The Oh Hellos — Soldier, Poet, King There will come a soldier, Who carries a mighty sword. He will tear your city down, oh lei oh lai oh Lord! There will come a poet, Whose weapon is His word. He will slay you with His tongue, oh lei oh lai oh Lord! There will come a ruler, Whose brow is laid in thorn. Smeared with oil like David's boy, oh lei oh lai oh Lord!
Хозяин дома сидел во главе стола, сложив на его край локти и сцепив кисти пальцами в замок, скрывая ладонями пол-лица, и медленно переводил тяжёлый взгляд тёмно-карих глаз, кажущихся в солнечном свете кроваво-красными, то на одного героя трагедии, то на второго, то на третьего. По правую сторону кухонного стола сидел, втянув голову в плечи и зажав руки между коленями, нервно потрясывая одной пушистой ногой в тапочке под столом, Атсуши, периодически поглядывающий на Мори-доно, ловящий на себе испытующий взгляд и тут же смущённо смотрящий в стол. Он раскачивал своим белым пушистым хвостом, как метёлкой по полу. По левую сторону на табурет был усажен Рюноскэ, поджавший губы и нахмуривший куцые брови, скрестив на груди руки и глядя в сторону, не пытаясь даже взглянуть на хозяина. В противоположной от Мори второй главе стола сидел гвоздь программы, звезда, так сказать, или просто Осаму, сутулящийся и зевающий, с травинками и какими-то листьями во взъерошенных волосах, вытянувший под столом свои длинные ноги и едва не сложивший на него голову. Если Накаджиме и Акутагаве и было немножко некомфортно, то Дадзая этот якобы тяжёлый взгляд ни капли не волновал — отчитывать его за плохую отметку и сожжённый табель уже поздно, а за всё остальное парень никогда не беспокоился. Ну, пожурит, почитает нотации, даст старого доброго отцовского подзатыльника в крайнем случае — и на этом всё. — Ну, граждане усопшие, — в голосе Мори сквозили стальные нотки, когда он наконец убил гробовую тишину, и Атсуши от такой неожиданности вздрогнул, вздыбившись шерстью на затылке, издалека напоминающей волосы, — и как вы мне предлагаете отчитываться перед начальством за исчезновение двух тел из моего морга? Мне так, для себя, чисто послушать ваши версии. Оба, Накаджима и Акутагава, тут же синхронно посмотрели на Дадзая, но тот, заметив на себе эти немо вопрошающие взгляды, лишь удивлённо захлопал глазами: «А что вы на меня смотрите?» — Как много отвечающих. Прямо-таки лес рук, — прервал переглядки Мори, нахмурив брови. — Мне что, как в школе, по списку начать спрашивать? — А можно сразу выйти? — Осаму откинулся на спинку стула спиной, потягиваясь руками вверх и прикрывая одной из них следом раскрывшийся в зевке рот. — Выйти можно только вон из дома и навсегда, — Мори прищурился, на что Дадзай только недовольно рыкнул и снова ссутулился, но на этот раз подпёр щёку ладонью, вторую руку вытянув по столу и начав перебирать по нему, постукивая, пальцами. — Я… я не знаю, как объяснить, — начал, замявшись, Атсуши, растирая шею и не смотря Мори в глаза. — Да и с чего начать тоже… — Мы здесь вообще ни при чём, — сказал как отрезал Рюноскэ, хмыкнув и задрав нос. — Я с технологией не знаком, пускай отвечает мастер. — Хорошо ты стрелки переводишь, неблагодарный, — Осаму прищурился, сверля Рюноскэ взглядом, а затем махнул свободной рукой в сторону: — С меня вообще взятки гладки. На его тело официальный отказ был получен, — Дадзай кивнул в сторону Атсуши, — а этого так и так сжигать надо было, — кивок в сторону Рюноскэ, — чтоб землю не отравлял. — А что насчёт праха родственникам, которые его, на минутку, ожидают? — Огай смотрел прямо на Осаму, но Осаму даже не шелохнулся. — Ты думаешь, что если мы подсунем чужой прах, то его сестра как-то определит, что он не тот? — Дадзай закатил глаза. — Она вроде адекватной выглядела слишком, чтобы определять на глаз или, не знаю, на вкус. — Как у тебя всё легко, Осаму, — дядюшка вздохнул, качая головой. — А ты что молчишь? Про твою сестру разговор, между прочим, — Дадзай пнул Акутагаву под столом ногой в ногу, на что тот подскочил на своём табурете и оскалился, метая глазами молнии. — А что мне, предложить себя сжечь сразу после восстания из мёртвых? — прошипел Рюноскэ, пиная Осаму по ноге в ответ, но Осаму вовремя успевает отодвинуться, и парень с размаху попал по ноге Атсуши. Ступня нестабильного тела наполовину прошла сквозь ногу Атсуши, и тот, покрывшись мурашками от ощущений, схожих, наверное, с ударом тока, покачнулся на стуле и мгновенно задрал ногу на стул, обхватив её руками за колено — тапочек остался на полу, а круглые кошачьи пальцы когтями впились в край деревянной сидушки. Шерсть на затылке стояла дыбом, а зрачки расширились. Рюноскэ сам поёжился — ощущения прохождения собственного тела сквозь физические объекты также были неприятны — и втянул голову в плечи, встряхнув головой и зажмурившись. Осаму, глядя на всё это, звонко рассмеялся, приложив руку ко лбу и отклонившись на стуле в сторону. — Как в детском саду, ей-богу… — Мори удручённо уронил голову на грудь, закрыв глаза, шумно вдохнув и выдохнув через нос и снова выпрямив спину. — Ага, в детском саду на кладбище! — Осаму, смеясь, утёр слезу с глаза. — Да лучше б я не воскресал, — Рюноскэ, отойдя наконец от неприятного чувства в ноге и потрясывая ею, сквозь зубы шипит прямо на Дадзая, злобно щурясь. — Мне как будто н-ногу чем-то проткнули и тут же вытащили, — Атсуши нервно сглотнул, растирая место «соприкосновения» с нестабильным телом Рюноскэ напротив. Вздыбленная шерсть понемногу улеглась. — Всё, замолчали все трое, — негромко, но строго произнёс Мори, хлопнув ладонью по столу, и вся троица посмотрела на хозяина дома. Тот встал, заложив руки за спину и начиная неспешно измерять кухню шагами вокруг стола. — Я прекрасно понимаю, кто является виновником всего этого, и я жду объяснений коротко и по делу, Осаму. — Ну почему опять я? — Дадзай изобразил страдальческое лицо, поморщив нос, на что Мори, проходящий мимо светлого окна, резко повернул на него голову. Тень хозяина дома упала на стол и скрыла всех троих, на что Атсуши испуганно икнул, а Рюноскэ, обернувшись, обхватил себя за плечи, не отводя взгляда серых глаз от Мори. — Быстрее. У меня не так много времени до выхода, — Мори, на секунду сощурив глаза, развернулся к юношам лицом, стоя с прямой спиной и со скрещенными на груди руками. Дадзай, фыркнув, откинулся на спинку стула, закинув за неё одну руку, а вторую подняв вверх для жестикуляции: — Ну, в общем, в начале было слово, а дело обстояло так… — Воздержись от ненужных комментариев, будь так добр. Дадзай снова закатил глаза и обречённо вздохнул. — И опять без всего самого интересного… На самом деле, несложно было догадаться, что день не задастся с самого утра, учитывая, что Осаму разбудили стаканом воды в лицо из окна и командным голосом сказали зайти наконец в дом и перестать изображать мертвеца на газоне. Юноша действительно проспал на траве всю ночь без задних ног — двое бессонных суток дали о себе знать, — а резкое пробуждение тут же согнало всю сонливость. На часах было шесть утра… Шесть утра! Дадзай никогда в жизни самостоятельно не просыпался раньше девяти или десяти. На учёбу он просыпался по будильнику просто с невероятным трудом, и то его периодически продолжал тормошить дядька, и если во время школы Мори ещё избирал более гуманные методы вроде растолкать, то с началом учёбы в вузе началась и вода в лицо, и оглушительный вой сирены с телефона, и попадание чем-нибудь по голове. «Я не собираюсь платить за твою учёбу огромные деньги, если ты за пропуски вылетишь с бюджета», — меланхолично говорил Мори каждый раз, когда заспанная и мятая фигура в футболке и трусах или спальных шортах появлялась на пороге тёмной комнаты. На самом деле, Мори бы платил, если бы случился подобный форс-мажор. Просто нужна была мотивация как можно более строгим голосом. На самом деле, Осаму знал, что Мори бы платил. Просто делал вид, что мотивируется и верит, чтобы не вгонять хозяина дома в удручённое состояние. Они оба дружно синхронизировались в том, что не показывали свою привязанность друг к другу открыто. Это было удобно. Патологоанатом слушал и не перебивал, стоя у окна и глядя на дорогу за ним. Создавалось ощущение, что он любуется наконец постриженным газоном… Атсуши и Рюноскэ молчали — первый рассматривал свои кошачьи пальцы, то выпуская, то убирая когти, а второй сложил руки на стол и положил на них голову. Осаму начал с того, что Мори ещё в подростковом возрасте мальчишки дал ему чётко понять, что странные светящиеся рисунки и символы в некоторых книгах видит только он и что у Осаму не было другого выбора, кроме как разобраться в этом самому, что в итоге и вылилось в такую практику. «Я жаловался тебе в детстве, что вижу полупрозрачных грустных или злых людей, а ты меня водил к психиатру, — говорил Дадзай, жестикулируя второй рукой. — В итоге психиатр посчитал спятившим тебя, а я больше с тобой про это не разговаривал. Но видеть никого не перестал. Как видишь, теперь ты даже аргументировать не можешь, что я сошёл с ума или что-то вроде…» — здесь с довольной улыбкой Дадзай развёл руками, указывая на оживших мертвецов. Накаджима на этот жест широко раскрытыми глазами поглядел на Осаму, выглядя пришибленным, а Акутагава только фыркнул, оставив голову на столе, а руки свесив книзу. «Те старые книги, которые ты грозился выкинуть при генеральной уборке моей комнаты перед вузом, — Осаму снова зевнул и запустил руку пальцами в свои волосы, вытряхивая из них листья и траву. — Они, оказывается, весьма помогают в воскрешении. Очень уж Атсуши меня об этом просил, а на Рюноскэ я уже загорелся идеей. И, как ты можешь видеть, чердак у меня не течёт и я говорю правду». Мори ничего не ответил. Дадзай знал, что дядька был в курсе того, что у доставшегося ему по несчастливому стечению обстоятельств ребёнка есть либо какие-то отклонения в психике из-за произошедшего инцидента, либо некие экстрасенсорные способности, хотя чисто по врачебной деформации Огай склонялся к галлюцинациям из-за удара головой или чего-либо ещё. Но Осаму рос совершенно нормальным и в умственном, и в физическом плане, лишь иногда задавая странные вопросы. Мальчишка быстро просёк фишку, что даже единственный ему родной человек не понимает, о чём идёт речь в его вопросах о призраках и странных книгах, потому в какой-то момент перестал упоминать это вслух. И Мори уже было расслабился тогда… если бы не услышанное откровение сейчас и два молодых человека за столом, вполне себе дышащие, живые и даже не разлагающиеся, которые буквально днями назад лежали хладными телами в его морге. В душе мужчины всё ещё теплилась надежда, что это какая-то затянувшаяся шутка с удачно подобранными похожими людьми, а исчезновение тел можно списать на эксперименты Дадзая с печью, но… два снаряда в одну воронку не падают. Эти два снаряда сидят за столом и не решаются заговорить с хозяином дома. — На Атсуши я попробовал метод скрещения душ, — Осаму вытянул одну руку и потрепал парня по белой голове. — Кто же знал, что у него столько всего от кошки появится? Хорошо ещё, что я не догадался крысу у помойки поймать. А на этом я попробовал воскрешение без второй живой души, — Дадзай сложил одну руку на стол, а второй щёлкнул Рюноскэ по лбу — он скривился и шикнул. — И визуально всё в порядке, а тело получилось нестабильным. Проваливается иногда сквозь физические объекты, как я понял. Тоже не совсем удачно вышло, но что имеем, то имеем. Мори ничего не ответил. После того как парень замолк, он постоял у окна в раздумьях, создавая неловкое молчание на кухне, а потом перевёл взгляд на часы над дверным проходом без двери и зашагал на выход, в коридор, останавливаясь у зеркала и поправляя галстук. Осаму только удивлённым взглядом его проводил, повернувшись на стуле вполоборота и сложив на спинку руки. — А где раздел отзывов и предложений? — Мне нужно обдумать всё то, что ты мне наговорил, и как минимум смириться с этим, — спокойно отвечает Мори из коридора, обувая туфли. — Но одно могу сказать точно: на три дня допуск в морг тебе закрыт. Чтоб и духа твоего там не было. — Три дня?! — Осаму тут же подскочил на стуле. — И что мне делать прикажешь всё это время? — Это уже твои проблемы, Дадзай, — Огай повернул ключ во входной двери, раскрывая её и впуская в тёмный коридор прохладный утренний воздух и запах свежескошенной травы. — Дома не покидать, на людях не светиться. Не дай бог из хранилища пропадёт ещё тело, ты понял меня? Дадзай ничего не ответил. Дядюшка хлопнул дверью, садясь в подъехавшее к ограждению дома такси. Атсуши и Рюноскэ только переглянулись друг с другом. Кажется, на ближайшие три дня они предоставлены сами себе… — У вас что, семейное, вот так спокойно к паранормальному относиться? — Акутагава с долей возмущения глянул на Дадзая, приложив ладонь к виску. — Или мы у тебя не первые эксперименты? — Первые, первые, просто дядюшка привык к тому, что я у него немного с приколами, — Осаму в сдающемся жесте вскинул кверху руки, вставая из-за стола и покачиваясь, разминая затёкшие мышцы, из стороны в сторону. — Вы как хотите, а я в душ и дальше спать. — А к-как же мы? — Атсуши подскочил на месте, нервно сжимая в руках свой хвост. — А что вы? Мои обязанности кончились на воскрешении, — Осаму пожал плечами, подходя к лестнице наверх. — Уберитесь, не знаю, телевизор посмотрите… О, или что-нибудь приготовьте! Я голодный, как собака. — Твои обязанности закончатся, когда у нас появятся документы и деньги, а пока будь добр за нас отвечать, гробовщик, — Рюноскэ тут же встал, гневно упёршись руками в стол, но ладони от упорства немного прошли сквозь поверхность, и юноша резко отдёрнул их, встав прямо. Гнев от этого поутих. — Мы тебе тут кухарками не нанимались. Твой дом, ты и хозяйничай. — У тебя есть документы, не прибедняйся, просто с заключением о твоей смерти. А насчёт Атсуши… — Дадзай, перед тем как захлопнулась дверь, очевидно, в ванную комнату, крикнул насмешливо: — Усы, лапы и хвост — вот его документы! Со второго этажа зашумела вода. Кажется, Дадзай даже напевал что-то радостно, но прислушиваться к этим завываниям совсем не хотелось. Похоже, что холодильник, как и, впрочем, весь остальной дом остался у бывших мертвецов в полном распоряжении. Как назло, у Атсуши в этот момент громко заурчал живот. Накаджима от этого звука сам вздрогнул, прикладывая к нему ладонь, и со вздохом бросил взгляд на холодильник. Рюноскэ только глаза закатил, покачав головой, и махнул рукой. — Я пошёл. — Куда? — Накаджима тут же повернул на Акутагаву голову. — Насовсем?! — Ты идиот? — Рюноскэ презрительно прищурился. — Единственное, в чём этот горе-некромант прав, так это то, что ни мне, ни тебе некуда податься. Гин удар хватит, если я заявлюсь к ней на порог после своей… кхм, смерти. — Гин? Кто это? — Моя сестра, — казалось, что при упоминании девушки в разговоре Рюноскэ чисто физически не мог злиться. — И единственный живой родственник по совместительству, если не считать собаки. — С-с-собака! — у Атсуши зрачки мгновенно сузились до чёрных щёлочек, покуда изо рта вырвалось непроизвольное шипение. Так же быстро, как кошачья сущность дала о себе знать, Атсуши пришёл в себя и накрыл ладонями рот под стальным взглядом Рюноскэ. — Извини, я не специально, оно как-то… само. — М-да. Не знай я, что ты буквально наполовину кот, я бы тебе врезал, — Акутагава растёр виски, чувствуя, как одна из его бровей нервно подёргивается. — И стоило это воскрешение того? — Но это был единственный вариант, при котором я бы ожил, — Накаджима вздохнул, разведя руками. — Ну, как видишь, у меня нет ни птичьих лап, ни шерсти где-то на теле, а я такой же, как ты. — Зато я хотя бы не проваливаюсь сквозь предметы. Рюноскэ прищурился и снова задержал на Атсуши свой недовольный взгляд. Если бы не киты, завывшие в животе, Акутагава бы точно что-то съязвил в ответ, но от голода желудок нехило скрутило, и он цыкнул. — Один-один, животное. Поможешь. — Я… не умею готовить, — Атсуши неловко растёр плечо одной руки ладонью второй, когда Рюноскэ уничижительно на него посмотрел. — В детском доме нас этому не учили. — Ясно, — Рюноскэ воздержался от заката глаз, проходя к холодильнику и открывая его. — Тогда под моим руководством будешь. Где тут всё вообще лежит? — О, это я знаю! — Накаджима мгновенно просиял, отойдя к кухонному гарнитуру. — Мори-сан вчера готовил ужин, он мне всё-всё показал. — Тогда доставай всё, что тебе показали, ищейка. У Атсуши мгновенно расширились зрачки, и шерсть на его затылке встала дыбом. — Ищ-щ-щейка! — Да прекрати ты этим заниматься! Излишним выбором продуктов холодильник не радовал. Рюноскэ пришлось даже напрячься, чтобы придумать, что вообще из всего этого «разнообразия» можно сделать… Доставая оставшиеся четыре яйца из лотка, остатки сыра, хлеба, бекон из морозильной камеры, Акутагава внимательно наблюдал за своими действиями, следя, чтобы предметы не проваливались сквозь руки. Он ещё не проверял на закономерность, но складывалось ощущение, что когда он был спокоен, а вес предмета не был запредельным, то всё с его стабилизацией было в порядке, но стоило чуть-чуть нарушить баланс… По крайней мере, пустую сковороду за ручку Рюноскэ поднимал без проблем, как и бутылку оливкового масла. А вот на заедающем переключателе электрической плиты начались беды с осязанием — пальцы при напряжении проваливались сквозь, и на третий раз безрезультатной попытки Акутагава цыкнул. — Атсуши, включи на пять. — Что?.. — Переключатель переведи на цифру пять, что непонятного? Накаджима весьма неуверенно прикоснулся к панели плиты, включив одну из них и не посмотрев даже на рисунок — включенной оказалась духовка. От зажжённого света из-за стекла внизу Атсуши отскочил, на что Акутагава только обречённо покачал головой. Духовка была выключена, включена была нужная плита, на которую Атсуши было указано пальцем. Терпение, нужно терпение… Гин ведь терпела, когда учила старшего брата готовить что-то покруче элементарных бутербродов или яичницы без всего. Атсуши наблюдал. Бледные руки с тонкими пальцами элегантно летали над плитой или кухонным гарнитуром: лилось масло на сковороду, затем сковорода покачивалась за ручку, чтобы масло равномерно растеклось, на это масло следом были выложены четыре дольки бекона, чтобы поджарились со всех сторон, затем осторожно о край разбились четыре яйца, а скорлупа отправилась в мусорное ведро. Затвердевший сыр и хлеб заодно было поручено нарезать Атсуши, потому что у Рюноскэ рука при давке на рукоять ножа проваливалась сквозь и Рюноскэ злился. Один раз Атсуши прилетело деревянной лопаткой по макушке, когда того застали за поеданием сыра. — Я же чуть-чуть! — Накаджима отпрыгнул в сторону. — Потерпишь! — прошипел в ответ Акутагава, сбрасывая резаный мелкими кусочками сыр с доски в сковороду к яйцам и бекону. Почему резаный, а не натёртый? Тёрки даже Атсуши не нашёл. Пришлось резать тем, что было под рукой. Пахло невероятно. По крайней мере, Накаджима не спускал с еды великолепного вида взгляда. Он даже не заметил, как с уголков рта потекли голодные слюни, а вот Акутагава как раз заметил, когда сделал шаг назад и поскользнулся на прозрачной луже, в падении ухватившись за ручку сковороды. Всё произошло за секунду — Атсуши среагировал мгновенно, оттолкнувшись задними лапами вместо ног от пола и вытянув руки вперёд, хватая сковороду ладонями за горячее дно. Дадзай сбежал на шум от грохота как можно скорее, наспех затянув халат поясом и держа полотенце у головы. Испуганному взгляду открылась весьма живописная картина: Рюноскэ сидел у включенной плиты с раскалённой конфоркой, держа руку на ушибленном затылке, Атсуши с печальным выражением лица сидел у окна, агрессивно дуя на свои обожжённые ладони, стол был сдвинут, табурет лежал на боку, зато на полу стояла целая сковородка с ещё пузырящейся яичницей. Рюноскэ, встав и щёлкнув в гневе выключателем конфорки, зашвырнул деревянной ложкой прямо в макушку Атсуши, хрипло выдохнув: «Тупой кот!» Атсуши, получив ложкой по голове, айкнул и поспешил смотаться с кухни как можно быстрее. Осаму, за которого забежал Атсуши, громко рассмеялся, получив кинутой ему в лицо прихваткой. Завтракали в молчании, разбрёдшись по разным углам: Дадзай со своей отвоёванной третью (по словам Акутагавы, «кто не готовит — тот не ест!») убежал в свою комнату на втором этаже; Накаджима ел прямо со сковороды, дрожащими от ожогов руками роняя всё на неё же или на пол, но поднимая обратно и съедая всё до последней крошки; один Акутагава ел не торопясь, усевшись за столом и не смотря по сторонам. Осаму действительно заснул звездой прямо в своём кресле-мешке, отставив тарелку на пол и накрыв лицо раскрытой книгой о Новейшей Эзотерике. Атсуши в течение дня ни к чему не прикасался, наблюдая с удивлением, как у него быстро затягиваются красные пятна на ладонях, больше не причиняя ноющей боли. Рюноскэ чисто из интереса прошёлся по библиотеке Мори-доно, сначала читая названия на корешках, потом попытавшись вынуть одну из заинтересовавших книг, плотно стоявших друг к другу и едва ли не впихнутых силой в отсек стеллажа, но закашлявшись от прыснувшего в лицо столпа пыли. От этих звуков даже Накаджима, слоняющийся по дому и с любопытством заглядывающий во все углы, поспешил подскочить к зале, заглядывая через дверной проём и видя, как Акутагава, раскрыв окно нараспашку, агрессивно отмахивается от зудящей в носу пыли. — Т-такое ощущение, что я в склеп попал, — хрипло, кашляя, произнёс он, заметив замаячившую фигуру Атсуши на периферии зрения. — Твою… мать! — он закрыл рот кулаком, сплёвывая куда-то за окно и только после этого приходя в себя. — Угх… Да у них в морге чище, чем в собственном доме. — Да, пыльновато здесь, — Накаджима неотрывно следит своим зорким кошачьим взглядом за парящими в воздухе пылинками. — Пыльновато? — Рюноскэ с возмущением глянул на Атсуши, и у того в глазах прочлось явное непонимание. — Издеваешься? Тут словно лет тридцать никто не убирался, если не больше. — Насколько я понял, Мори-сан не женат. — Это якобы аргумент к отсутствию уборки здесь? — Ну… И просто к тому, что из-за работы Мори-сан редко проводит дома хотя бы сутки, — Атсуши ради интереса провёл пальцем по одной из верхних полок стеллажа, привстав на самые кончики кошачьих пальцев, и подушечка от пыли стала матово-серой. — Я думаю, у него нет ни времени на это, ни человека, который мог бы убраться. — Я бы спросил, на что ему Дадзай, но, кажется, у меня есть подозрение теперь, что он буквально будет заниматься чем угодно, только не убираться, — Рюноскэ скрестил руки на груди. — Даже трупы воскрешать… — Мори-доно, мне кажется, хотел меня вчера выгнать, как увидел, — Атсуши неловко усмехнулся, — но потом заметил газонокосилку, которую я не успел убрать, и предложил поужинать, раз уж я здесь. — Хм… Хочешь сказать, он так завуалированно разрешил тебе остаться в доме за простую стрижку газона? — Наверное? Рюноскэ, окинув пыльную комнату взглядом, немного о чём-то подумал, а затем щёлкнул пальцами. — Знаешь, где здесь лежат швабры и тряпки? — Да! — Атсуши снова просиял, будучи уверенным в ответе. — Там же, где я вчера нашёл газонокосилку. — Неси. Денег на аренду жилья у нас нет, так что поблагодарим Мори-доно по-другому. Уборку было решено начать с ванной комнаты. Почему? Да всё просто: ведро, которое Рюноскэ держал за ручку над краном, наполняя его водой, рухнуло на кафель, стоило только перенести его через борт ванны, проскользив через нестабильную руку. «Здесь всё равно грязно было, — махнул Акутагава рукой, вручая Накаджиме швабру в руку, когда тот появился в дверях, среагировав на шум. — Мой. На мне — пыль». Атсуши противиться не стал. Рюноскэ же ограничился найденным пульверизатором, брызгая из него воду на тряпку и планомерно проходясь ею по освобождённым от книг ячейкам стеллажа. Смачивал он тряпку от грязи и выжимал в раковине на кухне — макать каждый раз тряпку в ведро с грязной водой Рюноскэ брезговал, да и ведро это он бы не принёс, разлив где-то по пути. Атсуши быстро спустился на первый этаж, гордо держа в одной руке швабру, а в другой — ведро с новой чистой водой. Пока Рюноскэ сидел на столе, закинув ногу на ногу, и тёр уже новой тряпкой посуду, достанную из ящиков и также покрытую пылью — очевидно, старший и младший хозяева дома пользовались крайне ограниченным набором посуды, раз все остальные залежи были в таком состоянии, — Атсуши носился со шваброй по полу кухни, старательно залезая ею во все углы. Он также сдвинул холодильник, и на это действие Рюноскэ посмотрел с нескрываемым удивлением — ну и силища! Откуда она в таком тощем сиротском теле? Или это тоже какой-то бонус от слияния душ? «Я думал, ты и убираться не умеешь, раз по части готовки ты пролетел», — проронил Рюноскэ, ожидая на столе с горой чистой посуды, пока пол высохнет. «О, нет, нас в приюте с уборкой помещений гоняли только в путь, — Атсуши выпрямился, утирая пот со лба и с блестящими глазами осматривая поле уборки. — Если мы убирались только на видимых местах, а за мебелью или под ней не трогали, воспитатели специально проверяли такие углы и лишали нас ужина». От комментариев про то, что приют был каким-то диким, Рюноскэ воздержался. Было уже четыре часа вечера. Как быстро летит время, когда капитально драишь не свой дом, но сейчас значения это не имеет. Атсуши носился со вновь вымытой шваброй по коридору туда-сюда, пока Рюноскэ расставлял посуду и приводил кухню в удобоваримый вид. Ну, вот, хоть на человеческую обитель стало похоже! Про себя также Акутагава думал, что, возможно, он привык содержать свой дом в чистоте из-за своей болезненности, а также по привычке, доставшейся от сестры. Всё-таки зачастую женская рука в доме видна… Полки в холодильнике были перемыты, полки посуды и ящики гарнитура — тоже. Сняв занавески и чуть не задохнувшись от того слоя пыли, который поднялся с них в воздух, Рюноскэ вышел в коридор, жмурясь и обмахиваясь рукой у лица, как вдруг босая нога предательски поскользнулась на мокром полу. Занавеска взметнулась в воздух… Но с полом Рюноскэ так и не повстречался. Благодаря своему кошачьему началу реагирующий в мгновение ока на всё подряд Атсуши тут же оказался рядом, отбросив швабру на пол и хватая Акутагаву за руки. Рюноскэ зажмурился, приготовившийся к удару головой, а то и всем телом, но вместо этого на его голову лишь медленно приземлилась занавеска. Оба замерли на секунду, не дыша, пока Акутагава не приподнял занавеску со своего лица, глядя на Накаджиму перед ним. Его обеспокоенный кошачий взгляд тут же сменился неловкостью. А вот взгляд Рюноскэ выцепил ещё и Осаму, сонно вышедшего из своей комнаты на втором этаже, почёсывающего затылок и с удивлением смотрящего на них с верха лестницы. — Классная фата, Рю, — Осаму усмехнулся, и Атсуши, ещё даже не повернувший на Дадзая голову, почувствовал, будто ему ударили по голове чем-то тяжёлым. Он тут же, краснея, выпрямился и поставил Рюноскэ на ноги. — Ну вы чего, парни? Хотите, священником буду? Согласны ли Вы, Накаджима Атсуши, взять в жёны- э, то есть мужья- — Рот завали! — в лицо спускающемуся с лестницы Дадзая прилетела скомканная занавеска. — Совет вам да любовь! Можете скрепить поцелуем ваши узы брака. — Единственный брак здесь — это ты, — сквозь зубы процедил Рюноскэ, отряхивая рукава рубашки. — А ты что встал? Полы в зале себя не вымоют. — А, я… Да-да, сейчас, — Атсуши, встряхнув головой и придя в себя, заторопился к ведру со шваброй, оставленными в стороне. — Чёрт возьми, я вообще в своём доме? — Осаму, по-прежнему держа занавеску в руках, замер на последней ступеньке, с восторгом оглядывая открывшийся вид на чистую кухню и коридор, пахнущие лимонным средством для мытья полов. — Боже, да если б я знал, что от вас столько пользы, я б оживлял всех подря- Договорить Дадзай не смог. Ступив на мокрый пол, он тут же поскользнулся на нём босой ногой и, проехав вперёд, с грохотом рухнул на спину. Накаджима, наклонившийся, чтобы поднять ведро за ручку, тут же его уронил, благо что поднял невысоко и воды много не расплескалось. Перед глазами Дадзая плясали звёзды, когда Атсуши быстро подбежал к нему, схватившись одной рукой за голову. Его расплывающийся силуэт перемешался с витающими в воздухе звёздочками. — Чёрт, Осаму, извини! Полы ещё не высохли! Рядом с головой Атсуши появилась расплывающаяся фигура Рюноскэ. Он хмыкнул и сбросил сверху на Дадзая снятые с окон залы шторы. — Классная штука — карма, — Акутагава поставил одну из рук в бок. — Постираешь, раз проснулся. Принеси пользу, хватит падать в моих глазах. Дадзай попытался поотпираться, но Рюноскэ был настойчив. На втором этаже зашумела стиральная машинка; хорошо, что Мори когда-то купил занавески однотонным бордовым набором! Туда же отправились тёмные коврики из прихожей, ванной комнаты и уборной. Правда, потом Осаму почему-то затих. Акутагава, протирая экран телевизора, пока Накаджима сидел на диване и пытался отодрать заднюю пластинку пульта, под которой хранились севшие батарейки, даже не сразу заметил, что Дадзай пропал и больше не мельтешит перед глазами. Пол в коридоре уже высох, так чего это он не спускается? Намеренно тихо, чтобы не шуметь, Рюноскэ поднялся на второй этаж (на котором, к слову сказать, ещё ни разу не был) и заглянул в единственную приоткрытую, если не считать ванную комнату, дверь: в кресле-мешке, вытянув ноги, сидел Осаму и играл в какую-то приставку. Да так увлечённо! Даже взгляда Акутагавы на него из темноты коридора не заметил, не говоря уже о пыли, витающей в воздухе. Рюноскэ окликать бездельника не стал. Он молча сходил в ванную комнату, из которой рычала стиральная машинка. Осаму резко отвлёкся от приставки, когда ему в лицо прилетело что-то громоздкое, мягкое и мокрое. Он подскочил на месте, схватив это что-то за длинную ручку и заметив только тогда, что это швабра. В раскрывшейся в его комнату двери стоял Рюноскэ, скрестив руки на груди. — Твоя комната и кабинет Мори-доно единственные остались грязными. Мой. — Какой ты собственник, Рю! — Дадзай усмехнулся. — Я ещё не твой. — Комнату свою мой, придурок, а потом кабинет своего дяди, — Акутагава закатил глаза. — Я не думаю, что твой дядюшка обрадуется, если в чистейшем доме лишь твой угол будет свинарником. — Да он сюда даже не заходит. Мне и так нормально. — Если я случайно убью тебя, меня даже не посадят. Я ведь по документам мёртв, — Рюноскэ сверкнул серыми глазами, встретившись взглядом с Осаму, и зашагал обратно вниз по лестнице. — Воскресил я вас на свою голову! — прохныкал Дадзай, с неудовольствием смотря на швабру в своих руках. Убираться он терпеть не мог, но против логики Акутагавы не попрёшь. — Хоть бы ведро принёс, изверг. За Осаму пришлось следить. Дважды Рюноскэ заглядывал ради интереса и дважды заставал Дадзая за лежанием на футоне или чтением книги, будто он следовал правилу, мол, пыль лежит — и я полежу. На третий раз Акутагава огрел Осаму шваброй по голове и остался стоять в дверях, наблюдая за тем, как тот мотивируется от одного взгляда в спину. Рюноскэ, сидя на кресле-мешке с ногами, сложенными лотосом, прикрыл глаза, зевая, буквально на мгновение, как вдруг услышал странный шорох, а затем и испуганный вскрик Атсуши откуда-то снизу. Дадзая, моющего окно комнаты с другой стороны, не было, и Акутагава молниеносно подлетел к подоконнику, выглядывая вниз — на газоне сидел, растирая ушибленное плечо, Осаму, благо что лететь невысоко было, а Атсуши, высунувшийся из окна залы, с тревогой в голосе интересовался, всё ли в порядке. Рюноскэ только покачал головой. Теперь понятно, почему Дадзая никто не заставлял убираться — он или убьёт кого-нибудь в процессе, или убьётся сам. Оставалось надеяться, что уж это у него и Мори-доно не семейное. Вешать шторы оказалось тоже тем ещё заданием. Уже высохшие, но ещё влажные, они были чертовски тяжёлыми — под этим аргументом, по крайней мере, Рюноскэ отказался их трогать и встал в руководящую позицию. Дадзай как самый высокий был водворён на табурет из кухни цеплять кольца шторы на карниз, а Накаджима страховал снизу, держа тяжёлые полы. Конечно, в какой-то момент одно из колец на карнизе за что-то зацепилось и заело, и Осаму, проигнорировав совет Акутагавы слезть на пол, передвинуть табурет и поправить заевшее место прямо под ним, потянулся к нему издалека, балансируя на одной ноге. Конечно, в какой-то момент табурет покачнулся, и Дадзай, не удержав равновесия, полетел вниз. Атсуши среагировал мгновенно, бросая шторы вниз и пытаясь поймать своего горе-воскресителя, но Дадзай был тяжелее Атсушиных возможностей — и оба с грохотом рухнули на пол. Рюноскэ показалось, что скоро до них донесутся крики соседей через дорогу: «Хватит падать!» Благо что штора не сорвалась. Атсуши и Осаму сидели на диване к концу дня, тяжело дыша. Один Рюноскэ, что не поднимал ничего тяжёлого за день, вышагивал перед ними, придирчиво осматривая каждый угол на предмет грязи, липких пятен или пыли. Как ни странно, ни к чему придраться не удалось… Дом блестел. Накаджима устало уронил голову на подлокотник дивана, прикрыв глаза и раздражённо подёргивая кончиком белого хвоста. А Дадзай, сколько бы ни изображал вусмерть заработавшегося, был отправлен за продуктами с подробным списком, в котором возле каждой позиции в скобочках было подписано ещё конкретнее. Зачем? Что-то Рюноскэ подсказывало, что, если Осаму не указать, что чёрный хлеб — это серый или тёмно-коричневый, он не принесёт вообще никакого хлеба, потому что именно чёрного в магазинах нет, а на пункт «К чаю» он принесёт чайный сервиз. Он ведь чай с блюдцем и чашечкой пьёт, а печенье и конфеты — это десерт, а не просто что-то абстрактное «к чаю». …Когда ключ повернулся в двери и зажёгся свет в коридоре, Мори молча, с подозрением сделал первый шаг за порог, сомневаясь, что дом остался в целости и сохранности. Всё-таки один Дадзай в силах отломать дверцу стиральной машинки или разбить целую полку посуды, а теперь дом остался на попечении целых трёх таких, о способностях двух из которых Мори ничего не знает. Но дом был тих. Даже… слишком тих. Свет на кухне горел, и Мори, сняв рабочие туфли и вдев ноги в свои домашние тапочки, сделал ещё шаг с порога… и замер. Тапочки не прилипали к полу. Тапочки бесшумно скользили по нему, сухому и чистому, и только сейчас Огай почувствовал тонкий запах лимонных чистящих средств — спирт и глютаральдегид с работы настолько плотно въелся в кожу, что многих ароматов тех же духов или мыла мужчина давно не чувствовал, только если принюхаться, как собаке. Мори невольно сглотнул даже от удивления, тут же прикасаясь к дверному косяку в кухню и проводя по нему рукой — не пыльный! А главное — он не видел витающих вокруг под светом лампы пылинок! Это что же, приёмный сынок не соврал, что его новый «друг» прекрасно убирается?.. Кухня сияла. На выключенной и холодной плите, накрытая крышкой и сверху — кухонным полотенцем, чтобы остывало медленнее, стояла сковорода свежей, ещё тёплой еды. Блестел стол, стулья, а занавеси окон, которые Мори задёргивал на ночь, были чудесными наощупь. Чистые! Выстиранные! Огай позабыл об усталости после работы, невольно прикоснувшись занавесками к щеке и вдохнув запах геля для стирки, оставшегося на ткани. Святые угодники, да где же эта лотерея, в которой Мори умудрился вытянуть счастливый билет?! Огай не сразу догадался заглянуть в зал — комнату, на диване в которой он спал чаще всего. Диван просто обладал чудесным притягательным свойством, ведь стоило на него прилечь — и Мори мгновенно вырубало. Возможно, сказывалась усталость на работе. У себя в комнате на втором этаже он спал на нормальной постели только тогда, когда возвращался днём после ночных смен. Но теперь… диван был занят. Зала была темна, луч света с коридора и кухни освещал лишь стену с окном, тумбочку с телевизором и небольшой кусок пола, совсем чуть-чуть бликуя от уголка стеклянного журнального столика. Там, на диване, сложившись друг на друга, спали трое: Осаму полулёжа сложил голову на диванную подушку, заложив руку под голову и вытянув по полу ноги; Рюноскэ с тенями под глазами и чётко вырисовывающимися скулами, выглядящий жутко в темноте из-за едва вздымающейся при дыхании грудной клетки, сложил руки на животе, подогнув под себя ноги и опёршись спиной и головой на бок Дадзая; а Атсуши, человек-кот, вид которого с его двигающимся хвостом и лапами вместо ног больше удивлял, нежели пугал, лежал на спинке дивана, щекой упираясь в свою руку и негромко похрапывая с приоткрытым ртом, и одна из его рук была свешена книзу, к остальным двум парням. Мори только вздохнул, слегка улыбнувшись и накрыв своим пледом, лежащим с краю другой диванной подушки, всех троих, стараясь не разбудить. Свой ужин он решил забрать к себе наверх, чтобы не мешать спящим работничкам светом. По дороге на второй этаж он заметил, что подсобка приоткрыта, а в её дверях стоят сухие ведро и швабра, не донесённые до места. Наутро Рюноскэ проснулся от недовольного нытья из коридора. Свет из задёрнутых штор светил полоской чётко Атсуши в глаза, и тот, поморщившись от услышанного звука, попытался потянуться и упал за диван, вцепившись острыми ногтями в мягкую спинку, но тут же вскочил на ноги. Акутагава тёр руками глаза, не понимая, какой сейчас год и сколько времени. Он отключился случайно. По крайней мере, самым первым задремал Дадзай, сказав, что ненадолго прикроет глаза — да так и не проснулся до утра. Накаджима лежал сзади, отдыхая и сжимая-разжимая в руках мягкий угол диванной спинки, вяло поддерживая диалог с Акутагавой, выпрямляющим загнутые на манер закладки уголки у книг на журнальном столике, подкладывая на эти места обрывки пустого тетрадного листа, а затем и он смолк, негромко мурлыкая с закрытыми глазами. Рюноскэ, заметив, что остался в строю один, только хмыкнул, оставив обоих кемарить в темноте и тишине и зашагав на кухню — нужно было сготовить для хозяина дома, задобрить, так сказать, да и вообще отблагодарить за приют. Мудрить с рецептом юноша не стал и приготовил практически то же самое, что и готовил утром, только решил добавить свежих овощей вроде томата и долек сладкого перца. Уж простите, Мори-доно, в Ваших предпочтениях Ваши домочадцы ещё не разобрались… И после готовки, оставив тяжёлую сковороду на плите и не рискнув переставить на стол, Рюноскэ тихо вымыл руки, вытер их о чистое, недавно выстиранное полотенце и вернулся обратно, пристроившись на свободное место на диване — двое его соратников даже не сдвинулись, а Атсуши ещё и похрапывал. Акутагава был в святой уверенности, что посидит с закрытыми глазами до прихода хозяина, но… что-то пошло не так, и глаза открылись только ярким и тёплым утром следующего дня под недовольное нытьё из коридора. — Ну что я, в самом деле, нянькой им устраивался? — звучал голос откуда-то у входной двери. — И что мне на месте не сиделось, зачем я их привёл… — Мы твоё наказание, — внезапно пробубнил Рюноскэ, появляясь в дверном проёме залы и сонно щуря глаза. Осаму, проснувшийся, видимо раньше, держал в руках клочок бумаги — записку от дядюшки. До Акутагавы не сразу дошло, что Дадзай, кажется, осторожно переложил его самого, задремавшего на его плече, на диван, чтобы не разбудить резким падением. Ну надо же, какая щедрость! — Что ты ноешь с утра пораньше? Атсуши, не успевший ничего сказать и протирая руками глаза, оповестил о своём присутствии песней китов из своего живота. На этот звук обернулись и Дадзай, и Акутагава, и Накаджима, проморгавшись, неловко улыбнулся. — Мне кажется, я готов съесть лошадь. — Подождёт твоя лошадь, тут проблема серьёзнее! — Осаму нахмурился, упёршись руками в боки и изображая страдальческое лицо. — Дай сюда, — Рюноскэ, хмыкнув, забрал из руки Дадзая записку. На ней почерком, вестимо, Мори-доно, ушедшего ни свет ни заря, было написано:«Осаму, будь так любезен, купи своим подопечным одежду. Деньги я оставил, можешь воровством больше не заниматься. Одна нога здесь, другая там, чтобы никто не узнал в твоих спутниках недавно почивших граждан, ясно? И, пожалуйста, бери ПРИЛИЧНУЮ одежду. Никаких рваных штанин или современной моды с одним рукавом до колена и с другим, заканчивающимся на плече. И помни: мы несём ответственность за тех, кого приручили. P.S. Их одежду выстирай и верни в стационар, будь так добр. По больнице уже пошёл слух, что завёлся форточник-барахольщик».
— В смысле — приручил? — Рюноскэ почувствовал, как у него дёргается бровь. — В смысле — вернуть одежду в стационар?! — Атсуши резко выхватил записку из рук Акутагавы, перечитав ещё раз, а затем, выронив её на пол, схватился за рубашку на себе. — Я думал, это н-ничейная! — А то, что мне вас в магазин тащить, как детей, и деньги на вас тратить, вас не смущает?! — Дадзай скрестил руки на груди. — Заняться мне нечем! — Мы не просили нас воскрешать, — Акутагава с презрительным прищуром ткнул пальцем Осаму в грудь. — По крайней мере, я. Так что не ной. — Твоя одежда в твоём доме есть. Иди к своей сестре и забирай. — Боже, я украл одежду! — Накаджима продолжал оглядывать себя со всех стороны у зеркала в полный рост, нервничая. — Нужно же будет почистить от шерсти и… — Не думаю, что твой дядя одобрит, если к тебе на порог явится поседевшая Гин и спросит, почему клиент его морга ожил. — Ты же сам хотел к ней вернуться. — Ещё не время. Я хочу, чтобы она пришла в себя, а не слегла с инфарктом от моего появления, — стальные глаза Рюноскэ нехорошо сверкнули. — Хочешь, чтобы твоя тайна предалась огласке, а тебя упекли в психушку? Дадзай ничего не ответил. Он выдержал взгляд Акутагавы, хмуря брови, а затем, цокнув языком и закатив глаза, вздохнул и широким жестом одной руки потрепал паникующего Накаджиму по белой голове — тот мгновенно втянул её в плечи и замер. — Ладушки, приручённые вы мои. Вас спасло то, что деньги не мои, — Осаму запустил руки в карманы. — Идём. Чем раньше справимся, тем быстрее вы от меня отстанете. — Кто ещё к кому пристал, Дадзай, — Рюноскэ шипит сквозь зубы. — А к-как же завтрак? — Атсуши тут же вспомнил о своей проблеме. — Поедим где-нибудь по дороге. Закажем тебе стейк из конины… По сравнению с младшим хозяином дома, одетым более-менее прилично в свои бежевые брюки, рубашку в голубую полоску и чёрный жилет сверху (картину портили только красные кроссовки — сюда гораздо больше подошли бы какие-нибудь туфли), Атсуши и Рюноскэ выглядели немного… жалко — на Накаджиме одежда висела, подобранная чисто на глаз, а от Акутагавы разило лёгким запахом смеси спирта и глютаральдегида, и хвала небесам, если не знать, что подобные ароматы витают в моргах. Дадзай по привычке всё равно вдел наушник в ухо по выходе из дома, поправляя его каждый раз, когда Накаджима, одетый наспех в бежевое пальто, чтобы скрыть хвост, с ним заговаривал. Почему только он? Акутагава, щурившийся от чересчур яркого солнечного света и убравший руки в карманы своего, но не своего чёрного пальто, предпочитал погрузиться в молчание. В автобусе Атсуши сел рядом с Осаму, нервно оглядываясь по сторонам и всё ожидая, что его ткнут в то, что он не оплатил проезд… И что, что за всех троих заплатил Дадзай? Мало ли что! Рюноскэ, чувствуя наконец свободу действий, вновь ушёл дальше в салон, но на этот раз сел немного поближе — не хотелось, чтобы Дадзай и Накаджима вышли без него. У него ведь даже телефона нет с собой! Не говоря уж о деньгах. Этот торговый центр Рюноскэ и Атсуши видели впервые. Акутагава банально жил в другом районе, а Накаджима… ну, ему в принципе любые «людские» развлечения были в новинку. Он от обычной-то забегаловки с фаст-фудом был в восторге, про что-то большее и заикаться не стоит. От больших экранов с рекламой и гула голосов вокруг у Атсуши забегали глаза, а кошачьи его зрачки мгновенно увеличились, стоило над его головой пролететь маленькой птичке. На справедливое удивление после попытки прыжка за добычей Дадзай указал на раскрытые вверху крыши окна и посадки живых деревьев по всему периметру огромной площади торгового центра. Акутагава только поёжился. Он и так-то, по жизни, не любил больших людских скоплений, а в последний период жизни с болезнью сознательно их избегал, чтобы не дай бог никто не подхватил его недуг. А вот Накаджима остался в каком-то полудетском-полущенячьем восторге от невероятных размеров фуд-корта и почему-то эскалатора. Он прокатился на нём несколько раз вверх и вниз, пока Осаму не позвал пройтись уже по магазинам. Акутагава был в справедливом шоке, видя, как Дадзай ведёт себя в магазинах одежды. Как ребёнок, ей-богу! То не нравится, это не нравится, жарко и душно, пробежался взглядом по ассортименту и заспешил в другой. И как только Мори-доно брал ему одежду, когда тот был школьником?! Рюноскэ давно бы отвесил подзатыльника! А то бы и в детский дом сдал, как-то иронично не звучало бы. Если Мори-доно терпел все эти фокусы, то отмерь бог этому мужчине крепких нервов и безграничного здоровья… Осаму хотелось посадить на поводок и заклеить ему рот, чтоб был рядом, но ничего не комментировал. Рюноскэ всегда был терпелив, когда сестра звала его в магазины купить ей блузку, рубашку, юбку, платье, брюки и любую другую вещь гардероба; девушке всегда важно выглядеть так, как она нравится сама себе, а Рюноскэ уж своей мужской натурой потерпит. В конце концов, деньги всегда были у него, а маленькой девочке давать большие суммы на качественные вещи он боялся. Привык бояться за неё на протяжении всей жизни и боялся даже тогда, когда ей было семнадцать. А теперь… Теперь она осталась одна. И вроде бы самая страшная проблема с воскрешением решена, но как заявиться к ней на порог без её седых волос?! Из этих мыслей его вырвал очередной возглас Дадзая, просящий поскорее идти в другой магазин. И Рюноскэ не выдержал. — Задрал, Дадзай, — он закатил глаза, покачав головой. — Отдай нам деньги и иди посиди в фуд-корте, хорошо? — Рюноскэ старался быть спокойным. Мысли о сестре и возможном скором их воссоединении не давали разозлиться. — Купи себе мороженого, не знаю, или чего-то покрепче в бутылке и сядь молча. Без нас. — Какой ты быстрый! — Осаму упёрся руками в боки, покачавшись торсом из стороны в сторону. — Я вам деньги отдам, а вы вместе с ними сбежите? — К-куда?! — Атсуши, услышав про побег, вздрогнул и тотчас отвлёкся от разглядывания очередного ряда одежды. Темы про побег были для него, кхм, болезненными. — Ты идиот? — Рюноскэ уничижительно смотрит Осаму в глаза. — Я бы прибил тебя, не будь мы в людном месте. Дай нам самим выбрать себе гардероб и не трепать нервы ни тебе, ни себе. Создавалось ощущение, что Осаму отпирался только для вида. У него в принципе от предложения Рюноскэ походить по одёжным рядам самостоятельно и без его присутствия загорелись глаза, но словцо вставить всё равно нужно было. Он вытащил пачку купюр, потому что свою карту Мори ему не доверял, забрал парочку для себя и всё вручил Акутагаве в руки, но при этом хлопнул Атсуши по плечу. — Давай, его защита на тебе, мой верный друг, — Накаджима только белую бровь вскинул в немом вопросе. — Ты явно посильнее его будешь, если вдруг у кого-то возникнет идея отнять деньги у живого мертвеца. По крайней мере, тебя не сдует кондиционером. Рюноскэ прищурился. Не зная контекста, люди, понятное дело, воспримут сравнение с живым мертвецом лишь по внешности и монохромной одежде. Какая ироничная штука — жизнь! — А, и да, — Осаму уже было развернулся, как вдруг, вспомнив о чём-то, сунул руку в карман своих штанов, что-то оттуда вынул и бросил Рюноскэ прямо в руки. Случилось бы откровенное фиаско, окажись предмет тяжёлым, но в ладонь Акутагавы приземлился почти невесомый и пластиковый брелок в виде тигра с кольцом на цепочке. — Прицепишь Атсуши куда-нибудь на ремень, окей? Мне чужого не надо. Когда Дадзай ушёл, задышалось легче. Акутагава быстро понял, что Накаджима ни в зуб ногой в том, как выбирать себе одежду, потому быстро, памятуя о просьбе Мори-доно не светиться, придирчиво оглядел ассортимент магазина и бодрым движением руки начал снимать вешалки с рубашками и брюками. Естественно, всё это складывалось Атсуши в руки. С собой-то Рюноскэ легко мог определиться, а вот на Накаджиму нужно примерять. Ещё хвост его этот… И лапы, точно! Ему ведь и обувь нужна особая! Вспомнив об этом, Рюноскэ поморщился. Выбора не было. Хорошо, что они не девочки и им особо долго стоять в примерочных не нужно. На старт, внимание — марш! Накаджима стоял с кучей вещей за плотной шторкой. Ему было неудобно стоять вот так, у всех на виду — ему казалось, что каждый человек присматривается к нему, выискивая в нём схожие черты с недавно почившим беглецом из приюта, — потому он переминался с ноги на ногу и старательно прятал взгляд. Помогало лишь то, что он даже не успевал следить за тем, то как с его рук исчезают белые мужские рубашки и чёрные зауженные брюки, то как на руках они появляются вновь. Рюноскэ был крайне придирчив в своём выборе. Один раз Атсуши попытался заглянуть за шторку, чтобы поинтересоваться, долго ли мистер Смерть собирается определяться с одеждой, а то руки уже подустали, но получил вешалкой по голове и тут же задёрнул штору обратно. Не очень-то и хотелось! На самом деле, Атсуши сквозь щель мог видеть, как Рюноскэ переодевается. Он действительно при жизни был таким… бледным? У Рюноскэ выступали позвонки на спине и лопатки. Казалось, тонкая кожа лопнет, когда он наклонится вновь, но ничего не произошло. Когда шторка одёрнулась и бледная рука потянулась за другими брюками, Атсуши невольно заметил, насколько у Акутагавы тонкие ноги. Кожа да кости!.. А ведь он уже как два года не жил в приюте. Это его болезнь так измотала? Накаджима нахмурился, потирая щёку плечом, как вдруг загородка с шумом одёрнулась и Рюноскэ, одетый в новое, вышел. В нагрудный карман белой и вычурной мужской блузы, стоя на пороге, Акутагава вложил платок, вынутый из кармана старых брюк. Узкие штанины плотно прилегали к тонким ногам, новые туфли блестели. Он поправил чёрное пальто с высоким воротом, последний раз оглянувшись на себя в зеркало. Атсуши нервно сглотнул. — Твоя очередь, — произнёс наконец хриплым голосом Рюноскэ, и Атсуши вздрогнул. — Я подаю — ты примеряешь и говоришь, нравится или нет. Понял? — Да не дурак вроде. — Вот докажешь, — Рюноскэ впихнул «кота» в примерочную рукой в спину. — И осторожнее со своими ногами. — Тут уж как получится… Понятное дело, что Акутагава имел в виду когти задних лап. Накаджима хоть и привык уже на них ходить, но как вдевать их в штанины новых брюк и не рвать их при этом — загадка. Примерочная тряслась, когда Накаджима ударялся плечами о стенки, теряя равновесие, стоя на одной задней лапе, а второй застревая в штанине. Скинни Рюноскэ ему даже не предлагал. Но и в широких штанах Атсуши умудрялся путаться! Ну как так? Совершенно неприспособлен к жизни! Акутагава стоял задумчивым, думая, куда деть этот проклятый хвост. Может, на манер пояса или ремня… — Ну, как? — послышался робкий голос из-за шторки, и Рюноскэ осторожно сдвинул её рукой, заглядывая внутрь. Атсуши стоял в рубашке с длинными рукавами, и штаны на лямках, заканчивающиеся штанинами чуть ниже колен по модели, смотрелись вполне себе вменяемо. У полуботинок был свободный верх, закрывающий начинавшуюся шерсть и вроде как даже не сковывающий движения. — Попрыгай. — Зачем? — Попрыгай, я сказал. Когда Накаджима согнул колени для высокого прыжка, у Акутагавы за секунду пронеслась мысль, что кошки пружинят очень себе даже неплохо, и поспешил исправиться: — Немного! Походи, попрыгай с одной на другую. Удобно? — Да вроде… — Атсуши выпрямился, потоптавшись на месте, и в зеркале отражался его качающийся из стороны в сторону белый хвост. — Вроде — это удобно или нет? — Я не знаю! — Накаджима опустил руки. — Ну, вроде не жмёт- эй! — Акутагава вдруг с силой наступил своей ногой на самый носок чёрного полуботинка — и Накаджима не вскрикнул от боли, только отшатнулся от испуга. — Т-ты чего?! — Проверяю, действительно ли свободно твоим лапам. Значит, их берём. А с остальным… Атсуши ничего не ответил. Он ещё раз посмотрел на себя со спины, обернувшись через плечо. Ну вот как ему понять, нравится или нет? Он в жизни себе ничего не выбирал! Что досталось — то и его. Скажи спасибо, если в принципе что-то досталось. Смотрится вроде ничего. Даже удобно. Учитывая, что юноша взял то, что лежало сверху из всего вороха одежды для него, вполне себе удачное попадание. — Верхнюю пуговицу расстегни. — Зачем? — Делай, что говорю, — Рюноскэ стоял, приложив в задумчивом жесте пальцы к подбородку, и Атсуши, нахмурившись, не перечит. Кажется, он понимает Осаму, тактично отвязавшегося от хождения по магазинам… — Лучше две. И воротник поправь. Вот так. Примерь вот этот галстук. — Удавка какая-то, а не одежда… — Примерь. Накаджима вздохнул. Знать бы ещё, как их завязывать! Акутагава, видя смятение в глазах, вздохнул и сделал в примерочную шаг. Атсуши только и успел к нему развернуться, как галстук из рук был выхвачен и закинут за его шею. Накаджима зажмурился, едва не прижавшись спиной к зеркалу. Но… Рюноскэ всего лишь завязал ему галстук, поправив воротник снова. А затем, переведя взгляд вниз, выдернул одну полу рубашки за край штанов, осторожно оправив складки и до кучи спустив одну из лямок Атсуши под руку. — Хм… Даже не выглядишь теперь, как без определённого места жительства. — По-моему, я выгляжу теперь как раз-таки, как эти люди, — Атсуши приоткрыл один глаз. Рюноскэ стоял напротив него, осматривая с ног до головы, и неуверенно выпрямился. Он ожидал, что этим галстуком его, если честно, задушат, но нет, тот свободно висел себе на шее. — И… хочешь сказать, что мне идёт? — Почти, — Акутагава сделал шаг назад, придирчиво осматривая Накаджиму с головы до ног. А потом в серых глазах, увиденных Атсуши в отражении зеркала, блеснула нехорошая идея. Атсуши плохо реагировал на такой блеск глаз — у Осаму был такой же, когда тот проводил ритуал воскрешения. И вдруг Рюноскэ резко развернул его за плечи лицом к зеркалу, схватив одной рукой за хвост. Оставалось только надеяться, что сотрудники магазина ничего не подумают плохого про царапины от острых ногтей на зеркале. Акутагава просто вдел в поясные петли штанов этот белый пушистый хвост, имитируя своеобразный ремень. По крайней мере, из примерочных Рюноскэ вышел совершенно спокойным, держа одну из рук в кармане нового чёрного пальто, а второй прикрывая рот. А вот Атсуши вышел оттуда встрёпанным и с покрасневшим лицом. Когда Акутагава, методично сгружая в его руки большие бумажные пакеты с верёвочными ручками, наполненные парой одёжных комплектов, присмотрел ему на кассе кожаные митенки без пальцев, а себе — чёрные очки, Накаджима даже ничего не сказал, смотря в пол и хмуря белые брови. К чёрту эти походы в магазины… Оставалось только надеяться, что предложение о бутылке чего покрепче распространяется и на него. — Ничего себе, что за красавцы-мужчины! — раздался со входа в магазин одежды звонкий голос. — Неужели мои? Почему одни? — Дадзай? — Накаджима откликнулся первым, испытывая странную смесь облегчения и радости. Наконец-то он теперь не наедине с этим монстром, не придумавшим ничего лучше, чем молча начать измываться над чувствительным кошачьим хвостом, ничего при этом не говоря. — Слава богу, это ты. — Не упоминай господа всуе, — Осаму хитро щурится, держа в одной руке пластиковый стакан с трубочкой и что-то оттуда периодически отпивая, а во второй он зажал бумажный пакет без ручек — символика Атсуши была незнакома, но пахло оттуда просто чудесно. — А что, на своего спонсора уж и посмотреть нельзя? — Что на тебя смотреть? Виделись уже, — Акутагава, получив чек и дождавшись, пока все бирки с одежды ему состригут, развернулся и приспустил очки с глаз — так на солнце смотреть гораздо приятнее. Дадзай, оглядев Рюноскэ с ног до головы, только присвистнул. — Ого, а вблизи вы выглядите ещё лучше. Сдачи, я так понимаю, не ждать? — шоколадный коктейль — Атсуши его учуял — начал шуршать в трубочке, оставаясь на дне. — Я вам не разрешал, вообще-то, выглядеть красивее меня. — Только твоего мнения я на этот счёт не спрашивал, — Рюноскэ холодно отмахнулся, зашагав на выход, пряча руки в карманы. Атсуши и Осаму только переглянулись между собой. — Я думал, он со сменой гардероба перестанет быть такой злой сукой, — Дадзай вытянул из стакана всё, поболтав остатками на дне у самого уха, но, убедившись, что там ничего нет, заозирался в поисках мусорного ведра. — А он теперь злая сука из журнала мод для готов. Сказал бы, что он наедине с тобой такой же, я бы тебя не оставил. — Да ладно, — Атсуши, передёрнув плечами, устало улыбнулся. — Я бы без него так в старом и остался. — Ну вот, а ещё не соглашался, когда я вас обвенчать хотел дома, — Осаму продолжает смотреть Рюноскэ вслед, пока тот не обернулся на выходе из магазина и не посмотрел на них обоих, мол, вы идёте или нет? — Ты с ним всю жизнь одет красиво будешь. — Что ты несёшь?! — Накаджима, переварив услышанное, мгновенно зарделся, нервно замахав головой, смотря то на Дадзая, то на Акутагаву, а затем похлопал себя ладонями по щекам, свесив пакеты за ручки на сгибы локтей. Но Дадзай только захохотал. — Ладно тебе, ишь, как смущается! — Осаму с улыбкой потрепал Атсуши рукой по белой голове. — Лучше взгляни, что я тебе взял. С двойной котлетой, беконом, даже булочка третья посередине есть. Всё для тебя, — Накаджима, услышав что-то про еду, тут же отвлёкся, посмотрев на пакет, которым помахали у него перед лицом. Дадзай бодро зашагал на выход, махнув за собой рукой. — Пойдём. Присядем где-нибудь и поедим, пока ты тут не окочурился. От голода на этот раз.***
Естественно, ни о каком быстром возвращении домой речи не шло. Осаму внезапно обнаружил, что денег на проезд у него не осталось, и спасло его от гнева Рюноскэ только то, что тот был сыт. Дадзай специально выбрал ему добавку в виде острого соуса, но юноша, кажется, был чересчур голоден, просто не показывал этого так, как Атсуши. Пышешь на всех своими острыми словечками, как дракон огнём, вот и получай во рту преисподнюю! Правда, Осаму понятия не имел, что не пакость устраивает, а доброе дело делает — Рюноскэ острое любил, потому даже приятно удивился, когда почувствовал знакомое колющее ощущение на языке и во рту. Благодарить, конечно, не стал, а то этот горе-некромант подумает ещё, что Акутагава смирился с дружбой с ним. Время близилось к глубокому вечеру, когда все трое со звонкими голосами вернулись домой. Дядюшка Мори, как выяснилось, был дома — сегодня он освободился пораньше, да и в счёт прошедшей ночной смены ему полагался выходной. Он встал, скрестив руки на груди, в дверном проёме зала, приспустив очки с тонкими и узкими стёклами для чтения с носа и посмотрев осуждающе на громкую троицу, тотчас смолкнувшую и вперившуюся всеми тремя взглядами в хозяина дома. Но, видимо, вид двух новобранцев Огая более чем удовлетворил — не было ни современной моды с разной длиной рукавов, ни рваных штанин, — и потому недовольный менторский тон сменился сетованием: — И как много людей попросили у вас автограф как у первых воскресших из мёртвых? — Я и не знал, что в тебе есть что-то, похожее на зачатки юмора, — Осаму фыркнул, поморщив нос и стягивая с себя кроссовки носком о пятку. — Не стоит беспокоиться, — Рюноскэ улыбнулся, снимая пальто со своих плеч и вешая его на крючок поближе к стене, чтобы не мешать своим скромным гардеробом одежде хозяев. — Мы вели себя крайне скромно. — Да-да, особенно Атсуши, скачущий за птичками. — Я не могу это контролировать, я же объяснял! — Накаджима с облегчением сбросил наконец пакеты с одеждой с рук. — Мне словно глаза застилает, когда я вижу воробья или собаку. — Да уж, час от часу не легче, — Мори только покачал головой. — Только не шумите, я хочу побыть в тишине. Было оговорено, что юноши могут оставаться на ночь на диване в большой комнате — он всё равно раскладывался и вмещал двух среднестатистических человек, а уж если учитывать худощавое телосложение недавних посетителей загробного мира, то и всех трёх. Огай, на самом деле, не любил вторжения в своё личное пространство и свои непосредственные границы, но обстоятельства складывались очень уж паршиво… Рюноскэ и Атсуши, во-первых, были клиентами его собственного морга, чьи тела он якобы сжёг, а во-вторых — они стали единственными людьми, с которыми приёмный сын стал раскрепощаться. Дадзай, может, и талантлив в выборе масок при общении со всеми своими знакомыми, но домой он никогда и никого не водил — не то не доверял, не то не видел смысла, Мори не интересовался, не считая правильным лезть в такие личные «вещи». А здесь… Может, Осаму найдёт себе наконец постоянную компанию, а с ней и место в жизни. Его экстрасенсорика весьма ему вредила, и если бы Мори мог, то он бы если не вырезал её из тела подростка, будь она ненужным органом, то забрал себе. Он уже взрослый и состоявшийся, а Осаму только-только свою жизнь предстоит строить. Если уж он смог через такие тернии прийти хоть к каким-то друзьям наполовину из потустороннего мира, которых он, по сути, едва ли не сделал сам, то пускай познаёт прелести человеческого общения. Шум голосов и периодически раздающийся смех сверху был непривычным, но почему-то грел душу. Через подобные сборища дети проходят обычно в школьном подростковом возрасте, а Дадзай давно второй десяток разменял, но… хотя бы сейчас. На самом деле, в голове не укладывалось, что Атсуши и Рюноскэ были воскрешёнными. Если на Атсуши Мори ещё готов был поверить, что тот просто катастрофически похож на почившего беглеца, но им не является, то на Рюноскэ закономерность подтверждалась, да и тела пропадали без характерного запаха из печи после сжигания. Дадзай — гений, но совершенно не в тех областях, которые интересны человечеству. А теперь и Огай стал звеном этой цепочки: если Осаму упекут в психбольницу, а Накаджиму и Акутагаву — на опыты в лабораторию, то Мори, пожалуй, станет соседом по палате своего приёмного сыночка. И как теперь жить с такой тайной и не подозревать весь мир в том, что то, что видно человеческому глазу, всего лишь половина от существующих в мире вещей?.. Однако, по закону кармы, всё хорошее омрачается скорым плохим. Даже если ты ни в чём не виноват и ничего не ожидаешь. Ночи не суждено было стать спокойной. За окном уже было темно, как тишину взорвала вибрация телефонного звонка, и Дадзай, привыкший к ней прислушиваться с самого начала из своей комнаты, не обратил бы на это внимания, но после тихого разговора по нему Огай забегал, куда-то собираясь. «Что-то случилось», — тут же пронеслось в голове, и юноша под удивлёнными взглядами двух своих гостей вышел в коридор, наблюдая с верха ступеней, как Мори вызывает такси. Взгляд у него был обеспокоенным, когда дядюшка поглядел на Дадзая. — Собирайся со мной. Побыстрее, — бросил он, обуваясь. — Зачем? Ты же выходной. — Дело срочное. И, как я понял, серьёзное. — Так ты же запретил мне появляться на пороге твоего морга. — Вернёшь пропавшие вещи в коробку находок гардероба заодно. Быстрее, я сказал. Нищему собраться — только подпоясаться. Но Осаму не унимался хотя бы потому, что из-за двери его комнаты на него высунулись две головы, с удивлением смотрящие ему в спину. — А их как я оставлю? — За мной! — Мори талантливо оставил вопрос без ответа, одновременно показав, что это сейчас не имеет значения. Осаму пожал плечами, одним взглядом дав понять Рюноскэ и Атсуши, что дом в их распоряжении на какое-то время, и быстро спустился по ступеням, влетая в кроссовки и с развязанными шнурками вылетая в раскрытую дядюшкой дверь. К дверям больницы такси приехало удивительно быстро. Огай по дороге так ничего и не рассказал, но Дадзай, кажется, стал догадываться сам — у входа в госпиталь было припарковано несколько полицейских машин, а сотрудники в синих формах маячили у поста охраны и в коридорах. Кто-то из служивых поздоровался с Мори, на что патологоанатом только отмахнулся, мол, потом. — Что здесь произошло? — как бы уточняя, спросил Дадзай, шагая рядом с дядькой и пакетом одолженных им на время вещей в руках. — Убийство, — коротко бросил Мори, переодеваясь в белый халат на ходу и распахивая двери в свой морг. Дадзай ничего не успел ответить. Понятно, что дядька из лучших родительско-наставнических побуждений хотел ознакомить юного продолжателя профессии даже с такими аспектами работы, но… что-то пошло не так. Парень ещё не ступил на порог, придерживая рукой дверь, как вдруг при взгляде на каталку с неизвестным телом, накрытым кровавой простынёй, в ушах оглушительно зазвенело. Сирена тревоги разогналась с тонкого писка до жуткого рёва, и Осаму с ужасом зажал ладонями уши. Перед глазами поплыло всё — и пол, и собственные ноги, словно ему по голове заехали чем-то тяжёлым, и на периферии слуха начали раздаваться обеспокоенные голоса полицейских. Возможно, они спрашивали, всё ли у практиканта в порядке, но Осаму не слышал. Он вообще не понимал, что произошло — он ведь даже никого из гостей не видел! Что? Кто? Где же ты? Он тяжко упёрся спиной в раскрытую дверь, переводя тяжёлое дыхание со свистом сквозь зубы.Что-то н̀е͂ ̓т̇а͋к̉.̑ ͠Н̀е͊ ̾т͝а̾к͋.͊ ̕Н͝е̇ ̽т̉а̚к.͑ ͅ
Что-то чёрное, неясное, расплывающееся, как капюшон разгневанной кобры, внезапно появилось перед глазами. Оно мелькнуло, не поддаваясь даже образу человеческого силуэта, и подплыло откуда-то сбоку, глядя красными фонарями вместо глаз прямо в лицо — и сердце пропустило удар. Неясная тень обвивала, как змея в попытке удушения, и целые волны, реки уничтожающей энергии пронизали тело экстрасенса насквозь, словно тысяча игл. Сердце сжалось холодными тисками, как при инфаркте, и у Осаму едва не подкосились ноги, когда он, отшатнувшись от двери внутрь морга, содрогнулся всем телом — его вырвало прямо на пол.Такого ещё н̐е ͒был͋о.͜ ́Н͠е бы͒ло͒.̿ ͐Н͘ё͐ ͠б̐ыл͝о.̑ ͆
— Дадзай, ради всего святого! — раздался знакомый голос где-то на задворках сознания. Могло показаться, что это в глазах рябит, но нет — то мерцал белый свет потолочных ламп, то освещая помещение, то погружая всё во тьму. — Что происходит? Ответить Осаму был не в силах. Он чудом только не упал в свою собственную рвоту на полу, упираясь руками в колени и слабо пытаясь выпрямиться, как вдруг в мгновение темноты что-то схватило его за воротник рубашки, в одно резкое движение встряхивая и… поднимая над землёй.Это явно был не Мори. И это явно не ͋бы͊ло̇ ̒чело͘вѐк͋ӧмͅ.
Чёрное пятно, сверкнув красными глазами-фонарями прямо перед лицом и создавая вокруг белый шум, с силой отшвырнуло Дадзая к стене. Парень рухнул на пол, когда зажёгся свет. Но свет зажёгся всего лишь на долю секунды — сознание померкло, стоило голове со стуком повстречаться с полом.