Never forget us

      Колени больно упирались в пол, он не мог пошевелиться; прерывистое дыхание едва ощущалось в лёгких, им овладел страх - а ведь ранее он обещал, что не будет бояться. Но почему же Чонгук... Он смотрел на него в тот момент столь печальным взглядом, и если ранее в его глазах было нечто невозмутимое, непоколебимое даже, то теперь в них ясно читался самый что ни на есть крик о помощи. Чимин тянулся к нему - и со стороны это походило на изображение какого-нибудь святого-мученика, - тянул к нему розовые пальцы, ни на секунду не переставая плакать; Тэхён задавался вопросом, был ли причиной его слёз дурной сон, из-за него ли юный аристократ так кричал, или же дело было в чём-то другом.       Вдруг рука светловолосого юноши собственнически сжала бок возлюбленного, будто не желая отпускать, и Чонгук выпрямился, коленями упираясь в матрас.       Тэхён смог выдавить из себя лишь пару слов: — Конечно. Конечно же, не забуду, — и ни одно из них не было извинением за вторжение. — Иди сюда, — едва ли не приказным тоном позвал его Чонгук. — Этой ночью моей сладости нужно подтверждение твоих слов.       И следом он опустил ногу на пол, ступнёй касаясь холодного пола, встал с кровати, отчего простыня соскользнула с его тела, являя возможность теперь целиком насладиться видом обнажённого поджарого тела, и потянул писателя вверх.       Тэхён бы убежал, да вот только, как уже было сказано ранее, он был до смерти любопытным человеком; кроме того, то сладостное мгновение, когда похоть впервые охватило его тело, тогда, в детской с этим черноволосым юношей, с тех пор так и не давало ему спокойно спать большую часть ночей.       Но почему Чимин кричал, причём так отчаянно и надрывно? — Идём же, приляг с нами, — заговорил Чимин. — Покажи мне, докажи, что ты меня не забудешь.       И почему же юный аристократ был так расстроен? Почему он продолжал говорить о забвении снова и снова?       Казалось, он моргнул всего пару раз, забывшись в мыслях, однако в следующий момент Тэхён внезапно обнаружил себя уже стоящим лицом к кровати и сжимающим чонгукову ладонь, почувствовал, как тот нежно проводит по его руке большим пальцем, прежде чем отпустить её и пальцами подцепить края ночной рубашки, поднимая и скидывая с плеч. Юноша обнял его со спины, начиная поцелуями покрывать уже обнажённую кожу.       И ровно с того момента писатель уже нынче не мог контролировать реальность - он был очарован лицом прекрасного неземного создания, наблюдавшего за ними с постели.       В мягкой манере Чонгук подвёл его кровати и подтолкнул усесться коленями на матрас; стоило ему сказать: — Обними его, он ведь тебе небезразличен, не так ли? — и он тут же сделал это, безукоризненно выполняя всё, что говорил ему Чонгук, словно солдат. Он наслаждался происходящим, но ему было недостаточно - недостаточно чувствовать лишь одного из юношей, ведь он хотел обоих. И желание его исполнилось, так удивительно и волшебно, словно некогда ему свезло случайно потереть волшебную лампу и заполучить в свои владения джинна.       Он чуть ли не навалился на Чимина, что тут же вцепился в него крепко-крепко, лбом утыкаясь в плечо; позади же черноволосый юноша рукой нежно проводил по спине, не переставая оставлять на нежной коже лёгкие поцелуи. Спустя пару мгновений, чуть отстранившись, светловолосый огладил его лицо и прижался губами к его. Не грациозно и изящно, как тогда - жадно, он овладел его ртом, языком проникнув внутрь. — Конечно, ты меня не забудешь.       Рука со спины скользнула ниже, чуть раздвигая и проталкиваясь меж бёдер; с горла его невольно вырвался громкий стон, он приоткрыл рот, теряя контроль над поцелуем, когда Чонгук в мерном темпе начал ласкать его член. — Ты не представляешь, как же красив сейчас.       Всхлипы стихли, с глаз аристократа наконец прекратили лить слёзы, да и нынче он был увлечён совершенно другим занятием, рукой захватив чужую и ведя ею сначала по нежной натянутой коже своего живота, а затем подводя к члену. В голове Тэхёна промелькнуло, что он должен был предупредить их, что это его первый раз во всех смыслах.       Но в следующий момент, словно юный аристократ умел читать мысли, он выдохнул ему на ушко: — Не бойся, мы ведь пообещали заботиться о тебе. — Мне немного страшно, — признался Тэхён. — Не стоит, не нужно бояться, — из-за спины донёсся чонгуков голос.       Чимин целовал его, и вновь, не желая отрываться ни на секунду, буквально вылизывал его рот, язык, губы; Тэхён утопал в океане ощущений, хлынувших водопадом эмоций. Чужие губы на спине опускались всё ниже и ниже, выцеловывая узоры на ягодицах, горячее дыхание опалило мгновенно сжавшееся колечко мышц. Он непроизвольно дёрнулся, лицом утыкаясь в чиминову шею. — Чонгук очень хорош в этом, доверься ему.       И он попытался расслабиться, на секунду у него даже получилось, однако в следующий момент влажный язык скользнул внутрь, и глаза его широко распахнулись; спустя секунду к нему добавилось и нечто иное, кажется, то были пальцы, и Тэхён уже не мог игнорировать растущее чувство дискомфорта. Чимин вновь затянул его в поцелуй, яростный, горячий и в то же время нежный, стараясь отвлечь от проникновения, но даже так писатель не мог целиком раствориться мыслями и не думать, что же с ним творят сзади. К счастью, уже совсем скоро ощущения сменились на приятные, невероятно приятные, и он размяк, вновь не в силах сдерживать рвущиеся наружу стоны. Чимин чуть сжал его член в своей руке, когда Чонгук приподнялся, чуть толкая его вперёд, заставляя совсем распластаться на юном аристократе.       Светловолосый юноша оставил на его щеке нежный поцелуй.       Чонгук вошёл в него.       Тэхён вскрикнул, несколько слезинок скатились с уголков глаз. — У меня тоже так было, — прошептал Чимин, после затягивая его в поцелуй, в то время как черноволосый юноша начал медленно толкаться, всё глубже и глубже. Как только он более-менее привык, словно сговорившись, Чонгук с Чимином подхватили один ритм, целиком и полностью овладевая его телом, лаская его покачивающийся от толчков член, беря его сзади.       Вдруг аристократ отстранился от его лица, отчего он от очередного толчка щекой вжался в матрас, жмуря глаза - и так, видя перед собой лишь одну темноту, Тэхён наконец мог целиком насладиться ощущениями, как тело пронизывает первобытное удовольствие от соития, и он весь буквально горит, его кожа, уши, волосы, глаза - всё это словно полыхало огнём. Юноша позади толкался всё сильнее, глубже, быстрее; Тэхён чувствовал, как быстро чиминова ладонь скользила по его члену, стараясь угнаться за чужим темпом, подталкивая его к грани удовольствия, ближе и ближе.       Помимо его собственных, комнату заполнили стоны Чонгука, звучавшие как нечто неземное, божественное; время от времени они прерывались, заменяясь пошлыми звуками поцелуев, в кои затягивал его Чимин - юноша несколько раз молил его ответить на поцелуй. Спустя какое-то время - писатель правда не может сказать какое - Тэхён, наконец, кончил.       Черноволосый юноша оттянул в сторону его ягодицу, раскрывая пошире вход и с яро толкаясь внутрь. — Я.., — уже было начал Тэхён, но в следующий момент захлебнулся стоном, чувствуя, как тело пронзает удовольствие от чрезмерной стимуляции. — А ты крепко держался, клянусь, никакая болезнь не в силах тебя остановить, — с улыбкой сказал ему юноша. — Как... Как.., — пролепетал он, роняя голову, когда Чонгук с последним толчком вошёл в него, изливаясь внутрь. Тэхён рухнул, обессиленный, цепляясь за Чимина, что тут же начал нежно укачивать его в своих объятиях.       Придя в себя, черноволосый взял своего возлюбленного за подбородок, жадным поцелуем врываясь в рот; после он то же проделал и с писателем. Чимин привстал на кровати, не отпуская Тэхёна из рук, и, как только Чонгук устроился позади него, лёг на чужую грудь.       И совсем как в ту самую ночь, когда тело его мучила сильнейшая лихорадка, они заснули друг на друге; Тэхён провалился в сон первый, убаюканный их дыханием, нежными ласками Чимина и сладкими поцелуями Чонгука. — Ты меня любишь, Чимин? — Почему ты никогда не рассказывал, что любишь его?       Влажный, почти пошлый звук разбудил Тэхёна следующим утром; разлепив веки, он внезапно в полной мере осознал, что происходящее этой ночью вовсе не было сном, ведь теперь его встретил вовсе не привычный взгляду вид определённой ему спальни, и находился он совсем не в своей кровати, а кровати Чимина и Чонгука... Всё это и правду не было очередным посетившим его на горячую голову сном, Господь, и, честно говоря, стыд за это уже начал мало-помалу покусывать его сознание, однако в следующий момент, стоило ему потянуться, краем глаза подмечая, что вся грудь его усыпана засосами, и он наконец заметил, что, оказалось, представление ещё не закончилось.       Солнечный свет залил всю комнату, и капли яркости не теряя от тянущихся по небу облаков; судя по всему, в этой комнате не существовало такого понятия как стеснения, и даже куклы, коих только сейчас смог заметить Тэхён, наблюдали за происходящим с бесстрастным выражением лица. Прошлой ночью, когда он так неловко ввалился в спальню, вероятно, потревожив нечто особенное между её хозяевами, всё, на что Тэхён смог обратить внимание, это лишь кровать да два сплетённых обнажённых тела своих... отныне особенных друзей.       И потому он совсем не увидел стены, что увешаны множеством портретов Чимина и... вероятно, его матери в юности? Однако, и сейчас он мог лишь скользнуть по ним краем глаза, ведь внимание его было уже не способно сфокусироваться на искусстве: стоны юного аристократа мелодией захватили его голову, а сам его вид - то, как он изгибался на кровати, пальцами зарываясь в тёмную шевелюру возлюбленного, что, устроившись у него меж бёдер, губами обхватив член, старательно отсасывал его. Пальцы другой руки Чимин протолкнул себе в рот и, закрыв глаза, начал облизывать их, стараясь сдержать стоны, в то время как Чонгук несильно сжал его бёдра руками, в собственном ритме покачивая головой вверх-вниз.       Увидь эту сцену Тэхён пару лет назад - он, вероятно, уже сбежал бы в слезах, однако теперь... Теперь его не отпускало сильнейшее желание принять в ней участие. Правду говорят: испробовав сладчайший сок молодости, уже не сможешь от него отказаться.       Писатель скользнул рукой вниз, прикасаясь к себе, и Чимин, заметив это, посмотрел на него ясным взглядом. — С добрым утром, маленький чернильник, — выдавил он, в следующий момент захлёбываясь стоном, и, как только бёдра его задрожали, сведённые судорогой, Чонгук вытянулся из простыней, подползая к Тэхёну и завлекая его в поцелуй. И языком проталкивая семя аристократа в чужой рот. — М!       "О, отец, неужели утро благословлено самим Господом?". — Тэхён, — шёпотом позвал Чонгук. — Ты должен попробовать, вкусить Чимина, — и говорил он об этом так, будто их общий друг был ничем иным как редчайшим блюдом. Светловолосый, услышав это, лишь изогнул губы в слабой улыбке, не отнимая от губ пальцев, однако на щеках его расцвёл румянец. Писателя вновь настигла жажда; он боялся, что никогда впредь не сможет выбраться из этой постели.       Однако прежде чем что-либо сделать, Тэхён вдруг вспомнил о манерах и, набравшись смелости, спросил: — Чимин, как ты себя чувствуешь? Прошлой ночью.., — начал было он, но тут Чимин его перебил. — Да, прости, что разбудил тебя, хотя, если честно, сейчас, когда ты с нами, я вовсе не чувствую, что мне хоть капельку жаль, — и прильнул к нему с поцелуем.       Чонгук поднялся с кровати, решив сходить за водой, однако мысль о том, чтобы хоть как-то прикрыться, видимо, решила не посещать его голову, и весь путь до двери Тэхёну представилась возможность любоваться чужими ягодицами, напряжёнными мышцами и налитым кровью членом. Юный путешественник просто не мог оторвать от него глаз. — Его тело совершенно, да и сам он само совершенство, — простонал Чимин. — Не могу не согласиться, вы оба идеальны, — искренне ответил Тэхён.       Светловолосый прижался к нему, обнимая и щипая за сосок; Тэхён легонько шлёпнул его по руке, заливаясь хохотом. — И ты совершенство. Ты так прекрасен, Тэхён, диковинка Сеула, забредшая на остров. Ах, как же я счастлив, что ты прибыл сюда и выбрал нас.       И с того момента Тэхён чувствовал себя гораздо увереннее в этом доме, непринуждённее; нагота его друзей нисколько не беспокоила его, даже наоборот - заряжала энергией. И к тому же эти слова...       Чимин оседлал его, покусывая нежную кожу на шее и потираясь бёдрами о член. Руки сами собой потянулись к чужим ягодицам, и разве возможно воспротивиться этому? Ответ очевиден, он впился в них пальцами, сжимая, и, Господь, какой же Чимин был мягкий, открытый.       Он едва слышно выдохнул, когда к его рукам присоединились ещё одни; черноволосый юноша прошептал ему на ухо: — Ты должен попробовать его, Тэхён, правда, не пожалеешь.       И так, словно юный аристократ был весом с пёрышко, Чонгук чуть приподнял его, слегка подталкивая вперёд, и после осторожно опустил его, с упоением наблюдая, как чужой член проникает в возлюбленного, глубже и глубже, пока тот не оказался полностью сидящим на нём.       Замерев лишь на секунду, Чимин вдруг начал двигаться на нём, постанывая и довольно щуря глаза. — Это, ах, ощущается немного по-другому, но правда, ах, очень и очень хорошо, — пролепетал он. Тэхён начал аккуратно подбрасывать бёдра вверх, пытаясь следовать ритму юного аристократа, и так, толчок за толчком, звёзды вновь начали собираться с внутренней стороны его век - второй раз за всю жизнь. Он ни на секунду не ослабил хватку на чужих ягодицах, кожа его была столь мягкой, ароматной, что Тэхёну, честно говоря, было трудно поверить, что он и вправду делит этот момент с ним. С ними.       Черноволосый юноша скользнул руками по бёдрам Чимина, время от времени припечатывая юного аристократа вниз, управляя им, словно марионеткой, и не забывая прикасаться к себе. Пошлые шлепки тела о тело вперемешку со стонами слились в единую мелодию, заполняя комнату. Чонгук трогал себя, и движения его с каждой секундой срывались всё на более и более яростный ритм; Чимин скакал на его теле, задыхаясь стонами; а Тэхён, как это ни редко бывает, всё никак не мог отыскать слов, чтобы полностью описать происходящее.       Когда Чонгук попытался отстраниться от них, писатель схватил его за запястье, останавливая. — Подожди, — сипло выдавил он. — Я хочу попробовать кое-что, — и, набравшись дыхания, попросил: — Сядь на меня.       Чимин рассмеялся, в то время как Чонгук смотрел на него, подняв брови. — Иди же, любимый, сделай, как он просит, — подтолкнул его светловолосый. И лишь тогда до шатена дошло, что по сравнению с ними, должно быть, у Чонгука и впрямь наиболее богатый опыт в делах постельных, когда он, не теряя ни секунды, жадно прижался к его приоткрытому в стоне рту с жадным поцелуем, обмениваясь слюной, и затем оседлал лицо.       В тот момент писатель чувствовал себя так, словно душа его оставила бренное тело и полная счастья упорхнула на небеса.       Губами присасываясь к судорожно сжимающемуся колечку мышц и время от времени проникая в него языком, он закатывал глаза от удовольствия, вместе с тем чувствуя, как Чимин скачет на его члене; его черноволосый любовник теперь несдержанно стонал, не переставая касаться себя спереди и наслаждаясь ласками сзади, коими одаривал его Тэхён. В какой-то момент они слились в поцелуе: Чонгук нетерпеливо вплёл пальцы в светлые волосы и, слегка оттянув их, приник языком в чужой рот.       И совсем скоро после этого писатель кончил, не выходя из Чимина; спустя пару мгновений оргазм настиг и Чонгука, и он запрокинул голову, теряя контроль над телом, отчего тэхёнова голова оказалась прижатой к матрасу ягодицами. Какое счастье.       Придя в себя, они уложили уже выдохшегося светловолосого юношу на матрас и, озорно переглянувшись, почти так, словно затеяли какую-то игру - молодой аристократ наблюдал за этим, приподняв бровь, - приникли к его телу; кто-то приподнял ноги, начиная ласки между ягодицами, другой же одним движением вобрал в себя член, посасывая его, смакуя вкус. — О мой-!       И спустя пару вскриков и ругательств кончил и Чимин. — Маленькие вредители, да, вы двое! Вы сговорились против меня, — со стоном протянул он, натянув подушку на голову. — Но тебе ведь понравилось, как я вижу, — осмелев, указал Тэхён. — Как же мне нравится эта твоя сторона, ласточка, — признался Чонгук. Он вновь затянул в поцелуй его, после попытался и Чимина, вжимая того в одеяла, но тот вывернулся. — Нет, всё, оставьте меня, я хочу принять ванну. Один! — с этими словами юный аристократ поднялся с постели и вышел из комнаты, напоследок показав язык и хлопнув дверью. — Я так люблю его, — вдруг сказал Чонгук. — И я не могу не понять почему, — спустя два удара сердца выдохнул Тэхён. Чонгук нежно провёл рукой по его груди, после запуская руку в каштановую шевелюру. — Дело не только в теле... так сильно манят его манеры, поведение, всё в нём.       "Так же я думаю и о тебе, мой милый Чонгук. Вы словно противоположности друг друга, двадцать четыре часа разделённые и заключённые в два прекрасных сосуда". — Мне кажется, что мы могли бы любить и тебя, Тэхён. Если только ты позволишь нам это, — безо всякого страха признался черноволосый юноша, не опуская взгляда в пол. Писатель улыбнулся ему, после приникая к губам в мягком поцелуе.       Но вместе с тем слишком много вопросов не давали Тэхёну покоя, и чем дальше утекало время, тем больше до него стало доходить осознание, что он совсем не знал этих юношей, с коими делил своё время и тело. Из-за чего Чимин так отчаянно кричит по ночам? Почему дом меняется? И что же является причиной столь ужасного запаха, не оставляющего особняк в покое, почему этого, кажется, никто кроме него не замечает?       Почему мы продолжаем делать вид, что здесь ничего не происходит, Чонгук?       Тот день, а если быть точнее, то и все последующие прошли несколько иначе, чем его первые недели пребывания в стенах этого дома.       Отныне Тэхёну редко удавалось отыскать моменты одиночества, так уж случилось, что он всегда находился в окружении двух драгоценных юношей. В какой-то момент он наконец узнал, что они с Чимином были одного возраста, в то время как милый Чонгук был на два года младше; они часто рассказывали о своём детстве, моментах, что делили друг с другом, однако когда он пытался копнуть дальше, постараться глубже окунуться в историю их семьи, тема всегда сменялась следующей.       "Семья покинула меня очень давно".       "Просто мне был нужен Чонгук".       "Тебе здесь понравится".       "Ты волен здесь делать то, что пожелаешь".       Утро они проводили за чтением сказок или старых романов, писатель столкнулся с маленькой проблемой, а именно - теперь было несколько затруднительно вести дневник, ведь, как уже говорилось, он практически всегда был не один. Временами они затевали уборку в доме, ухаживали за садом, а временами просто оставались в постели. Затем обедали; во время одной из трапез Чонгук рассказал, что продукты они хранят в кладовых, на другую - поделился, что ему посчастливилось как-то научиться искусству консервирования, и вот так однажды Тэхён узнал, что время от времени мимо острова пролегает маршрут одного торгового судна, именно оттуда в их особняк поступает провизия, за которую они расплачиваются некоторыми из чиминовых драгоценностей.       Когда Тэхён затрагивал тему войны, они оба, как правило, замолкали; никто из них никогда не высказывал своё мнение касаемо произошедшего, даже Чимин, что, как посчастливилось узнать писателю, ужасно любил болтать обо всём на свете. Так, словно новость эта не коснулась Мэрри-Айленда.       И сколько бы времени ни провели друг с другом, они никогда, никогда даже на крохотную частичку не уставали быть вместе; а в проведённых днях не было и минуты нерешительности или же неловкости.       К слову, именно тогда Тэхён, к своему удивлению, обнаружил, что не в силах бороться с растущим не по дням желанием их тел.       Каждую ночь они приглашали его к себе в комнату. А порой, в будние дни, Чимин мог игриво просунуть руку ему в штаны, а черноволосый юноша - затянуть в поцелуй посреди коридора.       Но тем, что занимало большую часть дня, несомненно, было выступление страсти, похоти.       Иногда его брали сзади - временами Чонгук, временами Чимин, то было не важно; иногда и он был тем, кто в рваном ритме врывается в чужое тело, отныне однако уже без какого-либо стыда. Иногда он становился блаженным наблюдателем того, как их тела сливались друг с другом, как они касались друг друга, жадно, почти яростно, как целовались, разделяя одно дыхание на двоих, как Чонгук покрывал кожу юного аристократа засосами, в то время как сам Чимин был полностью увлечён толчками.       Одному богу известно, что подумал бы его отец, увидь он Тэхёна сейчас.       Но помимо полных блаженства моментов, были и другие, чуть менее радостные. Ведь Тэхён по-прежнему был болен, эта зараза не оставляла его тело ни на секунду, а смерть вечно подстерегала где-то за углом.       И потому были и такие дни, когда он чувствовал себя обессиленно, отчего ему приходилось по много времени проводить в кровати, но ни один из них он не проводил в одиночестве. Обещание присматривать за ним никогда не нарушалось, юноши всегда были рядом с ним, не оставляя и заботясь о нуждах.       И он следовал своим словам, лето проводя в обществе двух молодых людей, что всегда дарили ему чувство защищённости.       Но однажды, в один жаркий июльский день, он осознал всю серьёзность своего обещания...       Тэхён проснулся раньше обычного и решил воспользоваться временем, дабы прогуляться в лабиринтах огромного сада. На этот раз он твёрдо вознамерился всё же оставить парочку записей в дневнике, ни на что не отвлекаясь; не то чтобы ему не нравилась компания этих двоих, но ведь умный человек должен быть в состоянии управлять шестерёнками своего мозга, не думая о поцелуях, чувствах, прикосновениях и шёпоте, мурашки рассыпающем по телу. Познать драгоценность разума, духа. Свободного от каких-либо материальных отвлекающих мысли факторов. Освободиться от сетей собственной плоти.       Во время прогулки он заметил, что забор от врат идёт дальше по холму, к лесу, и наверняка тянется и дальше, в его глубинах, хотя это уже недоступно его взгляду. Ему было немного страшно забираться столь далеко, и потому он решил расположиться на краю огромного сада - на его западной стороны, чуть подальше от старого дуба, у которого они часто проводили время.       В этот раз он решил спрятаться в тени сосны и, удобно устроившись, начал переносить опыт пережитых эмоций и событий на страницы дневника, стараясь не упускать ни единой детали - он не хотел когда-либо забыть и секунду, проведённой с ними. Хотя, честно говоря, он был уверен, что даже пожелай он этого - у него ничего не получилось бы.       Но течение времени не замирало ни на секунду, он мог наблюдать за тем, как постепенно двигается тень дерева, облака сменяются на небосводе, приятная тишина окутала эту часть сада...       ...Пока до ушей его не донёсся крик, снова.       Крик, полный отчаяния и боли. — Куда он пропал?! Куда же он, чёрт подери, делся?!       Он подскочил с места, роняя на землю дневник и бутылёк с чернилами; от столь внезапного движения и хлынувшего волной стресса грудь его пронзила острая боль, и он схватился за сердце рукой, слыша, как некто несётся по саду, всё ближе и ближе подбираясь к нему. — Куда же ты ушёл, любимый? Почему я никак не могу тебя отыскать?       Собравшись с силами, Тэхён повернулся, сначала быстрым взглядом осматривая левую сторону от сосны, после - правую, пытаясь высмотреть, кто же это кричит. Ноги его начала сотрясать дрожь, и он прошептал под нос: — О отец, если сердце моё сейчас не остановится, то, кажется, я и впрямь стал сильнее... — Любовь моя, где ты? Почему ты ушёл? Почему оставил меня? — Тэхён! Тэхён! Вернись же!       И тогда он наконец заметил несущегося по саду Чимина. Когда молодой аристократ обернулся и взгляд его остановился на ослабшем писателе, он тут же разрыдался. — Тэхён, будь ты проклят небесами! — он смотрел на него, широко раскрыв глаза. — Где ты был?       Никогда прежде писатель ещё не видел его настолько разозлившимся; это почти напугало его. — Я...       Но он не успел закончить предложение, Чимин сразу же налетел на него, крепко обнимая и прижимаясь мокрым от слёз лицом к груди. — Я думал, что ты ушёл, что ты оставил нас, оставил навсегда. О любимый...       Тэхён пытался утешить его, нежно гладя по волосам и лёгкими поцелуями прижимаясь к макушке. — Я лишь вышел прогуляться, я был здесь. И сейчас я здесь, с тобой, — но тот, казалось, не слышал его, рыдания его не стихали ни на секунду. — Ну же, Чимин, посмотри на меня...       Юный аристократ не спешил отстраняться, лишь прижимался к Тэхёну, слезами пропитывая ткань дорогой хлопковой рубашки, что дал ему Чонгук.       К слову, говоря о Чонгуке, где же он? Почему он не был с Чимином? — Дорогой, а где Чонгук?       Чимин в ответ шмыгнул носом, затем ещё раз, и ещё, пока в конце концов не оторвался от его груди, поднимая голову. — Он безутешен, рыдает на твоей кровати, не в силах пошевелиться.       То, что вся рубашка его оказалась залита слезами и даже пары носовых платков едва хватило, чтобы утереть печаль херувима, к тому моменту, как они двинулись к выходу из сада, немало беспокоил Тэхёна. Как только они добрались до дома, Чимин тут же отвёл его к комнате, где находился Чонгук; лежал он, правда не в его постели, да и не лежал вовсе - сидел перед окном, взгляд устремив куда-то вдаль; аура вокруг него была тёмная, мрачная, а сам он ни шелохнулся, ни сказал не слова, когда писатель попытался коснуться его.       Безутешен, так сказал Чимин в саду, и лучше этого слова было не найти, чтобы описать состояние юного возлюбленного. Ещё раньше Тэхён мог поклясться, что из них двоих, вероятно, Чимин наиболее чувствительный, однако спустя время, сейчас до него дошло, что именно Чонгук был гораздо более эмоционален.       Лишь спустя несколько часов и проведённый в полнейшей тишине ужин в гостиной черноволосый юноша наконец заговорил с ним.       Чимин сопел, устроив голову меж тэхёновых ног; грудь его мерно вздымалась под спокойным дыханием, и никакие кошмары, слава Господу, на сей раз не тревожили душу юного аристократа. Весь остаток дня - с момента их встречи в саду и вплоть до этого момента - писатель гладил его по волосам, шепча обещания, что подобное никогда больше не повторится, что он, никому не сказав, не уйдёт. Реакция Чимина на случившееся была подобна реакции младенца, но вот Чонгук... Чонгук вёл себя совсем как рассерженный отец. — Я не хочу видеть, как он плачет, никогда больше, — сказал он. Тэхён лишь опустил взгляд в пол. — Я не желал его слёз, ты ведь знаешь. — Но почему ты не предупредил хоть одного из нас, что зайдёшь так далеко?       И вот теперь в писателе стало просыпаться раздражение. — Я был в саду, в вашем саду, между прочим! Сочинял! Не нужно винить меня за то, что я сделал, Чонгук, и сделал это, попрошу заметить, без какого-либо злого умысла. — Ш. Ты разбудишь его.       Это был их первый довольно серьёзный спор, и уже тогда писатель понял, даже готов был поклясться, что никогда больше не захочет сталкиваться таким образом с Чонгуком; в случае конфликта он бы предпочёл иметь дело с игривостью Чимина, нежели с таким отношением со стороны черноволосого юноши.       Тот, к слову, вдруг провёл рукой по своему лицу, и только сейчас писатель обратил внимание на то, как блестели его глаза.       Будучи человеком образованным, начитанным, он понял, что эта преувеличенная реакция могла быть вызвана лишь каким-то событием или чувствами, пережитыми когда-то давно, в прошлом.       По правде говоря, он узнал о существовании подобного явление и впервые столкнулся с ним благодаря своему дорогому дворецкому Хосоку, что приходил в ужас лишь от одного вида собак. Когда писатель поинтересовался, почему же он так реагирует, тот поведал ему историю о том, как в детстве мелкие хулиганы из-за, как им показалось, плохого поведения бросили Хосока в свору злобных собак. Слава богу, тогда ему удалось выбраться целым и невредимым.       И в тот момент любопытство Тэхёна достигло предела; он хотел знать, в чём же заключалась причина чиминовых слёз, почему он так часто и надрывно рыдал, почему страшился одной только мысли о том, что его оставят одного. Все эти вопросы, что складывались друг за другом на протяжении всего времени его нахождения здесь, слиплись, приняли форму уверенности наконец узнать, что же здесь происходит или когда-то произошло. Разве не было бы здорово вместе окунуться в глубины прошлого, исследовать их историю? И потому, едва вдохнув воздуха, он спросил: — Чонгук, пожалуйста, прошу тебя, только будь честен, — юноша обернулся, писатель смотрел на него, не прекращая баюкать в своих руках Чимина, успокаивающими движениями приглаживая волосы. Юный аристократ к тому моменту уже наслаждался объятиями крепкого сна. — Почему он так часто плачет?       Но Чонгук не ответил ему. — Чонгук, я лишь хочу помочь.       Однако даже после этих слов он продолжал хранить молчание; но теперь на лице его не было и следа былого раздражения, нет, юноша в тот момент смотрел на него с почти... сожалением, печалью. Смирением. Смирился ли он с истериками возлюбленного? Правда? Пришлось ли ему..? — Если любишь его... — Не пытайся давить любовью, о которой ты ничего не знаешь, Тэхён.       Но он не сдавался. — Почему ты продолжаешь возводить передо мной стены? Я ведь уже извинился. Прости меня, извини, но моя ошибка вовсе не является таковой. — И всё же он плакал. — Он и без того часто плачет, — парировал Тэхён. — Плачет и зовёт свою мать, ты же знаешь, Чонгук, каждую ночь!       С сверкающих тёмных глаз скатилась слеза; шатена тут же охватило чувство вины - он довёл до слёз и этого прекрасного юношу. — Чимин... Он... Ты должен помочь нам...       Что?       Но прежде чем он смог продолжить, Чимин заёрзал на его коленях, после потягиваясь и прижимаясь поцелуем к тэхёнову бедру. — Пойдёмте спать, мои дорогие, я так утомился.       Они проводили в спальню и уложили в кровать юного аристократа, что был не в силах даже просто твёрдо стоять на ногах; как только спина его коснулась матраса, он вновь заснул крепким сном. Тэхён не знал, должен ли он покинуть комнату или же остаться с ними, не знал, рады ли они ему так же, как день назад, по крайней мере, будет ли ему рад Чонгук, чьё отношение последние несколько часов было столь холодным, отстранённым.       Но стоило ему уже было развернуться, чтобы удалиться в свою комнату, оставив их наедине, как Чонгук удержал его. Юноша смотрел прямо на него - большие прелестные глаза были полны слёз, и он не мог произнести ни слова, лишь плакал, тихо, почти беззвучно, боясь разбудить Чимина, - и от одного лишь вида расстроенного юноши сердце Тэхёна рассыпалось на части. Прошёл, вероятно, где-то месяц с того момента, как он оказался у их двери, когда Господь ниспослал ему шанс встретиться с этими удивительными существами и он принял его со всей благодатью, и последним, свидетелем чего ему хотелось стать, были их слёзы; он не мог спокойно наблюдать за тем, как его милые особенные друзья страдают.       Чонгук осторожно взял его за руку и вложил в его ладонь небольшую книжку, лишь приглядевшись Тэхён узнал свой личный дневник, что, должно быть, по неосторожности забыл под сосной. Тот был закрыт - конечно, Чонгук не стал бы читать его, Тэхён был уверен в этом, он ему доверял; но даже если бы интерес взял над ними вверх, всё равно, на страницах дневника не было ничего такого, о чём они ещё не знали. Он сделал шаг вперёд, затаив дыхание; черноволосый юноша прижался щекой к его плечу, тихо всхлипывая. — Ох, дорогой.., — прошептал Тэхён, обнимая его. — Я... Я не хотел причинить тебе боль, правда.       Чонгук не прекращал плакать; они стояли, обнявшись, перед спящим Чимином - сейчас он больше чем когда-либо был похож на наипрекраснейшего ангела, спустившегося на бренную землю с небес. Чонгук обнял его, проливая слёзы вперемешку с соплями на ткань рубашки; плечи его дёрнулись, а пальцы крепко впились в кожу.       На мгновение в воздухе вновь проявился запах аммиака. — Я ужасно боюсь, Тэхён.       Чего же, чего ты боишься, почему ты так печален, Чонгук? — Я ведь уже говорил, я останусь... — Я боюсь за него.       Светловолосый юноша заёрзал на кровати, но, к счастью, не проснулся; чтобы и дальше не тревожить сон Чимина, Тэхён осторожно вывел Чонгука из комнаты. Отчего-то в коридорах в тёмное время суток было невыносимо холодно - этот вопрос также тревожил его мысли, ведь казалось, словно за окнами вовсе не лето, а, как минимум, начало декабря, в то время как лишь где-то впереди маячил август. Писатель завёл плачущего юношу в отведённую ему комнату, подвёл к кровати, осторожно снял рубашку с себя, после раздел и его, и уложил в кровать, после заключая в объятия под одеялом.       Спустя какое-то время, когда всхлипы стали чуть тише, он прошептал ему: — Что же я могу сделать, чтобы обуздать твои слёзы? — Не уходи... — Ты знаешь, это не входило в мои намерения, — сказал он, проводя по мягкой щеке указательным пальцем.       Чонгук поцеловал его, впился в губы, пальцами путаясь в волосах; затем он начал раздевать Тэхёна. Они касались друг друга, не произнося ни слова; было так странно - без Чимина, с не прекращающимися, даже когда Чонгук отчаянно брал его сзади, литься из тёмных глаз слезами.       Тэхён покрывал поцелуями его плечи, волосы, щёки, ладони.       Но он всё никак не успокаивался; правильно выразился тогда Чимин - он был безутешен.       В конце Чонгук вновь прошептал: — Я боюсь за него.       Когда небо слилось с тьмой и воздух сгустился так, словно сама ночь сбилась с дыхания, Тэхён почувствовал, как аромат аммиака, как и прежде, заполняет нос. Он был не один, рядом с ним лежал некто чуть меньше его самого - Чимин, догадался он; пошевелив рукой настолько, насколько позволял ему не отпускающий из своих оков сон, он нащупал ладонь, принадлежащую другому юноше, с коим он провёл сегодняшнюю ночь. Отчего-то он совсем не помнил, как по итогу вновь очутился в комнате аристократа, но покоя ему не давало другое: почему же сейчас, лёжа меж обнажённых тел дорогих ему людей, он не чувствовал того, что было раньше. Связь, что ранее казалась ему атласной лентой, ниточкой шерстяного клубка...       Теперь приняла форму тяжёлых цепей. Сдавливающих, перекрывающих кислород.       Быть может, то обещание, что он дал перед заходом солнца, и полные, блестящие от сладкого сока губы, запечатавшими его слова вкусом абрикоса, вовсе не были благословением для его больной души...       Быть может, они были для него проклятием.