Минус четыре по Цельсию

      Часть третья              Без малого два года спустя              Бегу… По родным коридорам «Зеркального». Вдыхаю прохладную, сухую свежесть ледовой арены, сочащуюся сквозь стены и потолок. Слышу доносящуюся со льда знакомую музыку… Его… Его короткая программа… Едва успеваю улыбнуться… Как внезапно, на полутакте, музыка обрывается… Сменяясь звенящей тишиной. И я все понимаю… Грустно качаю головой. Жаль… Облажался, соколик мой…       Нинель выгоняет Сережку со льда. Жестко, решительно… Но, как мне кажется немного несправедливо. Всего лишь за один заваленный тройной аксель…       Застаю лишь самый финал драмы.       - Сереж, ну как так? – гремит на весь каток возмущенный дядя Ваня Мураков. – Ну сколько можно этот триксель мучать, а?..       Притормаживаю… Иду на голос… Заруливаю в короткий, узкий проход… Осторожно, чтобы не заметили, высовываюсь из приоткрытых дверей.       Сережка, злой и взлохмаченный, со съехавшей на бок банданой, понуро стоит перед тренерами. Перед всеми тремя… И покорно выслушивает все, что ему говорят. А говорят, явно, не самые приятные вещи.       - Сегодня ты занимаешься ОФП в зале, - звонко и зло командует Нинель.       Он пытается что-то сказать… Или оправдаться… Но наша королева непреклонна. И после нескольких тихих фраз, сказанных с ледяной улыбкой и уничтожающим взглядом, она снова опускает свою красивую голову к своему блокноту.       - Скажи Тане с Аней, что я жду их, - произносит она так, что ее слова отчетливо слышу даже я.       Это значит, что разговор окончен. Спорить, что-то доказывать, отстаивать свою правоту – бесполезно. Просто нарвешься на скандал с тем же результатом. Мы все это знаем…       Вижу, как Сережка, мрачный и расстроенный, перемахивает по хоккейному через бортик и двигается к выходу…       А Нинель, словно что-то почуяв, бросает внимательный взгляд в мою сторону…       Прячусь… Отскакиваю от двери… Не хочу, чтобы меня видели… У меня другие планы сейчас. Перед прогоном мне нужно привести себя в порядок… Принять душ, переодеться… И немного отдышаться от подаренных мне Анечкой только что счастливых мгновений, от которых у меня голова кругом и ноги подгибаются… Бегом, рыжая, бегом… Опоздание смерти подобно…       Когда спустя десять минут я вваливаюсь в наш спортивный зал, то буквально в дверях сталкиваюсь с сосредоточенной и напряженной Анькой…       Это наш зал… Тот самый… в котором каждая трещинка на стене, каждая паркетинка знает и помнит о каждом из нас такое, чего хватило бы на десяток эротических романов… Или пару тройку уголовных дел… Год назад, по указанию Нинель, этот зал привели в порядок, разобрав и вынеся все ненужные вещи… И теперь здесь растягиваемся, подкачиваемся, разминаемся и заминаемся только мы. Члены сборной команды страны. Перспективные олимпийцы… Наша неразлучная троица… Осколки старой школы. Забавно… Когда-то именно в этих стенах… На этом самом полу… О-ох, воспоминания…       - Вахавна рвет и мечет, - выпучив глаза, строю я Аньке страшное лицо. – Иди, Анечка, первая. А то я ее боюсь…       На мгновение встречаемся взглядами.       «Спасибо, душа моя…»       «Обожаю тебя, моя сладкая…»       «Не шалите тут без меня…»       «Не будем… Разве что… Самую малость…»       «Стерва ты… Рыжая, ненасытная…»       «Сучка… Любимая моя»       Она поводит бровью, завистливо щурится и на секунду показывает мне кончик своего розового язычка. А у меня все внутри аж сводит, как представлю…       С коньками на плече, Анька вылетает в коридор, хлопнув дверью… А я, с деланным равнодушием, оглядываюсь по сторонам.       - Так, - озадаченно хмурюсь, - где моя сумка…       Сережка здесь… Конечно же. Где ему еще быть? Получив пинка под зад и указание заниматься ОФП… Но что-то ни в его расслабленно развалившейся на тренажере фигуре, ни в глазищах его бесстыжих, цвета василькового поля, не вижу я рабочего настроя… А вижу совсем другое…       Плавными, кошачьими движениями он сползает со своего ложа, и не спеша крадется у меня за спиной. Слышу щелчок дверного замка… Чувствую его руки на моих плечах…       Замираю… Вздрагиваю… Хочу безумно… Но не могу удержаться – играю с ним…       - Нет… - произношу тихо.       - Да…       Он тянет меня к себе. И я, прижавшись к нему спиной, наклоняю голову в бок. Рыжая грива волнами вниз… Его губы на моей шее… И ладони на моей груди…       - Можно?       Он подыгрывает… Знает, что мне это нравится.       - Нет…       - Ну пожалуйста…       Горячее дыхание… Объятья, в которых я дрожу и таю, как желе… И его такое явное и откровенное желание…       Ну как тут устоять?       - Можно…       Сережка сжимает меня сильнее… И его ладонь, как бы невзначай, касается моей груди.       - Покажи сиськи… - срывающимся голосом шепчет он.       - Дурак, если зайдет кто-то… - делаю вид, что пытаюсь от него вырваться.       - Не зайдет… - он нежно проводит кончиком языка по моей шее. – Покажи…       - Сам смотри…       Дважды ему подсказывать не нужно. В мгновение ока мой топик взлетает вверх, и его ладони вжимаются в мои бесстыдно набухшие и затвердевшие соски. От волнения и наслаждения закусываю губу… Да так, что сразу же ощущаю во рту солоноватый привкус своей крови.       Он продолжает сводить меня с ума… Легкое движение руки вниз – и его ладонь уже теребит и гладит меня между ножек.       - Сережка… - пытаюсь хоть как-то притормозить его я.       Конечно же, безуспешно.       - Покажи…       - Сам…       Он стягивает с меня шортики… Опускается на колени…       - Повернись…       Делаю, как он хочет… Его взгляд… Сумасшедший… Бездонный…       И его руки, которые скользят вверх по моим бедрам.       Ловко и умело, Сережка подцепляет пальцами резинку и сдергивает вниз мои трусики. От неожиданности вскрикиваю и инстинктивно прикрываюсь ладонью.       - Нет… - беззвучно кричу я.       - Покажи…       Я мотаю головой из стороны в сторону, так, что мои волосы разлетаются, как у русалки, по плечам и груди.       - Можно тебя поцеловать?.. Там…       Трясу головой… Можно… Конечно же можно… Божечки! Да тебе со мной все можно!..       Он целует мою руку, все еще закрывающую от него ту меня, которая уже бутоном распустилась для него вся и просочилась животворящим нектаром… Провожу пальцем по его губам… И запускаю обе ладони в его невероятную, восхитительную шевелюру. Любимый мой… Жизнь моя…       Ему уже ничто не мешает. Получил желаемое… Чувствую… На себе… Там… Поцелуи его горячих губ…       - Раздвинь ножки… - едва слышно просит он.       Мольба… Желание… Непреодолимое, первородное…       Опускаюсь на колени перед ним. Смотрю на неземную красоту… Которая так меня жаждет…       И делаю…       Все, как он хочет… Все как хочу я… Все как мы с ним любим…       Ну и вполне закономерно… После такого-то заряда бодрости… Вечером, на тренировке, я откатываю свою короткую программу, как говорят старперы, на все шесть-ноль...       Тусим с Анькой у бортика и смотрим, как отрабатывает Сережка. Ну что тут скажешь… Молодец. Вот прям красавчик. Каскады такие молотит – ух! И лутц-риттбергер у него выездной… Аксель-тулуп так вообще шикарный… Ну и триксель этот треклятый… Сделал-таки!.. Ах ты ж умничка…       Сережка весело оттанцовывает заключительную дорожку и вращения. Замирает в финальной позиции. И довольный едет к тренерам. Весь такой из себя… Еще и банданку сбрасывает, распуская свои длиннющие черные кудри по плечам. Девчоночий молодняк вокруг аж ахает и пищит от восторга.       - У Ланского сегодня явно… Гормональный всплеск, - шепчу я Анечке, наклонившись и слегка касаясь губами ее нежного ушка. – Так меня бодренько ублажил… Мне аж снова, как в добрые старые времена с вами двумя полизаться захотелось.       Анька краснеет как клюква и пихает меня в бок кулачком.       - Прекрати сейчас же!.. - сквозь зубы шипит она. - Ты вообще хоть о чем-то еще думаешь, кроме ебли?       Плотоядно ухмыляюсь и исподтишка щиплю ее за попку.       - Обожаю, когда ты материшься, - мурлычу ей я. – Особенно во время ебли…       - Ай, ну тебя!..       Она фыркает, пытается играть возмущение. Но я же вижу… Краешки губ дрожат. И ушки такие розовые-розовые… Моя ты лапуля… Скромняжка…       Сережка, наглым взглядом и хамской позой, все же, выдавливает из Нинель подобие похвалы.       - Тройной аксель чистый, - слышим мы ее приглушенный голос. – С гоями будет максимум. Молодец…       Ого! Получить такую оценку от Вахавны – для этого нужно уж очень классно откатать… Или просто быть ее единственным и ненаглядным любимчиком… Хотя…       Она не была бы нашей снежной королевой, если бы следом за конфетой не подсунула горькую пилюлю.       - Отдохни десять минут, - улыбается Ланскому Нинель, - и все тоже самое, но уже с учетом моих замечаний, да?       - Конечно, Нинель Вахтанговна…       Он усмехается. Сохраняет лицо. Хотя все видят - на ногах, бедняга, еле держится… Спасибо, что не падает. Все видят, но только мы с Анькой знаем причину…       - Таня Шахова, прошу, - звонким, веселым голосом командует Нинель. - Короткую, без вступления, но с финалом, да? Давай, Танюша…       Она дарит мне свой взгляд. И легкую улыбку… И снова, как все эти годы, я, с замиранием сердца, понимаю, чувствую, что знает она все обо мне… Обо всех моих похождениях… О том, что вытворяю я с ее сыночком… И что вытворяет со мной он… Знает… Видит насквозь…       Но я по-прежнему для нее Танюша. Как в детстве… До сих пор… Все еще Танюша…       И наш с ней договор, заключенный давным-давно, тоже все еще в силе…              Два года…       Долгих. Насыщенных. Полных побед и поражений. Удач и проигрышей… Надежд и разочарований.       Нас осталось трое… Как негритят из старой считалочки…       От нас ушла Катя, поверившая в свою неповторимость…       От нас ушла Валя… Осознавшая свою уникальность…       Остались мы… Анечка, Сережка, Танюшка… Самые верные. Самые лучшие. Безумно влюбленные в свою работу… И друг в друга…       За эти два года мы втроем выиграли все, что только можно было. Все старты… Все чемпионаты, кубки и Гран При. А там, где не выиграли, так точно взяли пьедестал… Свой последний юниорский сезон я отрабатываю на колоссальном подъеме и с такой мобилизацией сил, что меня совсем немного не хватает для победы на чемпионате мира… Серебро. И законное золото у Анечки, которая его безусловно заслуживает и за которую я очень рада и горда. Следующий же сезон вообще становится для меня первым во взрослом катании… И это, скажу я вам, то еще испытание. И разочарование тоже, когда я, выдохшаяся и травмированная, вынужденно снова уступаю золото чемпионата мира, на этот раз взрослого, Лизе Камышинской… Но, как сказала мне Нинель, если в прошлый раз я очевидно и откровенно проиграла золотую медаль Аньке, исключительно в силу допущенных ошибок и собственной невнимательности, то сейчас, со сломанным ребром и чудовищными осложнениями после перенесенного гриппа, я смело могу говорить, что свое первое взрослое серебро я выиграла. В серьезной борьбе. И абсолютно заслуженно. И это еще Анюта не распрощалась с юниорами. А когда это произойдет… Не исключено, что уже в этом сезоне… Тогда вообще мало у кого останутся шансы хоть на какие-то медали. Кроме нас. Нас, «зеркалят». Нынешних… И бывших…       М-да… Сержик, Анечка, Танюша… Трое нас.       Только втроем мы больше не спим. Вот так-то…       Что тут скажешь… Веселье наше беспутное прекращается почти сразу же, как только облюбованное нами блудное гнездышко - Сережкина квартира на Тверской – продается нафиг за какие-то невероятные и дурные деньги. Ну и вот… За неимением постоянно действующего очага разврата, собственно сам разврат, в худшей его форме, сходит на нет. Я продолжаю тягать Аньку к себе на девичьи посиделки… Когда понимаем, что любимому мальчику нашему нужно дать выходной… Сережка, кстати, у меня тоже бывает… Иногда. Но чаще он меня приглашает к себе, в замок снежной королевы, поиграть в Кая и Герду, и повыкладывать на простынях слово «любовь»… Из имеющихся в нашем распоряжении трех букв. Догадайтесь каких… К счастью, у него хватает ума не таскать к Нинель Анечку… Чтобы уж совсем не превращать нашу жизнь в скверную пародию на «Декамерон»… Но я знаю, что он бывает у нее в гостях… И на следующее утро они приезжают в «Зеркальный» вместе, на одном такси… Ну и, само собой, остается наша альма-матер… Где и стены родные, и сама атмосфера настраивает на романтический лад… И наш любимый маленький зал, куда мы так часто заходим, забегаем, заползаем…       Наши танго втроем официально прекращаются после одного прекрасного вечера, когда Ланской привозит нас в свою новую квартиру. В центре Москвы, в роскошном стеклянном небоскребе… С потрясающим видом на город… И полнейшим отсутствием даже элементарных удобств. Вбухав туда все, что удалось получить за бабушкины хоромы, да еще и потратив спонсорские гонорары, он и не думает озаботится приличным ремонтом и мебелью. Сияющий, белоснежный горшок в антураже серых бетонных стен, облезлая ванная с текущим краном и новенькой душевой кабиной… Пустой холодильник на кухне… И огромная кровать прямо напротив панорамного окна… Все… Остальное – серые стены. И одна лампочка в коридоре. Романтика… Все, как мы любим.       Тем же вечером, Сережка вписывает нас в домофонную систему так, чтобы мы, я и Анечка, могли заходить в здание, не предупреждая… Без приглашения… Опрометчивое решение.       - Я так хочу, - пожимает плечами он в ответ на мой удивленный взгляд. – Чтобы вы обе всегда могли сюда прийти… Потом поставлю замок на дверь, я такие в Японии видел, от отпечатка пальца работают… Тоже, чтобы только вы могли открыть…       - Ты так уверен, что… Мы обе будем тебе еще нужны?.. – хитро улыбаюсь я. - Года через два-три, скажем…       Он пожимает плечами и хмурится.       - У меня кроме вас никого нет, - глухо произносит он. – Так что ненужным здесь могу стать только я…       Вот любит он подпустить драмы… А Анька на это с готовностью ведется. Вон, от его слов тут же тает… И головку ему на плечо кладет, и пальчиком так по груди его водит…       Ухмыляюсь. И, разведя руки, падаю на огромный упругий траходром, возвышающийся посреди гостиной.       - Ну что, дети мои блудные, - смотрю на них сквозь полуопущенные реснички. – Грешить будем?       И мы грешим… Добирая мимолетных нездоровых удовольствий… Компенсируя ими тяжелейший, ежедневный труд… И душевную пустоту… Но я уверена, каждый из нас уже давно задумывается, решает для себя… Вот сегодня еще – да… А в следующий раз? А стоит ли? А будет ли он?..       Первой соскакивает Анечка.       - Танька, - ловит она меня пару дней спустя за руку в коридоре. – Слушай… Иди сюда…       - Анют… - мученически поднимаю на нее глаза. – У меня сил нет… Давай через полчасика… И монстра этого нашего отгони от меня подальше, если опять заявится. Потому что если он еще хоть раз меня сегодня изгваздает, то я точно на кусочки рассыплюсь… Как пазл… А у меня вечером еще произволка и прыжки…       Анька с улыбкой качает головой и, обняв меня за талию, прижимается щечкой к моему плечу.       - Рыжичек мой…       - Что?..       - Я так тебя люблю…       Вздыхаю… Подозреваю, что за такое признание придется отработать… Но на этот раз ошибаюсь.       Набравшись духу, Анечка берет меня за плечи и поворачивает к себе лицом.       - Солнце… - произносит она, решительно сведя бровки к переносице. – Я хотела сказать… В общем…       - Анют… - напрягаюсь. – Что случилось?       - Ничего… Просто…       Просто у нее никогда ничего не бывает… И этот раз не исключение.       - Просто я решила, - она набирает в грудь воздух. – В групповухе нашей… Я больше не участвую… Прости…       Мгновенно просыпаюсь. Непонимающе трясу головой.       - Ты что это? - бормочу сдавленным голосом. – Меня… Бросаешь?       Анечка испуганно таращится на меня своими голубыми глазищами и еще сильнее сжимает мои плечи.       - Ну что ты… Нет… Танюша… Нет… О, господи…       Она влечет меня к себе… А я чувствую, как мое приготовившееся было встать и разорваться сердце, медленно, но уверенно возвращается к жизни. «Тук-тук… Дыши… Ту-тук…»       - Тебя кто-то обидел, - стараясь, чтобы мой голос не дрожал, интересуюсь я. – Сережка... Или… Я?       - Нет… - она качает головой с снова смотрит на меня ангельским взглядом. – Нет… Просто…       - Объясни тогда…       - Просто я не могу видеть, - шепчет она, - как вы с ним… Как он тебя… Как он… И как тебе это нравится… И как ему…       Она готова разреветься… И я вслед за ней… Потому что я тоже… Как и она…       - Ануся… Зайчик…       Анька качает головой, заставляя меня замолчать.       - Мне все равно, что вы с ним будете… Что он все равно тебя не разлюбит… Только… Пускай я не буду об этом знать… Не буду… На вас… Смотреть…       Теперь уже я тяну ее к себе. И целую влажные щеки… Слизываю соленые капли с ее лица… Шепчу всякие успокаивающие слова в ее изящные ушки… И с омерзением и страхом понимаю, что вру… Вру моей любимой… Вру, что откажусь от него, по первому же ее слову… Вру, что кроме нее у меня никого нет и не будет… И много о чем еще вру… Чтобы успокоить. Чтобы одурачить… Чтобы не потерять…       Удобно быть дрянью, когда ты пакостишь чужим… Но как же тяжело дается паскудство в отношении самых любимых и беззащитных…       Увы и ах… Но вот так неожиданно и вдруг все у нас и заканчивается. Теперь мы дружим каруселью… Если эти ненормальные отношения можно назвать дружбой… Но я вижу, что всех все устраивает. Как минимум, Анька перестала дергаться и бледнеть, стоит только Сережке со мной заговорить или обнять… Ну а сам же мальчик наш любимый… В него как демон страсти вдруг вселился, придавая сил и подстегивая желание. Не знаю, как там у них с Анечкой… Но со мной он теперь выступает практически на равных, изводя и измучивая меня безумными ласками, как в свое время я сама высасывала и выпивала из него всю его энергию и любовь. Так и живем…       Что же до остальных…       Катя… Катенька… Катюша. Как же мы с ней ругались… Только что волосы друг дружке не вырывали… Пакостили, мелко и не очень. Мерялись, кто круче и стервознее… Ничего этого не вспоминаю. Честно… А вспоминаю лишь тот единственный случай, когда накануне моего, как всегда, эпохального и жизненно важного старта, ночью, Катюня ласково, как мамочка, обнимала и баюкала меня, чтобы я выспалась и отдохнула… И то, как нереально приятно было мне прижиматься к ее прекрасному обнаженному телу… И какой нежной и сладкой на вкус была ее кожа… Мы не видимся. И не перезваниваемся… Так, кивнем иногда друг другу, встретившись в коридоре или в раздевалке на очередном соревновании… Молча. Как будто и не знакомы вовсе… А мне так жаль… Очень…       Валька… О-о-о… Тут все по-другому… При чем – совсем. Малая как и не уходила вовсе… Ну, с моей точки зрения… Об этом не знает никто. Ни Анька, ни Сережка… Ни, тем более, наши тренеры и ее родители… Но мы встречаемся. Нечасто. Когда есть возможность. Обычно я приезжаю за ней на такси… И увожу к себе. Гулять с собаками, дразнить кошек… Болтать о всяких пустяках… А еще… Целоваться. Обнимать друг дружку… Ласкать, гладить… Трогать… И… Все… Как правило, совсем уж далеко позволяю себе зайти только я, и только если она сама этого хочет. Но Валька на все соглашается с удовольствием… Потому, что я знаю, как сделать так, чтобы ей было безумно хорошо. А еще… Потому, что я не требую от нее ничего взамен. Она устраивает меня такой… Жаждущей наслаждения… И не ждущей подвоха. Мы договорились, что наши встречи останутся тайной для всех… Так что вы уж меня не выдавайте… А еще, я с абсолютным и сознательным бесстыдством рассказываю ей об отношениях с мальчиками. Исходя из своего хоть и скромного, но довольно продолжительного опыта. Пускай знает, что может ожидать ее в этой жизни. И не наделает ошибок. Я ее люблю… С ней легко… И она всегда потрясающе приятно пахнет.       А еще… А еще… Еще я иногда вижусь с Аделиной. Чаще, чем стоило бы, но реже чем хочется. И тут моя грусть-печаль… Потому что… Потому что фактически Адель – это Валька-лайт. Малой хочется удовольствий. Чтобы ее обжимали и лапали. Хочется сексуальных игр и инфантильных девчоночьих оргазмов, для которых, так удачно, вместо собственных пальчиков, в ее жизни есть ласковая и умелая Танечка. Которая не обидит и не разочарует… Аделине хочется всего того же самого. Но при этом она панически, до судорог, боится. И стесняется. И если со страхом я еще знаю, что делать – вытравливать силой – то со смущением и вбитыми с детства комплексами… Беда, короче… Адель категорически отказывается ехать ко мне в гости. Предпочитает таскаться со мной по различного рода заведениям и шмоточным бутикам… А когда однажды я поднимаю бунт и заявляю, что хочу хотя бы раз провести с ней время в уютной, домашней атмосфере, она просто привозит меня к себе. В большую, московскую квартиру в престижном центральном районе. Где она живет одна… Но даже романтическая атмосфера с зажженными свечами и тихой приятной музыкой, полумрак и легкий, бодрящий алкоголь, все равно не позволяют ей переступить через свою абсолютно гетеросексуальную натуру. И мы снова, как и всегда, ограничиваемся объятьями, поцелуями и совершенно невинными, практически целомудренными прикосновениями. Как жаль, как жаль… А ведь она мне, правда, нравится… Все сильнее и сильнее. А еще, как совершенно случайно выясняется, у Аделины недавно завелся ухажер. «Мальчик», как она его называет… На которого у нее тоже уходит уйма времени… Короче говоря, с уныньем признаю, что эта цитадель для меня по-прежнему недоступна… К безграничному разочарованию моему…       Вы ждете… Я знаю, что вы ждете… Что вам интересно… И я, совершенно искренне и честно… Скажу… Вам… Да!       Ну, не совсем уж прям «Да-да-да!»… Нет… Но с ним мы тоже встречаемся… И все такое… И даже пару раз мы были уже практически на грани… Но… Нет… Что-то нас удерживает обоих… Данное ли друг другу слово?.. Или просто дурацкая сентиментальность…       Розин приезжает пару раз за мной в «Зеркальный» на машине… Не на той своей шикарной красавице… А на огромном страшном внедорожнике, больше похожем на танк. Но обладающим одним неоспоримым достоинством – ни водителя, ни пассажиров, сидящих в нем с земли не увидеть, как ты ни подпрыгивай. Поэтому свое инкогнито ему сохранить удается. Ну а я…       - Артем, слушай, - хмурюсь я, с трудом взойдя на борт (иначе не скажешь) его звездолета. – Давай ты хотя бы у метро меня встречать будешь… Или вообще я могу и такси взять, не маленькая… Меня же солнышки мои с дерьмом съедят, если узнают…       Сцену ревности - со спецэффектами, в исполнении Аньки и молчаливо-возмущенно-оскорбленную от Ланского - я получаю после первой же посадки Розина и его НЛО на нашей «зеркальной» поляне. И что самое противное… Их ревность совершенно оправданная. Фактически, я им изменяю. Обманываю… Нарушаю данное нами троими обещание не блудить на стороне… И хотя в физиологическом смысле с Розиным у нас интим отсутствует… Чтобы вы понимали… Мы - трахаемся. Еще как… Только не теми местами, какими это делают нормальные люди. А глазами… И словами… Жестами… Иногда на ходу… Иногда сидя за столиком в кафе… Ну а о том, что мне иногда даже удается кончить, когда он меня совсем уж страстно обнимает, целует и ласкает, я только Вальке и рассказываю. А кому еще? Заклюют ведь…       Короче, Артем… Сергеевич… Никуда ты из моей грешной жизни не делся. Напротив, присутствуешь в ней достаточно активно и с завидным постоянством.       Он никогда не звонит первым. На погулять или кофейку хлебнуть вдвоем всегда напрашиваюсь я сама. Но ни разу не было, чтобы он мне отказал. Такое впечатление, что он вообще никогда не спит и не работает. Однажды, смеха ради, а проще сказать – от скуки, я написала ему в три часа ночи… И через полчаса получила в «Телеграмм» короткое: «Я у шлагбаума. Или подъехать к дому?» Благо в те дни родителей и братьев моих дома не было, путешествовали по Европам без меня… Так мы с ним всю ночь у меня и просидели… Точнее, это я просидела у него на коленях, обнимая его за шею, дразня поцелуями… А также, видом моих голых ножек… («Красивые?» «Очень...» «Погладь, не бойся… Проведи рукой… Вот так…» «Танька!..» «Что?» «Не балуйся!..» «А я хочу!»)… И виднеющихся под невзначай распахнувшимся халатом кружевных трусиков… («Нравятся?» «Танька… Не своди с ума…» «Хочешь потрогать? Да не бойся ты!.. Чувствуешь? Шелковые… Гладенькие такие.» «Танюша…» «А хочешь я их сниму?.. Или в сторонку оттяну… Вот так…» «Танечка… Пожалуйста…» «Ну хорошо, хорошо… Не буду… Хи-хи» «Ну вот что ты смеешься?» «Ты такой милый, когда смущаешься...») А утром он меня, зевающую во весь рот и клюющую носом, отвозит в «Зеркальный»… И надо же такому случиться - попадаемся на глаза Муракову… Хвала богам, дядя Ваня у нас волшебник добрый… Подлостями не славящийся… Но понервничать мне тогда приходится. Во всяком случае, просыпаюсь сразу, да…       Из грустного… С его фантастическими розовыми букетами, увы, очень скоро приходится завязать. К глубокому моему сожалению…       - Татьяна… - у Нинель взгляд голодной тигрицы и оскал ядовитой змеи. - Сделай пожалуйста так, чтобы… Твои поклонники… Не смущали коллектив слушком уж… Изысканной флористикой…       Она так и говорит, «твои поклонники», во множественном числе… Хотя и я, и она, мы обе прекрасно знаем, что поклонник там один и имя его нам известно…       - Хорошо, Нинель Вахтанговна, - потупив глаза, киваю я.       - Вообще, чтобы этого больше не было, - понижает голос она. – Попадетесь, два идиота, на ерунде какой-нибудь - улаживай с вами потом… Поняла меня?       - Поняла… Простите…       - И не палитесь вы хоть при ком попало, - добавляет она совсем уж тихо. – Иван Викторович, конечно, джентльмен и лишнего никому не скажет… Но у каждой стены здесь есть глаза и уши… У каждой…       Расстроенная, чуть не плача, тем же вечером пересказываю Розину наш разговор.       - Она права, Танюш, - спокойно кивает он, накрывая мою ладонь своей. – Моя вина. Не подумал. Увлекся… Очень хотелось тебя… Удивлять и радовать…       - Ты удивлял! – шмыгаю носом я. – И радовал… Каждый раз… Аж сердце замирало.       Розин усмехается и смотрит на меня тем самым своим бездонным, манящим взглядом.       - Значит придумаем еще что-нибудь, - произносит он. – Еще радостнее и удивительнее.       Он придумает. Я в этом даже не сомневаюсь. Но меня гложет обида.       - Какая ей нафиг разница вообще кто мне цветы дарит? - сварливо ворчу я.- Завидует, что не ей?..       Розин слегка сжимает мою руку и едва заметно качает головой.       - Нинель Вахтанговна мудрее многих… - серьезно говорит он. - Мудрее нас с тобой уж точно… Поверь… Если она не обращала внимания на это все больше года, а тут вдруг вот так категорично высказала претензию… Значит, у нее для этого масса веских оснований.       - Каких оснований? - упрямлюсь я.       - Не знаю… - он улыбается. – Спроси сама, если интересно. Она ответит. Но ответ может быть очень неожиданным. И скорее всего малоприятным…       Малоприятным – это не то слово… Сколько лет прошло… А я помню… Прекрасно помню, что сказала Нинель своему ненаглядному Сережечке, когда узнала, что он со мной и с Анькой, с обеими, греховодничает. Ни слова упрека… «Сделай так, чтобы они побеждали…» И все. И, как результат… Ланской делает. Мы – побеждаем. Схема работает… Не придерешься… И не подкопаешься… «Сделайте из меня олимпийскую чемпионку…» Ну, вот… А ты, рыжая, что, вчера родилась? Не знала, что девок-спортсменок нужно регулярно в тех местах взбадривать, чтобы у них быстрее-выше-сильнее получалось? Цени и восхищайся своим гениальным тренером… И не спорь… Никогда…       Дую губы… Хмурюсь… Молчу. Понимаю, что Розин прав. Ох уж мне эти товарищи взрослые… Все-то они знают. Все понимают. Только нам, желторотым, советы добрые дают… Страна советов, блин…       Не хочу больше портить себе настроение. Выбрасываю из головы всю чепуху, все обиды и сложности… Поворачиваюсь к нему и улыбаюсь его восхитительным глазам.       - Отвези меня туда, где можно просто посидеть с тобой рядышком, - прошу я. – Чтобы ты меня обнял, согрел… И чтобы ни одной знакомой рожи…       Розин протягивает руку, и я прижимаюсь щекой к его ладони… Этот его запах… Вообще, весь этот он…       Вот за кого бы я с радостью вышла замуж, хоть прямо сейчас… Ланской, конечно, и красавец, и талант огромный… И люблю я его… Но все-таки он еще мальчик. А Розин… Ему уже тридцать. Состоявшийся… И состоятельный. Красивый, холеный… Хорош очень. Мечта любой бабы. С ним бы я жила… И даже в мыслях бы у меня не возникло на сторону сблудить. Ждала бы его дома… Детей ему рожала… Думаете, я об этом всем не фантазирую? Да по десять раз на дню…       Боюсь. Страшно мне…       Наши с ним встречи… Это как роман-ожидание. Мне кажется, так вели себя и чувствовали обрученные пары в веке эдак девятнадцатом. Когда мужчина и женщина и встречаться уже могут, и на балу потанцевать, и рядышком посидеть не зазорно, и даже уединиться где-нибудь в тенистом парке для страстного поцелуя - пожалуйста… Только вот задрать ей юбку, снять трусы и засадить по самые помидоры – нельзя. До свадьбы – ни-ни. Приличия, мать их, не позволяют. Общество не оценит… Вот так и мы с Артемом… Сергеевичем. Ходим уже почитай третий год друг вокруг друга, облизываемся… Ждем, когда мне восемнадцать исполнится… Слово держим. Но каждый раз, заигрываясь, и чувствуя, что вот оно… Что еще шажочек, еще полшажочка… И лети к черту все эти правила и принципы… Одно мое слово, один взгляд… Прикосновение одно… И юбка будет задрана, трусики сорваны… Останавливаюсь… И медленно тушу бушующий во мне огонь. Потому что… Боюсь. Боюсь, что магия наших отношений исчезнет… Боюсь, что, получив от него последнее, что он еще мне не отдал, я обнаружу себя на краю тьмы, за которым окажется совсем не то, что мне хотелось бы… Или, о чем мечталось… И когда его последняя тайна раскроется… Я боюсь, что потеряю к нему интерес. И он станет мне безразличен… Но что самое страшное… Я очень боюсь, что я сама, стану для него лишней и ненужной … С Сережкой все было по-другому. Близость физическая слила нас воедино. Объединила. Мы стали частью друг друга… С Артемом, чувствую, будет все иначе. Мы из разных эпох… И, что уж там… Из разных социальных слоев. Пока пелена желания застилает нам глаза, мы кажемся друг другу верхом совершенства… Но, когда ее сдует ветром сбывшейся мечты… Я боюсь увидеть в его глазах вместо любви – равнодушие. И мне очень не хочется, чтобы он меня бросил… Потому что это невыносимо больно, когда тебя бросают…       - Я отвезу тебя в озерную сказку, - мягко произносит Артем, поглаживая меня по щеке. – И познакомлю… С одним потрясающим человеком… Тебе понравится…       Закрываю глаза. Не понимаю, пока, о чем он. Но все равно… Улыбаюсь.       - Мне уже нравится…       - Тогда… Поехали…       - Подожди…       Как я это часто делаю… Привычным движением забираюсь коленками на сидение. Тянусь к нему… Обнимаю за шею… И замираю от невыразимого удовольствия, когда он нежно касается губами моих губ.              На нашем профессиональном сленге, когда что-то перестает получаться, и ты, как курица кривоногая, начинаешь стабильно лажать в тех местах, где еще вчера у тебя не было никаких проблем, так вот между собой такие ситуации мы называем не очень культурным словом «заёб». Через «ё». Всеобъемлющее это определение привнесла в наш лексикон любимая наша Нинель Вахтанговна. Ну, стало быть, и мы, следом за ней, уже точно заем, как назвать ситуацию, когда третий раз подряд валишься с, казалось бы, изученного вдоль и поперек, вкатанного элемента, при чем на ровном месте… Словно заколдовал тебя кто-то…       - Спину держи! Не заваливайся! Что ты как тряпка висишь!?       Добрым словом, с любовью, Нинель вдохновляет Аньку на прыжок.       - Раз-два-три, и-и пошла! Резче! Разворачивай задницу! Ну!.. Аня!       Сегодня у Аньки заёб на тему тройного лутца.       Четвертый раз заходит… Добирает скорости… Переставляет левую ногу… Замахивается плечами для раскрутки… Ошибку вижу даже я… Самый банальный и привычный для Анюты неверный наклон внутрь дуги прыжка. За это ее еще Розин ругал… Давно… Когда с нами был… Да… Ну, а неправильный наклон тянет за собой в мусорник, весь элемент. Как неправильно застегнутая пуговица… По результату, Анюта прилетает на зубец вместо ребра – классический недокрут – и уже в следующее мгновение оказывается сидящей попой своей круглой на льду. С выражением вселенской тоски и боли на симпатичном личике.       - Встала, встала, не рассиживайся, как баба на самоваре!       Нинель орет на Аньку как базарная торговка. Одни интонации чего стоят… Закладывает вираж вокруг и, словно специально, окатывает ее снежной крошкой. Что поделаешь… Такая вот у нас методика преподавания… Не взирая на твой статус и твои прошлые заслуги. Анька действующая чемпионка мира среди юниоров, если что… Но сейчас она сидит на льду, зло колотит по нему сжатым кулачком, и выслушивает нагоняй от лучшего в мире тренера под внимательными взглядами притихшего молодняка.       - Алина, не болтайся в поворотах, резче! Вправо! И тут же влево!       Нинель на мгновение переключает свое внимание на одну из наших новеньких. Черноволосую такую, улыбчивую малявку. Крепенькую… И угловатую до рези в глазах… Ну прям как я в ее возрасте…       - Женя, за руками следи! Да не семени ты как гусь!.. – тут же достается другой мелкой, тоненькой, хорошенькой, большеглазой... Со смешно накрученной на затылке гулькой…       Встречаюсь взглядом с Анечкой… Хорошая моя… Кривится от боли… Размазывает по щекам слезы… Но, сжавши зубы, поднимается со льда. И, опустив голову, катится в конец очереди. Для следующей попытки. Потому что «заёб» нельзя пересидеть и переждать. Его нужно преодолеть. Упорной работой… И многократным повторением того, что, казалось бы, уже сто лет как умеешь…       - Таня, давай, пошла!..       Это мне…       Ну, а что я? У меня-то как раз сегодня все на мази. И настроение хорошее, и чувствую себя отлично… И лутц тройной выполняю играючи. Мы же уже как бы и квады умеем… Так что тройной вообще не должен вызывать вопросов… Нет, конечно, бывает иногда… Никто не совершенен…       Меня даже хвалят… Случай почти уникальный… Может на контрасте… А может, чтобы еще раз уколоть и так уже обозленную и приунывшую Анечку… Поэтому, особой эйфории по этому поводу не испытываю.       - Более-менее, Танюша, более-менее… - кивает Нинель, поджимая губы. – Каскад с тройным тулупом делай… Женя, не горбись!..       Пытавшаяся было незаметно проскользнуть мимо нас мелкая, дергается от неожиданности, как ужаленная, и спотыкается, едва не грохнувшись на лед. Но Нинель на нее уже не смотрит…       - Ты, когда выезжаешь, - громко, чтобы все слышали, учит меня она, - сразу взгляд сюда, на судей. Не на потолок - их там нет - они все здесь сидят, поняла?..       Согласно наклоняю голову. Вежливо улыбаюсь. Прописные истины, которым учат еще в детских группах, мы тоже периодически повторяем…       Еду выполнять полученное задание… А Нинель, передохнув, возвращается к своей избранной на сегодня жертве.       - Аня, давай еще раз…       В общем… Не Анечкин день сегодня. Явно…       Да простят мне мои четвероногие друзья такое сравнение… Но у Аньки, как у старого шелудивого пса, то морда увязнет, то хвост застрянет… Это правда, было бы смешно, если бы не было так грустно…       На этот раз вкатывается она правильно. И упирается хорошо, и раскручивается… Даже приземляет без ошибки, ручки в сторону, ножка дотянута… И тут… Ну вот что такое? Не иначе, лед скользкий… Потому что, как объяснить, что Анюта, ни с того ни с сего, из выездной позиции, вдруг поскальзывается и всей тушкой плюхается на лед? У меня аж дыхание перехватывает… И обрывается все внутри… Только бы не головой… Не лицом… Чтобы зубы не собирать по всему катку…       Еле сдерживаюсь, чтобы не рвануться к ней на помощь… Но вижу, что не нужно… Мгновенно придя в себя после падения – долгие годы тренировок – Анька, сцепивши зубы, поднимается, сначала на четвереньки, а потом и на лезвия… Живот в снегу, колготы в дырках, коленки ободраны до крови… Господи, горе ты мое…       Не проявляя ни капли сочувствия, Нинель ведьмой носится вокруг нее.       - Нет, ну это безобразие какое-то! – орет она на Аньку. – Что ты ноги свои гнешь как курица?! Спина кривая, голова задрана – где центр тяжести должен быть, забыла?!       Нинель подскакивает, приземляется на правую ногу и демонстрирует всем нам, что выезд из прыжка она делать умеет. Очень хорошо умеет… Не забыла еще…       - Что сложного, я не пойму? – она разводит руки в стороны и раздраженно передергивает плечами. - Давай еще раз…       Вижу, как Анька, опустив глаза, что-то бормочет себе под нос… Не слышу, что она там говорит… Никто не слышит… Но Нинель прекрасно умеет читать по губам.       - Аня, не хочешь работать – иди, занимайся на младший лед, - взвивается она фурией. – У меня нет времени тебя уговаривать…       Ну и вишенкой на торте, в лучших традициях нашей школы, под раздачу попадают те, кто вообще ни разу не при делах.       - Ланской, что глаза таращишь? А ну, иди сюда…       Вот так, занимался себе человек постановкой программы… Со своим тренером… Никого не трогал… И тут вдруг раз – и добрый вечер. Здрасте посреди ночи…       Обменявшись недоуменными взглядами с Клейнхельманом, Сережка подкатывается к Нинель, в общем-то, без выражения радости на лице.       Ну, а я, воспользовавшись минутной передышкой, тут же тулю к Аньке, которая, скрючившись, выдыхает у бортика…       - Котенька, ты как?..       Провожу ладонью по ее спине, где сквозь тонкий свитер явно прощупываются позвоночник и ребра. Худющая, господи… В чем душа держится?       Анька мученически поднимает на меня глаза.       - Больно, блядь…       Холодею…       - Где больно? – стараюсь говорить спокойно. - Ребра? Голова?       - Колени… - шепчет она. – Ударилась сильно…       - Подожди… Я сейчас…       Подлететь к калитке… Заскочить… Как есть на лезвиях подбежать к первому ряду кресел… Моя салфетница… В виде прикольной ушастой собаки… Уже не лиса… Выхватываю изнутри пачку влажных салфеток… И несусь обратно. Все занимает у меня секунд двадцать. И, к счастью, никому до меня нет дела…       - Давай-ка я посмотрю…       Просто, как есть, сажусь перед Анькой на лед. И открываю пакетик.       Вида конечно Анькины коленки отвратительного… Ободранные в кровь, с лоскутами висящей кожи… Грязные… И это ноги юной девушки… Кошмар.       - Сейчас мы тебя…       Эти салфетки привез мне из Японии Сережка. Они волшебные. Но самом деле. С анестезирующим эффектом. И кровь останавливают, и боль унять помогают. Я их только один раз использовала, когда дома игралась с собаками и, потеряв равновесие, сверзилась с лестницы… Экономлю на самый крайний случай… Ну вот типа как сейчас…       - Ш-ш-ш… Ай-и… - кривится Анька, стоит мне провести влажной, прохладной тряпочкой по ее кровавым ранам.       - Терпи… - сурово говорю ей я.       - Жжется…       - Сейчас пройдет…       Она закусывает губу.       - Внутри больно… - говорит она глухо. – Как будто кости… Не на месте…       - Да ты что!.. Может к врачу тебя?..       - Не надо… - она проводит ладонью по моим волосам и теребит пальчиками мое ухо. – Уже лучше… Проходит…       - Точно?       - Не нервничай… Рыжик мой… Все хорошо…       Мне хочется ее обнять… Приласкать… Согреть, уберечь… Забрать от всех, кто ее обижает и делает ей больно…       Слегка повожу головой… Едва касаюсь губами ее запястья. Мы не демонстрируем наших отношений окружающим. Абсолютно не так явно, как с парнями… Когда тебя считают распущенной и доступной – это пол беды… Плохо, когда для всех ты становишься извращенкой и уродиной…       - Анютка… Зая…       - Все прошло, рыжик… Все хорошо… Спасибо тебе…       Она улыбается, прикрыв глаза… И забирает руку… Правильно… Так надо… Только так и надо… Чтобы никто…       - Это… это что сейчас было-то, а?       Вздрагиваем обе от громогласного, трубного баса дяди Вани Муракова. Поворачиваем головы… Видим. Иван Викторович, как в годы бурной молодости, лихо несется через весь каток, волоча за собой на лонже мелкого, тощего юниса, барахтающегося, как пойманная на спиннинг рыба.       - Это что же?... – продолжает греметь Мураков. – Четверной лутц и тройной флип что ли?       И пока Клейнхельман освобождает запутавшегося в лонже малого, дядя Ваня и Нинель о чем-то быстро переговариваются со стоящим с ними рядом Сережкой.       - Что там случилось? – удивленно поднимает брови Анечка.       - Черт его знает, - пожимаю плечами я. – Может Ланской снова что-то выкинул…       - Да вон, слышишь, - кивает Анька, - каскад лутц-флип вроде прыгнул…       Тоже мне невидаль… Я, между прочим, тоже…       - Ладно, - вздыхаю, - идем к ним… А то ты сейчас шею свернешь от любопытства…       Поднимаюсь со льда… Отряхиваюсь…       - Танюш…       - А?       Она мягко берет меня за руку и смотрит в глаза.       «Я люблю тебя…»       «Я знаю…»       Пока катимся ко всем, Сережка успевает перебросится парой фраз с Нинель и вернуться к Артуру Марковичу, дожидающемуся его у бортика. Нинель же крепко держит за плечи двух наших малявок, Женю с Алиной, и призывно кивает всем остальным.       - Вот, девочки, - она оглядывает нас, словно гусыня свой выводок, - так работают будущие олимпийские чемпионы. Учитесь…       Ее взгляд останавливается на нас с Анькой. И в ее глазах мелькает что-то такое, от чего мне делается не по себе…       - Давай, Анечка… - Нинель отталкивает от себя девчонок и, уперев руки в бока, кивает Аньке на центр катка. - Соберись… И у тебя все получится.       Слышу… Чувствую, как Анька глубоко вздыхает… А потом решительно катит в указанном направлении. А я физически ощущаю, как ей больно… Невыносимо больно… Олимпийские чемпионы, говорите…       Ловлю за руку симпатичную малышку и наклоняюсь к ней.       - Женька, - спрашиваю тихо, - а чего Ланской такого сделал? А то я провтыкала…       Малая расплывается в улыбке.       - Ты чё?! Да он такое… - Женя задыхается от восторга и переполняющих ее эмоций. - Да он… Да он…       - Сережа прыгнул каскад лутц-флип четыре-три, - буднично и как-то даже равнодушно сообщает мне вторая малышка, Алина, бездельничающая у бортика пока никто не смотрит.       - Тю, - пожимаю плечами. – И всего-то?       - А он без ойлера его прыгнул, - дергается от возбуждения Женя. – С лутца на левую ногу приземлил и сразу флип так ф-р-р…       Она очень эмоционально размахивает руками, изображая Сережку и его прыжки…       Ну… Понятно. Снова фокусы. Претендующие на гордое звание чудес…       - Это ему Нинель Вахтанговна велела так прыгнуть, - словно услышав мои мысли, серьезно объясняет Алина. – Сказала, что нужно, чтобы он показал, что он… Э-э-э… Не только драться умеет… Кажется…       - Драться? – удивленно хмурюсь я. – С кем?       Женька хихикает.       - Не, - трясет она красивой головкой. – Она не так сказала. Она сказала, покажи своим… Э-э-э… Ну там она слово нехорошее сказала… На букву «бэ»… Мне мама не разрешает такое говорить… Вот… Сказала, покажи вот этим «бэ», что ты не только… чего-то там драть умеешь… Вот чё-то такое… Но она тихо говорила… Слышно было плохо, скажи…       Маленькая, крепенькая Алина согласно кивает… А у меня перехватывает дыхание от нахлынувшего на меня чувства несправедливости и обиды.       - Так, мелюзга, я не поняла… - Нинель наконец-то отрывается от Аньки и обращает свое высочайшее внимание на остальных. – Перерыв никто не объявлял. Женя, Алина… А ну живо давайте…       В мою сторону ни слова… Только взгляд…       Который встречается с моим на долю мгновения… После которого я опускаю глаза… Но к сожалению… Слишком поздно… Потому что она все поняла…       Поняла, что я знаю, кто я для нее… Кто для нее мы с Анечкой… На букву «бэ»… Бляди… Мы - бляди Ланского… Ее сыночка ненаглядного… Куклы… Игрушки. Забавные, живые, сексуальные… Выполняющие свою функцию… «Сделай так, чтобы они побеждали…» Эх, Сержик… Ничего-то ты не знаешь… Это не ты… Это мы с Анькой должны делать так, чтобы ты побеждал… А когда перестанем справляться, тебе заведут новых… А нас выбросят… Как ненужных… Или как пришедших в негодность… Как Катю, например…       Мне тошно и противно… Мне очень хочется орать… И бросить ей в лицо все те оскорбления, которые летят от нее нам… У меня дрожат руки и противно ноет под ложечкой…       «Сделайте из меня олимпийскую…»       «Она единственная, кто может…»       «… чтобы он не наделал ошибок…»       Сглатываю… Противный горький сгусток, подкативший к моему горлу… Совсем не такой на вкус, как я люблю… Как привыкла… Как обычно сглатывают… Те, которые на букву «бэ»…       Поднимаю голову…       И полыхнувший было в ее глазах огонь тут же гаснет, сменяясь обычным сосредоточенным дружелюбием и серьезностью… Всем тем, чем она обычно работает со мной…       - Танюша, каскады с тебя, - строго прищурившись говорит мне Нинель. – Проблемы свои знаешь? Вот… Все, что у нас с тобой для произвольной накручено давай… По три подхода. Только вон там, когда выезд из риттбергера у тебя, не забывай…       Я никогда не плачу при всех… На людях… Мне не стыдно раздеться… Не стыдно, когда меня ругают или насмехаются… Мне стыдно, когда я выгляжу беспомощной…       Поэтому разрыдаться я позволяю себе только в душе… Где можно спрятаться за теплыми, нежными струями воды… И где меня никто не станет жалеть…