***
Спокойно целоваться парням не дают. Вот совсем. Только они приближаются друг к другу, только-только их губы тихонько соприкасаются, как раздаётся очередной стук. Снова кому-то понадобился чай. И снова Арсений спрашивает место пассажира, и снова обещает принести всё в скором времени. А у него уже, на минуточку, девять заказов висит. Вот так сильно люди хотят согреться и взбодриться, а Антон с Арсением – целоваться. — Я понял, что до ночи никто не даст нам покомфортиться, — вздыхает Антон, немного отстраняясь. — Нафиг вообще в поезде продавать что-то? Я же проводник, а не торгаш… — Отставить нытьё! Тебе, между прочим, с продаж пятнадцать процентов к зарплате капает. А из-за поцелуев ты рискуешь уйти в ноль. — Целоваться хотя бы приятно. А, разнося чай, я часто обжигаюсь. Со стороны эти волдырики вообще напоминают мозоли, и я становлюсь дрочером в глазах других, — дуется Арсений и оказывается за это в нежных, но крепких объятиях любимого мужчины. — Ну, дрочер и дрочер. Посторонним людям должно быть поебать, чем ты занимаешься в своё личное время. Кто-то вяжет, кто-то пьёт, кто-то катается на байдарках, а кто-то дрочит. Такое же хобби, как и все остальные, — усмехается Антон. Он уже давно начал понимать, что с незнакомыми людьми вряд ли он увидится больше одного раза в жизни. И наплевать стало, что о нём подумают. Ведь и у тех людей, прохожих простых, есть свои мысли и заботы, им некогда забивать свою голову ещё и размышлениями, как часто дрочит парень, который прошёл мимо с левой стороны четыре секунды тому назад. — Вот пока мы болтаем, никто не стучится. Но как только попробуем вновь начать целоваться, так обязательно я кому-нибудь понадоблюсь. Это несправедливо! — дуется Арсений, фырчит и ещё сильнее зарывается в грудь Антона, вдыхая аромат его любимых духов. — Поэтому я сейчас уйду, мы будем работать немного, а вечером приду снова к тебе, и уж тогда нам точно никто не помешает, — Антон покрывает лицо Арсения мелкими чмоками, заканчивая марафон коротким, совсем поверхностным поцелуем в теплые и сухие губы. И смотрит так, будто всю жизнь готов защищать Арсения, закрывать его от всего внешнего мира и вселенского зла, и целовать, конечно же, целовать бесконечно. А ведь и правда готов...***
— Эм... привет, — стеснительно улыбается Антон, стоя на пороге купе Арсения. Своей неловкостью он заполнил уже всё пространство, пока Попов пытался извернуться и незаметно подглядеть, что же прячет там такого интересного Антон за своей широкой спиной. — Привет! — ярко улыбается Арсений, смотря точно в салатовые глаза своего (не)просто коллеги. — Что прячешь? — А... это, вот, тебе, — Антон протягивает небольшой букетик полевых ромашек, которые собрал на какой-то совсем маленькой станции пару часов назад, и начинает покрываться румянцем. Он чувствует себя самым настоящим подростком, хоть и совсем недавно должен был уже выйти из этого. Цветочки такие милые, такое хорошенькие и малюсенькие, что Арсению слишком сложно сдерживать свои эмоции. Он пищит совсем тихонько, разрывая рот улыбкой самой яркой, самой солнечной, ради которой Антон готов пойти абсолютно на всё. — На тебя похожи, — не удерживается Шастун от комментария, улыбаясь мило. — Почему? — Ты такой же милый, маленький и хрупкий рядом со мной, как и эти ромашки. У Арсения больше нет сил сидеть на месте. Осторожно встав и медленно подойдя, он крепко обнимает Антона, носом утыкается ему в шею, зарывается в воротник рубашки. Арсений и не знал, что его мужчина такой романтик. Настолько, что способен растрогать, заставить Арсения смущаться и прятаться. Рядом с Антоном ему не стыдно быть малюсеньким и хрупким, наоборот, нравится даже. — Спасибо... — шепчет Арсений и мягко целует, приподнявшись на носочки. По поцелуям они оба сильно скучали. — Мы вдвоём поместимся на полке? — Учитывая, что я малюська карманный... думаю, да. И оба счастливо тихонько хихикают. Антон укладывается на полку. Так вальяжно уже не раскинешься, как дома, на большой кровати. Но с милым рай и в шалаше, как говорится. Арсений пристраивается как может. Чуть бочком, но в основном полностью лежит на Антоне. Кто-то жалуется? Ни в коем случае! — Мы как пазл. Я уже давно заметил, просто... не говорил, почему-то, — легко пожимает плечами Арсений, будто заново изучая близи Антоново личико. — В каком смысле? — с нескрываемой улыбкой Антон еле удерживается от бесконечных поцелуев в прекрасные губы. — У меня ямочка, — Арсений указывает на свою носовую кнопку, — А у тебя – пимпочка, — и бупает в нос Антона, начиная по-детски хихикать. Шаст фыркает и тоже тихонько смеётся, вот только сейчас начиная ощущать себя самым счастливым человеком на всём белом свете. — Ты такой дурилка милый. — А от тебя, Антош, даже обзывательства звучат, как очередное признание в любви. Не понимаю, как ты так долго не осознавал, что у тебя самая настоящая любовь, а не простое влечение? — Арсений медленно водит пальчиком по груди сквозь шелковистую ткань рубашки, заглядывая в ясные глаза цвета молодой травки. — Дурак. И трус. Спасибо, что помог открыть глаза и душу, заставив сердце трепетать с новой силой. — Люблю я тебя. — Я тебя тоже. — Что «тоже»? — М..? — Нет такого чувства «тоже», Антош. — Всё, я передумал. Ты не милая дурилка, а душная. Понял же всё прекрасно, но надо ж доебаться до какой-то мелочи, — говорит Антон мягко, тыкая пальцем Арсу в щёку. — Мне важно услышать от тебя слово, говорящее о чувствах, а не просто частицу, — вздыхает Арсений, чуть губы поджав. — Я тебя люблю, Арсений. Люблю! ЛЮБЛЮ!!! И остановить этот словесный порыв получилось только поцелуем.