О этот долгий путь! Сгущается сумрак осенний, И — ни души кругом.
Мацуо Басё.
Исповедь у Ояката-сама вымотала окончательно, и, положив голову на подушку, Леви сразу погружается в беспокойный сон. Снится ему какая-то чушь: будто Аккерман превратилась в демона и несётся за ним вдоль стены Мария. Взгляд у неё безумный, а волосы такие длинные, что волочатся по земле. То ли от дурных видений, то ли из-за ноги, вновь начавшей ныть, капитан просыпается ещё до рассвета. Трясёт головой, пытаясь выбросить из памяти кошмар, и замечает на тумбочке сложенный листок со своим именем. За полтора года Аккерман совсем не изменилась: вместо того, чтобы разбудить и нормально всё объяснить, строчит записочки. Но бегло читая скупой текст, разведчик меняет мнение: написала не потому, что радела за капитанский сон — просто трусила говорить в лицо. Недолго думая, Леви кое-как поднимается и выходит в коридор. Микаса сидит на полу: в одной руке ножницы, в другой зеркало. Хмуро смотрит на отражение и вздыхает. Прямая, как струна, вот только дрожит на сквозняке. — В дорогу собираешься? — недовольно цедит сквозь зубы капитан. — Красиво предупредила, по-взрослому. Скомканный лист пикирует на дощатый пол, а Аккерман замирает и перестаёт дышать. — Простите, не хотела вас будить, — врать не умела никогда. Скрывать — да, потому и предпочитала отмалчиваться. Но сейчас не выйдет, и поэтому она лепечет несуразицу, избегая смотреть на командира. — Вам нужен отдых. — Что мне нужно — это чтобы ты перестала нести околесицу. Неужели думала, что я надуюсь, как мышь на крупу, если узнаю, что ты уезжаешь? Боялась, брошенным себя почувствую? Так вот, — морщась, он садится рядом и внимательно глядит на Микасу через зеркало. — Я не трёхлетка. Справлюсь как-нибудь. — Простите, капитан, — опускает глаза трусиха. — Я не хотела вас оставлять. Но Гию сказал, что мы не можем ждать, пока вы достаточно оправитесь. А мне нужно учиться, чтобы защищать… — Себя, — заканчивает за неё фразу Леви. — Защищать себя. Не отчаянных сирот. Не мир. И уж точно не меня. Себя, Аккерман. Ясно? И я тебе больше не капитан. Не командир. Поняла? Ни черта она не поняла, но всё равно кивнула. А потом, видимо, решив окончательно добить и так порядком потрёпанного разведчика, протянула ножницы. — Помогите, раз уж здесь. Длинные будут мешать маневрировать и драться. Точно, совсем не изменилась: даже отвесить оплеуху захотелось. Но портить прощание было бы совсем по-свински, а такого Аккерман не заслуживала. Да и неизвестно, когда теперь увидятся: магия крови, демоны, истребители, техники дыхания ещё непонятные — это не Парадиз, не кадетское училище, точных сроков обучения нет. Леви щурится, изучая обстановку: ничего подходящего, приходится импровизировать. Халат хоть и идиотский, а красивый — портить жалко, но других вариантов нет. И вместо блестящих волос ножницы режут тонкий шёлк. — Ты порой совсем дурная, Аккерман, — вздыхает Леви, перевязывая лентой низкий хвост на пустой голове. — Мозги не продаются, но заколку-то какую-нибудь купить же можно. — Спасибо… — шепчет Микаса, не оборачиваясь. — Капитан. Леви хотел ответить что-нибудь ядовитое — передумал. Аккерман тоже вспомнила о любимой привычке и поджала губы. Так они и просидели до рассвета: молча смотрели на медленно светлеющее небо, думая каждый о своём — об одном и том же. Вещей у Микасы всего ничего: порядком истрепавшийся плащ да форма — привод и клинки решили оставить в штабе на случай, если местным умельцам понадобятся оба УПМ, чтобы лучше понять особенности механизма. — До встречи?.. — не зная, что ещё придумать, бормочет она. В голове странно, будто и правда пусто. Событий за последние дни случилось больше, чем за полтора года, и разум усиленно отказывается признавать очевидное, предпочитая игнорировать объективную жуть. Она с этим разберётся позже, когда наступит подходящее время. — До встречи, Аккерман, — кислее обычного усмехается капитан. За годы службы бок о бок она научилась различать полный спектр оттенков меланхоличной иронии, и этот — самый горький. Он тоже с закрытыми глазами может понять, что именно скрывается под притворно безразличной маской разведчицы. Неожиданно взгляд Леви темнеет, а рука слабо дёргается к девичьему лицу. Но замирает в паре дюймов. Капитан холодно смотрит куда-то ей за плечо, вновь становясь собой. — Иди уже. Не заставляй себя ждать. Обернувшись, Микаса видит Гию — Столп спокойно стоит у ворот, смотря в никуда. Никто её не торопит, и от этого с каждой секундой становится всё тяжелее. Леви, как обычно, выручает — выдаёт очередную ухмылку и первым поворачивается спиной. Микасе не остаётся ничего другого, как проводить взглядом прихрамывающего командира и выйти за ворота. Томиока оказывается на редкость приятным попутчиком — за первые полдня в дороге не проронил ни слова.🀢 🀣 🀤
В штабе его не оставили — отправили в какой-то «Дом бабочки», посулив выздоровление. Леви только изогнул бровь: лучшие марлийские врачи не справились, а несколько девчонок, значит, смогут? — Полностью восстановить зрение уже не получится: время упущено. Но с ногой проблем не будет, уважаемый капитан Леви, — после осмотра нежно пропела хозяйка поместья Шинобу Кочо. — Ещё я бы посоветовала начать тренировать свои лёгкие уже сейчас, чтобы ваше обучение прошло быстрее и успешнее. Вместо ответа Леви только вдохнул как можно глубже: жизнь в чужом чудном мирке с уходом Аккерман стала совсем тоскливой. Микаса была единственной связью с домом, служила надеждой, напоминанием. А теперь он один — стоит столбом напротив Столпа и хмурится, пытаясь уложить в усталой голове новые правила. Но выхода нет: он внимательно слушает, запоминает, порой даже записывает, а потом перечитывает. Упражняется с Аой на непривычных катанах и дышит — много и часто. Пузатая мелочь с хвостиками и бантиками, что таскается за ним с полотенцами и горькими отварами, восхищённо охает: девочки удивляются, как настолько неподготовленный чужак может выдержать столько боли. Да запросто — по его меркам это и не боль вовсе. А вот Танджиро и его друзьям, которые приходят в себя после стычки с паучьими демонами, нелегко. Но парень и правда силён — теперь капитан в этом уверен. Пока потешный рыжий мальчонка и чудной пацан в кабаньей маске куксятся в кроватях, Камадо тягает валуны, носится по крышам и рощицам, дует в тыквенные фляжки и собирает оплеухи от Канао. Тоже много. Неожиданно разведчик осознаёт, что бесстрашный истребитель напоминает ему не только Эрена. Наблюдая, как вслед за Танджиро к усиленным тренировкам присоединяются и остальные, Леви даже улыбается: Эрвин тоже так умел — вести за собой. Одним словом и взглядом разжигать огонь в сердце, возвращать потерянных, дарить силу слабым и чинить сломанных. Умел. Пока не умер. — Господин Леви! — запыхавшийся Камадо падает рядом, раскидывая руки и ноги в разные стороны на покатой крыше. — Как ваши дела сегодня? — Сносно, — Леви бессовестно врёт: на сердце сейчас особенно легко, и он даже довольно жмурится, подставляя лицо под мягкие солнечные лучи. Первое время разведчик по-честному пытался отделаться от юнцов, но потом смирился и привык. И даже незаметно начал понемногу оживать: в компании шумной ребятни будто и сам помолодел. — Это же замечательно! — улыбка у Танджиро открытая и искренняя. — Через несколько недель руки и ноги Зеницу полностью восстановятся! Надеюсь, к этому времени я смогу победить Канао. Она такая быстрая, просто невероятно! — Она такая быстрая, потому что держит концентрацию постоянно, — замечает Леви, усмехаясь. Вчера он поставил собственный рекорд: осилил шесть часов без перерыва под восторженный писк девчонок, но всё равно остался недовольным. Раз Шинобу и другие могут постоянно, должен и он. — Неужели? — Камадо едва ли не подпрыгивает. — Тогда ясно, почему она такая ловкая! А как вы это поняли? — Вот так, — разведчик указывает пальцем на свой глаз. Шинобу не обманула — он и правда начал видеть. Не так остро, как раньше, но и это было волшебно. О ноге Леви думать себе пока запрещал: всё ещё не верил в чудо, сотворённое лишь вонючими настойками и сеансами массажа. — Ты смотришь только на красивую девушку. А надо ещё на то, что и как она делает. Как двигается, как держит клинки… — Но она и правда очень красивая! — краснеет Танджиро. — Раньше я думал, что красивее госпожи Аккерман никого нет, но теперь… — паренёк осекается и смущённо замолкает. — Простите, капитан Леви… — За что? — разведчик почти смеётся, восхищаясь такой чудесной непосредственностью. — И я повторяю, не называй меня так. — Однажды кое-кто назвал Незуко образиной, — совершенно серьёзно обьясняет юноша. — И меня это очень разозлило, ведь она красавица! Вот я и подумал, что вы тоже будете недовольны из-за моих слов о госпоже Микасе, ведь вы её так любите! — Никого не слушай. Твоя сестра прекрасна, особенно, когда не порезана на лоскуты. И госпожа Микаса тоже ничего, но я её не люблю. С чего ты вообще это взял? — удивляется Леви. И себе он тоже удивляется: никогда не думал, как выглядит Аккерман, а после слов Камадо не может выбросить из головы блестящие чёрные волосы и глубокие серые глаза. Неужели соскучился? — Да? Странно… — разводит руками Танджиро. — Я почему-то думал, что вы очень её любите… Каждую ночь во сне произносите её имя… — Тебе не пора на тренировку? — хорошего настроения как не бывало, и разведчик холодно смотрит на болтливого юношу. — Точно! Спасибо, что напомнили, я пойду! — Не заметив перемены в голосе, Камадо подскакивает и спрыгивает с крыши. Машет рукой с земли и убегает в зал, так и не поняв, что натворил. Через два дня Леви полностью освоил постоянную концентрацию. Ту, что держится даже во сне. На удачу, что упорно не хотела отвязываться и продолжала преследовать капитана, хорошие новости принесла и Шинобу. За нежным голосом и мягкой улыбкой пряталась самая настоящая зверюга, беззвучно вывшая от боли и злости. Капитану не было дела до того, что именно так искорёжило охотницу, но в течение этих недель он зауважал Кочо за силу, без которой держать непробиваемую маску невозможно. — Кузнецы изучили ваши клинки и сказали, что смогут сделать такие же из алой руды. Новые не будут так легко ломаться и без труда лишат демона жизни, — щебетала Шинобу, внимательно изучая его ногу. — Конечно, если вы сможете подготовиться к отбору за два месяца и выживете, уважаемый капитан Леви. А ещё я поняла свойство чудесного газа в ваших устройствах. Теперь будет проще найти ему замену. — Спасибо, — кивнул разведчик. — За всё. — Не стоит, — улыбнулась Кочо. — Лечить — моё призвание. Но с остальным я помогаю не только потому что Ояката-сама попросил. — Неужели? — чего-то такого Леви и ждал. — И что же вы хотите? — Вы очень умны, уважаемый капитан Леви! — охотница даже захлопала в ладоши от радости. — Я помогу вам с формулой газа — так вы будете у меня в долгу. — Вы тоже не промах, госпожа, — едва попал в это дикое место, а уже всем должен. У него завалялась пара марлийских монет, но Шинобу они вряд ли заинтересуют. — Вернёте нам с Микасой крылья — буду должен. Но только я. Это понятно? — Конечно, уважаемый капитан! — Кочо встала, подошла к рабочему столу и открыла одну из своих толстых книжек. — У госпожи Аккерман и так незавидная участь… — О чём это вы? — быстрее, чем следовало, спросил разведчик. В голове тут же пронеслась вереница страшных картинок, а дышать стало тяжелее. — Томиока-сама очень суровый, — рассеянно бросила уже погружённая в записи Шинобу, и Леви выдохнул. — И раньше никогда не готовил истребителей. Скорее всего, он учит её сражаться на настоящих демонах. Возможно, в эту самую минуту ваша подруга умирает. — Добавила охотница, не переставая улыбаться. Леви перестал дышать.🀢 🀣 🀤
С Саконджи Урокодаки у Микасы не задалось с первой встречи: седоволосый мужчина в странной маске с порога заявил, что в таком возрасте тренировать её бесполезно. Дальнейшая беседа проходила за дверью, бесцеремонно закрытой прямо перед носом разведчицы. Но ей удалось услышать обрывок диалога: Саконджи никак не мог взять в толк, почему Томиока решил-таки взять ученика, да ещё выбрал такого неподходящего. Гию же упорно хранил молчание. Ровно до тех пор, пока старик не напомнил, что учиться у Столпа воды мечтают десятки других. «Других не будет» — тихо сказал Гию и вышел из комнаты. Наткнувшись на греющую уши у тонкой перегородки Аккерман, только изогнул бровь и равнодушно сообщил, что с рассветом они начинают. За следующий месяц Микаса не раз пожалела, что оставила УПМ в штабе: гора Сагири, куда её забросили, по всем правилам не должна существовать — столько ловушек на ярд быть не может. Сложное обучение в кадетском училище, первое сражение, в которое они попали ещё совсем зелёными, битва за стену Мария… Сейчас всё это казалось лёгкой прогулкой. Без силы Аккерманов и родных приводов она чувствовала себя беспомощной, слабой, никчёмной, и каждый вечер, приползая к дому Урокодаки, дивилась тому, что ещё жива. Но мышцы быстро вспоминали нужные движения, лёгкие привыкали к разряженному воздуху, а старик постепенно теплел. Говорить с ней он по-прежнему отказывался, но раны обрабатывал бережно, а кормил досыта. Однажды и вовсе тихонько усмехнулся. Тем вечером на ужин подали тушёный лосось с дайконом: Микаса попробовала и закашлялась — уж больно странный вкус. Услышав тихий смех Саконджи, поспешно начала проверять, не перепачкала ли лицо или красивое голубое хаори. Но одежда осталась чистой, а единственным, кто выглядел странно, оказался Томиока: его миска опустела, а на лице отражалась неподдельная обида, будто Микаса не редькой подавилась — в душу ему плюнула. На следующий день Аккерман уговорила Гию разрешить ей спуститься в ближайшую деревню и купила немного мяса и муки. Под пристальным взглядом Урокодаки приготовила простой пирог — сколько лет прошло, а помнила, как вместе с Карлой замешивала тесто и проверяла на готовность тонкой спичкой. На угощение Томиока посмотрел без энтузиазма, но кусочек всё-таки взял. А потом ещё один. И ещё. И не огрей старик его по руке, в тот вечер ученица бы осталась без ужина. — Почему ты ещё не спишь? — на дворе глубокая ночь, и вопрос Гию, как обычно, неожиданно появившегося за спиной, вполне оправдан. В иных же случаях Столп предпочитал молчать. — Завтрашний день не будет легче прошедшего. — Сегодня небо чистое, — рассеянно ответила разведчица, не поворачивая головы. Она здесь уже третий месяц: умеет почти всё и даже привыкла к лососю с дайконом, но на душе по-прежнему скребут кошки. — Я запоминаю звёзды. — Зачем? — Томиока опустился рядом, плотнее запахивая хаори. — Что в них такого? — Здесь они другие, — лишь теперь она отрывается от процесса и смотрит на наставника. — Не запомню расположение — не смогу ориентироваться. — Разумно, — задумчиво произносит Гию и поднимает глаза. — А какое оно… небо в твоём мире? — Там… — девушка указывает пальцем на восток. — Созвездие Злого волка. Два сияющих глаза и раскрытая пасть… А правее можно найти его врага — Сердце воина: он держит лук и целится в зверя. Оба одинаково сильны, и ни один не может взять верх, поэтому сражаются всю жизнь. А там… Они просидели на улице всю ночь: Микаса перечисляла все созвездия, что ей показывала мама, улыбаясь, вспоминала все сказки, что читала Карла, и сама не заметила, как уснула, уткнувшись носом в плечо Томиоки. Ей снился берег спокойного моря: шум волн ласкал слух, рассветное солнце согревало лицо, а нежный ветер поглаживал волосы. Просыпаться не хотелось. — Сегодня после тренировки принеси воды с того склона горы, — утром и так бесстрастный голос Томиоки бьёт все рекорды. — Вёдра я оставлю. Не удостоив её больше и словом, он быстро скрывается в доме. Оправдать равнодушие Микаса может только ночной беседой — кто знает, вдруг, она перешла грань, бессовестно отключившись под утро? Следующие часы то и дело ловила себя на мыслях о холодном мечнике: то ли злилась, то ли расстраивалась. К вечеру сошло семь потов, а вот равнодушный взгляд из головы так и не вышел. «Не помогал бы тогда. Мог просто разбудить, а не нести меня внутрь. Капитан бы так и сделал…» — поджала губы разведчица, глядя на дом, где Урокодаки и Гию в очередной раз за закрытой дверью вели свои недоступные для посторонних ушей тихие разговоры. Приспособив бамбуковую палку вместо коромысла, Аккерман побрела вниз: устала страшно, но ругаться бессмысленно. Столп воды просит принести пару вёдер? Запросто. К горному воздуху привыкла давно, дышится в окрестностях легко и свободно. Стоит закрыть глаза и можно даже убедить себя в иллюзорности внешнего мира: она дома, в родной Шиганшине, приводит в порядок крышу и поливает розовые кусты в своем саду. Первый посадила, думая о нём. Следующие — в память о Грише, Карле и родителях. Затем во дворике появились розы в честь Саши, Зоэ, Эрвина, Дитриха… Особенно хорошо рос куст, наречённый Пиксисом. Микаса решила принять это за знак и убедила себя, что командующий не обижается на солдат, от руки которых погиб. Так она и существовала в оживших воспоминаниях: вдыхала сладковатый аромат и каждое утро здоровалась с каждым отдельно. Однажды у неё гостил Армин: случайно застав за странным ритуалом, пошутил, что если так пойдёт и дальше, Аккерман начнёт разговаривать с розами. Микаса не рассмеялась. Сама того не заметив, разведчица замечталась и напрочь забыла о концентрации: поняла, что попала в передрягу, когда сбоку донёсся гадкий шипящий свист. Чудовище не таилось, не кралось: глаз у мерзкой полурептилии не меньше десятка, и каждый смотрит безумно, с предвкушением. — Наконец-то молодое свежее мясо! — плотоядно скалясь, демон делает шаг вперёд, не сомневаясь в своём превосходстве. Монстра легко понять: из оружия у неё только бамбуковая палка, из брони — голубое хаори. Да и выглядит она ничуть не опасно: просто замечтавшаяся девчонка из деревеньки неподалёку. Микаса отбрасывает полные вёдра, ломая бамбук на две части. Распинать себя за невнимательность она будет после — сейчас нужно выжить. — Поиграть с едой! Какая удача! — растягивая слова, шипит демон — такой поворот только раззадоривает. Титаны хотя бы помалкивали. Недолго думая, Микаса пригвоздила палкой демона к дереву и отскочила подальше: оценить обстановку и придумать, что делать. Пара клинков Ничирин — один от Урокодаки, второй от Гию — остались дома. В следующий раз она непременно возьмёт их в поход за водой, но сейчас надо выкручиваться как-то иначе. — Гадина! Что ты наделала, дурья башка? — выпучив глазища, кривится чучело. — Как я теперь тебя сожру? Вспоминая рассказы Томиоки, Аккерман понимает, что демон, должно быть, совсем слабенький — будь посильнее, давно бы освободился — но расслабиться себе не позволяет. И не зря: вытащить палку монстр не может, а вот кое-как уперевшись руками и ногами о ствол дерева, слезть сам всё же догадывается. Корчась, уродец начинает ползти, набирая по пути нечеловеческую скорость, и разведчице остаётся только уворачиваться и отпрыгивать, прикрываясь вторым куском бамбука от острых зубов. Долгий день даёт о себе знать, и спустя час салочки выматывают окончательно. Чудище продолжает сыпать ругательствами, но отвечать она не собирается: как только откроет рот — официально признает за ним наличие интеллекта и уже ничего не сможет сделать. Она до сих пор замирает, пытаясь взять в толк, как разумное существо может делать такое с людьми. И поэтому эти мысли она себе не позволяет. Пару раз разведчицу задевает когтистая лапа — боль сильная, но терпимая, на скорости и ловкости пока не отражается, но скакать от демона до рассвета она не сможет. Времени на раздумья всё меньше, и Микаса из последних сил бьёт по дереву — ствол трещит и рушится, хороня под собой шипящую тварь. «Смогла» Аккерман устало садится сверху, для верности пригвоздив голову демона к земле бамбуковой палкой. Гад дёргается, брызжет кровью, но говорить уже не может — башка пробита насквозь — и Аккерман становится чуть легче. Смотрит на небо, считает часы до восхода и вздыхает, проверяя шёлковую ленту в волосах: караулить чудовище ещё прилично. Хорошо, что хоть теперь молчит. — Слишком долго, — из чащи появляется Томиока. — Будешь на каждого демона тратить всю ночь, так и останешься Мидзуното. Спрашивать, знал ли Гию о появлении в окрестностях демона, лишнее: Микаса поняла, зачем Столпу понадобилась вода на ночь глядя, едва только увидела врага. А надо было раньше — капитан бы сразу догадался. Мечник медленно подошёл ближе и протянул один из её клинков, кивая на продолжающее копошиться чудище. Аккерман не глядя снесла монстру голову, собрала вёдра и, так и не обернувшись, покинула истерзанную боем лесную полянку. Находиться рядом с Томиокой сейчас не хотелось, но шла всё равно медленно — бегством от правды она себя не опозорит. Уорокодаки, как обычно, встретил молча, и на этот раз в словах нужды не было — о промахах не принято рассказывать в любом из миров. Этой ночью Микаса спала плохо: то и дело подскакивала, в панике хваталась за лежащие у футона клинки и всматривалась в тёмные углы, тяжело дыша. Поворочавшись ещё пару часов, смирилась и тихонько вышла на улицу: небо заволокло тучами, и новые звёзды лишь бледнели где-то вдали — ни разглядеть, ни посчитать. Немного подышав, вернулась в дом и свернулась калачиком у слабо тлеющего очага, представляя свои розовые кусты. — Доброй ночи, Эрен. Доброй ночи, мама, папа. Спите крепко Гриша и Карла… Саша, Зоэ. Пусть вам снится что-то хорошее, Ян, Смит и Пиксис… — прошептала она слабым углям. — Чьи имена ты называешь? — вторую ночь подряд он неслышно нарушает её хрупкий покой, незримо переступает тонкую грань и погружается вглубь под воду, поднимая волну. — Тех, кого больше никогда не увижу, — еле слышно отзывается Микаса. Она слишком вымотана, чтобы аккуратно сменить тему или просто встать и уйти. — Свою семью. Гию не портит момент бесполезными соболезнованиями и просто указывает рукой на выход, скрываясь в проёме. Не думая, Аккерман плетётся следом: небо всё такое же тёмное, но ветер уже не пробирает до костей, а любопытство бьёт усталость. Томиока подаёт ей клинок и осторожно встаёт за спиной. — Дыхание воды состоит из техник, которые могут адаптироваться к любым видам атак. Но чтобы овладеть им, нужно иметь сердце, способное всегда держать дыхание ровным, — он не касается её. Просто склоняется над ухом и открывает сокровенное. — Представь, что твоё сердце — это водная гладь. Если хочешь стать сильным мечником, если хочешь стать Столпом, тебе нужно непоколебимое сердце. Тихое и спокойное, как водная гладь. Микаса медленно вдыхает, концентрируясь на его голосе, и не может поверить своим глазам — вокруг лишь вода. Слышит звон капли, коснувшейся идеально ровного зеркала: эхо в идеальной тишине. Ни боли, ни тоски, ни сомнений. В этом мире нет отчаянья и горечи — только лёгкость. — Когда противник обрушит на тебя шквал атак, просто остановись. Вернись в это место, в тишину и покой. И никто не сможет тебя ранить. Так я победил Низшую Луну на паучьей горе. — Гию говорит почти беззвучно, но она слышит всё: от голоса и дыхания до необычно быстрого биения сердца. — Это «Штиль». Одиннадцатая ката. Запомни её. Томиока делает шаг назад и уже через мгновение вырастает перед ней, сложив руки на груди — не торопит, просто ждёт. Разведчица вспоминает себя во времена, когда точно знала, что делать. Тогда испытывала нечто похожее: мир будто останавливался, клинки становились продолжением рук, пальцы сами переключали рычаги, а глаза видели всё — идеальные варианты манёвра, слабые места врага и лучший способ его уничтожить. Вдох-выдох, и она там — на поверхности водной глади, в абсолютном покое. «Штиль» — подумала Микаса. И время остановилось. На следующее утро Томиока не поднял её, как обычно на рассвете, а велел отдыхать весь день. К вечеру Урокодаки накрыл такой стол, что глаза разбегались: лосось, удон, моти, овощи, а ещё тот самый мясной пирог, что она однажды для них испекла. Объяснять причину нужды не было — кожей чувствовала, что пришло время прощаться. Ночью, старательно расшивая голубое хаори у огня, поймала себя на мысли, что последние месяцы в Шиганшине не чувствовала себя настолько хорошо: в том доме у неё были только розовые кусты да скорбь, здесь же — цель. — Что они означают? — Гию внимательно изучает рисунок на шёлке. Третий раз он приходит к ней в ночи. Этот вопрос не менее личный, чем те, что были раньше, но, как и тогда, она не задумываясь отвечает. — Свободу. Раньше они были символом свободы… — Вышей и мне такие. Здесь, — Столп указывает на рукав своего хаори. — Истребители сражаются за свободу людей от гнёта демонов. — Нет, — качает головой Аккерман. — У тех, кто их носит, нет будущего. Микаса тихо ушла на рассвете. Томиока молча смотрел ей вслед: шла спокойно, но с каждой секундой отдалялась всё стремительнее, и вот уже крылатая спина исчезла в утренней дымке. — Она не готова, — прошептал он, почувствовав приближение наставника. — Нужно было подождать следующего отбора. — Она давно готова, — мягко сжав плечо ученика, ответил Саконджи. — Просто ты не хочешь её отпускать.🀢 🀣 🀤
Аккерман крутила головой, выискивая знакомое лицо среди группы кандидатов в истребители, и всё сильнее хмурилась — одни дети, не старше их троицы, когда они только стали кадетами. Куда ни глянь, везде одно и то же — нежные юные сердца, половина из которых совсем скоро остановится. От этой мысли на душе стало мерзко, но она заставляет себя успокоиться: не время для эмоций — нужно найти капитана Леви. Стоило только подумать о командире, как за спиной раздался прохладный голос. — Прилетела? На крыльях? — изучая её хаори, по обыкновению усмехался, но смотрел тепло — тоже соскучился. — Пришла. Ногами, — Микаса улыбнулась и, не выдержав, быстро обняла разведчика. Леви на миг замер, но издеваться не стал и даже неловко потрепал по плечу. — А у вас какое дыхание? — Понизив голос, заговорщически спросила она. — Нормальное. Ровное, — состроил гримасу капитан. — Долго будем стоять, как думаешь, Аккерман? Мы тут с тобой как второгодки какие-то — один молодняк. Она было хотела что-то ответить, но в центр уже вышли дочери Ояката-сама: объяснили задачу и пожелали удачи перед смертью. Переглянувшись, разведчики сжали клинки и двинулись в чащу — сразу на восток, поближе к восходу. Не признаются никогда, но темнота и неизвестность манили, заставляя сердца едва ли не плясать. Несчастные в покое и сытости и совершенно иные в опасности: не счастливые — просто живые. Первая ночь прошла относительно тихо: Микаса услышала вдали короткий вскрик — хотела вскочить, но капитан покачал головой. — Спасёшь одного, второго, третьего. Спасёшь их всех, а что дальше, Аккерман? Они спустятся с горы, получат форму и отправятся в пекло неподготовленными, без понятия, что делать перед лицом смерти. Будут умирать рядом — выручим. Но вмешиваться не станем, ясно? Разведчица насупилась, но мечи опустила, признавая правоту. Так и просидели до рассвета — молча, думая каждый о своём — об одном и том же. Вторая ночь решила отыграться: не успело солнце скрыться за макушками деревьев, как их обступили сразу три твари. Сильными демоны не казались, но выглядели настолько гадко, что хотелось закрыть глаза. Разделались с троицей играючи — Микаса снесла одну голову «Водяным колесом», а капитан, даже не удосужившись использовать свою таинственную технику, просто рассёк шеи двум другим. — Мне же больше достанется, — раздалось из-за деревьев, и в свете холодной луны выплыло оно… Отвратительное, сотканное из сотен склизких щупалец чудище. Ни те, что сейчас рассыпались прахом, ни тот, что исчез в лесу, не стояли и близко с мерзостью с горы Фуджикасане. Не сговариваясь, разведчики отпрыгнули в разные стороны и обменялись тяжёлыми взглядами: головы не видно — спрятана, значит, придется сечь до тех пор, пока не покажется. Обоих тренировали на совесть, но отражать атаки десятков щупальцев сразу — дело не из лёгких. Щека у Микасы рассечена, голубое хаори залито кровью, и сейчас она завидует Леви — тот раздобыл чёрную накидку. Внезапно затылок начинает гудеть — всего на миг потеряла концентрацию и тут же пропустила один щуп. Мир мелко дрожит и медленно темнеет, и она начинает покачиваться: терять сознание нельзя, но удар слишком силён. — Назад, Аккерман! — в глазах у Леви разгорается недоброе пламя. Картинки меняются то стремительно, то ужасно медленно. Вот разведчик закрывает её собой, принимая странную стойку, направляя оба клинка в сторону демона. Вот глубоко вдыхает. Время останавливается: облака на тёмном небе, холодный ветер и высокие деревья замирают. Ждут. И следом гора глициний содрогается. — Дыхание смерти. Четвёртая ката. «Вырывающий душу ураган»!__________________________
Слухи эпохи Тайсё!
Впервые увидев Иноске, ругающегося с каменной статуей, которая, видите ли, мешала ему пройти, Леви закатил глаза. — Его дикие звери что ли растили? — качая головой, пробормотал себе под нос капитан. — Кабаны, господин Леви, — на полном серьёзе подтвердил Танджиро. — Не смейтесь над ним, он очень трепетно относится к своим друзьям-кабанам и Владыке гор! — Дикие кабаны… Ну конечно. Это же всё объясняет. Как я раньше не догадался, — устало потёр пальцами переносицу разведчик и пошёл оттаскивать Иноске от статуи: та опасно накренилась и грозилась вот-вот рухнуть на кабаньего детёныша.