Тяжелый случай

      — Чувствуешь себя, наверное, Господом Богом, да? — она садится на кресло напротив моего стола.              Гермиона смотрит на меня с вызовом, ожидая острот, оскорблений и всего остального, что входит в её понимание моего метода.       Но я выхожу из-за стола и встаю напротив неё опираюсь бедрами на угол столешницы, скрещивая на груди руки. Смотрю на неё зеркальным взглядом, побуждая к дальнейшим объяснениям.              — Я просто исправляю его ошибки.              Она глубоко вздыхает, но успокаивается, не найдя в своей голове, что мне ответить. Замешкавшись на несколько секунд, отводит в сторону взгляд и растягивает горло своего, очевидно, колючего свитера. Своей кольчуги, смирительной рубашки, которая сдерживает её настоящую натуру, заставляя вспомнить о роли тошнотворной жертвы, от которой так и норовит опустошить содержимое желудка.              Снова со своей бутылкой воды.              Уверен, доливает туда обычную, из-под крана, потому что на этикетке загнулся уголок. Смеюсь своему открытию. Такому простому, лишь подтверждающему все остальные детали портрета.              — Я хотела отомстить, — выпаливает Грейнджер, когда я подхожу к шкафу и достаю новую бутылку джина — всё, что осталось в запасах.              — Рад слышать в прошедшем времени, — наливаю себе жидкости в пластиковый стаканчик, который выдернул из держателя кулера и отпиваю щедрый глоток, — Итак, мы избавились от навязчивой идеи убийства мистера Долгопупса. Ты открыла свои мотивы, скорее, смею заметить, себе. Ты сделала хороший шаг — озвучила свои мысли вслух. Доверилась. Согласись, стало легче, чем годами вынашивать свою обиду и трансформировать в агрессию?              Сажусь обратно на стол прямо перед ней, нависая сверху и протягивая свой стаканчик с джином:       — Скажи мне, а зачем тебе так нужен сам момент броска? Ты знаешь, зачем убила мужа. Знаешь, что стало спусковым крючком для своей агрессии. Зачем тебе это воспоминание, если и без него, как оказалось, ты абсолютно в курсе всей картины?              Снова замялась и почесала запястья под свитером.       Я подрываюсь, откинув выпивку, и срываю с неё свитер, вцепившись мертвой хваткой. Пытается удержать его на себе, отбивается, но тщетно. Кусок безобразия в моих руках. Пока она прыгает вокруг меня, пытаясь достать до ужасной вязаной тряпки, я точным броском попадаю в открытое окно.              — Ты чего наделал?       — Тобой двигает ненависть к самой себе, — показываю на неё пальцем и стряхиваю с руки пролитую жидкость.       — И за что мне себя ненавидеть?       Усмехаюсь:       — Хотя бы за то, что не хочешь носить клеймо убийцы. Ты сделала это с удовольствием, согласись? Помню, как ты рассказывала о случившемся в нашу первую встречу. Ну, так прими эту часть себя! — я перехожу на крик и снова нависаю над вжавшейся в кресле девушкой. — Сними дурацкие растянутые шмотки, распусти волосы, накрась губы красной помадой! Я же вижу, что ты не в своей шкуре! Ты можешь врать кому угодно: Долгопупсу, знакомым мужа! Но не мне, милая.       — П-принять, что я — ебанутая убийца, как ты сказал?       — Да-а, — протягиваю я шепотом прямо в её лицо. — И для этого тебе совсем не нужен кусок воспоминания.       — Но мистер Малфой сказал, что без него моё лечение не будет эффективным.       Я смеюсь и хватаюсь за затылок, отскакивая за край стола:       — Мистер Малфой имеет цель довести тебя до логического завершения лечения. Он — психиатр. Ему насрать на твою личность, персональные особенности и прочее, что люди точных наук считают чушью. А его результат — вылечить амнезию и гарантировать, что ты безопасна для общества.       — Но я всё ещё опасна для общества?       — Ты боишься, что я пойду к копам. Это уже говорит о том, что тобой больше не управляет гнев и агрессия, а мозг начал выстраивать причинно-следственные связи. Но без принятия себя, как личности, ты — кусок говна, а не член общества, — обновляю себе выпивку. — Чего ты хочешь, Гермиона?       — Вспомнить, как убила мужа, — блеет она, натягивая теперь уже рукава рубашки на свои запястья. Всё ещё пытается заточить и скрыть себя.       — Ещё! — кричу я на неё, а она с большим энтузиазмом пытается скрыть хлопком свои руки и шею, — Да перестань ты её дергать! — на этот раз я аккуратно ставлю стакан и подлетаю к ней, срывая чертову одежду.              Торс Грейнджер теперь прикрывает только кружевной бюстгальтер.              — Вот! — тычу пальцем в её грудь и продолжаю разговаривать на повышенных. — Вот, что я имел в виду! Хватит корчить из себя овцу, запирать в бесформенном тряпье и пытаться вызвать жалость! Это — не ты! Так чего ты хочешь, Грейнджер?              Гермиона поднимается и смотрит на меня властно:       — Да пошел ты! — пытается вырвать рубашку из моих рук, но я одергиваю руку и толкаю её обратно в кресло, обхватывая запястья и прижимая их к подлокотникам.              Раз уж ей так нравится заточение, пусть это будет что-то извне.              — Сидеть! — снова рявкнул я на неё. — Раз ты не пишешь сообщения, то сеанс будет окончен, когда я скажу. Ну же, говори. Что тебе нужно? Не мистеру Малфою, чтобы закрыть твою историю болезни и назваться крутым психиатром. Не мне, чтобы поставить галочку очередным запущенным клиентом. Тебе. Чего хочет в этой жизни Гермиона Грейнджер? Зачем она убила мужа? Зачем хотела мстить чуваку по поводу давно забытой истории? Зачем трахалась с мужчинами, которые ей противны?              Ее лицо приобрело звериный оскал, тело напряглось.       Вот оно.       Почти.              — В последний раз спрашиваю, Грейнджер. Чего ты, блять, хочешь?       — Да чтобы меня кто-нибудь любил! — орет она, и оскал сменяется плачем. — Не за то, что я давала списывать домашку! Не за то, что я — единственный человек, который якобы поверил в невиновность. А просто! Просто так!       — Ты думаешь, что эти мужчины тебя полюбили за твой ум, жертвенность и вторичную выгоду от твоего интеллекта? Да сейчас, — я сорвал с её волос идиотскую резинку, — любой мужчина оттрахал бы тебя на этом столе просто, потому что ты — офигенно красивая!              На её лице появляется испуг.              — Ты когда-нибудь занималась любовью не с мужчиной, который не нужен был тебе для исполнения плана по мести? Когда-нибудь к тебе прикасался мужчина, потому что ты его хотела так, что даже не сопротивлялась? Ты давала себе разрешение получить удовольствие от мужского тела?              Страх.              В ее глазах страх. По телу мелкая дрожь.              Но лицо совершенно спокойное, уверенное.       Впервые уверенное.              — Какая ты, Грейнжер? — ловлю момент, чтобы испробовать на ней свой коронный прием, который срабатывал со всеми женщинами, которые боялись принять свою суть. Нужен лишь правильный момент.              Ну же.              Шок. Открытое тело. Страх. Запах алкоголя и моё мужское очарование всегда делали свое дело.              Она не поддается.              — Ты трахалась с мужчиной, с которым у вас была химия в моменте? Просто так?       — Я ни с кем… — она растеряна, совершенно безоружна, но вместе с этим абсолютно готова.              Гермиона тянется к моему лицу губами, сокращает расстояние, не понимает, что происходит. Последняя шоковая волна. Последнее моё действие на сегодня, которое заставит её обо многом подумать до следующей сессии. Я рывком притягиваю её к себе и страстно целую.       Раскрепощенно, немного грязно, но не омерзительно.       Мне нужен эффект от этого действия. Нужно увидеть, есть ли в ней что-то человечное, что выбирается за рамки её диагноза. Нужно увидеть, насколько этот человек нуждается в ласке, насколько отзывчиво её тело.              Ответ приходит моментально. Расшатанная моими качелями психика оголяет настоящие желания Гермионы. Её истинный темперамент. Её личность и её паттерны поведения.              Она жаждала настоящей страсти. Она прямо сейчас жаждет настоящих чувств, которые вытеснят из её больного мозга тягу к крови и убийствам.       Ей нужны встряски другого рода.              Грубо ласкаю её плечи и бёдра, вжимаю в кресло, на что она, обезоруженная моими ранними приемами, реагирует активно. Отвечает на мои действия охотно, распаляясь даже быстрее, чем все прежние клиентки.       Когда рука Грейнджер оказалась на ширинке моих брюк, я чуть отстранился, и уже было подал ей рубашку, подытоживая кратко:       — Сеанс окончен.              Я ожидал, что она схватит одежду и вылетит из кабинета пулей, как это обычно бывало, но вместо этого она перехватила моё запястье, притягивая обратно:       — Сеанс будет окончен, когда скажет клиент, — процеживает она сквозь зубы.       — Интимный контакт не входит в рамки классической терапии, — не буду скрывать, что от её языка и губ я возбудился не меньше, чем она, но спать с клиентами…       — Не заметила у тебя элементов классической психологии.              Её томный шепот, руки на моих бёдрах, взгляд, в котором я не увидел ничего, кроме вызова и её собственного «Я», вышедшего наружу, буквально кастрировали меня.              К черту всё.              «Чего хочет Драко Малфой?» — спрашивало моё сознание.              «Эту ебанутую убийцу…» — отвечало оно же.              И плевать, что её близость со мной могла значить то же самое, что и роман с Долгопупсом.              Она вполне могла заточить нож обиды.       Когда она воткнет его в мою спину?              Плевать.              Главное, что сейчас моя рука уже освобождала её грудь от куска весьма приличного кружева, а тело прижималось так тесно и сильно, что хотелось одного — прижаться к ней ещё сильнее, чем возможно в одежде.              Я отпустил свой контроль, позволяя ей ещё больше раскрыть весь свой потенциал. Я был в её власти, а она была сверху во всех смыслах. Она руководила моими действиями, пользовалась данной ей свободой и моей полной капитуляцией. А я наслаждался той её личностью, которая жадно использовала выделенное ей время, будто боялась снова оказаться спрятанной в колючий свитер.              Последний обессиленный полустон и её:       — Сеанс окончен.              Пустой офис и незакрытые мной двери в кабинет.              Ни капли стыда в удаляющихся шагах.              Нагревшийся в душном помещении джин.              Голос Поттера:       — Малфой, блять! Мы договаривались, что ты можешь жить в офисе, но трахаться…       Переводя дух, я лишь выпалил:       — Я — хуевый психолог, Гарри.       — Чего, прости? — он опешил, — Это точно ты, Малфой?       — Я трахнул пациента.              Дальше: бары, литры алкоголя, несостоявшийся тройничок с Паркинсон, и жесткий нокаут от Поттера.       Все выходные я провалялся в офисе с, возможно, сотрясением мозга.       Разбудила меня Пэнси, которая сидела над моим матрасом с бутылкой ледяной воды:       — Замяли. Гарри понял, что ты упился до чертей. А я ведь ждала, когда начнёшь хрюкать. Хотя, если бы я и доверилась попробовать секс втроем, то третьим не хотела бы видеть никого, кроме тебя.              Сделав пару глотков воды, отдал указание секретарю отменить на понедельник все встречи и рухнул обратно в сон.              Я — гениальный психолог.              Как бы по мне самому не бил мой собственный метод.