Минус четыре по Цельсию

      Артур Маркович очень обижается, когда мы называем его хореографом.       Не говорит ни слова. Старается не подавать виду… Но…       - Проявляй хоть каплю уважения, Сережа – Розин укоризненно смотрит на Ланского после его очередной пикировки с Клейнхельманом.       Сережка тут же становится в позу рассерженного дикобраза, всеми своими иглами наружу, и только мой решительный пинок в бок заставляет его промолчать.       - Он твой тренер, - продолжает внушение Розин, - и достаточно квалифицированный, чтобы видеть твои ошибки и делать замечания.       - Он хореограф, - зло бросает Ланской. – Танцор… Что он может понимать в прыжках и вращениях?..       Розин облокачивается о бортик и, тщательно скрывая раздражение, продолжает его учить.       - Артур Маркович – такой же одиночник, как и я. Да, несостоявшийся. Но с огромным опытом и серьезными знаниями. В конце концов, меня же ты слушаешься… А Клейнхельман, между прочим, добился в спорте больше чем я…       - Девятое место на чемпионате России, - насмешливо произносит Ланской.       - А я был тринадцатым, - пожимает плечами Розин. – А ты – первый. Но посмотри на Катерину, на Юлю, да на себя, в конце концов… Кто вас всех прыгать научил, на тройные поставил, вращения дал? Вот ответь?       - Ну вы…       - Ну вы… - передразнивает его Розин. – Да, я. Представь себе. Со своего тринадцатого места. Как ты думаешь, если дать тебе сейчас спортсмена… Валю, например… Как быстро ты доведешь ее до золотой медали? И не потеряешь ли по дороге? А, чемпион?..       Я слушаю весь этот диалог, стоя рядом с Сережкой, ковыряю зубцом царапину на льду и отчаянно борюсь с желанием отвесить этому упрямому ослу хороший подзатыльник. Для этого мне, возможно, придется подпрыгнуть, но ради благого дела…       - Артем Сергеевич, - упрямо дует губы Ланской, - я хочу продолжать работать с вами. Клейнхельман меня не устраивает… Он меня объективно не тянет…       - Послушай… - Розин, я вижу, уже злится, хотя и сохраняет внешнее спокойствие. – Мы с тобой уже об этом говорили. Ты не маленький, должен понимать… Есть вещи, которые… Невозможно изменить. Не сработаешься с Артуром – тебя возьмет персонально Нинель Вахтанговна. Не дядя Ваня… Потому что он не постановщик. И что? Ты готов принять на себя ответственность за то, что из-за тебя будут страдать все остальные члены команды? Ведь им тогда точно не хватит времени и внимания их главного тренера, которые она полностью отдаст тебе?       Ланской смотрит на него исподлобья. Но молчит… Соображает головой своей расчудесной…       - Танюша твоя любимая… Аня, Катя… Та же Валя… - добивает его Розин. – Если им не достанется вовремя того самого волшебного слова, жеста, да просто взгляда, которым она превращает в золото все вокруг себя… Они этого заслуживают, как считаешь?       Сережка помалкивает, сжавши зубы… Отворачивается… Смотрит в сторону.       - В общем, понял меня, да? - подводит черту Розин. – К Артуру Марковичу, пожалуйста, со всем уважением. Он – твой тренер. Если хочешь, чтобы твоя работа не пропала даром. Ты слышишь? Отреагируй пожалуйста.       Он легонько толкает Сережку кулаком в плечо.       - Слышу, - ворчит Ланской, косясь на него. – Я все понял… Спасибо…       Розин удовлетворенно кивает и делает приглашающий жест рукой в сторону.       - Соблаговолите продолжить тренировку, мин херц…       С кислой миной и нахмуренный лбом, Ланской без энтузиазма катится на свою сторону льда.       Поднимаю глаза и ловлю веселый, ироничный взгляд Розина. Едва заметная улыбка и кивок на удаляющегося от нас, упершегося рогами в новые ворота барана.       - Зато, - загадочно понижает голос Артем, - ты только посмотри, как Артур увлеченно работает с нашей Анечкой… Как он на нее смотрит… Как он ее бережно поддерживает… Кто с вами, паршивцами неблагодарными, еще так возиться станет?       Делаю большие глаза и загадочно улыбаюсь.       - Это любовь, Артем Сергеевич! – шепчу я. – Страстная… Безнадежная… Безответная…       Розин смотрит на своего друга с усмешкой. И не принимает мой шутливый тон.       - Кто знает, Танюша… Кто знает… - задумчиво произносит он.       В смысле? Он что, серьезно? Еще одного воздыхателя преклонного возраста нам здесь не хватало…       Но на мой искренний удивленный взгляд Розин лишь машет рукой и кивает на лед.       - Иди работай… Не теряй время…              Что вы думаете? Этот стервец таки выигрывает отборочный чемпионат. Легко. Играючи. С почти что десятибалльным преимуществом перед Мишей Щедриком. И однозначным, безоговорочным попаданием в состав сборной команды на будущие международные старты. Среди которых, помимо чемпионата Европы в феврале и чемпионата мира в апреле имеется еще и зимняя олимпиада в марте. И у Ланского, похоже, нет никаких преград, которые бы мешали ему на всех этих соревнованиях отметиться.       - Ох уж этот Валет, - ворчит Димка Савельев, пакуя шмотки в чемодан. – Ну вот все ему и сразу. И девчонка самая классная, и рожа красивая, и тренер самая лучшая, и из юниоров не успел вылупиться, а сразу тебе пожалуйста олимпиада…       Валяюсь в номере у Ланского с Савельевым, нагло развалившись на Сережкиной кровати, задравши юбку и выставив ноги на всеобщее обозрение. Стеснения у меня ни на грош, равно как и у мальчишек смущения или любопытства. На наши задницы… И передницы… В трусах и колготках, они успевают насмотреться еще в детстве, реагируя по-кобельи лишь в том случае, если ко всему этому зрелищу прилагается обольстительная улыбка и блядский взгляд. Издержки профессии, что поделаешь…       - Завидуй молча, - беззлобно отмахивается от Савельева Сережка, выдергивая из его рук свитер. – Это мое, между прочим…       - Да, я завидую, – шмыгает носом Димка. – А ты, дурак, даже не ценишь сокровище, которое тебе досталось. Перед ней, считай, весь Белогорск в соплях валялся, лишь бы взглянула… А она такая: «Друзья моего парня для меня табу…»       - Савельев, я тебе совсем не мешаю? - как бы между прочим, водя пальчиком по стене, интересуюсь я.       Димка бросает на меня хитрющий взгляд.       - А что, я неправду говорю? - ехидно скалится он.       - Нефиг было подкатывать по дебильному, - мстительно щурюсь я. - Не получил бы отлуп при всех.       Димка лучезарно улыбается и разводит в стороны руки.       - Ну, было… Я же не отпираюсь…       Обо всех моих Белогорских приключениях Ланскому уже давно и не раз рассказали все, кому не лень, так что для него здесь ничего нового. Но его реакция мне нравится.       Отпихнув полусобранный чемодан, он усаживается рядом со мной и кладет мои ножки к себе на колени.       - Ты мое самое замечательное рыжее сокровище… - произносит он, поглаживая мои коленки.       Савельев демонстративно закатывает глаза.       - Мне можно дособираться, или выйти прямо сейчас? – глумливо интересуется он.       Пожимаю плечиками.       - Вообще-то у меня месячные, - с невинным видом сообщаю ему я. – Но если у тебя неконтролируемая эрекция на чужие поцелуи и обнимашки, то можешь выйти. Третьим к нам, прости, не приглашаю, место занято, при чем не вами.       Савельев заливается краской, а Сережка давится от смеха.       Иногда так хочется побыть стервой. Немножечко. Совсем чуть-чуть.       Но совесть у меня тоже где-то, очень глубоко, имеется.       Смотрю на надувшегося, разобиженного Димку и меняю тон с дрянного на дружеский.       - Димон, - зову его я. – Ну прости. Не злись… Я не хотела…       - Да нормально все… - качает головой он.       Ох ты ж, господи… Язык мой проклятый.       Спрыгиваю с кровати, подхожу к нему вплотную и беру за руку.       - Извини меня, слышишь... – говорю. – Я ляпнула, не подумав… И вообще… Я ж любя…       - Она врет, - глумливо подает голос Ланской.       Бросаю на него уничтожающий взгляд.       Димка усмехается. И проводит ладонью по моей распущенной по плечам гриве.       - Если любя, то извиняю, - произносит он.       Обнимаю Димку как высоченное дерево, ткнувшись щекой в живот. И, поймав ехидный взгляд Ланского, показываю ему язык…       Из Питера уезжаем довольные. Все. Ну, почти. Миша Щедрик со своим вторым местом пролетел мимо сборной. Жалко… Зато остальные… Савельев с Леной Бодровой первые в танцах. Саша Эненберг со своей партнершей – очень серьезной девочкой Наташей, с абсолютно несерьезной и смешной фамилией Задавака - вторые в паре, после Макса Таранова и его жены Тани. Но в Сочи едут – в их дисциплине у нас квота на две позиции. Девчонки, Адель и Юлька, довольные, даже Катька не выглядит расстроенной. Ведь у нее еще все впереди, успеет… Ну и… Радость моя ненаглядная… Лопается от гордости. Его участие в олимпиаде пока еще не подтверждено – прав Дима, слишком уж неожиданно он выскочил в кандидаты… Но… Кто же, кроме него-то?       Зато наши показательные номера произвели неизгладимое впечатление. Кроме шуток, очень даже неплохое. Аня, правда, не стала делать четверные – пока еще ей не разрешают с ее только-только зажившей ногой. Но откатала красиво и очень так, душевно. Вложился, вложился в нее Артур Маркович. Розин прав. Неровно он к ней дышит. В профессиональном смысле, естественно… Валюшка тоже… Малявочка, хоть и подросшая. Но так задорно отпрыгала, что любо-дорого. Вот чем мы отличаемся от других школ, кстати, знаете? Наши показательные – это не абы откатать что попало, по кругу. Это полноценные программы, со всем набором обязательных элементов. Потому они и смотрятся, в сравнении с другими, на много интереснее. Вот… Ну, да… И я тоже. Выдала. Два честных квада своих, сальхоф и тулуп. Остальное там по мелочи…       Ха! Вот вспомнила…       Случай у нас был, в Москве еще. Как раз перед самым отъездом. Короче, приболел Клейнхельман, и на пару дней его с нами заменял Розин. Обычное дело, ничего особенного. И вот, как-то, приходим мы на тренировку, вываливаемся из раздевалки... И видим… Ожидая нас, Артем наш Сергеевич, снявши кофту, выделывает на льду офигенный крендель. Разогнавшись, растопыривается в кораблик, потом заводит под себя лезвия, прогибает спину параллельно льду и едет так по дуге. Ну, а на излете, когда скорость снижается, он плавно, прессом, выводит тело обратно в вертикальное положение и заканчивает элемент тройками и беговыми. Смотрится – офигенно…       - Кла-асс! – в один голос ахаем мы с Анечкой и Валентиной. – Как это… Что это?       Сережка с Катей, позади нас, тоже смотрят с интересом.       - Это называется кантилевер, - подает голос Ланской, - Это не спортивный элемент, его не используют в соревнованиях. Но в качестве фигурнокатательного фокуса…       Розин поворачивается в нашу сторону и по обалдевшим физиономиям понимает, что мы видели этот его перформанс.       - Доброе утро, класс, - приветствует он нас от центра льда. – Что стоим? Не проснулись еще?       Первой набираюсь наглости я… Может быть потому что точно знаю, что меня он не отошьет и не отмахнется.       - Артем Сергеевич… - сглатываю нервный комок. – Научите… Вот этому вот… Пожалуйста…       Розин усмехается, качая головой.       - И меня тоже, - выскакивает передо мной Валька. – Я тоже так хочу.       - И я… - Анечка…       Сережка с Катей усмехаются. А вот Розину уже не до смеха.       - Э-э-э… - хмурится он. – Вот так вот… Учить вас этой ерунде?       - Да-да-да, - нестройным хором орем мы…       Он смотрит на нас, наклонив голову, словно решая, что с нами теперь делать. А потом пожимает плечами.       - Ну идите…       Лечу… Реально… Чувствую себя словно птица с распростертыми крыльями. Правда у самого основания моих чудесных крылышек меня поддерживают крепкие, надежные руки.       - Держи спину, - командует Розин, слегка подталкивая меня к себе. – Лезвия под себя… С внешних ребер на внутренние перекинулась… И пошла вниз…       Он опускается параллельно льду и тянет меня за собой. И я понимаю, что могла бы просто разлечься на нем и вот так ехать. Но я делаю то, что он мне говорит. Держу спину. И мы быстро катимся по дуге в параллельном кантилевере.       - Выходи прессом, - велит он, снова подпихивая меня подмышки. – Только не рывком и не головой вперед, иначе свалишься…       Выхожу… Получается… Практически сразу, получается! Это и правда элементарно…       Выход… Тройка… Беговой… И подлетаю к нему вплотную.       - А можно… Я сама теперь?..       - Можно, - легко кивает он. – Покажи, как у тебя получится. А вы смотрите…       Каких-то десять минут… И две попытки… И эту симпатичную растопырку я выполняю сама. А еще и забрасываю руки за голову и слегка касаюсь пальцами льда…       - Хорошо, - хвалит меня Розин. – Как видите, никакого волшебства. Кто следующий?..       Он точно также, как меня, учит кантику Валечку. А вот Сережка и Катя с ходу делают все сами, как и я, поглаживая ладонями лед. Раз, второй, третий… И явно не впервые. Еще и уверенно так… Как если бы всегда этот трюк исполняли…       - Я тоже хочу… Попробовать, - неловко улыбаясь произносит Анечка. - Только я боюсь…       - Я помогу… - Ланской берет ее за руку раньше, чем Артем Сергеевич успевает открыть рот. – Если ты… Мне… Доверяешь…       Анька колеблется всего секунду. Потом кивает.       - Доверяю…       - Ну хорошо, давайте, - разрешает Розин. – Пробуй, Сережа. Только не хватай ее сильно. Просто ладони подмышки…       Они делают две попытки…       И после каждой Анька болезненно кривится и кусает губы.       - Все… Не надо больше, - просит она, и добавляет чуть слышно, - больно…       Сережка гладит ее по плечикам и прижимает к себе.       - Прости, Аннушка, феюшка моя… Я не хотел…       - Нет-нет, - качает головой Розин. – Ты все делал правильно. Просто Ане еще рано ставить именно эту нагрузку. Да еще и без предварительной разминки… Я виноват. Не ты. Не досмотрел…       Он опускается перед Анькой на одно колено и методично щупает ее правую ногу.       - Здесь как?       - Нормально…       - Здесь?..       - Тоже…       - А так?..       - А-ай!..       - Ясно, – он поднимается. – Подрастянула слегка… Давай тогда сегодня по лайту. После каждого элемента смотри, как чувствуешь себя… И если что…       - Все будет нормально…       Анька на мгновение сжимает Сережкины локти и решительно отъезжает от него.       - Все нормально, - повторяет она. – Я все сделаю…       Розин внимательно, изучающе, смотрит на нее. И кивает.       - Делай…       В тот день кантилевер мы попробовали все. И выполнять его теперь можем где угодно. Смотрится красиво, ничего не стоит – красота. Единственная, кто этот элемент не делает никогда – это Анечка. Не зашло. Или остался у нее внутренний страх перед болью именно в этой позиции… Кто знает. Хорошо, что кантик не оценивается на соревнованиях. На самом деле – баловство все это…       Почему я вспомнила об этом?.. В моей показательной, которую я впервые катала в Санкт-Петербурге на гала-концерте, я исполнила этот самый кантилевер, первая и единственная, по длинной дуге, с вытянутыми руками и распущенной рыжей гривой, летящей по льду. Это была придумка Артура Марковича, чтобы я во второй части, после прыжковых элементов, распустила волосы и каталась дальше так… Ну и… Публике понравилось. Мне тогда впервые в жизни, реально, не давали проходу журналисты и просто обычные люди… В вестибюле спорткомплекса, и даже на улице… Просили сфотографироваться… Или написать что-нибудь на подсовываемых мне афишах и клочках бумаги. И я тогда вот на секундочку задумалась… И поняла. Это что же? Вот это вот и есть она самая, да? Популярность?.. Теперь меня всегда будут так встречать?.. И так любить… А что? Я не против…       Домой уезжаем тем же вечером. На ночном поезде.       Пока сидим в холле, в ожидании автобуса на вокзал, виснем на Ланском втроем с Анечкой и Валечкой, в общем-то без всякого стыда.       - Сережечка, - дразнится Валька, - скажи… Ну скажи, что ты нас любишь…       - Люблю, - с готовностью кивает Ланской.       - А кого больше всех? – не отстает малая.       - Тебя, конечно же…       Сережка подтаскивает ее к себе за руку и усаживает на колени. Валька сразу же млеет, обнимает его за шею и кладет головку на плечо.       - Я тебя тоже больше всех люблю, - мурлычит она, прикрыв глазки. – Даже больше чем Танечка…       Анька усмехается, задумчиво крутя свою косичку. А я ревную.       - Валька, - хмурюсь и смотрю на нее строго, - не наглей… А то я разозлюсь.       Малая хитро зыркает на меня из-под опущенных век. Но помалкивает. Чувствует, где заканчиваются шутки, и начинаются проблемы.       Сережка проводит ладонью по ее кукольной головке и целует в макушку.       - Слезай, котенок, - он мягко подталкивает ее со своих колен. – Не нужно, чтобы все вокруг смотрели…       Всех вокруг только мы с Анечкой, Катька с Юлькой на соседнем диване и, еще дальше, могучая кучка наших тренеров. Которым до нас вообще нет дела. Но я вижу, что Ланской не на шутку смущен. Аж покраснел. С чего бы?       Артистически вздохнув, Валька спрыгивает на пол, но тут же впихивается на диван, нахально пристраиваясь между мной и Сережкой. Потешная… Милашка… Это пока маленькая. Что из нее вырастет в будущем?..       На этот раз я обхватываю ее руками и притягиваю к себе.       - Ну вот что ты такая противная? - ворчу я, пощипывая ее за бочка. – Вот так бы затискала тебя…       Валька хихикает, извиваясь от щекотки. И ее настроение подрастающей стервочки быстро меняется на обычное детское очарование.       - Хочешь, покажу какое платьице я видела в интернете. Прикольное такое… Хочу себе такое…       - Ну, покажи…       Она вытаскивает из нагрудной сумочки телефон и, прижавшись ко мне спиной поудобнее, быстро водит пальчиком по экрану.       - Вот… Смотри…       После того случая в Белогорске Валька часто льнет ко мне просто так, пообниматься, поболтать, посидеть рядышком. Иногда потроллить, заигрывая с Сережкой. Как правило, я отношусь к этим ее проделкам с юмором. Хотя в последнее время… Я все чаще замечаю, что если раньше Ланской реагировал на нее как на обыкновенного шаловливого ребенка, с обычной для него ласковой непосредственностью, то теперь… Он краснеет. Тушуется. Чувствует себя не в своей тарелке… Как я тогда… В ванной…       И только Анечка не испытывает в общении с Валентиной никакого дискомфорта или напряжения. Сама видела, как они, порой, сидят рядышком, что-то смотрят в своих телефонах, шушукаются, хихикают. Единственное, чего я никогда не заставала, это как они тискаются и целуются. Ну, значит и не было этого. Во всяком случае, Анька мне о таком никогда не рассказывала. Я же не могу подозревать в чем-то плохом мою любимую подругу, правда?       В этом сезоне нам немного не везет. Вместо традиционного конца декабря, юниорское отборочное первенство нам намечают на январь. А это значит, коту под хвост новогодние праздники, рождество и мечты о хоть каком-нибудь маломальском отдыхе. Благо хоть соревнования будут проходить у нас, в Москве, и не нужно переться куда-то в мороз за горизонт, куда Макар телят не гонял… В Челябинск какой-нибудь или Омск… Но это единственный позитив. В остальном же – обычная занудная рутина. С утра до вечера… Дни сливаются в один непрекращающийся поток усталости и обрывочного сна. Все наши взаимные симпатии отходят на второй план, уступая место работе и редким моментам отдыха.       И даже в новогоднюю ночь я сплю. Впервые в жизни. Глубоко и крепко…              - Таня, давай-ка еще раз от хореографической дорожки к вращениям… И потом заход на флип-тулуп твой… - Нинель хмурится и теребит пальцами подбородок. - Что-то я не вижу сегодня того, что хочу…       Глубоко вздыхаю про себя и в десятый, наверное, раз выезжаю заданный кусок программы.       Нинель не нравится…       Мне тоже не нравится…       Все я вижу. Слава богу, не первый год об лед убиваюсь… То, что выглядело ярко и классно осенью на контрольных прокатах и отлично выстрелило на Гран При, сейчас смотрится тускло и убого. Хотя я делаю все правильно, как было поставлено, сама в отличной форме, ни граммулечки лишнего веса… Только настроение у меня хреновое… Но это ж такое… Работе мешать не должно.       Твизл… Беговой… Крюк-скобка… Беговой… Моухок… Скобка-выкрюк… Беговой… Еще один… Тройка… Тройка… Руки в сторону и вверх… Внутреннее ребро… Правая нога резко назад… Толчок… Полет… Приземление… Выезд… Ребро… Левая нога назад… Толчок и замах одновременно… Вращение… Хруст льда под правым лезвием и туча снежного крошева в сторону, пока левая нога, описав дугу, идеально вытягивается назад… Руки в стороны… Выезд… Длинный выезд…       В этом месте должна была быть улыбка…       - Таня, иди ко мне, пожалуйста…       Нинель раздраженно рассекает вдоль бортика вправо и влево, не отрывая от меня взгляда.       Уныло повесив нос, качусь к ней.       - В чем дело, ты мне можешь объяснить?       Она стоит передо мной наклонив голову и спрятав руки в карманы куртки. Взгляд внимательный, жесткий… Недобрый.       - Я не знаю, - глухо говорю я. – Я делаю все, как учили… Как готовили. Скажите, что не так – я переделаю…       Нинель взвивается как ужаленная.       - Дурацкая отговорка упертого осла, - зло бросает она. – Набралась херни у дурака… Так тот хоть собираться умеет и концентрироваться в нужный момент. А ты – нет.       У меня наворачиваются на глаза слезы обиды, и я еще ниже опускаю голову.       Она несколько секунд держит паузу.       - Иди сюда…       Одной рукой она обнимает меня за спину, а другой прижимает мою голову к своей груди.       - Что он уже натворил? – тихо спрашивает она. – Обидел тебя? Сделал что-то? Глупость очередную ляпнул… Скажи, я его по заднице так отдеру - сидеть не сможет…       Я молчу. Боюсь вздохнуть. Потому что понимаю, только открою рот - тут же разрыдаюсь-рассопливлюсь в три ручья. Потому что грустно мне. И плакать хочется… И она, как всегда, знает и понимает все, ну просто, как сама лично фонарь держала…       Хотя… Если так посмотреть… Ведь ничего, в общем-то, сверхъестественного не произошло. И не прятались они совсем, не обжимались по темным углам…       Просто… Нечаянно… Увидела я, как Ланской с Катькой болтал. Стояли такие у окошка, улыбались… Она что-то там весело так ему рассказывала… И ногтиком так ему по груди водила… И прядь его волос на палец наматывала… И он … Усмехался… Ручки, правда, свои шаловливые, в карманах кофты держал, не высовывал… Но ведь смотрел на нее, волооким своим взглядом… Да лучше бы он трусы с нее снял и за сиськи бы облапал – я бы хоть вызверилась на него, отлупила бы по роже его смазливой и не подпускала бы к себе неделю… Нет… Дня три максимум… И то бы легче было… А так… И не упрекнешь ведь, гаденыша ни в чем… Ну стоял, ну разговаривал… Подумаешь, что там у них было, пока я в «Зеркальный» не пришла… А ведь что-то ж было. Рисуночки эти его…       Короче… Накрыло меня. Не по-детски. И такая ж лютая ревность и обида, ну точно будто бы отымел он ее прямо на том подоконнике, будь он неладен…       Нинель мягко отрывает меня от себя и берет двумя пальцами за подбородок, заставляя посмотреть в глаза.       Смотрю… С трудом сдерживаю готовый пролиться Ниагарой поток… Таращусь на нее, боясь моргнуть.       И как когда-то моя мамочка, Нинель изрекает мне простую прописную истину, от которой мне и легко, и сложно одновременно.       - Мальчики не стоят того, чтобы ради них так убиваться… - говорит она довольно громко.       Но такое впечатление, что мы в вакууме, и слышу ее только я.       - Этот стоит, - с трудом выдавливаю из себя я. – Этот стоит… Всего…       Нинель качает головой.       - Он что, с кем-то тискался? Целовался? С Катериной? С Анькой твоей?       Мотаю головой… Киваю… Снова отрицательно кручу…       - Нет… - шепчу. – Просто… Смотрел… Но так…       Нинель широко улыбается и снова прижимает мою голову к себе.       - Господи, дуреха ты моя рыжая… Нафантазировала себе уже небось…       - Ага, - соглашаюсь, уткнувшись ей в локоть. – Такой… Херни… Напридумывала…       Она крутит меня из стороны в сторону, словно баюкая…       - Ладно… - произносит она наконец. – Последний раз учу тебя плохому… Но ради дела…       Я отстраняюсь и удивленно смотрю на нее.       - Устрой ему скандал, - коварно улыбаясь говорит она. – На пустом месте. А лучше – по какому-нибудь мелкому поводу. Но так чтобы как следует. Громко. Только не реви, это их выбивает из колеи и запускает инстинкт защитника. А нам нужно, чтобы он помучился, понервничал…       Качаю головой… Не понимаю…       - Зачем?..       - Вот увидишь, - поводит бровью она, - сразу полегчает. А через денек-другой простишь его, так он тебе таким покажется… Как никогда до того… Поверь. Я знаю…       Мама-кошка учит котенка охотиться на голубей…       Опытная стерва наставляет юную дрянь, как пить кровь мужикам…       Я только одного понять не могу… Смотрю на нее во все глаза.       - А вам… - говорю чуть слышно. – Его совсем… Совсем не жалко?       Артем Сергеевич назвал бы ее взгляд макиавеллиевским.       - Он месяц мне душу изводил своими капризами, - жестко говорит она. – Пара дней вне зоны комфорта для него – это еще по-божески…       Заключив контракт с дьяволом, заднюю не включают.       Особенно если с дьяволом согласна полностью…       Ну что ж…       На обеде, в кафе, Ланской имеет неосторожность неловко пихнуть меня подносом…       Товсь…       Потом – говорит какую-то пошлую гадость…       Цельсь…       И наконец, больно щиплет меня за задницу… Именно так как я ненавижу… Зря…       Пли!..       Зато на вечерней тренировке у меня уже снова все получается. И мое катание вновь играет прежними яркими красками.       Подсвеченными улыбкой довольной собой сучки…              Своего йорка я назвала Бим.       По паспорту своему собачьему он, правда, «Бенджамин, Грегори от Филимонов». Не спрашивайте, почему… Ну, а у меня он Бим. Вот так мне захотелось…       Дома это чудо лазит везде, где можно и нельзя, обгрызает и обслюнявливает занавески и ковры, писается по углам, забавно рычит на любой посторонний звук и мешает мне спать. А еще, он не умеет забираться вверх по лестнице, и, стоит его оставить одного внизу, тут же пугается и начинает истошно лаять, требуя забрать его к себе.       Ест Бим мало. Меньше чем кошка. Мы с Анькой как-то сравнили, сколько еды уходит на ее кота по кличке Кинг, и сколько на моего Бима. Бим выгоднее. И отходов от него меньше.       Очень ему понравился снег. У нас во дворе дорожки расчищены. Но по бокам навалены высокие сугробы. И однажды, гуляя, Бим запрыгнул в глубокий снег и… Пропал. Я уже было впала в панику, что мы потеряли его навсегда. Но минут через пятнадцать он сам выбрался из сугроба, прорыв в нем нору и, весь в снегу, радостно тявкая бросился ко мне на руки. А когда я его принесла в дом, то он, оттаяв, превратился в несчастное, мокрое, дрожащее существо, больше похожее на облезлую крысу. И я его весь вечер отогревала, нося на руках завернутым в полотенце. Как ребенка…       Таскаю его с собой везде… Потому что люблю очень. Хорошенький такой…       Кстати, меня не обманули в питомнике. Бим правда весело и резво тусит на нашем льду, когда я приношу его в «Зеркальный» и выпускаю побегать. Для него это целое событие, и он, поскальзываясь, носится от бортика к бортику, лая на всех и шарахаясь от скрипа лезвий. Все его норовят погладить, а он не дается и кусается. Но Нинель, таки, однажды его изловила и уже сама таскала на руках полдня, пообещав мне, что заберет его навсегда, если будет мешать тренировкам. Пообещала с улыбкой, теребя Биму его отросшую челку…       Ага…              ***              - Ты точно уверена, что это хорошая идея? – с сомнением, раз в десятый переспрашивает меня Ланской.       Я смотрю на него как на двоечника.       - Послушай, ну вот кто лучше знать должен? Ты с ней живешь сколько лет, а я знаю чуть больше года…       - Не с ней, а у нее, - механически поправляет меня он.       Сережка не очень любит, когда мы говорим, что он живет с Нинель. По его мнению, это звучит вульгарно и двусмысленно. Хотя, приписать романтические отношения взрослой женщине и шестнадцатилетнему подростку – это нужно вообще ума не иметь…       В собачий питомник Филимоновых я притаскиваю Ланского с единственной целью, чтобы он помог мне выбрать собаку для Нинель. Видя, как она кайфует, тиская и теребя моего Бима, а также как он к ней единственной, кроме меня, идет на руки и позволяет себя чухать и гладить, я решаю на свой страх и риск сделать ей подарок. Тем более, в феврале у нее день рождения… Я бы и сама справилась, не маленькая… Но все же, на мой взгляд, йорк ей не очень подходит. А вот шпиц или карликовый пудель был бы в самый раз. Но тут мне хочется услышать мнение того, кто ее хорошо знает.       С Ланским я мирюсь сразу после юниорского первенства. На котором я занимаю первое место со своими квадами… А Анечка, с детским контентом, тринадцатое. Но видели бы вы, как этот гад ласково и нежно утешал ее после проката… Как бережно, словно фарфоровую куклу, отнес на руках в раздевалку, как, стоя на коленях расшнуровал и снял с нее коньки, обтер ей ножки салфетками, обработал и заклеил пластырем все натертости, набитости, ссадины и ушибы… Меня аж чуть было на слезу не пробило. Ну вот… Если он так заботится о моей подруге, зная, наши отношения… Может быть простить?       Финальный аккорд в нашей драме ставится после моего звездного проката, когда я, под овации зала, ухожу из «кика» в сопровождении Нинель и Клейнхельмана… И этот змей буквально ловит меня в охапку сразу на входе… Целует так, что у меня ноги подгибаются… Тоже несет на руках в раздевалку, но уже не как беспомощного инвалида, а как законную добычу… Усаживает на кресло… Закрывает дверь на замок…       Из того, чем я готова с вами поделиться, это был тщательный уход за моими разбитыми вдрызг ногами, зализывание ран… В буквальном смысле… И поцелуи… Каждого пальчика… Каждого мозольчика… А потом он выклянчивает, выдавливает, высасывает и вылизывает из меня прощение… Вот буквально… Ну а я что… Сменяю гнев на милость… Приходится…       А на следующий день, в субботу, я везу его с собой в питомник. Чтобы помог определиться с выбором…              ***              Днюха Нинель выпадает на рабочий день. По этому поводу она отменяет свои занятия, распихивая нас по другим тренерам… Вечерние же тренировки вообще объявляются самостоятельной работой. «Не маленькие, без нянек справитесь…» Ну, понятно, ага…       Лет ей прилично. Я это знаю… Хотя и выглядит она на минус десять от реального возраста. Все равно… Ну… Сережке уже семнадцать почти. Ясное дело, что не юная девочка…       На коллективную процедуру вручения букета роз и распевания «Хэппи бёзди ту ю» я специально опаздываю. Чтобы сохранить интригу. Ну, а когда официоз заканчивается, я такая вся на расслабоне вваливаюсь на каток, красные чехлы на лезвиях, эйрподы в ушах, собакен подмышкой… Вся из себя сияющая.       Народ, стараниями Ланского, в курсе дела, поэтому передо мной расступаются, давая доступ к именинному телу.       - Здрасте, Нинель Вахтанговна! С днем рождения!       Я радостно смотрю на нее и целомудренно прикладываюсь к подставленной щечке.       - Вот, подержите секундочку, пожалуйста…       Наглость – это же второе счастье. А у меня так вообще первое…       Сгружаю ей на руки собаку и демонстративно-медленно снимаю чехлы с лезвий.       - Ой, а кто это у тебя? – Нинель весело держит за рыжие лапки очаровательного, кучерявого карликового пуделёчка, которого мы-таки выбрали с Ланским после долгих препирательств и сомнений. – Ух ты какой хорошенький… Еще одно счастье себе завела, а, Тань?       Выползаю на лед, подъезжаю к бортику так, чтобы оказаться напротив нее и по школьному складываю на перилах руки.       - Вообще-то нет, - серьезно говорю я. – У меня пока только Бим. Вторую собаку мне папа с мамой обещали купить, когда триксель прыгну. А это – ваш…       Улыбаюсь до ушей. Смотрю в ее обалдевшие глаза… Всегда интересно наблюдать, как до человека долетает осознание… Загадочно повожу бровью…       - Хеппи бёзди ту ю… Хеппи бёзди ту ю…       Она смотрит на меня, потом на окружающую ее толпу улыбающихся лиц… Потом на умильно виляющего хвостиком у нее в руках щенка…       - Хеппи бёзди, Нинель Вахтанговна, - нараспев произношу я.       Нинель прижимается щекой к мохнатой собачьей морде и закрывает глаза.       - Мои вы золотые… - шепчет она. – Родные мои…       Народ, наконец, после напряженного и выжидательного молчания, разражается радостными аплодисментами, воплями и свистом.       А я второй раз в жизни наблюдаю, как из ее глаз катится непрошенная влага. И снова не без моей в этом заслуги…       Нахожу среди прочих в толпе синие глаза Ланского. Тоже доволен…       «Ну что, я же говорила?.. А ты не верил…»       «Ты супер!»       «Спасибо, я такая.»       «Люблю… Обожаю… Хочу тебя…»       «Да пожалуйста…»       Вот и поговорили…       Вечером самостоятельная тренировка… На которую можно и опоздать немного…       Ну вот мы и опаздываем…       Хорошо так опаздываем…       Вообще не приходим, честно говоря… Только тс-с-с… Не выдавайте. А то даже собака подаренная не спасет…