Безмамные

За окном движущегося на небольшой скорости автомобиля одна картинка сменяется другой. Он проезжает мимо широких зелёных полей с пасущимися овцами, при виде которых Камалия восторженно визжит, как маленькая. Осуждать её нельзя. Стадо фермерских овечек похоже на кучу небольших пушистых облачков, и тут даже Святославу сложно удержаться. Жизнь оказалась к нему справедлива: мужчина не мог любоваться этими милыми животными и ужасно жалел, что всё-таки не послушал жену и не позволил ей сесть за руль. За стеклом проносятся леса с высоченными деревьями, большие загородные дома, которые были для Пожарского и Зилант прекрасной мечтой: Камалия бы хотела поселиться в небольшом деревянном коттедже в тихом местечке из-за чувства ностальгии (в детстве они с семьёй чуть ли не жили на даче у озера), а Свят – ради умиротворения и возможности не пересекаться с посторонними людьми каждый день. Что они оба делают в Москве – одному чёрту известно… «Вот так бросить учеников и всех своих друзей? Спасибо, не надо. Дождусь старости», — думала Ками. «На такое уютное гнёздышко ещё заработать нужно», — рассуждал Слава. А пока супруги жили в одном из самых шумных районов столицы. Выехала пара вчера вечером, обсудив предстоящие три дня, поспорив, на чьей машине они поедут и собрав пару сумок, одна из которых была полностью заполнена книгами. Об этом просил Камалию её папа, позвонив, как только та вышла с работы: — Ками, жаным*, я ж совсем дуралей! На дачу поехал, а ничего почитать не взял…Тут только сказки, дочь. Привези что-нибудь почитать, а? Да вообще неважно что, полезное что-нибудь. Ну что ж… Зилант собрала для него лучшие книжки: «Белорусская кухня», «Как стать успешным человеком за считанные секунды» и «Девочке, девушке, женщине». «Папе должно понравиться», — она была уверена. На часах семь утра. Солнечные лучи освещают окрестности и слепят глаза Пожарскому. Радио выключено, ничего нового. Музыку в машине они слушали крайне редко: только если друзяшки Зилант подсаживались. Вот тогда-то в салоне автомобиля играли самые разные песни: начиная от «Сигарет после секса» и заканчивая Филиппом Киркоровым. Когда их было только двое, мелодии популярных исполнителей заменяли рассказы Камалии, которые Святослав любил каждой частичкой своей души. Она говорила о разном, но любимой темой была семья – большая, шумная и дружелюбная. Зилант очень крепко связана с ней настолько, что звонить пяти тётям по два раза в день не было для женщины проблемой. Это очень умиляло Святослава. Истории из детства жены и её братьев, о родителях, начиная с дня их знакомства и заканчивая тем, к кому они поехали в гости прошлым вечером, о её родственниках, которых было не счесть, мужчина слушал с большим интересом. Знает, начни другой его знакомый также заливать о своей семье, он помашет ему ручкой и пойдёт гулять. Но Камалия – другое дело. Святослав часто замечал, что она становилась для него исключением во многих случаях. Это норма. — После Али выбегает и кричит: баран сбежал! — сейчас Ками, смеясь, рассказывает свою любимую историю о том, как они праздновали свой религиозный праздник – Курбан-байрам, когда ей было двенадцать. — Папа, конечно же, не упустил шанса пошутить и крикнул в ответ, что Гафар никуда не бежал и сидит рядом с ним... — тут она, тоже любительница пошутить про старшего брата, засмеялась ещё заливистей. Улыбка растянула и щёки Пожарского. — Когда до всех наконец дошло, что наш драгоценный барашек, за которого мы отдали кучу денег, так ещё и еле как привезли на дачу… Слав, он пять раз лягнул копытом дядю Забира, это не шутки, — добавила женщина с серьёзным видом, после чего слова снова полились ручьём, — вся семья побежала искать его по округе, даже әби* забыла о своей больной ноге и поскакала с нами. И? Угадай, где же этот баран был? — В дедушкином сарае, жевал его рубашку, — усмехнулся Слава, слышавший эту историю раз десять: от мамы, папы, братьев, третьей тёти Ками, а теперь и версию от неё самой. Очевидно, на данный момент Пожарский впервые пытался не упустить ни одну деталь повествования. — Свят, — Зилант удивлённо уставилась на него, облокотившись на спинку сидения, — значит, моя семейка тебя уже просветила? Чего ж ты тогда не сказал? — Ты рассказывала об этом с таким энтузиазмом, я просто не имел права перебить тебя. — Ха-ха, Слав, всё ещё боишься, что я могу, как в старые добрые времена, заехать тебе с ноги? — снова захохотала Ками. На самом деле, она не любила вспоминать свой школьный период. Хотя гордиться было чем: учителя её любили настолько, что закрывали глаза на все её злодейства, называя их «шалостями»; её худшая фотка (так, естественно, считала только сама Камалия – для её мужа этот снимок был чуть ли не иконой Казанской Божьей матери) висела на доске почёта; юное дарование заправляла шайкой хулиганов школы, каждый из которых и шага не мог сделать без её одобрения. Святослав, который в те времена страдал больше всех библейских святых, напоминал святого Себастьяна: кайфовал от своих мук. Правда, мужчина любил вспоминать школьные годы, проведенные в Казани. Они с матерью переехали в этот город после смерти папы. Пришлось менять весь уклад жизни. В четырнадцать Святослав стал единственной опорой матери, привыкшей во всём полагаться на мужчин, и был вынужден пойти на подработку. Но сложнейшим этапом для него стала новая школа – гимназия, в которой училась Зилант. Не успев зайти в класс после торжественной линейки, спокойный мальчишка оказался прижатым к стене…девочкой. Так, наверное, всё и началось. — Я просто очень люблю тебя слушать, — честно признался муж, и женщина знала, что тот говорит правду. — Тогда, может, я расскажу о том, как я чуть не убила Али лопатой на его же день рождения? — глаза Ками засияли. Кончик брови Пожарского дёрнулся. Такой жест был очень серьёзным знаком, обозначающим, мужчина удивлён до глубины души. — Лопатой? — повторил он. — Да-да, чуть не убила, — закивала жена, прикрыв глаза. — Не случайно, я полагаю… — Душа моя, мне было шестнадцать. Вспомни меня в тот ужасный период и сам найдёшь ответ. — Хорошо, я понял. Ты намеренно собиралась прихлопнуть своего младшего брата лопатой. — Именно! Вспоминать её шестнадцатилетнюю он тоже любил. Камалия и тогда собирала роскошные длинные волосы в две косы и носила украшения, сделанные её отцом. Несмотря на все свои бунтарства и нарушения правил, девочка постоянно носила школьную форму, всегда вкусно пахнущую и идеально выглаженную, и, более того, заставляла всех своих приятелей-недоразбойников надевать её тоже. Она хорошо общалась со своими одноклассницами (одноклассники её побаивались) и учителями. Только были такие «счастливчики», которые Зилант не угодили. Такие, как Пожарский. Слава, изначально считающий Камалию дикой и делающий всё, лишь бы избежать встречи с бунтаркой, вскоре к ней привык. Он не клал портфель на второй стул, зная, что она подсядет к нему на перемене, чтобы спросить в очередной раз за день «ну чё, как ты?» и, понимая, что Камалия заберёт все его карманные деньги, готовил небольшой перекус дома, с утра. Было забавным то, как девочка, терроризирующая Пожарского без выходных, защищала его от своих друзей. «Халиф, а ну отойди от Святослава. Хоть пальцем тронешь – я тебя в бараний рог скручу, ты меня услышал?» «Ты чё так на Пожарского смотришь? Проблемы?» Свят мог постоять за себя. То, что мальчишка был тихим ребёнком, ещё не значило, что он – существо на подобии слабой мямли. Мальчик не трогал Ками, следуя золотому правилу «девочек обижать нельзя» и не мог сдержать смешка, наблюдая за тем, как хулиганка отчитывает свою компашку за то, что она не так на него посмотрела. Зилант свято верила, что обижать Пожарского может только она. Через некоторое время отношение Славы к Камалии поменялось совсем. Он не раз видел, как она заступалась за одного из своих младших братьев, потом, сидя на лавочке, успокаивая парнишку, второму покупала в столовке сок, трепля его волосы перед тем, как пойти на урок, помогала учителям и всегда интересовалась, как они поживают, подкармливала котов на территории гимназии. Через некоторое время Пожарский к ней присоединился – принёс кучу кошачьего корма. Сначала девушка отпустила пару шуточек для приличия, но после поблагодарила. Мужчина до сих пор прекрасно помнит, что именно Ками говорила и во что была одета. — Воздухан ты, Свят, — слова Зилант вернули его на землю. — Заливал, что любишь меня слушать, а сейчас в облаках летаешь, — она в шутку цокает языком — Философствуешь? — Не сегодня, Ками. Школу вспоминаю. — А! — на лице расцвела хитрая улыбка. — Ностальгируешь, значит… От того времени веет нереальной атмосферой. Татищев сказал бы «вайбом». — Чем-чем? — Вот и я не пойму, — досадно вздохнула женщина. Сколько ещё сленговых словечек ей придётся выучить? — Но всё же университетские годы мне больше по душе. — Потому что я тогда за тобой бегал, а не ты за мной? — супруг бросил на Камалию прищуренный взгляд. — Ха! Да мы тогда оба неплохо побегали. Не знаю, что насчёт тебя, но я до сих пор прихожу в себя. Знаешь, иногда я говорю родителям, в шутку, естественно, что сильнее нашей пары не найдёшь. — Ну и как ты осмелилась сказать подобное своему отцу, который убеждён, что нет никого сильнее него? — Он также убеждён, что его дочь ничем не слабее. Да и то, это чистая правда. Моих родителей поженили, и вся родня была за их брак двумя руками и ногами, а нам пришлось бороться. Тогда мама обещала меня к тётке в Нижнекамск отправить от тебя подальше, чтобы глупостями не страдала, — надула губы Ками. Нет, на маму она не обижается, только так и не смогла понять, как можно было сказать своей дочери такие слова. — Зато сейчас налюбоваться нами не может! «Какие всё-таки молодцы вы, Камочка», — цитирует она, нарочито пародируя мамин слабый акцент. — Мама права, молодцы, — снова улыбнулся супруг, вспоминая разборки и с её братьями, и с её дядями, и с её отцом… После всего этого он и конца света, который обещали в 2012 году, не боится. — До дачи ещё час ехать. Есть хочу. — Заедем на заправку? — Заедем на заправку. Этим утром Юра надеялся спокойно поработать дома. Да-да, сидя за ноутбуком, как деловая цаца, попивать кофе, чтобы в квартире было хоть что-то эстетичное, кроме Катиных рисунков на стенах. Михаил Юрьевич уехал на какую-то конференцию для самых пиздатых людей бизнеса, прихватив с собой Романова. В офисе царила анархия. Московский считал, что можно оставить своих работников на Господа Бога, но и он подвёл, поэтому пришлось распределять обязанности. За главного оставили Николая Сибирякова, ещё одного любимчика Миши… Нет-нет, насчёт этого славного парнишки сомнений ни у кого не было. Коля быстро поднялся только благодаря своему громадному гениальному мозгу, влюблённости в работу и…ладно, он правда был душкой. Даже Татищев на него не язвил. Помогала Николаю Александровичу секретарша Михаила Юрьевича – Оксана Яковлевна, которая сорок восемь часов подряд истерила из-за того, что Московский забрал не её, свою правую руку, а Александра Петровича. Юра хорошо её понимал. Иногда даже казалось, что они с главной красавицей офиса схожи. Обоих заботил вопрос: «Почему Романов, а не я, а?» Только цели у них были разные: Татищев жаждал повышения, а Уводова, цитата, «устала работать и хочет замуж». И не за первого встречного, а за златоглавого начальника с идеальными белыми зубами и парочкой миллионов на счету. Оксана себя не на свалке нашла! «Пока Александр Петрович жив, ей ничего не светит», — смеялась Софья, помощница Романова. Права, с ней не поспоришь. Брюнетка, как никто другой, знала об особенных отношениях босса и «лучшего работника года». Всё-таки у двух несчастных – Оксаны и Юры – положение в отсутствие Михаила было неплохое. Девушка работала под предводительством доброго и внимательного Сибирякова, который не загружал её работой на три месяца вперёд (у Миши это вошло уже в привычку) и, в отличие от блондина, всегда делал комплименты, подмечая, красивую рубашку, которая она подобрала, и то, как ей идёт новая стрижка. Уводова человек такой – ей необходимо знать, что она нравится. Татищева тоже по сути всё устраивало. Во-первых, ни Московского, ни Романова в офисе не было. Благодать. Во-вторых, пока они на конференции, он являлся представителем на встречах с другими компаниями. И пусть в жизни Юрка – хамло наивысшего ранга, на работе он был весьма вежлив, умел вести диалог (коряво, но умел) и очень ответственно подходил к своим обязанностям. Но матерился, как чертила, поэтому перед каждой встречей ставил секундомер и вычислял, насколько долго продержится без бранных словечек. С утра мужчина проделал то же самое, стоя перед зеркалом в ванной, но услышал с кухни запах готового завтрака и не сдержался: «Костя опять что-то пиздатое приготовил». После вкусных блинов с ежевичным вареньем довольный Юра уселся в зале с ноутом, который пришлось перезагружать раз восемь. «Да он почти Серёжкин ровесник! А этот говорит, по душам поболтать не с кем». И всё бы так и продолжалось, но у мужчины была дочь. Обычно эта фраза использовалась в положительном контексте: Отрубило руку? Метеорит упал на крышу машины? Завтра понедельник? Зато у меня есть дочка! Действовало как хорошее успокоительное. Но не сейчас. Сейчас ему было горько. Татищев думал о том, почему он не смог просто взять пример со своего отца и проигнорировать собственного ребёнка. «Чувиха, я не понимаю русский язык». Но нет! Юра не был так умён. А ещё он знал. Знал, что такое совесть. Поэтому сейчас они с Костей сидят на балконе, на который Серёга позавчера перетащил небольшой деревянный столик и пару кресел. Начинаются солнечные деньки, а это значит, что теперь они с Катькой будут проводить большую часть времени здесь. Солнце наконец греет своими лучами, ветки деревьев, почки которых уже раскрываются и готовятся показать белые цветочки, стучаться от ветра о балкон, а счастливая Катя не может оторваться от своего занятия. И Юра с Костей тоже. Только вот первый не был так доволен, как его друг и дочка. — Ох, Катюх…я очень тебя люблю, — чуть ли не скулит Татищев, не отрывая взгляда от своих ногтей, на который девочка, напевая что-то под нос, наносит детский лак ярко-розового цвета. Недавно Анечка, которая теперь в их квартиру наведывается очень часто, купила Катюше набор с детской косметикой. Изначально они с Ураловым были уверены, что женщина промахнулась с подарком и Катино «спасибо» было лишь проявлением вежливости. Но дошкольница, прибежавшая в зал со словами «кажется, вам не хватает идеальных ноготочков», доказала им обратное. — Только тебе разрешено творить такие страшные вещи со мной, — продолжает отец. — Да ну, пап! — в шутку дует губы. — Некрасиво? Тебе не нравится? — она поднимает его ладонь, показывая розовые ногти. — Очень красиво, вот дяде Косте тоже твоё искусство по душе, — издал неловкий смешок Юра, посмотрев на друга. Уралов с двумя накрашенными в лиловый цвет ноготочками ждал своей очереди и с восторгом разглядывал маникюр. — Да, Катюнь, ты умница, — произнёс он. — Вот и славно! — улыбнулась маникюрщица и вернулась к своей работе. — Только вот ни один нормальный мужик ногти не накрасит, Кать, вот я и парюсь… Ну ладно, ради дочери можно и не такое потерпеть. Тут довольный жизнью Костя поднял голову и, скептически приподняв бровь, посмотрел на Татищева. «Он, блять, серьёзно? Ещё и при ребёнке такое говорит?» — Нормальный мужик определяется тем, какие у него ногти, Юр? — Ага, — весело ответил брюнет, но, заметив недобрый взгляд собеседника, нахмурился в ответ. — Что-то не так? — продолжает смотреть и нервно усмехается. — Ты что, не согласен со мной? — Угадал, не согласен. — Слушай, Кость, все мы знаем, что подобным занимаются только… Катька, закрой уши. — Не надо, Катюнь, — улыбнулся ей Уралов. — Я и так всё понял, — устремляет в миг поменявшийся ледяной взор на мужчину. «То есть матерится при ней он спокойно, а слова «геи» шарахается? Ну, может, я не прав, и он собирался сказать какое-то секретное заклинание…» — Эти бесстыдники ещё не стесняются краситься и в платья наряжаться. Идиоты, — цыкнул Татищев. — Юр, — вкрадчиво произносит расстроенный Костя. Он хорошо знал отношение друга к геям, но не ожидал встретиться с такой ненавистью. — Во-первых, мужик ты или нет, решает не вид твоих ногтей, — Уралов бы с радостью привёл в пример тех «мужчин», которые мучают жён, избивают детей, обманывают их, мужчин, к которым общество относится терпимей, чем к тем, кто пудрит лицо перед выходом в свет или красит чёртовы ногти. Но перед девочкой не хотелось устраивать дебаты с её папой. Катя их обоих обожает, нельзя её разочаровывать. — Во-вторых, от того, что незначительное количество мужчин красится, мир не рухнет. Нам нужно быть более понимающими к тем, — встретившись с взглядом Юры, сглотнул, — кто не похож на нас. Костя сам «ненормальный». И теперь ему кажется, что он никогда не сможет рассказать Юре правду. — Ты серьёзно? Надеюсь, ты Катюше не вбиваешь эту чушь в голову? — язвит Татищев. — Хватит! — дочь ущипнула отца за руку. — Всё! Запомните раз и навсегда, я запрещаю вам ругаться! — грозно сказала она. — Папуль, не кидайся на дядю Костю. — Я просто пытался сказать ему… — отчитывается, словно ребёнок, немного остыв. — Неважно, я просто хочу сделать ваши ручки красивыми! — Делай, Кать, — сдаётся отец, в очередной раз убедившись, насколько бы сильным и упёртым он ни был, противостоять своей малышке он не может. — Если маникюр, то только твой. — Только твой, — согласился Костя. Девочка продолжила работу. Нечего ей мешать своими бессмысленными спорами! Мужчины были взвинчены, и если бы не Катя, время от времени поглядывающая на них, ещё бы долго дарили друг другу осуждающие взгляды. Только на балконе воцарилась тишина, как со двора донёсся противный звук сработавшей сигнализации. Художница от неожиданности дёрнулась и вымазала розовым всю бледную ладонь: — Ебать! — Катюха, не матерись, ёма-ё! Врезались в кого-то? — вскочил папа, тут же высунув голову за край балкона. — В тебя, — синхронно ответили Костя и Катя. — Эм, с чего это? — Ты всегда паркуешься, как попало, пап. — Мы предупреждали, что когда-нибудь ты об этом пожалеешь, — дополнил друг. «Может, Бога и не существует, но карма…она есть». — Накаркали, бля! Моя «ласточка» орёт на всю улицу, — Юра досадно хлопнул ладонью по ограде. — А ну, погоди…это ж Илюхина тачка, — мужчина высовывается ещё сильнее, и Костя моментально встаёт за ним, чтобы не дать Юрочке улететь, как свободной птице. — Точно! Вот он гад, выходит! — Дядя Илья сильно врезался в твою машину, да? — аккуратно задаёт вопрос малышка, подходя к балкону. — Неплохо её помял, — ответил Уралов. — Гнида ёбанная! — орёт Татищев во всю глотку, и его друг, одной рукой удерживающий того за талию, другой пытается заткнуть его рот. Не ради Томина, просто соседей жалко. — Да я тебе… Кость, не мешай… Я тебе кости все переломаю, псина бестолковая! Водить научись! В обычной ситуации Илюшка бы показал своему товарищу со школьной скамьи средний палец или бы прокричал на весь двор «отсоси». Да, это было бы на него похоже. Но в данный момент шатен лишь мельком взглянул наверх, а потом быстренько побежал в подъезд. — Чего? — угомонился Юра, отойдя от края. — Даже нахуй не пошлёт? — растерянно смотрит на Костю. Тот тоже ничего не понимает и лишь поджимает губы. — Не верю, что он чувствует вину, — сказала девочка, почесав подбородок: пусть папа с дядей Костиком видят, что она в серьёзных размышлениях. — У него что-то случилось. — Да, он в любой ситуации навеселе, у Илюхи же вместо мозгов праздничная хлопушка с цветными блёстками…ну, или что-то похуже. — Значит, что-то серьезное, — задумался Уралов. — А насчёт машины не переживай, Юр. У меня один знакомый в автосервисе работает, договоримся. Горький осадок после недавнего разговора остался, но всё-таки Костя оставался Костей. — Вот, Катюш, бери пример с дяди Костика, — тот, услышав, как его назвал Юра, решил, что, пока он не свалился за ограду, лучше присесть. — Заводи нормальных друзей, а не таких, как у бати. — Понял, принял! — Катюня показала «класс», подмигнув. Открыв дверь, Юра увидел мужчину, совсем не похожего на своего друга. — Илюха, — растерянно пролепетал он, — ты чего? — Только не говори, что сбил кого-то. — Да не, у него тогда не такое лицо было, — отмахнулся Татищев и шокировал Уралова во второй раз за утро. «Когда тогда? Как понять «не такое лицо было»?» Томин, всегда с самодовольной улыбкой на лице, уверенным взглядом, вздёрнутой головой и расправленными плечами, которые так и говорили «посмотри, я самый пиздатый, блять», сейчас кривил спину больше своего лучшего друга. В квартиру он врывался с глупыми шуточками, с порога начиная болтать обо всём на свете. А теперь стоит, будто набрал воды в рот, и смотрит в одну точку. — Эй! — Юра водит рукой перед лицом нежданного гостя. — Земля вызывает Илью. Ты в порядке? Мужчина дёрнулся и, взглянув на своих приятелей, как потерянный ребёнок, вернулся в реальность. — Юра! — воскликнул он. — Надо серьёзно поговорить! — Чего? — застыл Татищев. Такие слова от шутника Томина, который из серьёзного за всю жизнь произнёс только клятву на выпускном (и то, писала её Анька), насторожили его. — А ну быстро в зал! — тут шугнулся не только Илья, но и Костя. Юра выглядел угрожающе. Томин проходит в комнату и садится на диван. — Юрочка, — мечтательно вздыхает он, взявшись ладонями за покрасневшее лицо. — Столько лет живу на этом свете, но только вчера понял, ради чего. — Слишком много адекватных слов, ты кто? — спрашивает Татищев с явным недоверием. — Давай, скажи, что решил подколоть меня, и начинай рассказывать про очередную красотку из бара и о том, как хуёво я живу без тусовок. — Знаешь, Юра, теперь я понимаю, почему ты так и не смог снова заинтересоваться какой-то девушкой. — Спасибо большое, я ждал этого три года. — И Костю понимаю, — добавил он, наконец вспомнив о присутствии Уралова. — Наверняка не заводишь себе подружек, потому что когда-то тебе разбили сердце… — Илья, блять! — нетерпеливо рявкнул челябинец. —Ты прикалываешься? Костя смотрит на Томина, зажавшего крепкие ладони между такими же крепкими ляжками, и потихоньку начинает понимать, что это с ним стряслось. «Значит, и у Ильи есть слабости». — Хорошо, — он выдохнул, набравшись сил, — я перестану ебать вам мозги и поделюсь счастливой новостью, — за словами последовала фирменная улыбочка. — Будь добр! Сделав непродолжительную паузу, товарищ признался: — Я влюбился, — прикрыл глаза и томно выдохнул. — Помню, Анечка заливала, что такое настоящая любовь. Думаю, это оно! Татищев и Уралов тут же забыли обо всех несогласиях на балконе и переглянулись. Хитрая лыба появилась на лицах обоих. Упустить шанс постебаться над влюбленным Ильёй, всё время твердившим, что он – альфа-самец первого ранга, которому любовь и постоянные отношения не нужны, – значит быть дурачком. — Оо, правда? — протягивает Костя. — Как же так? Не мог же наш «мачо» удостоить какую-то смертную своей любовью… — Нет, не верю! — мотает головой Юра. — Предводитель похитителей женских сердец просто шутит над нами, недалёкими. — Надеюсь, это так. Иначе кто будет бегать за каждой юбкой? — И доставать девушек глупыми подкатами? — Всё-всё, хватит, — машет руками Томин, смеясь. — Я никогда раньше такого не чувствовал… — Когда я нашёл тебя обкуренного в туалете ночного клуба, ты мне то же самое говорил, — нахмурился Уралов. — Я, кажется, всё осознал. Теперь я не могу ни на одну женщину смотреть, в голове только эта… — влюблённый делает паузу, прикрыв веки, — богиня. — Если ты один день не приставал к первой встречной, это не значит, что ты встретил настоящую любовь или исправился, — продолжает скептически настроенный Костя. — Да не, Кость. Для Ильи это серьёзный знак, — Татищев сел на диван. — Этот чертила после похорон своего отца сразу поехал на тусовку в другой город, — развёл руками. — Спустя столькие годы я должен был встретить эту женщину в клубе… Юра, — приятель схватил его за руки, чем вызвал недовольное шипение, — она прекрасна, я не могу перестать о ней думать. — От тебя очень странно такое слышать, Илья, — покачал головой мужчина, чьи костлявые запястья были сжаты сильными ладонями. — Хорошо, у тебя есть все шансы перестать быть кобелём, пудрить девушкам мозги и жить, как настоящий человек. От нас-то что надо? Благословение? — Всё не так просто. Она другая, совсем не такая, как все. Лучше всех остальных. Брюнет усмехнулся. Знает эту стадию. Когда-то он тоже, увидев официантку в запачканном фартуке, работающую в забегаловке на заправке, поймал себя на мысли: «она лучше всех остальных». — Её чёрные кудри, кожа бледная, может быть, даже как у тебя, Юрас. А взгляд голубых глаз – такой холодный. Когда я их увидел, почувствовал, как мурашки по коже пробежались! Но это всё ничто по сравнению с её чарующим голосом, — Илья опустился лбом на их с другом скрещённые руки. — Не знал, что в клубах можно расслышать что-то, кроме дерьмового плей-листа диджея, — завис екатеринбуржец. — Илья уже научился. Эй, — Татищев смотрит на него, — да разве для тебя это проблема? У тебя же стаж, действуй, как обычно: предложи выпить, обсыпай её своими тупыми комплиментами по типу «а ваши родители не пекари?», или как там… — Комплимент отвратительный, — поморщился Костя. — Но он работал! — ответил оскорблённый Томин. Как вообще можно критиковать его подкаты? Он учился им с десяти лет у лучших. — Я уже пробовал действовать согласно своей тактике «Влюби в себя красотку за пятнадцать минут». И знаете, что она сделала? — Удиви. — Попросила меня застрелиться, — Илья блаженно улыбнулся, оперевшись подбородком о руку. — Нихуяшеньки! — Видимо, ты прав, — кивнул Уралов. — Она богиня. — Пора что-то менять, и ради Тани я готов. Ах да, её зовут Татьяной, великолепное имя. Поэтому я и здесь. Мне нужен ваш совет, — он переводит умоляющий взгляд сначала на Юру, а потом на Костю. — Ха-ха! Хочешь, чтобы я научил тебя общению с девушкой? — несдержанно смеётся Татищев. — Ты сам называл меня неловким дураком в таких делах. Я никогда не был дамским угодником. — Ладно, идея плохая. Тогда ты, — он оборачивается к Уралову, — ты должен мне помочь, Кость. Ещё ни одна смертная женщина не смогла остаться равнодушной к тебе. — Бред, Илья, — помотал он головой. Томин хоть и преувеличивал (привычка, заложенная ещё в детстве), но был прав: Константин не замечал (или же просто не хотел замечать) своего волшебного воздействия на девушек. Он никогда не стремился очаровать их: не придумывал глупых шуточек и подкатов, не приставал с вопросами, мало рассказывал о себе. В общем, Костя просто был Костей и всем нравился. Илье с Юрой оставалось только поражаться этой «суперспособности». — Значит, вы два бессовестных человека, которых я считал друзьями, отказываетесь помочь в решающий момент моей жизни? — гость переключился на режим «drama queen». — Я не смогу жить без Тани. — Как-то ведь жил почти сорок лет? — язвит Юра. В гостиную, шлёпая тапочками-щенками, зашла Катенька. Она посчитала неприличным выйти к дяде Илье, единственному из папиных знакомых, кто всегда делал комплименты её внешнему виду (начиная от «какой прекрасный сарафан, Катюсь, ты просто модница» и заканчивая «колготки с феями вообще заебенные, ставлю лайк»), без маникюра. — Привет, дядь Илья. Погляди на мои ногти, — малышка протягивает руки. Томин обернулся к ней и тут же засиял. Десять разноцветных ноготочков со стразами не могли не вызвать у него восхищения: — Катюся, какая прелесть! Надеюсь, папке своему тоже маникюр сделала, — недобро усмехнулся он, посмотрев на товарища. — Конечно, — гордясь собой, ответила девочка, — и папе, и дяде Костику. — И тебе накрасит, не волнуйся, — буркнул отец. —Катя, милая, — Илья усаживает её рядом с собой, — а тётя Анечка уже рассказывала тебе о том, что такое настоящая любовь? — Опять! — Катюха вздохнула, закатив глаза. — И почему взрослые придают ей такое значение? Ну, — подняла голову и взглянула на мужчину, — да, но я ничего не поняла. — Поймёшь когда-нибудь. Знаешь, я недавно нашёл свою любовь, лучшую девушку на свете. — Это здорово, дядя Илья! Теперь ты перестанешь быть кобелём? — спросила дошкольница. Два друга детства переглянулись. Татищев лишь неловко усмехнулся, а Томин фыркнул на него: — Кто тут ещё кобель! Катя, мне нужна помощь, чтобы познакомиться с ней, а твои бесценные папа и дядя Костя не хотят меня и слушать. Бросают на произвол судьбы, — строит несчастные глазки. — Раз она твоя любовь, — задумчиво протягивает девочка, — тебе нельзя упускать такой шанс. Пап, дядь Кость, нельзя его так оставлять. Вы же друзья! — Вот-вот! — подтвердил Илья, шустро кивая. — У кого тут тридцатилетний стаж дружбы, у тебя или у твоей дочери, Юрас? — И да, пап, ты сам рассказывал, как дядя Илья помог тебе с мамой познакомиться. Без него ты и слова ей сказать не мог. Пришло время платить! — Как у такого разгильдяя может быть такой чудо-ребёнок? — Кто бы говорил! В зале повисла тишина. Катя с Ильёй ждали окончательного решения. Юра и Костя, иногда переглядываясь, думали, что делать. — Юр, — тихо позвал мужчину Уралов, — я подумал, что мы могли бы помочь ему, — встретившись с его разочарованным лицом, продолжил. — Нет, не смотри так. Ведь это несложно, мы можем его просто… — глянул на Томина и девочку, в чьих глазах блестела надежда, — проконсультировать. От нас ведь не требуется налаживать личную жизнь Ильи, мы просто дадим пару советов и проследим, чтобы он не творил…ты понял. — Хуйни, понял! — Татищев решил не церемониться. — Я не уверен, что всё так легко. — Юра, ну что за ты человек? — пыхтит шатен. — Стоит попробовать, — Костя продолжает убеждать приятеля. — Илья хочет измениться в лучшую сторону, и мы должны его поддержать в этом. Плюс ко всему, — улыбка появилась на его лице, — он твой друг, который, как я понял, когда-то свёл тебя с матерью Серёжки и Катеньки. — Какие вы все хорошие, — в порыве чувств произнёс Томин. — Кроме тебя, Юрас! — Всё-всё, хватит дуться, — буркнул брюнет. — Видимо, у тебя, Кость, есть дар убеждения. Ладно, Илюха, — махнул рукой, — можешь рассчитывать на нашу помощь, но, если ничего не получится, нас не вини. В этом случае скажешь, что Бог так захотел. — Или, что это судьба, — развела руками Катюша. — Блин, вы лучшие! — воскликнул Илья. — Катя, спасибо, без тебя эти оглоеды бы не согласились. — Обращайся! — девочка подмигнула ему. «Моя школа». — Только сначала мне надо на работу. И меня туда отвезёшь ты, Илюха. — Плата за помощь? Уже? — Охуел? Ты мне машину раздолбал, — воскликнул Юра. — Ох, ебать… Извини, не заметил, — мужчина виновато почесал затылок. — Да я не удивлён. «В таком состоянии хрен что заметишь». Никита, для которого которого тревожность, бешено бьющееся сердце и состояние «сейчас упаду в обморок, не обращайте внимания» стали уже постоянными спутниками жизни, бежит по длинным коридорам школы. Голова слегка кружится, во рту пересохло, а самому не терпится встретиться с другом. Серёжка не был никаким эмпатом или мудрецом, раздающим дельные советы направо и налево. Но Енисейский доверял только ему. Никто не мог его успокоить, кроме Серёги и Вероники, а так как школьник сейчас чуть не помирает от волнения из-за неё, остаётся только искать Татищева. Когда мальчик забегает в кабинет ИЗО, напоминающий просторную мастерскую, то видит читающего, чуть ли не засыпающего учителя, нескольких учеников и Даню с Серёжей, сидящих в конце кабинета и что-то рисующих на мольбертах. Ладно-ладно, пиздеть – нехорошо. Рисовал только блондин, постоянно переключаясь то к своему, то к рисунку соседа, а тот, в свою очередь, возомнил себя владыкой всея Руси и отдавал приказы: «всё хуйня, Дань, давай заново». Московскому оставалось огрызаться и переводить на него взгляды а-ля сейчас уебу. — Серёга! — зовёт мальчик и направляется к ним. — О, Никита, здорова, — больной протягивает ему свою тяжеленную клешню, которой запросто можно кого-то убить, и Енисейский аккуратно пожимает её. — Смотри, какую красоту нарисовал. Друг подходит ближе и разглядывает изображенную на рисунке вазу с фруктами. — Ты со своей клёшней ничего лучше закорючки на моей тетради не нарисуешь, Татищев, — заворчал Данила. — И да, погляди, — поворачивает свой мольберт, где красовался уже раскрашенный натюрморт. Ярко, — мой рисунок гораздо лучше. — Правда? — изумленно похлопал глазками подросток. — Как же похуй. — Вам нечему радоваться, всё равно сейчас подойдёт Роман Викторович и скажет, что у тебя, — Никита смотрит на Серёжку, — яблоко не живое, а у тебя, — взгляд зелёных глаз обращается к Дане, — виноград не весёлый. — Фу, не накаркай мне тут, — Татищев замахал руками. — Виноград не весёлый, блять, — возмущается Московский, приглядываясь к своему творению. — Да у меня весело всё, пиздец. — Ералаш, а не натюрморт, — ржёт Серёга, посмотрев на рисунок соседа. — Вот персик вообще на позитиве. — А мне кажется, на позитиве у тебя груша. — Да? Ну, тебя никто не спрашивал, — с милой улыбочкой ответил блондин. — Нахуй иди. — Дважды иди нахуй. — Трижды иди нахуй, — Татищев не желал сдаваться. — Никит, а тебя вообще какими ветрами сюда занесло, дружище? Ты давно свой рисунок сдал. Можешь кайфовать, а не кайфуешь. — Мне нужна твоя помощь, — Енисейский, повернув стул, сел напротив. — Понял. Дань, выйти не хочешь? — Не хочу, сами пиздуйте и обсуждайте свои проблемы в другом месте. — Нет, Серёг, — покачал головой мальчишка. — Это не связанно с Русланом. Тут другое, — он опустил взгляд и посмотрел на сжатое в руках письмо. — Ты не знаток в таких делах, но я тебе доверяю. — Как трогательно, — вздохнул друг. — Так в чём дело? — Как понять, что ты нравишься девочке? — задал вопрос парнишка, ещё крепче сжав письмо и чувствуя, что скоро провалится под землю от смущения. — Ну, типо…что делают влюблённые девочки? Не успевает закончить и слышит Серёжкино довольное «охохо». — Не смей сейчас дразнить меня, Серый! — Ваша дружба с Вероникой перешла на новый уровень, да? — Пизда, Серёжа, не смешно! — Ладно-ладно, — Татищев нашёл в себе силы успокоиться. — И что, ты хочешь, чтобы я тебе помог в этом вопросе? — Никита кивает. — Чувак, да я же в этом не шарю. — Енисейский, ты думал, что у этого уродца есть опыт в общении с девочками? Какой нормальной понравится… — Московский переводит взгляд на брюнета, обращая внимание на глаза, темнее которых ещё не видел, на пушистые ресницы, такие же густые, как волосы, и губы, уголки которых были подняты в усмешке, — эта чурка… — произносит менее уверенно. — Ой, блять, ты ничем меня не лучше! — Тебе самому не смешно? Я один из самых красивых учеников школы, все это знают. — Раз так, то давай, объясни нам, уродливым тупицам, как узнать, что ты понравился девочке? — потребовал Татищев. Он оглядывает Данилу и думает, что всё-таки возможно, что он заделался крашем всей школы: ухоженные светлые волосы, яркие глаза, идеально ровный нос, так ещё и высокий рост, который для большинства девушек значит очень многое. Только вот была одна, не менее важная деталь – характер Московского. Даже если его улыбка необычайно красивая, что от неё толку, если Даня почти не улыбается. Язвительные усмешки не считаются. — Ещё вам советы раздавать? Енисейский – твой кореш, так что думай сам, — фыркнул красавец. — Давай сюда рисунок, его ещё раскрасить нужно. — Да пожалуйста, — передавая лист, сказал Серёжа так, будто он оказывает соседу по парте услугу, а не наоборот. — Слушай, Никитос, на этот вопрос и не ответишь так просто… Девчонки же разные, — сосредоточенное лицо брюнета на мгновение озарила улыбка, — чёрные, белые, красные… — Смотри не лопни от смеха, — буркнул Московский. — Ты уже надоел со своими песнями из девяностых, Серый! — Что? Мой ментальный возраст – сорок шесть. — И айкью тоже, — подметил златовласый. — Но так-то наш товарищ - примат прав, они все разные. Одни, когда влюблены, начинают робеть, краснеть и избегать тебя, а вторые берут всё в свои руки и говорят в лоб: «Ты мне нравишься, и это теперь твоя проблема». — Даня, а ты у нас знаток! В любом случае, — школьник подсел ближе к товарищу, которого явно тревожил это вопрос, — мне кажется, что когда девчонка втюрилась… — Влюбилась, Серёж, — Енисейский исправил друга, нахмурив брови. — Да-да, когда она влюбилась, то хочет проводить с тобой больше времени, узнавать о тебе всё-всё, начиная от любимого цвета и заканчивая тем, в какой позе ты спишь, стремится помогать тебе во всём и показывает, что ты можешь на неё положиться. Наверное, влюблённость выглядит так: любовь, забота и много-много разговоров наедине, — Татищев хлопнул в ладони, удовлетворённо прикрыв глаза. — Ну, мы с Вероникой часто гуляем и подолгу болтаем по телефону, но она не задаёт много вопросов. В нашей паре, — на этом слове парнишка густо покраснел, чем вызвал смешок приятеля, — больше я говорю. — Ого! Да ну, ты у нас болтун? — Да он два слова связать не может нормально, — отметил Данила, оторвавшись от рисунка. — Это только с ней. Просто, я немного озадачен, — зеленоглазый перестаёт прятать письмо и передаёт конвертик ничего не понимающему Серёге. — Сегодня утром, когда я ждал её на лестничном пролёте, она передала мне это. — Охренеть! — Татищев вцепился в мило разрисованный листок. Московский, всё это время плевавший на присутствие этих двоих, решил отложить свои дела «государственной важности» и посмотреть, что выдал Никита, раз Серёжа так шокирован. — Что? — скалится. — Письмо? Твоя Вероника либо не шибко умная, либо перечитала любовных романов, — а теперь Даня делает то, что получается у него лучше всех, – закатывает глаза. — Это любовное письмо, идиот! — пытается не завизжать Серёжка. — Любовное? — сконфузился Никита. — Да я уверен, зуб даю! Могу я открыть? Или, — подросток искусно играет бровями, — это личное не публичное? — Если ты не прочтешь, то мы оба не поймём, нравлюсь я Веронике или нет. — Я в ахуях, — выдыхает Татищев, раскрыв конверт. — Никит, ты такая тупица… Она наклеила сюда наклейки со стразами! Стразами, понимаешь!? — И? — Как понять «и»? Поверь мне, девочки наклейки на кого попало не тратят, тем более с блестящими камешками. — Они предназначены для особенных, — согласно кивнул Даня. — Хм, странно, что она не пожалела их для тебя, Енисейский. — Закройся, а, — брюнет ткнул его локтем и продолжил рассматривать записку. Выглядела она очаровательно. Нет, она не была очень красивой или оригинальной. Оригинальной? Ха, да вы шутите! Посередине разноцветной пастой аккуратным почерком было написано пару строк, а вокруг нарисованы цветочки, бабочки и звёздочки. В самом конце письма, которое чуть не довело Никиту до сумасшествия, было нарисовано два крошечных котёнка с надписью «мы, хах». — Никит, — не отрываясь от письма, произнёс Даня, — ты долбоёб. — Ты совсем распоясался, это мой друг, так что матерю его только я. Хочешь пооскорблять кого-нибудь, заведи своих друзей, — заявил Серёга, после чего наклонился к товарищу. — Никита, ты очень непонятливый долбоёб… — и теперь всё его спокойствие отошло на второй план. — Тебе Вероника КОТЯТ нарисовала! Так ещё и оставила миленькую строчечку под ними. А ручки? Она писала тебе цветными блестящими ручками, Никитос! Мне Катька чуть руку не откусила, когда я хотел одну взять на пять минуточек. Я ещё не читал, что эта романтичная девчонка написала тебе, но уже уверен, что ей смог понравится такой хлюпик, как ты! — мальчик похлопал друга по плечу гипсом. — Поздравляю! — Ваши чувства взаимны, — брови Данилы удивлённо поползли вверх. — Круто, что делать будешь? — Эм, вы уверены? Мне кажется, вы оба делаете поспешные выводы, — лепечет Никита, в котором сейчас бушует слишком много чувств. — Может, Вероника это сделала по-дружески… — Мы тоже друзья, но я тебе не рисую котяток. Во-первых, я не умею. Во-вторых, нахуй мне это не сдалось. Ну, и в-третьих, друзья так не делают. — Поверить не могу, — Енисейский опустил голову. — Да мы тоже, Никит. — Что мне теперь делать? Раз Вероника пошла на первый шаг, я должен показать ей, что она мне тоже… — Давай, тормоз, скажи это уже, — устало вымолил блондин. — Ты понравился своей соседке, представляешь? — Никита, сейчас главное – действовать с умом, — Серёжа с умным видом поднёс палец к виску. — Давай, срази её наповал! — Думаю, первым делом ты должен написать ей ответное письмо. С наклейками и котятами, разумеется, — предложил Московский. — Точно! Вероника заценит! — взбодрился Татищев. — Ладно, Дань, иногда ты говоришь толковые вещи. Мы ей такую записку замутим, что она голову потеряет. — Можно без этого обойтись? — неуверенно спросил Енисейский, которого бешенный энтузиазм одноклассников пугал. — Нет! — сказал как отрезал. — Мы займёмся этим на…какой следующий урок? — спрашивает у блондина. — Под конец учебного года мог бы уже выучить расписание. Физика. — Мы займёмся твоим посланием прямо на физике. Эх, придётся вспоминать все те блевотные приторные фильмы про первую любовь, которые Аня так смело называет «золотым фондом кинематографа» Ты, кстати, — Серёжа снова обращается к Дане, — нам поможешь. — Не дождёшься, — коротко и ясно. — Серый, это очень плохая идея. — Ты на что это намекаешь? — выпрямился юноша, грозно посмотрев на Никиту. — Да вы оба без меня в жизни не справитесь. Серёжка небось назовёт Веронику «чёткой тёлкой», а ты наделаешь кучу ошибок, а потом плакаться будешь, — раздражительно фыркнул Данила. — Так ты и проебёшь один шанс на миллион. — История до слёз, — тихо заключил Татищев. — Московский, прояви милосердие, не позволь этому случиться. На колени становиться не буду, но очень убедительно попрошу. Данила, вальяжно облокотившись о спинку стула, махнул рукой: — Я только немножко вам помогу. На большее не рассчитываете. Они подъезжают к большим воротам, за которыми стелется зелёная тропинка с клумбами разнообразных цветов бледного оттенка, о которых так трепетно заботилась мама Камалии на протяжении многих лет. Первая клумба была посажена, когда дочка ещё ходила в садик. — Вот мы и в моей святой обители! — потянулась женщина, разминая затёкшие в дороге мышцы. — Обожаю это место, Свят. — Знаю, — кивнул мужчина, паркуясь подальше от ворот. Не хотелось снова получить люлей от отца Ками. Святослав помнит, как в студенческие годы, когда между ним и Зилант был заключён полноценный мир, он впервые приехал сюда. Нет, не знакомиться с её роднёй. Пожарский был уверен, что гостеприимная семейка встретит его с оружием в руках. Они прибыли сюда, чтобы навести в старом домике у пруда, где жила бабушка Камалии, порядок. Девушку отправили туда со словами «мы приехать помочь не сможем, так что позови своих подружек». Вот она и позвала. Слава был подружкой что надо. Уже тогда он понял, что нет для него ничего приятнее, чем слушать Камалию, которая намеривалась рассказать всю историю их семейной дачи. — Почти ничего не изменилось, — вдыхая свежий воздух, говорит Святослав. Неторопливо идёт к багажнику и достаёт вещи, а жена присоединяется, чтобы помочь. — За это я и люблю это место, — улыбнулась она. — Так, Слава, ты ведь помнишь, о чём мы говорили? Мне очень жаль, — супруга взяла лицо мужчины в ладони, слегка притянув к себе, — но тебе придётся постараться и быть более улыбчивым и общительным. Знаю, что для тебя это сложно… — Ты просто хочешь, чтобы всё прошло без происшествий и никто из родственников не выяснял у тебя, что со мной не так. Я понимаю, Ками, — накрыв своей рукой женскую, муж погладил её. — И сделаю всё, что в моих силах. — Ты лучший. Взяв сумки, они направились ко входу. Всё как обычно – ухоженная дорожка вела их к нескольким небольшим деревянным домикам. Один отличался: был больше размером и с террасой, над которой висели фонарики и фрукты с ягодами, которые сушили тёти Зилант. В этом доме обычно собиралась вся семья, а другие служили для размещения родственников. На большом расстоянии супруги услышали голоса всех прибывших и запах жареного мяса. — Сегодня готовил папа, — глаза Камалии счастливо блестят. — Нас ждёт великолепный ужин! За цветущими палисадниками расстилается большое зелёное поле, ведущее к пруду. Выглядит это место очень живописно. — О, Ками, алтынным!* — заприметив своё «золото», идущее к нему под руку со Святославом, высокий мужчина в полосатом свитере, стоящий у гриля, помахал и направился к ним. — Привет, әти*! Как вы? — Камалия побежала навстречу и крепко обняла отца. — Все уже собрались? — Ещё вчера приехали, только вас ждём! — Работа, — пожимает плечами педагог. — Ой, нашла мне отговорку! А у меня не работа, да? — Ты очень убедительно делаешь вид, что злишься на меня, әти, — дочь, поджав губы, похлопала его по плечу. — Правда? — заулыбался старший. — Меня похвалила руководительница театрального кружка, есть чем гордиться. Святослав, — он оторвался от своей любимой девочки и протянул руку Пожарскому, — как поживаете? — У нас всё хорошо, Мухаммад Мубаракович, — тот жмёт руку и натягивает на лицо широкую улыбку. Мужчина нахмурился в непонимании, а Камалия прикрыла губы кулаком, пытаясь сдержать смех. «Не идёт, Слав. Тебе не идёт». Он стоит и улыбается во весь рот, в то время как глаза холодного оттенка не выражают ни единой эмоции. — Ладно, — прокашлялся Мухаммад Мубаракович, отойдя от зятя, — это хорошо. Давайте я вас проведу, әни ещё вчера утром подготовила вам комнаты, — он обнял детей за плечи и повёл к дому. — Ты же привезла мне книжек? — Конечно, что насчёт «Лучших советов домохозяйке»? — То, что мне было нужно. Хотя…все мои родные собрались здесь, думаю, не останется времени читать. Будет весело. Святослав видит, что родственники Зилант их заметили и теперь машут и что-то громко говорят на татарском. — Да… — выдыхает он, — очень весело.​ Юра снова дымит, как паровоз, стоя у входа в офис – большущих стеклянных дверей, которые вызывали у него только две мысли: «красота-то какая, вот только в столице такое увидишь» и «ну и кому охота это мыть? Фу, как заляпано у ручки!» Мужчина делает затяжку, прикрывая глаза и анализируя происходящее. Причины для радости у него есть. Во-первых, Серёжка с Катей. Во-вторых, встреча с напарниками прошла успешно. Татищев вёл себя как никогда прилично: был вежлив и обходителен, никого не обматерил и рассказал о всех достоинствах компании, на которую батрачит больше десяти лет. Так ещё и все присутствующие заценили его маникюр. «Не зря же Катька так старалась». Но кое-что омрачало его «праздник». А точнее – кое-кто. Да-да, куда же Юрочка без своих старых добрых друзей? С самого утра его телефон трещал от звонков Ани, которая в последнее время напоминала Татищеву гангстерскую маруху, готовую расшибить любому голову о стену ради своей цели. И всё бы ничего, если бы целью рыжеволосой был не Костенька Уралов. Камская серьёзно взялась за это дело. После первой встречи с Ураловым она несколько раз в неделю наведывалась к ним домой. «Анют, сколько бы ты не говорила, что приходишь к моей дочке, я тебе не верю ни капельки. Катюша, кстати, тоже». Юра не был глупым, а слепым – тем более, и хорошо всё понимал. Уралов тоже. Но это были только цветочки. Теперь Анька действовала по-крупному и звонила своему другу с одним вопросом: «Сможешь устроить мне встречу с Костечкой?» Наверное, поэтому мужчина так упорно продолжал игнорировать её звонки и сообщения. На экране высвечивалось «37 пропущенных от «Анюта». Это пугало, но и Юра не ссыкло. Однако, беда никогда не приходит одна. В детстве эта фраза звучала несколько иначе: «а у меня в школе уже два друга есть!» Томин тоже донимал его звонками, не прекращая болтать о своей распрекрасной Тане и о том, как её «приворожить». «Вот есть девчонки, которые любят холодных мачо. Может, если я не буду обращать на неё внимания, она клюнет?» «А если пригнать на крутой тачке?» Юра лишь тяжело вздыхал и просил дать ему время всё обдумать, но Илюшка ждать не умел и нашёл «единственно правильное» решение сам: пригласил Татищева с Ураловым в ресторан, где она обычно проводит время. «Увидев её, вы с Костей поймёте, почему я не могу думать ни о ком другом, и как мне её завоевать». Мужчина был готов согласиться на что угодно, лишь бы Томин отстал от него. Он стоит и думает, что одной сигареты ему не хватит. «Раз и Костю позвал, мне не с кем оставить детей, с собой придётся взять». Катя и Серёжа не были шумными. Сидели спокойно, обсуждали либо других людей, либо друг друга (не без язвительных шуточек), либо придумывали новые глупые игры по типу «кто первым хлопнет второго по носу». Золото, а не дети. Просто Юру каждый раз трясло от косых взглядов окружающих, когда они ходили вчетвером. Костя, разумеется, плевал на чужое мнение с высокой колокольни, но не его друг. Татищев был готов ходить с табличкой: «Нет, мы не геи. Нет, в России не легализировали однополые браки». «Меня ждёт тяжелый вечер». — Юра! — слышит знакомый голос, полный гнева. Дёргается. В такие моменты он будто переносится в детство. Оборачивается и видит стремительно идущую к нему… — Аня? — чуть ли не визжит мужчина, быстро гася окурок об урну. — Ты охренел не отвечать на звонки? — Ты что здесь делаешь, Анют? Твоя работа немного не здесь находится, — неуверенно мямлит Юра, отходя от шока. — Вообще-то, — Камская останавливается рядом с ним, поправив волосы, собранные в хвост, — у меня обеденный перерыв, а рядом с вами открылась очень классная кофейня. — Ты не ради неё сюда явилась, — качает головой Татищев. — Вау, да ты раскусил меня! Раз ты не отвечаешь на звонки, я решила встретиться и посмотреть на наглое лицо игнорщика! — Ань, я работал. Что такое важное ты хотела со мной обсудить? Юра смотрит на подругу, которая тут же засияла, показав улыбку, которая ни к чему хорошему не приведёт. — Костю, — выдохнул он. — Угадал? — Юрочка, ну не будь такой врединой. Мне нужно встретиться с ним. «Не нужно». — Раз так неймётся, напиши ему и делай с ним, что хочешь, — фыркает мужчина, снова чувствуя, как потихоньку начинает злиться по непонятным причинам. — Я причём? — Ты совсем не сообразительный, да? — Аня склонила голову на бок, осуждая его одним взглядом. — Девушка не должна навязываться! — А тридцать семь звонков – это… — Это другое! — машет руками. — Ну пожалуйста, Юр. Ты друг мне или кто? Костечка такой замечательный и, кажется, я ему тоже нравлюсь… — Нет, — вырвалось у Татищева. «Ох, ебать-ебать-ебать». — Что? — Камская расправила плечи, высоко задрав голову и посмотрев на друга с вызовом. — Что ты сейчас ляпнул? Ты думаешь, я не могу понравиться мужчине? — Что ты, нет…ты ведь такая… — Или Костя говорил тебе что-то обо мне? — решительные глаза тут же наполнились страхом и неуверенностью. — Да? — Ань, нет. Я просто ляпнул, я очень измотан и плохо соображаю, не бери в голову. Костян, он… — Юра опустил голову, думая, — считает тебя очень славной. — Славной? — усмехнулась женщина. — Юр, а вдруг он – мой последний шанс? Все мои подружки давно замужем, одна я, как дура! — Ань, ну почему сразу «дура»? — Татищев приблизился к Камской, приобняв за плечо. — Ты молодая, красивая…а ещё у тебя бицухи крутые. — Сомнительный комплимент для девушки. — Шикарный комплимент, не ной! Я вот не пойму, чего ты так бежишь замуж… Тебя же никто не гонит. Вот Сава – вообще молодец, поддерживает тебя и не спрашивает про женихов. — Во мне дело. Мне надоело быть одной, — ответила подруга, убрав руку мужчины со своего плеча. — Да даже Алёна замужем уже столько лет! — Что значит «даже Алёна»? Она крутая, — протестует брюнет. Когда десятиклассник Юра узнал, что в его одноклассника, смышленого рыжего парнишку Иви, влюбилась Упаева Алёна, без которой не проходила ни одна драка за школой (часто она сама была их инициатором), он понял, что у Устинова только два выхода: или он женится на Алёне, или будет застрелен ей. — Она ужасно грубая и всегда стремится брать над всеми верх, с ней жить просто невозможно, — высказалась Камская. — Но с Иви пылинки сдувает, не забывай. Анечка, тебе не нужно париться, твоя судьба сама тебя найдёт. Вы с Ильёй вообще умеете ждать? — Тебе легко говорить, ты женился сразу после армии. — И что в итоге? — хмыкнул Татищев, и женщина замялась, поджав губы. Зря она это сказала. — Юра, пожалуйста, — тише говорит она, даже не думая оставить свою идею. — А вдруг у нас всё получится? «Блять, да благослови вас Бог!» — Ладно, — сдаётся Юра. Он очень не хочет этого делать, но противостоять не может. — Я как-нибудь поговорю с Костей. Но учти, всё зависит не от меня, а от него. И да, сегодня вечером он занят, — важно заявил друг. — Спасибо, Юрочка! Ты лучший! — женщина счастливо хлопает в ладони, после чего хлопает приятеля по плечу. — Я знала, что ты не откажешь, спасибо. — Да пожалуйста, — неохотно отвечает мужчина, которого теперь терзают муки. Ему оставалось уповать на то, что Уралов найдёт любую причину не встречаться с его подругой. Татищев запутался, но одно знает точно: идея Камской не предвещает ничего хорошего. — Теперь я со спокойной душой могу идти обедать. Пойдёшь со мной? — Мой перерыв заканчивается через несколько минут, не могу, — пожимает плечами. — Хочешь, я передам тебе кофе? — Капучино. — Договорились, — рыжеволосая улыбнулась напоследок и, помахав, пошла дальше. Татищев вяло машет ей в ответ и чувствует вибрацию телефона: пришло сообщение от Ильи. «Сегодня в 19:00, сейчас скину локацию. Нас ждёт классный вечер!» — Да уж, — Юра пялит в экран, — очень классный.