Never forget us

      Проснулся он намного раньше, чем сам того ожидал, и всё из-за тяжести, сдавившей грудь и не дающей лёгким набрать достаточно воздуха; открыв глаза, он увидел, что было той источником: Чонгук с Чимином буквально облепили его тело, забросив ноги, руки или уложив голову - не столь важно. И отчего-то хватка черноволосого юноши была несколько крепче, чем обычно, особенно рука, что покоилась на его шее, ощущалась непомерным грузом. Тэхён не хотел их будить. Особенно после всех этих событий, произошедших накануне; чиминовы глаза были всё ещё слегка опухшими от слёз.       Однако писатель так и не мог вспомнить, как же он оказался в чужой кровати, ведь засыпали они в его комнате.       Вместе с тем его руки чесались от потребности поскорее обновить страницы своего дневника, он чувствовал, нет, знал, что о Чимине можно поведать историю, вероятно, гораздо более богатую, чем весь этот дом.       Вдруг Чонгук прошептал что-то, не выбираясь из сна, едва слышно: — ...Чимин не играет...       Донёсшиеся до его слуха слова были странными и звучали так, словно являлись неким предупреждением. Но, вероятнее всего, это ночная печаль омрачила его сон, и теперь из-за неё он никак не мог успокоиться.       Юный херувим начал ёрзать, не выпуская его из объятий, после чего потянулся; на губах его расцвела улыбка. — Доброе утро, любовь моя, — сказал он так легко и нежно, словно весь вчерашний день он не рыдал в его объятиях, молчаливо обвиняя его в этом.       Тэхён сглотнул, пытаясь слюнями смочить пересохшее горло - жажда мучила его уже какое-то время; всё чаще и чаще из памяти стиралась его проклятая болезнью кровь, он забывал о ней, как и о многих вещах, слишком увлечённый теплом этих юношей. — Чонгук делает тебе больно? — спросил юный аристократ, взглядом указывая на руку на его шее, и вместо того, чтобы кивнуть, писатель ответил ему лишь улыбкой. — Ах, этот плохой мальчик...       Чимин приподнялся со своего места и разбудил возлюбленного, игриво щипая спину; Чонгук тут же закряхтел, наконец, отпуская шею писателя. — Как гнусно, сладость, — проворчал он, на что Чимин залился хохотом. На мгновение Тэхён вновь ощутил ту лёгкость, что сопровождала его все те дни, что он проводил с молодыми людьми ранее - но лишь на пару мгновений; как бы сильно он ни хотел, он просто не мог игнорировать вчерашнее.       Первого сентября Тэхёну придётся покинуть стены этого особняка...       ...А после, неизвестно когда точно, но скоро, он знает, побеждённый болезнью Тэхён умрёт.       Этот финал был необратим, ровно как и смерть, что постигает бравого солдата во время войны.       Он приподнялся на кровати, не забыв перед этим поцеловать Чимина, как делал это почти каждое утро. — Как чувствуешь себя сегодня, дорогой? — спросил у него светловолосый юноша. Чем больше он говорил, тем сильнее складывалось ощущение, словно вчера и впрямь ничего не произошло, будто та паника, что возникла у него, заставила трястись от переживаний даже черноволосого возлюбленного, действительно уже была позабыта. — Я должен подышать травяными настоями, чувствую сухость в горле. — О, моя бедная маленькая ласточка, сиди здесь, я схожу за ними, — и с этими словами Чимин вышел из комнаты, не утруждаясь тем, чтобы одеться.       Тэхён потянулся, разминая затёкшие конечности, однако почти сразу же остановился, лишь сейчас заметив взгляд, коим его одаривал Чонгук - на лице его не было и следа улыбки, в отличие от аристократа, он лишь молча смотрел на него, и стало ясно, вот он ничего не забыл.       Писатель уже было потянулся, чтобы погладить его по голове, однако Чонгук тут же отвёл взгляд и спрятался за подушкой. — Кое-кто встал не с той ноги? — спросил уже пришедший Чимин, держа в руках пару баночек и пучков трав. — Думаю, здешний лев не желает видеть меня рядом, — шутливо протянул Тэхён. — О, мой маленький зайка, — оставив лекарства на прикроватном столике, светловолосый юноша тут же направился к другой стороне кровати, приседая рядом со своим возлюбленным на корточки, и ткнулся носом в чужую макушку, словно маленький зверёк, шутливо обнюхивая его. — Бог ты мой, да от тебя воняет! Вставай-вставай, я отведу тебя в ванну и вымою дочиста, чтобы ты перестал быть так груб с нашей ласточкой.       Чонгук расхохотался - впервые после той злосчастной прогулки по саду, - когда Чимин потянул его на себя, заставляя подняться с кровати, и потащил в ванную. — Тэхён, если захочешь присоединиться к нам, нет нужды спрашивать. Ты ведь больше не гость в этом доме, ты - часть семьи, — проговорило хрупкое создание и прижался к тэхёновым губам в сладком поцелуе. Отстранившись, он приказным тоном сказал: — Чонгук, поцелуй его.       Писателю стало немного не по себе от чужих слов - он не хотел кому-либо навязывать свои чувства, заставлять любить его, особенно когда дело касалось человека, что ему небезразличен. Но, не давая больше времени на подобные мысли, Чонгук прижался к нему, проталкиваясь языком в рот, несколько секунд жадно целуя, прежде чем наконец отстраниться и, чмокнув в уголок губ напоследок, подхватил Чимина на руки, направляясь в ванную.       Семья.       Тэхён теперь часть семьи.       Семьи, что приняла его у себя безо всяких вопросов, что заботилась о нём в течение многих дней после его прибытия.       Но счастье ли это? Или всё же проклятие?       Тэхён взял принесённые склянки и пучки трав с тумбочки и, перед этим, конечно же, не забыв умыться, но наедине с самим собой, принялся вдыхать с них аромат, решая не запускать и без того побитое с рождения здоровье. Очевидно, прогулка где-нибудь вдали от дома да и, наверное, сам выход из дома вызовут беспокойство со стороны юношей, и если раньше его сердце залилось теплотой, голову заполняя мыслями о том, как же они добры к нему, как же они за него переживают, волнуются, то теперь подобное отношение вызывало у него ничто иное как беспокойство.       Отныне в его голове было лишь одно - выяснить уже наконец, что творится в стенах этого дома.       Слава богу, голова его ещё не была целиком и полностью заражена ароматом похоти; не вкусил он цветок лотоса, что заставил бы его напрочь позабыть о времени.       И помимо этого душу его охватила тревога, как только он осознал - никогда прежде он ещё не объявлял им о дате своего отъезда, да и про сам отъезд тоже не говорил, лишь в самом начале согласился остаться на лето. Как же теперь ему оставить их, чтобы они не впадали в истерику?       И что более важно, как ему самому в эту истерику не впасть? Ведь он отлично знал, что будет страдать, выть, словно раненое животное, как только выйдет за пределы ворот; с каждым проведённым в их прекрасном обществе днём на кончике языка всё сильнее и сильнее вертелось нежное, искреннее "Я люблю вас". Быть может, ещё слишком рано для признаний. Но Тэхён ещё никого и никогда не любил такой любовью, сильной и безумной, мягкой и тёплой, страстной и ненасытной, и лишь недавно ему посчастливилось познать всю прелесть привязанности и обнажённой кожи.       Писатель прикрыл за собой дверь в отведённую ему комнату, решив обновить дневник; восприятие их особенных отношений начинало меняться, он чувствовал это и знал, что подобное однажды произойдёт - беззаботность не может длиться вечность, вот почему детство, юность и молодость бывают лишь раз в жизни. — О отец, — прошептал он под нос. — Что же мне делать?       И словно тот услышал его, словно с самих небес Тэхёну был послан ответ, в голове его возникла идея - дневник. Дневник и был ответом. Может, у него всё же получится помочь Чимину преодолеть то чувство покинутости, что не давало ему покоя, как только он узнает, что же всё-таки произошло в его жизни, в жизни Чонгука?..       Так много вопросов никак не оставляли его, роились в его голове, вечно отвлекали, словно стайка насекомых, и, что ж, Тэхён по натуре своей был любопытным человеком. Даже слишком.       Отчего же никто так из Бэлти-Манор и не пришёл на порог дома, не решился проведать его, ведь там отлично знали, что он должен прибыть на остров, как и то, что он уже долгое время находился здесь? Он ведь отправил письмо, а письма меж благородных домов доставлялись обычно очень быстро, однако складывалось ощущение, словно на этом маленьком острове их было лишь трое.       В тот момент, глядя на свой немного потрёпанный дневник, ему вспомнилась игровая комната юного аристократа, именно туда тянуло его предчувствие, к дневнику, что, судя по надписи, принадлежал маман. Но делать это открыто, являя своим особым друзьям опасения, нездоровый интерес, что прежде множество раз упирался в стену молчания, готовность насильно залезть на страницы чужой жизни, нет, не стоило; так - не стоило, но во по-другому... Тэхёну стоило бы быть умнее, сейчас перед ним стояла более важная задача - он должен был вернуть их доверие, дать понять, что он правда никогда не хотел и не захочет причинить им вред.       "О, отец, во что же я ввязался? Любовь ударила мне в голову, было ли у вас так же?".       Убрав тревожащие его сомнения в сторону, Тэхён посвятил всего себя своей цели. Он поднялся со стула, оставив на столе лишь чистые листы бумаги, и осторожно выглянул в коридор; до слуха его донёсся лишь смех и, вполне вероятно, стоны из ванной, и это ли не прекрасная возможность претворить в жизнь задуманное. Медленными шагами ступая по коридору, он добрался до двери в нужную комнату и, приложив к носу платок, дабы не вдыхать ужасных запах, скользнул в игровую.       Шатен принялся искать средь разнообразных драгоценных фарфоровых кукол и разноцветных животных тот самый маленький дневник, что некоторое время ранее уже находил и наспех где-то спрятал; если посчастливится, если он сможет найти его, приложит усилия, дабы понять, что там написано, быть может, тогда тот поможет ему лучше понять природу Чимина, узнать его историю. И историю дома, конечно же.       Всё больше ему казалось - с морозящими тело и душу коридорами, дверьми, что сами собой хлопали по ночам, сотрясались под чужими стуками, картинами, что с каждым днём искажались всё сильнее и сильнее, - что дом этот менялся, дышал вместе с проживающими в нём юношами.       И, наконец, между местами подбитыми, местами потёртыми куклами и автоматами, под небольшой обезьянкой и опасно блеснувшими в лапках тарелками Тэхён отыскал то, о чём думал. — Вот и ты, мерзавец, — прошептал он под нос, а после запихнул книжечку под рубашку и столь же аккуратно, как и пришёл сюда, отправился в свою комнату.       Стоило двери за его спиной закрыться, и он тут же с головой погрузился в старые, потрёпанные страницы чужого дневника; от глаз его не укрылось то, что качество чернил, коими те были исписаны, было довольно высоким - то были прекрасные, дорогие чернила, доступные лишь дворянам, однако почерк... Почерк был ажурным, открытым, не столь резким, как у мужчин того времени, даже напротив - почерк был ровно таким, коему могла научить лишь женщина высокого положения в обществе.       Но вот что касается самой манеры письма, то создавалось ощущение, будто всё это писал ребёнок. Вовсе не взрослый.       "Дорогой дневник,       Сегодня солнечно и..."       Нет, благородная женщина никогда не писала бы столь легкомысленно; жизнь Тэхёна с самого детства была окружены книгами и литературными вечерами, и если чем-то он и мог похвастаться, так это своими познаниями в буквах, бумагах да чернилах.       Он пролистал дальше, осторожно, стараясь не испортить и так готовые с мига на миг осыпаться клочки бумаги.       "Дорогой дневник,       Я не думаю, что она ревнует ко мне, но всё же она меня любит..."       Ревность? То самое чувство, коего никогда не было в их отношениях с Чимином и Чонгуком. Быть может, три и впрямь было совершенным числом, как это указано святым духом.       Отец, сын и...       "Дорогой дневник,       Сегодня моя милая мама сделала мне ещё один подарок." — Сегодня моя милая мама... Это дневник Чимина? — задумчиво пробормотал Тэхён, и, ведомый своей догадкой, прикрыл дневник. Он повернул его к себе задней обложкой и, чуть подув на неё, убедился в том, что и без того становилось очевидным.       Дневник принадлежал вовсе не "Маман". Он принадлежал Чимину.       "От Маман".       Но отчего же тогда он писал совсем как юная девушка?       Внезапный стук в дверь оборвал ценное время на изучение дневника. Столь быстро, как только мог, Тэхён запихал дневник под стопку книг, тем самым подняв переполох. Светловолосый юноша секунду спустя вошёл в его комнату, глядя на него чуть настороженно. — Что за суета, мой дорогой Тэхён, ты так готовишься к нашему вечернему чтению?       Любопытство Тэхёна пересекало все мыслимые и немыслимые границы, однако даже оно в тот момент померкло в его голове по сравнению с Чимином, что стоял перед ним, столь прекрасный, обнажённый и мокрый. Капли свободно стекали по мягкой коже, мокрые прядки волос прилипли к лицу, едва ли не целуя веки. — Завтрак готов.., — начал уже было Чимин, однако остановился, казалось, поняв, что в данным момент происходило в штанах писателя. На щеках его расцвёл румянец, однако он и не вздумал отворачиваться.       Тэхён вновь почувствовал себя пойманным в ловушку - юный аристократ был слишком красив, прекраснее любой леди из Сеула; единственным, кто по красоте своей мог стоять на одном уровне с ним, не отставая ни на шаг, был Чонгук. Он чувствовал себя поистине счастливейшим человеком, раз ему удалось за свою жизнь встретить обоих.       И сейчас, словно какой-то голодный пёс, Тэхён, так и не произнеся ни слова за всё это время, продолжал лишь пялиться на него, чуть приоткрыв рот. От Чимина исходил свет, некое уникальное сияние - создавалось ощущение, словно сам Господь трудился над этим юношей больше семи отведённых дней.       Ноги его сами собой разъехались в стороны, подобно губам, светловолосый юноша опустился перед ним на колени. — Как ты думаешь, я красив? — Ты... Для меня ты прекраснее любой книги, Чимин, — хрипло ответил он, пальцем подцепляя его подбородок, большим пальцем проводя по полным губам. И затем толкаясь им внутрь чужого рта, потираясь, двигая взад и вперёд. В какой-то момент он почувствовал, что может кончить лишь от одной картины того, как Чимин заглатывает его палец.       Чимин же прижимался к его руке, отдаваясь в его подчинение, послушно лаская чужие пальцы; комнату заполнили стоны. Большую часть сознания Тэхёна в тот момент занимало лицо светловолосого херувима, оставшуюся же - его рот и язык. Осторожно, ведь помимо желания им владело и уважение к божественному созданию, он обхватил его рукой за шею, притягивая к себе, жадно целуя; бёдра его непроизвольно дёрнулись вверх, не скрывая собирающегося узлом в низу живота возбуждения. — Моя милая маленькая ласточка.., — между стонами пролепетал Чимин. — Ты не представляешь, насколько же ты особенный для нас.       После протянув несколько ласковых, причудливых для писателя слов, он подцепил пальцами пояс брюк, шустро расстёгивая пуговицы ширинки, и спустил их, оставив где-то в районе лодыжек. И после уже привычным движением он уселся ему на колени, седлая, прижимаясь к налитому кровью возбуждению. — Как же я надеюсь, что ты никогда не взлетишь.., — прошептал он, обхватывая чужой член. — Что никогда не покинешь этого гнезда...       Тэхён почувствовал, как дыхание его утяжелилось, словно воздух стал в сотню раз гуще; он не мог и моргнуть - всё внимание его было приковано лишь к чужим губам, так, словно вся жизнь его просто не возможна без них, как клубника и май. Чимин чуть привстал лишь для того, чтобы в следующий момент насадиться на его член прежде, чем писатель смог бы кончить от его рук.       Он взял инициативу в свои руки, кружа тазом, тесно прижимаясь к нему, чуть ли не кусая за шею, шёпотом опаляя кожу, угрожая, умоляя не уходить. Так, словно до сих пор был напуган.       Он прыгал на его бёдрах, насаживаясь снова и снова, в погоне за наслаждением; Тэхён не отставал, лаская юношу, стараясь и со своей стороны доставить тому удовольствие, нагнать чужой ритм, дабы одновременно пересечь грань оргазма. И это вскоре произошло: сначала кончил он, вцепившись в Чимина, а после блаженство настигло и его - юный аристократ кончил, запачкав его рубашку.       Тэхён смотрел на него с улыбкой; Чимин нежно погладил его по щеке. — Чонгук... Он не злится на тебя.., — выдохнул он, прижимаясь к чужому уху и прикусывая мочку. — Ему просто ненавистно видеть, как я грущу, от этого он чувствует себя несчастным.       Писатель сглотнул, пытаясь прийти в себя после акта любви, однако придержать язык не сумел: — Чимин, почему ты грустишь по ночам?       "Почему не рассказываешь мне?"       "Разве можно назвать происходящее между нами любовью, если ты даже не доверяешь мне?".       Но он правда больше не мог сдерживаться - ему необходимо было знать, что же такого произошло в жизни дорогого ему человека?       Но, как и всегда прежде, юноша не ответил ему. Лишь поцеловал в макушку и сказал, что будет ждать его к завтраку, прежде чем уйти, прикрыв за собой дверь. Отрезая всякую надежду на диалог.       Тэхён вздохнул.       Что ж, теперь у него и впрямь в качестве источника ответов на все его вопросы был лишь этот дневник. И дом.       Незаметно пролетело ещё несколько дней, и за это время писатель так и не набрался смелости сообщить о дате своего отъезда.       Но не всё оставалось неизменным: отношения их, казалось, всё глубже и глубже проваливались в бездну лжи. Не для Чимина - тот всё ещё делал, будто ничто и никогда не сможет остановить их любовь, так, словно то нечто особенное, нежное и тёплое будет длиться вечно; он не переставал заботиться о Тэхёне, приносил ему травы для ингаляции, менял простыни, а также с какого-то момента стал задаривать букетиками садовых цветов, о коих заботился сам. Особенно светловолосому херувиму полюбились незабудки.       Но вот Чонгук... Он что-то... Писатель терялся, не представляя, какое же слово ему подобрать, чтобы то могло ясно описать, что происходит; черноволосый юноша вёл себя так, словно уже знал, что он покинет их обитель и когда именно это случится. Он любил его, как и прежде, со всей нежностью и страстью, днями и ночами; с удовольствием готовил деликатесы, названия некоторых из которых Тэхён порой даже и не слышал за всю свою жизнь; прижимался сладким поцелуем к губам в полудрёме; сопровождал его на прогулках, рассказывая ему об окрестностях - по правде говоря, Тэхён давно уже заметил, что знает тот о Мэрри-Айленде гораздо больше, чем юный аристократ, словно он много времени проводил за вратами этого дома.       И в то же время писатель не мог не заметить печальный взгляд, коим Чонгук смотрел на него. Так, будто он молил о пощаде.       Тэхён никогда не забывал его слов, произнесённых в тот роковой день.       "Ты должен помочь нам".       Вот почему ночами и в те очень редкие, но всё же порой возникающие моменты одиночества он с корки до корки штудировал дневник; но всё же, как бы сильно он ни был уверен в своей догадке, ему всё ещё нужно было доказательство, что почерк действительно принадлежит Чимину.       И именно поэтому однажды, очень поздним вечером, он уговорил юношей сыграть с ним одну игру. Они расположились в большом зале, в окружении портретов, что взирали со стен, приобретя едва ли не гнилостный оттенок.       На дворе был август. — Правила таковы: вам нужно написать название какого-нибудь предмета, животного или же человека на листочке, а затем остальные должны будут попытаться отгадать, что же вы загадали, с помощью вопросов, — объяснил Тэхён; Чимин, услышав это, в предвкушении захлопал в ладоши, в то время как Чонгук, напротив, казалось, побледнел.       Он протянул им чернила и два пера, аристократ тут же ухватился за своё, приступая к делу, черноволосый юноша в свою очередь смотрел на него несколько мгновений неуверенно, прежде чем всё же взять. Правда, перо в руках его смотрелось неловко, дрожа в грубых, неправильно стиснувших его пальцах - то было неизбежно, если дело касалось крестьянина или рабочего, что большую часть своей жизни не умел писать, отметил шатен.       Спустя некоторое время Чимин объявил, что закончил; Чонгук боролся с пером несколько больше, но в конце концов тоже отложил чернила в сторону - руки его не переставали дрожать. — Я хочу быть первым, — заявил аристократ.       Чонгук словно и не услышал его, погрузившись в свои мысли. Писатель едва слышно вздохнул, решив взять инициативу в свои руки, и задал первый вопрос: — Это растение? — Нет. — Может, птица? — набравшись смелости, тихо предположил черноволосый юноша. — Тоже нет, — легко отмахнулся Чимин. — У этого четыре конечности? — Да, но ходит на двух. — Тогда обезьяна! — Нет-нет.       Вдруг Тэхён почувствовал, словно уже знает ответ. — Человек?       Чимин резко указал на него пальцем, радостно заявляя: — А ты догадлив, моя ласточка. — Это есть в этой комнате? — продолжил расспрашивать писатель; к этому момент игра велась уже между ними двумя, Чонгук лишь наблюдал за ними со стороны, не произнося ни слова. — Хм... Возможно.       Казалось, кровь застыла в его венах в предвкушении. — Это кто-то, кого я знаю? — Нет, но... я знаю. — Твой родственник? — Да. — Мама или папа? — Да, это маман! Ты угадал! — Чимин показал бумажку, прежде спрятанную в ладони. Да, это всё же был он - почерком, коим был расписан весь дневник, найденный им в игровой, было выведено заветное слово, что упоминалось в нём не раз. Маман. Точь-в-точь. — Как ты догадался?       Тэхён посмотрел ему в глаза, мягко улыбнувшись. — Просто предположил! Ведь.., — но ему пришлось замолчать на полуслове. Чонгук смотрел на него, чуть хмуря брови, как бы говоря "Не смей".       Ему точно было что-то известно.       Весь оставшийся вечер они провели за игрой, отгадывая слова друг друга, активнее всех, конечно же, был Чимин; должно быть, именно из-за этого он утомился раньше всех, в какой-то момент задремав в кресле. Тэхён решил воспользоваться предоставленной возможностью, тихо поднимаясь с места и жестом указывая Чонгуку следовать за ним. Он привёл его на кухню; прикрыв за ними двери, Тэхён лишь сейчас заметил огромное количество мух, снующих туда-сюда по комнате. — Что произошло у него с матерью?       Воздух здесь был в тысячу раз холоднее, чем в зале. — Я не могу... Я не могу рассказать тебе об этом.       Тэхён присел на табурет, скрестив ноги. — Чонгук, пожалуйста, я... — Он возненавидит меня, если я сделаю это.., — прошептал юноша.       Тэхён едва слышно вздохнул, опустив взгляд. — Тогда, в тот самый день, ты попросил меня о помощи. Я никогда этого не забуду. Поэтому прошу тебя, расскажи же мне, что здесь происходит. Если я могу хоть как-то помочь... — Нет, ты не сможешь! — голос его в этот момент прогремел на всю комнату; оставалось лишь молиться, что шум этот не достиг ушей спящего ангела. — Я не хочу, чтобы ты... — Но я хочу помочь. Я просто хочу помочь вам тем, чем смогу, ты ведь знаешь, как сильно вы мне дороги.       Чонгук посмотрел на него, в глазах его собрались слёзы. — Нет, это не так. Тебе на нас наплевать, ты здесь только ради собственного удовольствия. Ты эгоист!       Он примерно представлял, отчего же такое отношение: Чонгук страдал, страдал, как и Чимин, и, может, даже больше. И всё же... — Как ты можешь такое говорить? — прошипел Тэхён, чувствуя, как внутри начинает пузыриться злость. — Я люблю тебя, Чимина. Я люблю вас!       Последующая тишина оглушила его.       Чонгук прислонился к столешнице спиной, пальцами зарываясь в собственные волосы, закрывая лицо, прежде чем выдавить: — Ты уедешь. Первого сентября, я знаю, я прочитал это в твоём дневнике. — Так что нет, ты нас не любишь. — Первого сентября?       Они обернулись почти одновременно; только сейчас они заметили Чимина, что стоял у входа. Лицо его побледнело. — Тэхён, это правда? Ты решил оставить нас?       В глазах его собирались слёзы, падая на бледные щёки, плечи сотрясались от рыданий. Светловолосый херувим плакал, не отрывая от него взгляда, и писатель сморщился, чувствуя, как вновь болезненно сжалось сердце. Весь мир его рушился от одно лишь вида чужих слёз. — И когда ты собирался сказать нам об этом?!       Я думал, ты останешься с нами, останешься здесь навсегда!       Разве ты не любишь нас? Тебе этого недостаточно?       Что я сделал не так?       Как ты можешь уйти?!       Он заваливал его вопросами, не давая и секунды на ответ, с визгом и криками, словно ребёнок, бьющийся в истерике; Чонгук подскочил к нему, попытался успокоить, но Чимин не позволил даже прикоснуться к себе. — Я люблю тебя, Тэхён, Чонгук тебя любит, так почему же ты хочешь уйти?       Почему ты хочешь бросить меня?       Любовь моя, прошу... — Почему все в конце концов хотят оставить меня? — Чимин, нет... — Почему ты бросаешь меня, Тэхён? Почему ты поступаешь, как моя Маман?       Тэхён чувствовал, как страх сковал его ноги, руки, язык, лишая дара речи; краем глаза он заметил, что Чонгук взирает на светловолосого юношу, испуганно распахнув глаза. Кожа его была бледнее мела. Чимин рухнул на пол, комнату сотряс почти беззвучных крик; на мгновение писателю показалось, словно вместе с ним загрохотал весь дом, так, будто в одно мгновение провалился куда-то под землю от сильнейшего землетрясения. Задрожал стол, и вместе с тем до него вдруг так ясно как никогда, возможно, впервые за всё это время, дошло - он должен уйти. Но не сейчас. Сейчас он не представляет своего существования без них.       И вдруг двери захлопали, безумный стук заполнил особняк, а свет в одно мгновение потух. Наступила ночь, тьма за окном готова была поглотить каждого, кто посмеет высунуть нос в этот час. Кровь застыла в жилах; истерический плач Чимина постепенно стихал, но никто не был в силах сдвинуться с места - даже Чонгук, казалось, дыхание его замерло, буквально, словно в какой-то момент черноволосый юноша застыл, превратился в статую.       Он сидел неподвижно, болезненно зажмурив глаза, с белой, словно сама луна, и с его места казавшейся едва ли не прозрачной кожей.       Кухня выглядела будто логово призрака; единственным, что бросалось в глаза, была фигура Чимина, освещённая светом восходящей луны.       Дом отзывался эхом при каждом вздохе, никогда в жизни писатель ещё не испытывал столь сильного страха.       Быть может, всё это последствия стресса, однако казалось, будто вокруг тела юного аристократа сгущалась тьма. Пожелай он сдвинуться, сбежать отсюда - не смог бы, тело его словно было окутано невидимыми цепями; судя по всему, Чонгук позади него испытывает то же самое.       Всего за пару мгновений едкий запах аммиака заполнил комнату, возможно, и дом; словно его испускают сами стены, покрывшиеся непроглядной тьмой. — Тэхён, — вдруг позвал его Чимин.       Однако голос его прогремел на весь дом, так громко, что ещё чуть-чуть и перепонки в его ушах лопнут. — Ты должен поклясться мне, что никогда не покинешь этот дом.       Никогда не покинешь меня и Чонгука.       Никогда.       Никогда.       Никогда. — Поклянись же.       И внезапно, в одну секунду, его ослепил свет. Полдень, августовская жара, щебет птиц.       "Намджун, где же я, за что ты отправил меня сюда? Чем я заслужил такое проклятье?"       Проморгавшись, Тэхён вдруг осознал, что сидит в кресле в гостиной. Чимин перед ним что-то с радостным видом выводил на бумаге, а рядом сидел Чонгук.       И смотрел на него полными ужаса глазами.       Едва заметно он кивнул на руку; в ней лежала бумажка со словом, что им, вероятно, предстояло угадать. И неряшливым почерком в ней было выведено "Игровая комната".       Когда пришло время сна, Чимин всё ещё вёл себя как ребёнок, беззаботно и игриво.       Ему всё это приснилось? Неужели любовь их была столь сильна, что он, сам того за собой не замечая, начал бояться Чимина, демонизировать его чувства к нему?       Что всё-таки произошло на кухне? И произошло ли? Знал ли Чимин сейчас, что первого сентября Тэхён покинет стены этого дома и их общество?       Подушка, что досталась Тэхёну, казалось, была соткана из пыли - она была лёгкой, словно заполняла её изнутри лишь пустота. Глаза его были широко распахнуты, он был просто не в силах закрыть их; страх пропитал всё его тело, разбегаясь по венам, заполняя лёгкие и не давая дышать, он боялся, как же сильно он боялся, и, видимо, это чертовски бросалось в глаза, так как даже Чимин отметил это, прежде чем заснуть. Чонгук дремал, положив руку ему на грудь; по крайней мере, глаза его были полуприкрыты. — Любовь моя, отчего тебе не спится? — сладким шёпотом спросил юный аристократ, нежно поглаживая его по щеке.       "Мне страшно".       "Я боюсь тебя". — Что-то тебя беспокоит?       "Ты. Ты меня беспокоишь. Ты, твои проклятые секреты и этот дом - все вы разрушаете мой разум, сводите с ума".       "Моя кровь убивает меня".       "Виной ли всему моя болезнь?".       "Но я люблю вас, люблю так сильно, что, мне кажется, я попросту не смогу без вас жить".       "Отец, что же они со мной сотворили?..". — Просто чувствую себя неважно. — Хм, может, это из-за того, что ты так много трудишься в последнее время... Оставайся в постели, пока не станет лучше, а мы будем рядом.       Чуть позже, той же ночью, он проснулся от стонов. Привыкнув к темноте, он разглядел юношей, что занимались любовью: Чонгук толкался в хрупкое тело юного аристократа, в то время как Чимин, как и в большинство ночей, плакал, тихим шёпотом умоляя никогда его не покидать. "Я люблю тебя", - повторялось, снова и снова, в ритм шлепкам кожи о кожу; Чонгук крепко удерживал Чимина в своих руках, откидывая голову при сильном толчке. Всё, что Тэхён мог, что он был в силах в тот момент сделать, так это наблюдать за ними, неподвижно, опасаясь, что они заметят его. И на мгновение, на одно лишь мгновение он позволил себе погрузиться в мысль - в одну сладкую ложь - что всё, что происходило сейчас, что тянулось с самого июня этого года, было абсолютно нормальным.       Никаких загадок, странностей, истерик и криков. Всё хорошо.       Но уже в следующий момент, когда черноволосый юноша в очередной раз толкнулся в Чимина, он повернулся к нему, глядя в широко раскрытые карие глаза.       Не издавая ни звука, одними лишь губами он сказал ему:       "Я люблю тебя".       И сразу после:       "Уходи, прошу тебя, уходи".