Тяжелый случай

      Грейнджер сидит передо мной, скрестив руки. То и дело сдергивает рукава свитера, хотя в помещении жарко. Я уже понимаю моменты, когда она максимально пытается сыграть роль жертвы. Минутой ранее поставил перед ней стенд со всеми снимками Пэнси, с вырезками из газетных статей. Полная информация об убийце со всеми вытекающими из находок выводами.       Она рассматривает.       Понимает, что убегать больше нет смысла. Что истории с сообщениями больше нет, и ей нужно рассказать мне всё сейчас.       Если ей действительно так важна её память.       — Знаешь, Драко, скажу честно — твоя доска больше напоминает кабинет тех копов, которые меня допрашивали, — она нервно кашляет, пытаясь позволить себе самой рассказать свой секрет. Я напротив неё, стою, засунув руки в карманы брюк, и выжидающе смотрю сверху на неё. Этого достаточно, чтобы чувствовать себя некомфортно, — Да сядь ты уже, если хочешь, чтобы я собралась с мыслями, и хватит смотреть на меня, как будто я твоего дружка убила! Я не врала тебе! Я просто недоговаривала.       — Ага. Некоторые несущественные детали, — она стреляет в меня разъяренным взглядом. Я сажусь за стол и продолжаю: — например, что в курсе того, что ты — ебанутая убийца, а не жертва домашнего насилия.       Я обещал ей не перебивать. И сразу же нарушил обещание.       Ещё один усмиряющий взгляд и тяжелый вздох.       — Я не помню сам бросок, не помню, что было утром того дня. Мистер Малфой сказал мне никому не рассказывать этого, если не хочу попасть за решетку, но я естественно помню причину своей агрессии, почему я могла убить Рона. Я встречалась с твоим отцом недавно, как твоя собачонка заметила. Сказал, что тебе я могу все рассказать с самого начала. Уверил, что хорошо тебя знает и ты в полицию не побежишь. Не знаю, как ты мне поможешь все вспомнить, но, если эта информация нужна тебе из первых уст, то ладно.       Если ты подумал о том, что история с Долгопупсом — это история про большую любовь и треугольник, то это не так. Я убила Рональда не из мотива воссоединиться с любимым. Мы вместе учились, он не то, чтобы был в отстающих, но и не блистал. Впрочем, сейчас-то уже всем видно, что выдающегося в нем ничего нет.       Не делай такое скучающее лицо. Я в курсе, что ты понял это с самого начала, ты же гений, как и твой папаша, который, как мне кажется, использует меня в роли лабораторной мыши. Не понимаю, зачем вам обоим лезть в мое дерьмо. Просто помогите мне с пробелом в памяти и все! Ладно, я обещала говорить без отступлений и не вынуждать тебя кидать в мою сторону тонны оскорблений. Хотя, твоя наглая рожа бесит меня не меньше, чем слова ебанутая, дрянь и убийца.       В общем, нас с Невиллом отправили на последнем курсе на конференцию в Штаты, где он благополучно выступил с моим докладом и получил кучу предложений по работе. Моих предложений. Я тогда стояла у сцены — должна была выступать следом, но, когда слышала, как он зачитывает мою речь, меня словно заковали в наручники, заткнули гнилым носком рот и окатили помоями. Я тогда просто заплакала и ушла. В коридоре встретила Рона, а дальше я тебе рассказала правду о том, как мы с ним сошлись.       Жизнь, вообще, дрянь. Потому что, я уже, вроде как, смогла со всем смириться и послать Долгопупса куда подальше, отпустив ему грешок, но как только Рон вернулся после учебы в Британию, пришел ко мне с радостной новостью о том, что папочка Невилла нанял его для своего сына адвокатом.       Я решила. Это был шанс. Шанс, пусть не вернуть себе карьеру, так хотя бы потопить Невилла. И случай представился спустя несколько долгих лет, которые я выжидала, скрипя зубами от ненависти к этому человеку.       Долгопупс потрахался с какой-то несовершеннолетней, ее родители накатали на него заявление, и все, чего я просила от Рона — сделать ошибку в суде. Сделать что-то незаметное, что бы не опорочило Уизли, но уничтожило Долгопупса. Но Рональд был настолько правильным адвокатом, фанатом своей работы, что только лишь посмеялся надо мной. Долгопупса оправдали.       Я понимаю, что вызвало вспышку агрессии. Я читала в новостях и об оправдательном приговоре для него, и о том, какое ранение нанесла. Я понимаю, с какими словами пришел Рон домой после их заседания. Тот факт, что муж не стал играть за меня, вероятно, и разозлил меня. Но, клянусь, я ничего не помню.       Грейнджер встает с кресла и идет рассматривать фотографии, цокая по полу каблуками, которые я не сразу заметил. Что ж, мне стоит только нажать на нужный крючок. Ей не нужны воспоминания об этом моменте. Ей нужно что-то другое, ради чего она уже и хочет всё вспомнить. То, для чего, как ей кажется, нужно восстановить пробел.       — Из этой Паркинсон неплохой папарацци вышел бы, — Грейнжер стучит пальцем по кадру. — Хорошо получилась вот здесь, — тихое хмыкание.       Я смотрю на её спину. Она не оборачивается, всё рассматривает снимки и вырезки. Хочу, чтобы села на место, но не трогаю её. Просто жду, когда она закончит.       — Насчет моего романа с Долгопупсом. Я решила, что раз Рон оказался бесполезным, заканчивать игру, когда ее ценой уже являются жизни — это глупо. Поэтому, когда Долгопупс пришел ко мне с соболезнованиями, ведь он поверил в версию с домашним насилием, я подыграла ему. Сказала, что так же верю в то, что он не спал с малолеткой, а всё это — подстава и чей-то план его скомпрометировать. На том и сошлись.       Я не перебиваю. Заткнулся и слушаю, когда она задаст мне вопрос или обратится напрямую. Мне нельзя провоцировать её на агрессию. Пока что. Нужно ещё кое-что. Нужно, чтобы её реакцией был не побег из кабинета, а желание открыться мне.        — И, если тебе интересно, то да. Я хочу его убить. Только теперь меня пугает то, что ты можешь пойти в полицию. Так что, считай себя моей совестью и здравым смыслом. Раз уж я тебе все рассказала, то лишилась возможности осуществить свой план, верно? Чувствуешь себя, наверное, Господом Богом, да?