от тебя ждут.       - Ланской ваш тоже, небось, прохода тебе не дает, - хихикает Авер, опять разливая в глаза масляную поволоку.       Картинно вздыхаю и снова включаю малолетку.       - С Сережечкой, - говорю я, подражая Вальке, - у нас любовь. Настоящая. Мы даже целовались… Честно-честно… Мне так понравилось… Вырасту - обязательно за него замуж выйду.       Авер весело смеется… Ну и хорошо. Ибо нефиг…       - Ты только Сереже об этих свои планах не говори пока, - искренне советует он. – Не пугай мальчика раньше времени…       Этого испугаешь… Угу… Тут бы самой не уписаться от страха…       Отваливаемся от бортика и медленно едем в сторону тренерских мест.       - А что, Татьяна, - Авер снова переходит на серьезный тон. – Ты и правда можешь прокатать «Список Шиндлера»?       Потираю подбородок рукавом кофты       - Ну… Да… Могу…       - Вот так вот всю целиковую? – не верит он.       - Я же сказала…       Он внимательно смотрит на меня.       - А если я сейчас договорюсь с Ниной… - он запинается. - С Нинель Вахтанговной…       - Хотите окончательно опустить Лептицкую? - пожимаю плечами. – Да пожалуйста… Только вы уверены, что она вообще захочет это танцевать после меня?..       - А ты за нее не беспокойся, - машет рукой он. – Не захочет – заставим…       Но заставлять приходится не Юльку.       Когда мы с Авербаумом подкатываем к Нинель, она, в ответ на его загадочное движение бровями, сразу, с видимым облегчением отсылает Юлю на другой конец льда, к Муракову. Меня же не прогоняют, и я верчусь рядом и как бы подслушиваю.       - Нина, тут такое дело…       Он даже не успевает договорить, как Нинель напускается на него хуже ведьмы.       - Семен, - шипит она в ответ на его просьбу, - ты что, совсем? Что мне потом с этой идиоткой делать? Она же мне все завалит…       - С той идиоткой, - на всякий случай уточняет Авер, показывая пальцем в сторону, куда укатилась Юлька.       - С Лептицкой, - не воспринимает его приглашение пошутить она. – Там же ума нет, одни рефлексы и подсознание. Взбрыкнет, скажет сами катайтесь, дверью хлопнет… А из меня потом Бисяев душу по капле выдавит. Это же под нее он мне и лед отдал, и зарплаты мальчишкам разрешил сделать… Как мне прикажешь оправдываться?       Авербаум нетерпеливо качает головой.       - Ты не понимаешь, Нино… - он закатывает глаза. – Твоя Таня… Вот эта вот… - он на всякий случай показывает ладонью в мою сторону, где я, типа ничего не знаю – ничего не слышу, стою, ковыряю зубцом наплывший у бортика бугорком снег. – Она мне только что, без подготовки, с ходу показала такой финал программы, что я чуть на лед не сел… Юле на нее не просто смотреть, ей у нее учиться нужно…       Нинель барабанит пальцами по бортику, нахмурив лоб и глядя прямо перед собой.       - Таня, иди сюда… - наконец говорит она. - А то стоишь там, делаешь вид, что тебя нет…       С готовностью подкатываюсь к ним, и Авер тут же обнимает меня за плечо.       - Нинель Вахтанговна, - произносит он вкрадчиво, - ну просто… Посмотри на нее… Если она и правда может…       - Да все она может, - перебивает его Нинель, стукая кулаком по бортику. – Ты думаешь, я не знаю, что у меня на льду происходит? Видела сто раз, как она эту программу катала… Одна, по вечерам… Что, Таня, большие глаза делаешь?       Вот это было неожиданно… Я и правда иногда остаюсь вечером поработать самостоятельно, чтобы никто не мешал. И было дело, пару раз, для собственного удовольствия, проезжала Юлькину произволку. Ну, ладно… Не пару раз. Чаще… Ну вот, убедилась, что могу, что ничего сверхъестественного для меня там нет… А поди ж ты… Не предполагала я, что за мной в эти моменты может наблюдать кто-то еще, кроме летучих мышей под потолком… Если они там есть, конечно же…       Авер вопросительно смотрит на Нинель и покровительственно на меня. Так глазами и бегает, рискуя окосеть.       - Ладно, - решает наконец она. – Черт с вами. Устроим шапито. Скажу Лептицкой, что в рамках тренировочного процесса ей следует посмотреть, как выглядит ее программа со стороны и определить все ошибки и недочеты.       - Да!.. – радуется Авер, сжимая левую ладонь в кулак. – Спасибо…       - Только я тебя прошу, - она смотрит на меня почти что с мольбой, - пока мы тут не закончим, не высовывай жало. Пожалуйста… Что бы она там не несла, какую бы ахинею… Просто молчи… Хорошо?       Ничего себе, запросики… И программу им чужую откатай, и дуре Юльке при этом ни слова не скажи… Прям не знаю, справлюсь ли…       - Хорошо, - киваю.       - Ладно…       Она глубоко вздыхает и уже с привычным решительным выражением на лице хлопает в ладоши.       - Иван Викторович!.. Артем!.. Все остальные!.. Пожалуйста освободите лед… Юля Лептицкая ко мне подъедь…       И пока все, кто с удивлением, а кто с тихой радостью, выполняют ее указание, Нинель затаскивает Юльку в калитку, отводит ее в сторону и что-то вдохновенно ей втирает.       - Как думаешь, не взбесится? – на полном серьезе интересуется у меня Авербаум.       - А хрен ее знает, - искренне отвечаю я. – Я бы взбесилась…       - Так, то - ты…       Юлька воспринимает все спокойно. Уж не знаю, чем там Нинель ее умолаживает, но пару раз кивнув и что-то спросив, Юлька спокойно усаживается на второй ряд трибун… И даже, как мне показалось, слегка кивает мне. Неисповедимы пути твои, господи…       - Ну, ни пуха, - Авербаум улыбается мне своей улыбкой обаятельного демона. – Можешь послать меня…       - Идите вы к черту, Семен Мирославович, - хитро прищурившись, с наслаждением произношу я. – Точнее, к чертовке. Она вас на трибунах заждалась…       Усмехаясь, Авербаум заходит в калитку… А я остаюсь на льду одна.       Страшно…       Перебросившись парой слов с Мураковым, Нинель поворачивается ко мне, наклоняется над бортиком и протягивает ладони.       - Давай…       С внутренним трепетом… Впервые… Как обряд посвящения… Прохожу этот столько раз виденный мною ритуал.       Кладу свои ладони в ее…       И словно разряд электрического тока ощущаю исходящую от нее бешенную, неконтролируемую лавину энергии и тепла…       Поднимаю глаза, и встречаюсь с ее околдовывающим карим взглядом…       Как десятки и сотни раз после… На самых ответственных и важных стартах… Когда решались судьбы самых престижных наград, а на кону стояли наши репутации и карьеры… Как всегда и везде…       Но только этот первый раз я запоминаю на всю оставшуюся жизнь…       - Сделай ее, рыжая, - шепчет она мне. – Покажи им всем… Как ты умеешь…       И я чувствую, как вместе с этими словами она вдыхает в меня часть своейдуши… И моей новой жизни…       - Мы готовы, - тихо слышен откуда-то сбоку голос дяди Вани.       Нинель отпускает мои руки, плавным движением разворачивает меня за плечи лицом к арене…       И я чувствую, как ее ладонь упирается мне между лопаток…       Легкий толчок.       И я качусь на старт…       Я не буду рассказывать вам, как я прокатала в тот день программу Юли Лептицкой на музыку из фильма «Список Шиндлера». Зачем? Если вам интересно – посмотрите, как ее откатала на олимпиаде сама Юля. У нее это получилось лучше… Ее элементы выглядели на много увереннее, а компоненты – естественнее… И у нее был ее великолепный костюм…       Но если вы, все же, вдруг, захотите увидеть в этом образе меня… То смотрите внимательно финал. Потому что именно эта поза… Этот поворот головы… И этот взгляд… Это и есть то, что увидел в тот день во мне Семен Мирославович Авербаум… То, что с точностью талантливой актрисы воспроизвела потом в Сочи Юля Лептицкая… То, что лишь однажды, в первый и в последний раз, заставило непроницаемую и суровую Нинель Вахтанговну Тамкладишвили, не стесняясь, при всех, вытирать салфеткой катящиеся из ее прекрасных глаз слезы…       То единственное, чем, собственно и была в этой программе я …       Последний аккорд. И музыка обрывается…       Стою… Голова вправо и чуть-чуть вверх. Взгляд поверх трибун, на прожекторы… Чтобы зрачки блестели… Но в этом нет необходимости. Понимаю, что разрыдаться сейчас – это выпасть из образа маленькой, несмышленой девочки в красном пальто, которая не понимает, что плакать-то как раз сейчас самое время…       Четыре секунды тишины.       И они начинают мне аплодировать.       Мои подружки, которых выгнали со льда, чтобы дать мне пространство для танца… Мальчишки и девчонки из других школ, забредшие поглазеть на нашу тренировку… Артем Сергеевич, дядя Ваня, Авербаум, смотрящие на меня с гордостью, удивлением и восхищением… Юлька, зареванная, осознающая, и осознавшая наконец, что те слова, которыми она еще недавно здесь бросалась, были как раз справедливой оценкой ее собственного катания, а на самом деле вся эта история про другое, и называется она не так… И, наконец, она… Со сложенными ладонями у лица. С потекшей в уголках глаз тушью. Со взглядом, который сейчас только мне, только для меня… И ни для кого больше… А ведь это всего лишь тренировочный прокат чужой программы…       Что же я могу на самом деле, если уже на это они так реагируют?       Обязательны элемент – отрабатываю поклоны на все четыре стороны. Это уже на подкорке. На прогонах, на тренировках – не нужно. После целикового проката – обязательно. Чтобы не забыть на старте. И не заработать минусов за неуважение к зрителям…       Облегченно вздыхаю… Все…       И уже с улыбкой качусь к рвущимся ко мне из калитки Вале, Катьке и Анечке.       - Где же это ты, Шахова, так скользить-то научилась? – толкает меня плечом Катя. – Не подозревала, что ты вообще умеешь…       Мне не хочется сейчас с ней пикировки. Даже шутливой.       - На тебя смотрела, - просто говорю я. – Вот и нахваталась.       Катька фыркает, строит мне смешную рожицу и катится работать прерванную тренировку.       Обнимаемся с девчонками, а когда их тоже зовут Розин и Мураков, разворачиваюсь и еду к Нинель. Сдав Юльку (покладистую, тихую и послушную) обратно Авербауму, она уже на льду, стоит у бортика, листая свой блокнот, и делая в нем карандашные пометки.       - Нинель Вахтанговна?..       - Что ты хочешь?.. Устала? Отпустить тебя?       - Нет…       Она поднимает на меня взгляд.       - Говори тогда…       У нас не принято почивать на лаврах. И наслаждаться триумфом своих побед. Как маленьких, так и самых больших. Ты – спортсмен. Ты пришел на тренировку работать. Твой результат – это законное следствие твоих усилий, которые ты потратил не на праздное шатание, а на серьезный труд. Поэтому… Предложение отпустить меня с тренировки наверняка было из разряда провокаций. На которые мы уже давно не ловимся.       - Я хочу начинать учить квады, - произношу я в полголоса, но так, чтобы она меня услышала. И поняла, что это не шутка.       Она молча, изучающе, смотрит на меня. Потеков туши в уголках глаз уже нет… Когда только успела?.. Или мне показалось, что они вообще были… Блокнот в ее руке шелестит страницами… Было бы слишком драматично, повторись та история с аксельными каскадами…       - Ладно, - медленно кивает она. – Я попрошу Ивана Викторовича выделить тебе завтра время… - она задумчиво разглядывает в свои записи. – В восемь утра, например. Позже не получится, а раньше…       - В восемь утра отлично. Я все успею… - поспешно соглашаюсь я. - Если это удобно Ивану Викторовичу…       Полчаса на разминку. Еще столько же на растяжку перед разминкой… Плюс встать, умыться, одеться… Короче, не позже половины седьмого нужно будильник поставить… Девки меня убьют…       - Ивану Викторовичу удобно… - Она откладывает блокнот и прячет руки в карманы кофты. – Хорошо, Таня… Вот, значит, что мы с тобой делаем… Начинаешь с сальхофа. Дядя Ваня повозит тебя завтра на лонже, все объяснит. Попробуешь… Потом что там у тебя?       - Хореография…       - Ну, понятно… Потом?       - Артем Сергеевич…       - Артем Сергеевич, - повторяет она. – Так. Я скажу ему… Или нет. Ты у нас взрослая барышня. Сама скажешь, что начала пробовать квад-сальхоф на лонже. Он поймет, что нужно будет с тобой делать, да? Да…       - Спасибо…       - Не за что. Вечером снова немного попрыгаешь с Мураковым… Ну а там посмотрим. Потому что, если начнешь выдыхаться и полетят программы – закончим с этим до следующего лета сразу. Ты мне нужна в этом сезоне на всех юниорских стартах. Целая и невредимая…       - Спасибо, - снова лопочу я…       - Угу… - она смотрит на меня в упор…       И наконец улыбается.       - Ну иди уже сюда…       Подлетаю к ней вплотную, и как когда-то, обхватив руками, утыкаюсь носом ей в плечо. Не плакать… Нет. Просто похныкать… Поскулить… Попросить любви… Хоть капельку…       Она гладит меня по голове, и я не вижу – чувствую ее улыбку.       - Меня обвинят в фаворитизме, - произносит она, - и в том, что я завожу себе любимчиков…       Я сглатываю подступивший к горлу комок и еще сильнее прижимаюсь к ней.       - Тогда назначьте мне планку… - шепчу я. - Пятнадцать минут… Утром и вечером… Каждый день… Только не прогоняйте… Пожалуйста…       Мне нужно срочно шмыгнуть носом… Иначе на ее кофте останется влажное пятно…       Она отрывает меня от себя, как мама младенца. Держит за плечи. И смотрит глубоко, в самую душу.       - Ты мое рыжее солнышко, - тихо говорит она. – Как же я тебя прогоню-то?       Так меня называет мама… Когда мне грустно… Держись, Татьяна… Не плыви… Некуда…       Еще мгновение… Одно… Второе… Третье…       И мы одновременно понимаем, что минутка лирики подошла к концу. И наши взгляды постепенно остывают…       Нинель легонько встряхивает меня и выпускает мои плечи.       - Еще немного, - усмехается она, - и в планку нужно будет ставить меня. За подмену тренировки нежностями.       Я улыбаюсь в ответ. Понимаю, что она права. И плавно отъезжаю от нее.       - Давай-ка, Таня… Что у нас там с тобой?.. Давай мне каскады, - говорит она деловым, обыденным голосом. – Нелюбимые твои, трехпрыжковые… Надо, надо, не вздыхай... Сначала тулуп-тулуп-риттбергер, потом Лутц-тулуп-тулуп… В общем, все, что у тебя там с Тёмой в программе… Да?       Киваю. Разворачиваюсь. Еду выполнять задание… И с трудом сдерживаю улыбку… Потому что вижу, как горят ее щеки…       А еще…       Я ничего не имею против… Но вообще-то… Сегодня занятия по прыжкам у меня были назначены с дядей Ваней…              - Иди сюда…       - О, господи…       - Ну иди же…       - Иду… Ох… Танечка…       - Аннушка… Ануся… Аньчик…       - Ой-и-и… Ты меня сейчас уронишь…       - Снимай быстрее это все…       - И ты тоже… Тебе нравится, как я перед тобой раздеваюсь? Любишь смотреть?..       - Я тебя люблю…       Неделя воздержания, безумной, непрекращающейся усталости, недосыпа и физических нагрузок дает о себе знать. И едва только у нас появляются свободная пара часиков, как мы с Анечкой оголодавшими кошками набрасываемся друг на дружку.       - Как ты хочешь?.. Скажи…       - Подожди…       - Я все сделаю…       - Я тоже… Давай… Чтобы и ты, и я…       - Сейчас… Сейчас… Вот только…       - О-ох!..       Мы вдвоем валимся на мою кровать и замираем в каком-то нереальном, животном экстазе, прижавшись бедрами, вцепившись друг в дружку руками и слившись в поцелуе.       Какая же она сладкая… Везде… Где только не лизни, не укуси, не поцелуй… Моя девочка…       Чувствую переполняющие меня волны страсти, накатывающие и грозящие вот-вот перехлестнуться через край… Не хочу терять ни капли из возможного удовольствия.       Впиваюсь когтями в Аникину круглую попу и несколько раз, резкими толчками, прижимаю к себе. Чтобы наши источники наслаждения чувствовали друг друга, чтобы смешалась сочащаяся из нас влага…       - Давай, как тогда… - шепчет с закрытыми глазами Анечка, сжимая ладошкой мою грудь. – Сделай мне так, как тогда… А я тебе…       Хорошо быть тренированными и гибкими. В мгновение ока перебрасываю Анечку на себя верхом и тянусь губами туда, куда она так хочет и любит…       И снова, с маленькой, совсем микроскопической, долей зависти отмечаю, на сколько восхитительно красивая, миниатюрная и филигранно совершенная моя любимая подружка в том месте, которое позволяет нам наслаждаться друг другом, и которое когда-нибудь доставит столько непередаваемого удовольствия мужчине, которому Анечка подарит свое расположение… Я, правда, не очень разбираюсь, что конкретно нравится мальчишкам в наших этих укромных местечках, и обращают ли они вообще внимание на то, что там у нас и как, когда возбужденные и одуревшие от желания только и думают, как бы нам туда засунуть поглубже да вдуть посильнее… Но сама, глядясь в зеркало, все же раз-другой ловлю себя на мысли, что у меня там… Ну… Ничего особенного. Как у большинства из нас. Писечка как писечка. А вот у Анечки – просто загляденье. Хочется не только трогать и целовать, но и просто любоваться.       Истосковались… Изголодались…       А потому, взлетаем на вершину экстаза практически одновременно, срываемся с нее маленькими огненным шариками и парим, парим, устремляясь вниз, в бездну, крепко сжимая в объятиях друг дружку.       - Господи, как хорошо… - задыхаясь шепчет Анечка, мокреньким тюленьчиком скатываясь с меня и пристраиваясь рядышком. – Я тебя люблю… Я тебя обожаю…       Переворачиваюсь на бочок, подставляя взмокшую спину потокам свежего воздуха из окна, и обвиваю Аньку руками. Остававшиеся до этого у меня силы с отчаянной скоростью покидают мое тело.       - Как думаешь, - спрашиваю я, теребя пальцем ее сосочек, - если мы сейчас вот так заснем, девки сильно впечатляться, когда придут, или просто ох..еют?       Анька фыркает, уткнувшись носом мне в плечо. Ее все еще шокируют вот эти мои словечки, которыми я иногда бросаюсь, особенно в такие моменты… Ну, а что я могу поделать?.. Откровенно говоря, находясь на пике удовольствия, для полноты ощущений, мне всегда безумно хочется визжать и орать, всем доступным арсеналом матерных слов оповещая вселенную о том, как мне хорошо. Жаль, обстановка не всегда располагает к подобному откровению – постоянно где-то шифруемся и от всех прячемся. Так что, это я еще сдерживаюсь… Хотя, абсолютно не стесняюсь, порой, выражать свои самые яркие и возвышенные ощущения самыми грязными и чудовищными словами. Моралисты - гуляют лесом.       - Думаю, что второе, - нахихикавшись предполагает Анечка. – Это если они еще не в курсе…       - Ну, тогда плевать – бормочу я, закрывая глаза.       И тут же проваливаюсь в сон, даже не поняв, ответила она мне что-то или нет…       И мне снова, как много раз до этого, снится небольшой домик с черепичной крышей, на берегу моря, синие горы на фоне неба, плеск волн… И тепло… Вам когда-нибудь снится тепло?.. Мне – снится. И это безумно приятно…       Я просыпаюсь спокойно. Не подхватываюсь словно холодной водой облитая. Тихо и плавно выплываю из сна… И оказываюсь в своей кровати. Заботливо укрытая одеялом. Одна…       Слышу шелест ветра за окном. И тихое шушуканье голосов за спиной… Понимаю, что спала долго…       Сажусь, подгребаю под себя одеяло и поворачиваюсь.       Катька, в одних трусиках, валяется на своей кровати с айпадом в руках. У нее великолепная грудь и красивые, стройные ноги. И она не стесняется это все богатство демонстрировать… Я почему-то сразу же вспоминаю Сережкин рисунок, где он изобразил ее без одежды… Правда, всего лишь по плечи… Но очевидно, что на ней в тот момент ничего не было… Как сейчас… Интересно, это было его богатое воображение, или, все же, он рисовал Катьку с натуры?.. Вот ведь, стервец… Как-нибудь обязательно спрошу…       У стенки, на Анькиной кровати, сидят по-турецки, друг напротив дружки, сама Анька и Валечка. Тут все скромно и чинно – топики, шортики… Хихикают… Тихонько о чем-то шепчутся… Замечают меня…       - Уже хотели тебя будить, - улыбается мне Анечка. – Через двадцать минут на разминку…       У-у-у… Господи, божечки ж вы мои… Где мои силы?..       Опускаю голову и закрываю глаза… Душ… Одеться… И бегом… Три, два, пошла!..       Из душевой кабины выскакиваю на влажный кафель, чуть не поскальзываясь, лихорадочно наматывая на голову полотенце и отфыркиваясь. И натыкаюсь на Вальку со стаканчиком воды и зубной щеткой за щекой.       - Фу ты, - едва успеваю затормозить. – Чуть тебя не снесла…       - Ишвини, - шепелявит Валька, пуская пузыри зубной пастой. – Я шичаш…       - Да ладно, ладно… Не спеши…       Я распускаю полотенце и, откинув голову, трясу гривой… О-о-ох, хорошо… Сейчас феном просушусь…       - Ты такая красивая…       Опускаю глаза и удивленно смотрю на Вальку. Умытое личико, тщательно уложенные волосы… Изумительная фигурка. Куколка-балеринка… А глазки…       Не нахожусь, что ответить на ее комплимент. Смущаюсь…       - Нравлюсь? – скорее удивленно, чем заинтересованно спрашиваю я.       - Очень, - кивает Валя.       Она подходит ближе… И я вижу, что она не сводит взгляда с моей груди.       - Можно?.. Их… Потрогать...       Шок…       Первая мысль – нет! Ты еще маленькая… И ты… Девочка… Ты не должна меня…       - Я видела, как вы обнимались с Анечкой, - шепчет Валька. – И трогали друг дружку… Везде… Можно, я тоже… Я легонько… Чуть-чуть…       Я опускаю руки, и полотенце выскальзывает из моих ладоней на пол. И сама не верю, что говорю это…       - Можно…       Валя робко тянет ко мне ладошки. И едва ощутив ее мягкое прикосновение к моим соскам, я чуть ли не вскрикиваю от водопада обрушивающегося на меня безумного желания.       - Валюша…       - Ты совсем как девушка, - шепчет Валька, поглаживая мою кожу. – Как взрослая… Почти как Катя… Только красивее. И у тебя…       Она медленно скользит ладонью вниз и нежно, пальчиками проводит по моему рыженькому пушку внизу живота…       - Валя, ты что?..       - Они такие мягкие, - говорит она, словно не слыша. – И светлые… Золотые… А у Кати черные… Я подсматривала как-то… И из-за них не видно ничего. А у тебя…       Она опускает ладонь еще ниже, и я чувствую ее маленький пальчик, ласкающий меня ну уж совсем за гранью добра и зла.       - Валька!       Отстраняюсь… Божечки, как это было волшебно… Обалденно приятно… Еще бы секундочку, и я…       Она поднимает на меня взгляд… Беспутный взгляд маленькой, возбужденной женщины. От которого у меня голова идет кругом…       Валька медленно, с наслаждением, облизывает свой пальчик кончиком язычка…       - Ты по вкусу как мыло, - задорно хихикает она. - И пахнешь также…       - Попробовала бы ты меня… перед душем, - ляпаю с дуру первое, что приходит в голову, и в ужасе прикрываю рот рукой.       Валька улыбается, наклонив голову.       - Я хотела… - произносит она. – Но ты так быстро убежала…       Прихожу в себя также внезапно, как и одурела до этого от Валькиных выходок. И смотрю на нее как могу строго.       - Валя… Прекрати это, слышишь… Ты еще маленькая, чтобы… Старших трогать… Где тебе хочется…       Валька вздыхает, и беспутные огоньки в ее недетском, развратном взгляде сменяются обычными хитрыми искорками в красивых глазах одиннадцатилетней девочки.       - Анечка мне тоже самое сказала, - она очаровательно надувает губки. – Я спросила, можно ли мне ее потрогать, так, как… Как ее трогаешь ты… Но она рассердилась…       Анька… Молодец… А я – дура… Ой, дура…       Подхватываю с пола свое полотенце и набрасываю себе на плечи. И вдруг, понимаю, что мучительно стесняюсь вот так, совершенно обнаженной стоять перед Валькой. Чувствую, как заливается краской мое лицо.       - Валюш, - говорю, - давай договоримся и никому не скажем, что мы тут с тобой делали, хорошо?       Валька легко кивает, сразу же, без капризов, соглашаясь со мной.       - Я понимаю, что это… Не очень хорошо, - произносит она грустно. – Но вы мне так нравитесь… Ты… Анечка… Но ты больше, - быстро добавляет она.       Я просто не знаю, что ответить… Признание в любви от маленькой девочки. Мальчишки ее возраста от такого скакали бы от счастья…       - Послушай, - пытаюсь говорить спокойно. – А тебе что же… Мальчики совсем не нравятся? Ну вот… - закусываю губу. – Вот Ланской, например…       Валька расцветает улыбкой, словно цветочек.       - Сережечка, - мечтательно произносит она. – Он замечательный. Я его люблю очень-очень…       - Ну, вот видишь, - приношу я свое счастье в жертву жалким остаткам приличия и морали. – И он тебя любит…       Валька качает головой.       - С ним… Так… С ним так хорошо. - говорит она. – За него хочется выйти замуж… Жить как все… Чтобы детки у нас были… - она грустнеет. - С тобой ведь так нельзя, да?       Качаю головой.       - Тебе – нет…       Она шмыгает носом и отворачивается.       - Он любит только тебя, Танечка… - говорит Валя. - Это все видят… Но, если ты его бросишь, - она решительно хмурит бровки, - он обязательно влюбится в меня. И я буду любить его в сто раз сильнее, чем ты…       Мне и грустно, и смешно… Потому что эта маленькая очаровашка, сама того не подозревая, озвучивает один из самых страшных моих кошмаров…       - Иди ко мне…       Притягиваю Вальку, обнимаю и прижимаю к себе. Она обхватывает меня ручками, и я снова чувствую мягкое и волнующее прикосновение ее ладошек.       - Со мной, - ласково говорю ей я, - тебе нельзя иметь деток и семью… Но со мной можно дружить. По-настоящему. По-девчоночьи. А это иногда на много интереснее, чем с мальчиками.       Она поднимает головку и ее чудесные глазки снова лучатся радостью.       - А ты… - произносит она. - Ты будешь со мной… Дружить… По-девчоночьи?       Улыбаюсь и киваю.       - Буду… Если ты не станешь больше так меня смущать, как сегодня…       - Тебе было неприятно?.. - тут же расстраивается она.       Ну как тут ей соврешь?       - Мне было очень приятно, - качаю головой я. – Но ведь… Ты бы не хотела, чтобы… Чтобы я… Чтобы я сделала тебе тоже самое… Как ты мне?.. Ведь правда?       Валька на мгновение задумывается, потом хмурится и трясет головкой.       - Нет… Не хотела бы…       Слава тебе, господи!..       - Вот видишь, - улыбаюсь ей я. – И это правильно. Потому что нравится это начинает только когда ты становишься хоть немножечко взрослее…       Или, когда ты - круглая дура, и позволяешь кому попало себя ублажать и совращать, вместо того чтобы играть в куклы со сверстницами…       Валечка согласно кивает и выскальзывает из моих объятий.       И я с облегчением ощущаю, как меня покидают стеснение и стыд, так некстати навалившиеся на меня под ее откровенным, восхищенным взглядом. Мы ведь девочки… Чего нам друг дружку стесняться, правда?       Валька смотрит на меня поджав губки и вздыхает.       - Какие же у тебя титечки классные, - с абсолютно детской завистью произносит она. – Кругленькие, как мячики…       Вот мы, кстати, сейчас и проверим, усвоила моя ученица урок, или нет…       - Хочешь еще раз потрогать, - хитро щурюсь я.       Валька шмыгает носом и качает головой.       - Не-а, - решительно произносит она. – Не буду… Но, когда у меня такие же вырастут, разрешу потрогать тебе. Только тебе одной…       Смеюсь. Протягиваю к ней руки.       - Договорились.       Но даже мимолетный, дружеский, скорее даже детский поцелуй с этой потрясающе красивой маленькой девочкой снова легким электрошоком пробивает меня насквозь. Какой кошмар…       - Вы что тут, джакузи на двоих принимаете? Сколько вас ждать можно?       Аня с нетерпеливой гримаской на лице просовывается к нам в ванную. Но застает всего лишь меня у зеркала, замотанную в полотенце, сосредоточенно закручивающую свои волосы в хвост, и склонившуюся над умывальником Валечку, тщательно начищающую жужжащей щеткой свои зубки.       - Шичаш фыйдем, - кивает ей Валя, пуская воду из крана.       А я же, обернувшись, окидываю Аничкину фигурку откровенным, хищным взглядом, улыбаюсь и посылаю ей мимолетный воздушный поцелуй…