Минус четыре по Цельсию

      А новенький-то наш, очень даже ничего, как выясняется. По меньшей мере, он интересный, не банальный. Симпатичный, да... Будет, когда повзрослеет. И не безвольный тюфяк, хотя с первого взгляда именно такое впечатление и производит. Я его про себя называю пионером-героем, за абсолютно плакатную внешность. Белобрысая челочка, пламенный взгляд… С легкой же руки Ланского за ним увивается малоприятная кличка «Малой», или «Малыш», кому как на душу ложится. Всему виной возраст, понятное дело. Потому что наш юный друг - ровесник Валечки. А следовательно, кто он для нас для всех? Ну, вы поняли.       Натурально, нравится такой расклад исключительно тем, кого он прямо не касается.       - Послушай… Э-э-э… Таня…       Он увязывается за мной на выходе из столовой, улучшив момент, когда вся компания отвлекается на какую-то очередную ерунду. Ну, а я, как всегда, тороплюсь, чтобы куда-нибудь снова не опоздать.       - Да, Андрюш?.. - совершенно искренне и дружелюбно поворачиваюсь в его сторону.        - Вот… Э-э-э… Я хотел тебя попросить...       - О чем?       Он собирается с духом и смотрит на меня с решительностью котенка, бросающего вызов взрослой собаке.       - Можно, пожалуйста, хотя бы ты… Не будешь обзывать меня этими Сережиными… Кличками.       Когда он волнуется, его голос местами срывается на совершенно еще мальчишеский фальцет. Смешно – ну просто умора. Сдерживаюсь, изо всех сил. Старательно изображаю старшего товарища.       - Вообще-то, - смотрю на него, наклонив голову в сторону, - лично я тебя кроме как по имени еще никак не называла. Но если ты настаиваешь…       - Не надо… Пожалуйста…       Он абсолютно серьезен. Аж щеки побледнели.       - Ну, хорошо, - строго киваю я. – Тогда и ты тоже…       - Что? – испуганный взгляд под маской сосредоточенной решимости.       Понижаю голос. Знаю, так он звучит более грозно.       - Хоть где-то от кого-то услышу, что ты поминал меня по моей рыжей масти… Будешь у меня «малышом» до конца карьеры. Понял?       Андрей на долю секунды зависает с приоткрытым ртом - явно не ожидал из нападающего так быстро оказаться в глухой защите. Но быстро собирается, и несколько раз согласно трясет головой.       - Да… Конечно…       На всякий случай мельком бросаю взгляд по сторонам, не таращится ли кто. И, убедившись, что мы никому не интересны, легонько тычу малого кулаком в живот.       - Смотри мне…       Чтобы не испортить эффект от представления и не расхохотаться ему в лицо, резко поворачиваюсь и быстро тулю в сторону комнаты отдыха. Думаете, мне так важно, как меня называют за глаза? Да плевать с высокой горки, хоть бревном окрестите – лишь бы в печь не сунули. Но малыш… Да-да, теперь, ныне присно и вовеки, Андрюша Герман для меня ни кто иной, как «малыш»…Так вот, малыш должен понимать, с кем имеет дело, и чем это для него чревато. А то возник тут, понимаешь… Месяца не прошло. А уже что-то хочет. Вот ведь, молодежь пошла…       Не успеваю пристроиться за столиком у окошка и обложиться учебниками, чтобы хоть немного позаниматься, как надо мной тут же нависает знакомая тень.       - Рыжулька…       О, господи… И так же ж обнимает… Так целует… Прям вот хочется перед ним растаять здесь, сразу и сейчас. Жаль не к месту и не ко времени.       - Сержик… - прикрываю глаза и прижимаюсь к нему спиной. – Мой хороший…       Мой… Все-таки мой… Не зову я тебя, как Анечка. Не маню… Сам приходишь. Тянет тебя ко мне… Понимаешь, что ни с кем так не будет тебе сладко, как с рыжулей твоей… Но тянуть тебя к себе или отталкивать… Не стану… Не хочу, чтобы ты когда-то, хоть бы даже раз подумал, что не ты сам между нами свой выбор сделал… А ты его сделаешь, касатик… Обязательно сделаешь… Я знаю…       Сережка присаживается рядом… И ручками своими шаловливыми отбивает у меня и без того слабое желание учить уроки. Так дело не пойдет. Так неправильно… Правда… Не к месту.       - Не мешай, - слегка хлопаю его по ладони, которую он откровенно и нахально разместил на моем бедре. – У меня контрольная послезавтра… Мне готовиться нужно… А ты, вот… Ну что ты делаешь?.. Сережка, блин… Не лезь… Все смотрят!       Всем – паре сонных доходяг из юниорской группы – нет до нас никакого дела. Но Сережка меня знает. А чувствует - почти также хорошо, как Анечка. И прекрасно понимает, когда я шучу и кокетничаю, а когда нет. Сегодня мне как раз не до кокетства.       Он останавливается. Небыстро. Плавно. Меняет страсть на ласку и заботу. Хороший мальчик… Нежно целует меня в шею, под ушком… Как я люблю…       - Сержичек…       Я снова беру в руки ненавистный учебник. А он придвигается ко мне поближе, прижимаясь спиной к моим плечам. Мы любим так сидеть… Еще с детства.       - Чего хотел от тебя малой?       Сережка спрашивает просто так. Даже без явного любопытства. Очевидно понимая, что поболтать, в отличие от всего остального, мне учеба не помешает. Улыбаюсь, перебирая пальцами страницы книжки.       - В любви признался, - произношу я негромко.       Чувствую, как он слегка вздрагивает. Как напрягаются мышцы на его спине. И хулиганю дальше.       - Сказал, что мечтает всегда быть моим малышом… А я чтобы была его Фрекен Бок…       Сережка расслабляется. Тут же. Слышу его смешок. Чувствую, как он качает головой.       - Сучка рыжая…       - Повелся, - я удовлетворенно прикрываю глаза и кладу голову ему на плечо. – Поверил…       - Поверил…       Я чувствую его дыхание в моих волосах. И ощущаю его знакомый и любимый аромат.       - А хочешь, - спрашиваю я, - расскажу тебе, кто на самом деле мне в любви признался? Вот недавно совсем… Хочешь?       Он не отвечает. А я и не жду его ответа. Потому что все равно ничего ему рассказывать не стану. Ведь если я расскажу ему правду, он подумает, что я вру… А если совру… Тогда, какая разница?       - Танюша…       - Что?       Он молчит. Но я знаю все его мысли без слов.       - Все хорошо, ангел мой, - шепчу я едва слышно. – У нас с тобой все хорошо…       Ведь главное – это не то, что есть на самом деле, правда?       Главное – то, во что ты веришь…              Осень в этом году у нас суровая. Как по вполне объективным причинам, в виде затяжных дождей и раннего холода, так и в преддверии грядущего олимпийского сезона. К сезону мы все очень серьезно и самоотверженно готовимся. И как ты ни встань, спуску здесь не дается никому. Сантименты в сторону. Игра идет на максимальные ставки… И игроки шутить не настроены.       - Посмотри на меня…       Ее голос и интонации холоднее дождя за окном. Совсем не то, к чему так быстро привыкаешь, и чего ждешь, как весеннего тепла, как лучика света в слякотный день. Это еще не гроза. Но уже не ласковый бриз.       Поднимаю глаза, готовая к встрече с неизбежностью. Невольно ежусь, под острым и недобрым карим взглядом.       - Что происходит, скажи пожалуйста?..       Нинель прячет руки в карманы кофты, что никогда не является хорошим знаком. Если она смахивает невидимую пылинку с твоего плеча, мимоходом поправляет прическу или даже раздраженно, резко, стряхивает снег с твоей спины и попы – во всех этих случаях, мы знаем, у тебя еще есть шанс. Иногда совсем маленький. Но он точно есть…       У меня сегодня никаких шансов.       Тем не менее, вопрос задан. И на него нужно правильно ответить.       - Я сейчас все исправлю…       Беспроигрышный вариант на все случаи жизни. Почти…       В холодном, колючем взгляде на секунду проносится лавина огня. И я понимаю - ответ неправильный…       - Исправлять нужно было еще летом в Белогорске, - сухо произносит она. – Сейчас – поздно. Но я хочу знать причину…       В межсезонье и, естественно, на сборах, Клейнхельман придумал и накрутил нам всем новые программы. Которые мы тщательно разучили, в меру сил накатали, показали в сентябре на контрольных прокатах… Для короткой Клей выбрал мне нуднейшего Пер Гюнта, а для произвольной – нежный и изысканный образ Джульетты, к которому я никаким местом не приросла. Но работу свою я знаю. И делаю. И понимаю, что все, задуманное постановщиком и поставленное мне тренерами я выполняю так, как нужно. Как я это сама вижу… Просто так получается, что ждут от меня немного другого… И очень хотят понимать, почему результат не соответствует ожиданиям.       Позволяю себе ироничную улыбку и даже едва заметное движение плечами.       - Старею, - произношу я тихо. – Годы уже не те…       Но Нинель не только не ведется на шутку, но еще и воспринимает мои слова буквально.       - Пубертат? – ее брови взлетают вверх. – Глупости… В прошлом сезоне проходили. И форму ты держишь. Я слежу…       Снова слегка пожимаю плечами. За неимением лучших оправданий, всегда следует признавать очевидное. Просто, как это выразить словами? И не отхватить заслуженного леща…       Как много раз до этого, Нинель сама озвучивает то, что я, под ее взглядом, стесняюсь или не знаю, как сказать.       - Скучно тебе с нами…       - Нет!..       Да! Да… Что я могу поделать, если это правда?.. Никогда в жизни, ни единому человеку я об этом не говорила… Даже думать на эту тему боюсь… Но куда же деться от реальности, когда ее даже твой тренер прекрасно видит?       Сосредоточенно хмурюсь. Качаю головой… И отвожу взгляд.       - Нет… - цежу я сквозь зубы. – Мне не скучно… Мне… Я просто…       А что просто? Просто… Просто я не привыкла быть не первой. Меня всегда выделяли тренеры. Когда каталась еще в малышах и не слезала с лонжи. Когда ворвалась во все юниорские старты и выиграла там все и у всех. Когда начала кататься со взрослыми и поняла, что и здесь мне равных мало… Не потому что я такая, прям, самая талантливая. Не самая… Вращения, хореография – это мои слабые места. Но я лучше всех умею прыгать. И зарабатываю этим оценки на стратах. Вот, где мой потенциал. И источник нерастраченной энергии. Я знаю, выпусти меня вот прямо сейчас на каком угодно соревновании – я порву любую, если найдется спортсменка, рискнувшая бросить мне вызов… Но, как когда-то уже прозвучало в мой адрес, фигурное катание – это не чемпионат по прыжкам. Это сложный спорт, в котором нужно демонстрировать мастерство во всех его проявлениях… Во всех, а не в каком-то одном, избранном направлении… Пускай даже и самом трудном. А это значит, тренировки каждый день с утра до ночи. И кроме прыжкового контента, которому, разумеется, максимум времени и внимания, мне кровь из носу учить, зубрить, вбивать и вкатывать вращения, шаги и дорожки. И бороться за каждый балл. За четвертый уровень. За качество каждого элемента… Хотя, куда как проще, просто добавить мне в произвольную программу четвертый квад…       «Тебе с нами скучно…»       Признать это… Согласиться… Это все равно что открыто, в лицо бросить Нинель заявление о переходе в другую школу. Думаете не бывает у меня таких мыслей? Еще как бывает. По нескольку раз на дню… Уйти… Туда, где я буду звездой. Где стану единственной. Где все внимание тренеров и персонала будет ко мне… И где воротить смогу все, что душа моя пожелает. Что я, хуже Катьки? Или Вальки? Почему им можно, а мне - нет?.. Но одно дело фантазировать, а другое – реально осязать. И понимать, что это все может случиться только один раз. В первый и в последний. Как хирургия. И я, словно кошка, привязанная к дому… Словно собака, боготворящая хозяина… Оказавшись на улице, разом лишусь и того и другого. Получив все, я потеряю «Зеркальный»… И потеряю ее… Что в моей парадигме равносильно утрате смысла жизни… Нет… Не сейчас… Я не готова…       Нинель внимательно следит за выражением моего лица. Читает, словно открытую книгу. И я готова биться об заклад, слышит все мои мысли… А еще, знает что-то такое, о чем я еще даже не догадываюсь. Или чего сама не вижу, блуждая в своих трех соснах, тыкаясь в потьмах, не замечая очевидного… И это неведомое что-то, понятное лишь ей одной, определенно играет мне в плюс, вынуждая-таки ее наконец сменить непроницаемую маску равнодушия на бледное подобие улыбки. Едва заметной в уголках ее губ...       «Я знаю, чего ты хочешь… - молча говорят мне ее глаза. – Знаю…       «Что? Что я хочу?!»       Она словно не слышит.       «Но это тебе еще предстоит заслужить… Просто так в нашей жизни ничего не бывает…»       «Я готова… Я буду… Что мне делать?..»       Взгляд… Улыбка. Поворот головы. И завитый мелким бесом белокурый локон, упавший со лба…       - Попроси Максима… Э-э-э… Леонидовича с тобой позаниматься, - произносит она буднично. – Он на тебя давно уже глаз положил. Есть у него кое-какие идеи…       Неожиданно. Про Масяню Таранова я как-то вообще не думала, складывая и умножая переменные в нашем с ней уравнении.       - Но я…       - Мы подкадки, вообще-то, не практикуем, - словно говоря сама с собой, тихо продолжает она, - но Макс давно уже к нам просится… Пускай попробует… Если не обожжется о тебя, то может быть и получится…       Наши взгляды снова встречаются. Но на этот раз ее тонкая ладонь не прячется от холода в теплом кармане, а напротив, деловито поправляет за моим ухом выбившуюся из прически прядь.       - Таранову скажешь, - строго говорит она, - что три часа в неделю я ему даю.       И я понимаю, что это уже не размышления и не вопросы. Это – приказ. Реальность, не предполагающая возражений. И поэтому… Даже не говорю ничего – молча киваю.       - Прыжки пускай не трогает… Ну, аксель там, может быть… Как ему захочется. Он знает.       - Хорошо…       - Не бойся, - ее гладкий, идеально ухоженный ноготок скользит по моей щеке вниз к подбородку, - Максим Леонидович не страшный. Не страшнее дяди Вани… Или Розина…       Я даже не пытаюсь скрыть легкий вздох и невольную улыбку. Напоминание об Артеме мне приятно. И мы обе это знаем.       - Покажи мне в этом сезоне Джульетту, - она снова прячет руку в карман, и смотрит уже не на меня, а в сторону, где послушными стайками и косяками летают по льду ее многочисленные подданные. – Чтобы у меня было, что предъявлять федерации…       По меньшей мере – честно. И я не остаюсь в долгу.       - Мне нужна олимпиада. Золото… - шумно втягиваю в легкие воздух и медленно выдыхаю. - На меньшее я не согласна.       Нинель невозмутимо смотрит поверх моей головы. Если бы я не знала ее столько лет, то могла бы подумать, что она меня не расслышала. Но я знаю…       - Иди работай, Таня, - произносит она спокойным голосом. – Максим Леонидович приедет после обеда…       Ну… Вот.       Таранов и правда заявляется в «Зеркальный» к часу дня. Но на меня у него времени не хватает. Потому что ему нежданно не гаданно на голову сваливается Ланской со своими насущными проблемами. И здесь ничего не попишешь – звезда первой величины у нас всегда в приоритете. Да. Зато, на следующий день прямо с утра Максим Леонидович сам вылавливает меня после хореографии перед разминкой.       - Танечка, солнце!..       - Ой!.. – подскакиваю от неожиданности. - Здрасте!       - Привет!..       Длинной своей ручищей он буквально выдергивает меня из толпы галдящих девчонок и заставляет встать с собой рядом у окна. Успеваю успокаивающе кивнуть в ответ на удивленный взгляд Анечки – все, мол, нормально, свои – и задираю голову вверх.       Таранов огромный.       В буквальном смысле. Классический нижний, стопроцентный парник. Гибкое тело, накачанные плечи и руки, длинные, сильные ноги. Росту в нем, наверное, метра два. Ну может быть чуть-чуть меньше. Но все равно, глядя ему в глаза, невольно хочется придержать рукой шапку на затылке, чтобы не слетела на пол. В отличие от танцев, где партнеров подбирают равными по росту, в парном катании чем выше партнер и миниатюрнее партнерша – тем лучше. И это очевидно правильно – гораздо ж легче малышку в подкрутках да в поддержках тягать, чем коровушку какую-нибудь. Хотя, глядя на Таранова, убеждаешься, что этот потянет кого угодно. Хоть саму Тихонову.       Насладившись произведенным впечатлением, Максим Леонидович снисходит, буквально, со своей заоблачной высоты и непринужденно усаживается на выкрашенный бирюзовой краской низкий подоконник. Тем не менее, он все равно остается выше меня, где-то на полголовы, хотя я продолжаю стоять.       - Ух… Ну вы и Гулливер, - кокетливо усмехаюсь я.       Масяня широко и приветливо улыбается. И сразу же становится ясно, что кличку свою он получил не просто так. Трехдневная темная щетина, легкомысленно торчащие в разные стороны, местами обесцвеченные перекисью волосы – и это ни на секунду не пренебрежение своей внешностью, а труд моднейших и, подозреваю, дорогущих московских стилистов… Серьга в ухе, как у пирата. Зубастая улыбка до ушей и море неотразимого обаяния. Кто это перед нами? Ну Масяня, собственной персоной, кто же еще? Если бы не было того забавного, хоть и скверно нарисованного, персонажа из мультика, то его следовало бы выдумать и сделать похожим на Максима Леонидовича. Получилось бы точно не хуже.       - Ну что, - он решительно протягивает мне похожую на лопату ладонь. – Будем знакомы?       - Будем! – с не меньшей решительностью киваю я.       В его раскрытую руку я вкладываю свою ладонь осторожно, на всякий случай, сжав ее в кулак. Как тут же выясняется – не зря. Его пожатие крепкое и чувствительное. Расслабленная ладошка могла и сломаться – он бы не заметил…       На самом деле, это знакомство – чистая формальность. Странно бы было, не знай я нашего двукратного олимпийского чемпиона, гордость, надежду и солнце ясное всей нашей чудесной сборной. По популярности и общему количеству дифирамбов, спетых в его адрес после Сочи, Масяня перещеголял даже Шиповенко. И по сей день собирает урожай славы, с умом и дальним прицелом инвестируя ее в развитие своего медийного образа. Иными словами, Максим Леонидович у нас и соревнования теперь комментирует наравне с Авербаумом и Жигудиным, и шоу ледовые ведет, и из ютьюба лицом торгует… Ну и вот, в тренерстве, значит, тоже решил себя найти. Не зря же Нинель намекнула, что Таранов хочет у нас работать.       - Ты давай, не стесняйся, - сразу же пытается взять быка за рога Масяня. – Ваша богиня разрешила нам с тобой пробовать все, что душе угодно. Так что, Танечка, говори сразу, чего хочешь…       Вот эта вот «Танечка» мне очень понравилась. И глазки у Масяни такие масляные-масляные. Без всяких экивоков, откровенно любуется мною, взглядом раздевает. Но при этом рукам никакой воли не дает – сразу же скрещивает их на груди. И в интонациях его я не слышу никакой вульгарности. Да, нравлюсь. Отдал должное, оценил. Но – не более. Дистанция обозначена. Ну и я, значит, не стану в ответ на его слова жало выпускать. Что хочу, мол, «Линкольн» к подъезду, виллу на Майами и лимон зелени чтобы в углу в сумочке лежал. Зачем? При всей внешней своей простоте, Максим Леонидович человек серьезный. И очень непростой. Наслышана…       Присаживаюсь с ним рядом на край подоконника и смотрю взглядом честной пионерки.       - Хочу выиграть олимпиаду.       Его брови непроизвольно взлетают вверх.       - И всего-то?       - Не впечатляет?       - Ну что ты, напротив… Кому ж кроме тебя?.. - он смотрит на меня сверху вниз.       Не сдерживаюсь и, самодовольно ухмыльнувшись, киваю.       - Ага…       - Я вот только не понимаю тогда, - продолжает свою мысль Таранов, - я-то тебе зачем?       - Э-э-э?..       - Вместо тебя я на лед не выйду – не оценят, - Масяня подпирает спиной оконный откос и возвращает мне ухмылку. - Технике тоже не мне тебя учить, после Ваньки-то с Тёмой… Квады, небось, все уже сягаешь? Риттбергер выучила?       - Вообще-то да, но…       - Ну вот, - он не дает мне вставить и слова, подводя логичную черту. - Если ты такая замечательная и со всех сторон неповторимая… Чего сама-то не можешь?       Приехали… Запинаюсь с уже готовым было сорваться с губ комментарием. Удивленно поднимаю глаза.       - Но-о… - тяну я неуверенно. – Нинель Вахтанговна…       - Не-а, - Масяня отрицательно качает головой, не сводя с меня ироничного взгляда. – Давай сама выгребай, без мамкиной помощи. Или слабо?       Вот не люблю я такого… С хрустального, понимаешь, пьедестала, с самого олимпа, меня такую, всю из себя хрясь – и мордой в грязь. Хотя… А чего я ожидала? Что со мной нянчиться будут?.. Ну… Да… Надеялась. Не срослось…       Гашу огни в глазах, опускаю голову, совсем уже по-детски шмыгаю носом… И понимаю, что все ответы-то у меня давно есть.       Масяня нетерпеливо ерзает на своем месте и шумно вздыхает.       - Так как, Таня? - вкрадчиво произносит он. – Поговорили и разошлись? Или все же?..       Качаю головой. Нет… Ничего в нашем мире так просто не происходит. Почему-то ж Нинель накануне завела со мной тот разговор…       - Мне не слабо, - тихо говорю я.       Масяня кивает.       - Тогда я повторю свой вопрос, - спокойно произносит он. – А ты на него, подумав, правильно ответишь. Хорошо?       - Э-э… Да.       - Таня, чего ты от меня хочешь?       - Максим Леонидович…       - Что?       Я снова смотрю на него, и в его глазах вижу уже не просто иронию и оценку моих достоинств. Его взгляд внимательный. Выжидающий. Он словно подсказывает. Подталкивает меня к правильным словам.       - Помогите мне полюбить мои программы… Пожалуйста…       Вдохновленная его словами и его взглядом, я выдаю то, что вот уже несколько месяцев навязчиво бьется в моем мозгу, не давая мне покоя и не позволяя полноценно работать. То, что увидела и почувствовала Нинель, истолковав несколько по-своему, но в целом придя к правильным выводам. Пер Гюнт… Старомодное занудство. Джульетта… Страдания инфантильной дуры. И это теперь все мое. И, как выясняется, одним спортом здесь не выехать. Просто отвлечься от непроходимой сюжетной скуки и механически откатать под музыкальный ритм… Не получается. У меня – не получается. А должно. Хочешь – не хочешь, а «покажи мне Джульетту…» Под Армстронга. Под Ричарда Клайдермана. Под Прокофьева… Все, что мог мне дать дядя Ваня я выучила, вложенное Артуром Марковичем – отработала. Нинель… Она знает как нужно, но не видит способа донести эту истину до меня. Иначе как вытолкнув из привычного мне круга. Выбросив из зоны комфорта… Подкатки на стороне? Для ученицы «Зеркального»? Нонсенс… Напротив, все рвутся к нам… А вот, поди ж ты… И вот я здесь. «Помоги мне, Обиван Киноби. Ты моя последняя надежда…»       Таранов смотрит на меня не мигая, и не сводя улыбки с лица. Наверное, со второй попытки я ему угодила. Потому что троллить больше он меня не пытается.       - Завтра вечером, после тренировки, - сообщает мне он тем самым «тренерским» тоном, которому у нас не принято перечить. – Не забудь свою музыку…       - Нинель Вахтанговна просила сказать, - на всякий случай уточняю я, - что у нас с вами три часа в неделю…       Масяния спрыгивает с подоконника и галантно протягивает мне руку.       - Это невероятно щедро с ее стороны, - без иронии произносит он. – Значит наша с тобой задача использовать это время с толком. Ты же, надеюсь, пьесу читала?       Усмехаюсь и уверенно загибаю пальцы на руке.       - Пьесу прочитала, Клейнхельман проверял даже… Фильм посмотрела. Два фильма. Старый и современный еще, с Ди Каприо…       - Послушай мюзикл…       Я замираю и удивленно смотрю на Таранова.       - Жаль, его больше не ставят, - пожимает плечами он. – Я бы тебя обязательно сводил. Но в интернете есть видео…       - Я найду, - с готовностью киваю головой.       - И знаешь… - он поднимает вверх палец. – Постарайся не смотреть на игру актеров. Просто послушай музыку. Это не Прокофьев, конечно же… Но мне кажется, что тебе должно понравиться. Договорились?       - Конечно.       - Тогда, до завтра.       Масяня откуда-то сверху машет мне рукой, прозрачно намекая, что разговор окончен. Я же, как понятливая, послушно опускаю глаза и рысцой тулю в раздевалку. Беседы о возвышенном – это, конечно хорошо. Но опаздывать на разминку мне никто не разрешал. А нагоняи от Муракова и обидные колкости от Нинель сегодня в мои планы никак не вписываются. Поэтому, беги, рыжая, беги… Вдруг успеешь…       Успеваю. А как иначе?              Ответить?.. Не ответить?..       Не знаю. Не то, чтобы я стеснялась – вот еще... Просто... Не уверена, что это будет правильно. Поэтому и размышляю. Думаю. Как лучше сделать... Ох-ох-онюшки...       Аделина, в ответ на мой незаданный, но достаточно откровенно продемонстрированный взглядом вопрос, проявляет несвойственную ей категоричность.       - Ты что? Ни в коем случае! Зачем это тебе? Тебе что мало?..       - Ну, вообще-то да, - киваю, - мало...       - Ненормальная...       Она на полном серьезе хмурится и участливо заглядывает мне в глаза. А я, вздохнув, отодвигаю от себя телефон, с экрана которого на нас взирает улыбающееся, симпатичное лицо Женьки Семенова. Это уже третий его звонок за сегодня, который я малодушно игнорирую.       - Танька, - тоном учительницы увещевает меня Адель, - успокойся... Ну в самом деле, посмотри вокруг.       - Смотрю... – демонстративно кручу головой. – И чё?       - Глупая ты... – сердится Аделина. – С тобой рядом Ланской – слов нет, красавец. Артем Сергеевич - так тот просто эталон... У тебя карьера... Чемпионаты все... Олимпиада на носу... Какой, к чертям, Семенов? Как ты его вообще рассмотрела?       Вздыхаю. Пожимаю плечами.       - Крутился перед носом, вот и рассмотрела...       - Перед тобой многие крутятся. На каждого время свое тратить...       Поджимаю губы. Киваю. Соглашаюсь. Адель права.       Каким-то совершенно непостижимым для меня образом в мой маленький мир ухитрился вползти ничем особо не выдающийся и в общем-то мало мне интересный скромный питерский мальчик Женя. Без всякого на то моего желания, между прочим. И как-то все так произошло потихоньку, не спеша, ненавязчиво... И вот я уже обнаруживаю, что переписываемся мы с Женькой почти каждый день, да и звонит он иногда по вечерам... И нам всегда есть, о чем поболтать, и скучно не бывает... Только вот... Знаю я. Знаю, к чему на самом деле все это обхаживание. Очевидно, сошелся у Женечки на мне клином белый свет – к бабке не ходи. И ведь совру ж, если скажу, что не нравится мне это или раздражает... Нравится... В том-то и беда, что нравится, да и только. Сто лет мне тот Семенов нафиг не нужен на какие-то серьезные отношения. Погулять там, потискаться – да пожалуйста. Но не больше. Но здесь... Натурально пацан видит меня не иначе как своей невестой, единственной и на века. Ну вот куда мне его такого? И ведь не пошлешь его куда подальше – духу не хватает. Ведь он не то что слова кривого – ни единого пошленького или непристойного намека мне ни разу не сказал и не сделал. Господи... Грехи мои тяжкие. Ну вот, спрашивается, за что?       Короче, накрутила я себя вот этими вот мыслишками, струхнула, честно, от того, что, похоже, запустила ситуацию, и бегом кинулась спасения искать. К Аделиночке. К любимой подружке. А к кому ж еще-то? Вот теперь сижу перед ней, пузыри пускаю... И совесть мучает... Вообще не пойму, за что.       А Адель, очень кстати, между прочим, вместо охов и вздохов включает для меня режим строгой мамашки, которой мне так не хватает, и вправляет мне мозги по живому, наставляя на путь истинный.       - Танюшик, зайка, - взывает она к моему разуму, - потерпи два года. Всего-то навсего. Два сезона откатай, в Корее зажги и дальше – твори все, что душе угодно. Не взваливай на себя лишнего сейчас…       - Да я сама не хочу, - вяло отмахиваюсь я. – Просто…       - Ну что? Что «просто»?       - Да парень неплохой. Не козел, не хамло, не мямля… Вот так, с нихера отшить его и отморозиться… Не по-человечески как-то.       - О, господи…       Адель всплескивает руками и безнадежно опускает плечи.       А мне уже и грустно и смешно одновременно.       - Представляешь, - глумливо ухмыляюсь я, - припрется Семенов сюда из своего Питера, я ему, стало быть, свиданку назначу, а сама заявлюсь со своими двумя… Вот потеха-то будет…       У Аделины аж челюсть отвисает от моего цинизма.       - Ну что ты снова… Гадости эти твои… Какой ужас!       Так у нас с нею ничего и не получилось, кроме банальной женской дружбы. М-да… За кавалера своего она держится крепко, того и гляди свадьба у них образуется… Ну и, соответственно, частота, а главное – тональность наших с Адочкой встреч постепенно но неуклонно, от бурных амплитуд, стремится к убывающему спокойствию. Возможно, приятельские отношения тоже имеют свой срок годности и выдыхаются со временем, без регулярной свежей подпитки. Жалко…       Позвонить?.. Не позвонить?..       Сидя в одиночестве в нашем атриуме, рассматриваю унылый снежный ноябрь за окном и механически гоняю пальцем по экрану телефона список пропущенных звонков. Мама… Ну, это ладно, я уже ей отписалась… Клейнхельман… Это серьезнее. Но тут уже отписался в «телеге» сам Артур Маркович – предупредил, чтобы не вздумала прогулять отменившуюся у нас с ним тренировку, и чтобы сама подошла к дяде Ване. Ну, конечно… Можно было бы и без пинков. Не маленькая уже… Ладно… Кто еще? Да вот все, как бы… Если не считать… А если считать, то Семенов раз, Семенов два, Семенов три… И принципиально – ни строчки текста. Это он так вежливость проявляет. Мол, если я занята, то, когда смогу, сама напишу или наберу его… Можно подумать, эти его звонки, на которые я не знаю, что мне отвечать, бесят меня меньше, чем если бы он мне сонеты в мессенджеры писал… Я поэт, зовусь я Светик, я пишу стихи в соцсети… Женька точно не поэт. Хоть это радует…       Набрать?.. Не набирать?..       Вот и получается, что с этой моей проблемой мне и подойти-то не к кому. Ланской отпадает по вполне понятным причинам – еще с ним мне моих мужиков обсуждать не доводилось. Ага, щас… Анечка искренне проникнется и посочувствует, но и только, а мне с этого что? От Аделины толку, как оказалось, мало… Ну не к Вахавне ж мне с моими соплями ползти? Я себе это представляю… Нинель Вахтанговна, на меня тут Семенов запал, а я тут вся из себя такая, что делать не знаю. И волочь его на себе не охота и бросить жалко. Чемодан без ручки… Ага, ну да… Под настроение если вот так попасть, так может она мне что-то душевное и ответит, типа, выкинь дурь из головы, делом займись, а глупости на потом оставь, о работе думай, а не о черти-чем… Это если повезет. А не повезет, так просто так посмотрит, что хоть пойди и сразу в раздевалке повесься, или в душе утопись. От стыда и осознания собственной никчемности… У-у-у… Мозги мои! Где вы? У меня тот самый редкий случай, когда без вас никуда…       Да… Нет… Не знаю…       Хоть монетку бросай.       Ладно…       Гудок… Второй… Если, блин, не возьмет после третьего, сброшу нафиг. Буду я еще ждать…       - Алло! Привет! – жизнерадостный голос на фоне уличного шума.       Ну, слава богу. Живой, здоровый, вон, веселиться… Значит переживать не с чего. Избираю беспроигрышную тактику защиты через нападение.       - Семенов, - стервозно бубню я, - ты мне уже все звонки оборвал. Я уже думала что-то случилось, что спасать тебя нужно. Что за срочность?..       Он не тушуется, не замыкается и не теряет оптимизма. По-моему, вообще не обращает внимания на мои старательно изображаемые грозные интонации.       - Таня!..       - Ну что?..       - Можно пригласить тебя на свидание?       Чуть не роняю трубку на пол.       - Куда? Семенов, ты с ума сошел?       Даже так его не пробьешь.       - Ни с чего я не сошел, - с усмешкой в голосе говорит Женька. – Я в Москву к вам приеду на пару дней, по делам семейным. Зато в воскресенье буду свободен. Вот… Хочу украсть тебя на вечер. Можно?       Паника… Кошмар… Как в первый раз. Да куда там… Вообще никогда такого не было. И вот опять…       - Женька… Я… Э-э-э…       - Если у тебя какие-то планы, - тут же включает заднюю он, - то ради бога, ничего страшного. Не меняй ничего ради меня…       Планы… Единственный выходной на неделе. Плюс, Нинель буквально вчера озвучила нам, чтобы в воскресенье были готовы ехать всей командой в Лужники, изображать зрителей на телевизионной трансляции ледового шоу Семена Мирославовича… Куда ее он лично пригласил выступить судьей… Но это днем. А вечер… Сережка? Анечка?.. Господи, что ж я делаю-то…       - Да нет у меня никаких планов, - изо всех сил стараюсь звучать равнодушной и незаинтересованной. - До выходных вообще еще дожить нужно…       - Тогда я позвоню тебе в воскресенье, - снова, слышу, улыбается Женька. - И там решим. Хорошо?       Вот что мне с ним делать?       - Ну… Хорошо. Давай…       Отупевши пялюсь на погасший экран телефона. Ну вот, как это все прикажете понимать и воспринимать? Как шутку, да? Или как развлечение? Как наказание?.. Или как знак свыше?       Не знаю, как это между собой связано… И связано ли вообще. Но совершенно точно этим же вечером, перед самой тренировкой, снисходит на меня озарение. И я понимаю на самом деле, чего я больше всего на свете хочу, и с чем точно могу идти пред ясны очи к Нинель, Муракову, Клею и вообще ко всем причастным. Идея приходит как-то сама собой, в промежутках между Анькиными сплетнями, зубоскальством Ланского, окриками Железняка и моими досадными размышлениями в сторону Женьки. А прочувствовав и осознав всё ее безумие и нереальность, я точно решаю, что вот это-то как раз и есть сто процентов мое. Потому что нереальное пугает только до тех пор, пока ты в эту нереальность веришь.       Думаете, я тут же побежала делиться этим моим откровением с тренерами? Не-а. В конце концов, не зря ведь мне навязали Масяню с подкатками. Как от медведя из анекдота, от меня попытались отмахнуться, потому что я сама не знала, чего я на самом деле хочу. Так вот теперь, спустя время, я знаю. И мне не кажется. Это действительно так. А Таранову просто повезло стать первым посвященным.       Вечером, на опустевшем льду «Зеркального», отработав все, что мне было велено и доказав в очередной раз, что я могу все и даже немного больше, я в сотый раз складываю в уме два и два, и получаю верный ответ. Если чего-то очень хочешь – это получится. Нужно просто правильно начать…       - Максим Леонидович!..       С серьезным лицом хронической отличницы подъезжаю к бортику, за которым Масяня сосредоточенно рассматривает на экране монитора мои очередные выкрутасы. Реагирует он не сразу.       - Э-э-э… Что?       Сказать?.. Не сказать?.. Какая знакомая дилемма.       - Как вы думаете?..       Замираю. Жду. Наконец, Таранов поднимает на меня глаза.       - Говори, я слушаю…       В бой так в бой. Отступать мне некуда. Набираю в грудь воздух…       - Возможно ли?.. - я запинаюсь, и на ходу формулирую четче и яснее. – Как думаете, сможет Клейнхельман к олимпиаде поставить для меня произвольную с пятью квадами?       Выдох… Да! Сказала… Теперь назад дороги нет. Ставка, самая крупная в моей жизни – сделана. Вопрос в том, примет ли ее крупье…       На его лице не дрожит ни один мускул. Я даже не могу прочитать в его глазах ни шока, ни удивления, ни досады… И успеваю лишь один раз чертыхнуть себя за собственную дурацкую самоуверенность и глупость.       Максим спокойно протягивает руку, берет со стола свой телефон, медленно проводит пальцем по экрану и подносит к уху. Его взгляд не отпускает моих глаз. А на губах едва заметно играет легкая улыбка. - Нинель Вахтанговна, - произносит он буднично, но, как мне кажется, с нотками скрытого торжества. – Вы были правы. Она готова.